Сын цветаевой георгий: Сын Марины Цветаевой Георгий Эфрон погиб, освобождая Беларусь — Российская газета
Сын Марины Цветаевой Георгий Эфрон погиб, освобождая Беларусь — Российская газета
Наступивший год — особенный для россиян и белорусов. 70 лет назад, летом 1944 года, Советская Белоруссия была освобождена от немецко-фашистских захватчиков. Фронт покатился дальше, к немецким границам, оставляя на полях жестоких сражений множество безымянных холмиков — могил советских солдат. Тайны многих из них до сих пор не разгаданы. Так, в одном из боев под Оршей в 1944 году был тяжело ранен единственный сын русского поэта Марины Цветаевой — Георгий Эфрон. Но по пути в госпиталь его следы бесследно теряются. Корреспонденты «СОЮЗа» решили пройти тропами исследователей этой трагической истории…
Отпрыск гения
Жора Эфрон прожил 19 лет и погиб смертью храбрых. «Мальчиков нужно баловать, — им, может быть, на войну придется», — пророчествовала Марина Цветаева, едва сыну исполнился… месяц.
Георгий Эфрон-младший родился в 1925 году в эмиграции, и отпрыска гения ждала короткая и очень драматичная судьба.
«…Я абсолютно уверен в том, что моя звезда меня вынесет невредимым из этой войны, и успех придет обязательно; я верю в свою судьбу…» — напишет Георгий своей сестре Ариадне 17 июня 1944 года — за месяц до гибели.
Нет, не вынесла.
Сегодня в Браславском районе Беларуси на погосте между двумя деревеньками — Друйкой и Струневщиной, что неподалеку от латвийской границы, — за скромной металлической оградкой одиноко стоит черный мраморный обелиск с солдатской звездой и надписью: «Эфрон Георгий Сергеевич, погиб в июле 1944 г.». Могила ухожена — за ней присматривают школьники из соседнего села Чернево. Но исследователей до сих пор мучит вопрос: действительно ли под могильной плитой покоятся останки сына великого русского поэта?
«Мой сын не в меня.
..»
Эти слова у Марины Ивановны вырвались в письме к одной из своих подруг: «Мой сын ведет себя в моем чреве исключительно тихо, из чего заключаю, что опять не в меня!»
Цветаева, а за ней и все домашние стали называть мальчика Мур. Мать отслеживала едва ли не каждый день его жизни. О своем трехлетнем Гоше она пишет: «Удивительно взрослая речь, чудно владеет словом. Мужественен, любит говорить не как дети…» В восемь: «Очень зрел. Очень критичен…»
В шесть лет Мур уже читает и пишет. Французским владеет так же хорошо, как и русским. Учит немецкий. Мечтает посвятить жизнь, как он выразился, «пропагандированию» французской культуры в России и русской — во Франции.
Накануне войны репрессируют его отца, Сергея Эфрона, и сестру Ариадну. Отца расстреляют. Они с матерью остаются одни. Эвакуация в Елабугу. В августе 1941-го — самоубийство матери.
В архиве Елабужского ЗАГСа сохранился документ — письменная просьба пятнадцатилетнего Георгия. Юноша просит разрешить «похороны матери, Цветаевой Марины Ивановны, умершей тридцать первого августа 1941 года в результате асфиксии (суицид)».
Он страшно тоскует. В его дневнике от 19 сентября 1941 года есть такая запись: «Льет дождь. Думаю купить сапоги. Грязь страшная. Страшно все надоело. Что сейчас бы делал с мамой?.. Она совершенно правильно поступила, дальше было бы позорное существование…» Эфрон-младший будет смертельно ранен ровно через три года.
Из Москвы в Москву через Ташкент
Спустя пару месяцев Георгий из Елабуги возвращается в Москву. Его не прописывают. Не помог даже писатель Илья Эренбург, который в ответ на просьбу помочь, «успокаивает»: тебя отправят в Среднюю Азию. И, хотя подростка все же потом прописывают у тетки Анастасии, совсем скоро его вместе с тысячами других москвичей отправляют в Ташкент.
Как жил, он фиксирует в дневнике и письмах: «Добился пропуска в столовую Литфонда, теперь я включен на «спецснабжение»… Дали мыло и две пары носков, 1,5 литра хлопкового масла и еще обещают — и ни черта за это платить не приходится…» Он ходит в школу, знакомится с Ахматовой, которая, по его словам, «окружена неустанными заботами и почтением всех, особенно Алексея Толстого».
Читает «Золя, Чехова и, конечно, любимого Малларме и компанию (Бодлер, Верлен, Валери, Готье)».
Окончив осенью 1943 года школу, Мур возвращается в Москву, где в ноябре поступает в Литературный институт.
А вскоре приходит повестка на фронт, ведь студентам Литинститута броня не полагается. Знакомые вспоминают: последний свой Новый год — 1944-й — Мур встречал в семье переводчиков Буровых, был весел, оживлен, много шутил…
На фронт он попадет не сразу: «26-го февраля меня призвали в армию, — пишет он весной 1944 года. — Три месяца пробыл в запасном полку под Москвой, причем ездил в Рязанскую область на лесозаготовки. В конце мая уехал с маршевой ротой на фронт, где и нахожусь сейчас. Боев еще не было; царит предгрозовое затишье в ожидании огромных сражений и битв…»
А вот запись спустя месяц: «Лишь здесь, на фронте, я увидел каких-то сверхъестественных здоровяков, каких-то румяных гигантов-молодцов из русских сказок, богатырей-силачей. Около нас живут разведчики, и они-то все, как на подбор, — получают особое питание и особые льготы, но зато и профессия их опасная — доставлять «языков».
Вообще всех этих молодцов трудно отличить друг от друга; редко где я видел столько людей, как две капли воды схожих между собой…»
«Атмосфера, вообще говоря, грозовая, — пишет он в одном из последних писем, — чувствуется, что стоишь на пороге крупных сражений. Если мне доведется участвовать в наших ударах, то я пойду автоматчиком: я числюсь в автоматном отделении и ношу автомат. Роль автоматчиков почетна и несложна: они просто-напросто идут впереди и палят во врага из своего оружия на ближнем расстоянии… Я совершенно спокойно смотрю на перспективу идти в атаку с автоматом, хотя мне никогда до сих пор не приходилось иметь дела ни с автоматами, ни с атаками… Все чувствуют, что вот-вот «начнется…»
Видимо, в одной из первых своих атак где-то между Оршей и Витебском Мур и поймал фашистскую пулю. Далее никаких сведений о нем нет, он просто исчез. Вроде бы его после ранения отправили в медсанбат, но он туда так и не прибыл…
В списках не значится
Сестра Ариадна Эфрон и тетя Анастасия Цветаева примутся за поиски Мура.
Отправят десятки запросов в Наркомат обороны. Им сообщат, что Эфрон не числится ни в списках раненых, ни в списках убитых, ни в списках пропавших без вести.
В 70-е годы прошлого века судьбой Георгия заинтересуется военный журналист полковник Станислав Грибанов. После продолжительных поисков в военных архивах ему удается установить,что 27 мая 1944 года Георгий Эфрон был зачислен в состав 7-й стрелковой роты 3-го стрелкового батальона 437-го стрелкового полка 154-й стрелковой дивизии. В книге учета Грибанов обнаружит запись: «Красноармеец Георгий Эфрон убыл в медсанбат по ранению 7.7.1944 г.» И все…
Тогда Грибанов начнет поиски людей, ходивших с Муром в атаки. И находит. Их отзыв о погибшем юноше был таков: «В бою Георгий был бесстрашен…» Но как и при каких обстоятельствах он погиб — не знал никто. Мясорубка войны уничтожила все следы.
Из белорусской деревни Друйки Грибанов однажды получает письмо, что на территории сельсовета была Могила Неизвестного Солдата, погибшего 7 июля 1944 года, и, возможно, именно в ней похоронен сын Цветаевой.
Свое расследование полковник опубликовал в журнале «Неман» в 1975 году. Он писал: «Деревня Друйка… Это ведь там в последнюю атаку поднялся Георгий! Умер солдат от ран, поставили ему санитары временный фанерный треугольник со звездой, и ушел полк на запад… А могилу люди сохранили…»
Однако Грибанов считает нужным добавить: «Может статься, что и не Георгий в ней — другой солдат».
Спустя три года после публикации автор получил письмо из Браславского военкомата: «Уважаемый товарищ Грибанов, — писал военком, — по Вашей просьбе высылаю фотографии памятника, установленного на месте захоронения советских воинов и в их числе Г. Эфрона. Имена остальных воинов нам неизвестны».
Одна из многочисленных версий обстоятельств гибели Эфрона принадлежит директору Браславского музея Александру Пантелейко. В своей книге «Память. Браславский район» Пантелейко высказал предположение: «Во время сбора материала для книги мне удалось глубже проникнуть в обстоятельства последних военных дней Георгия Эфрона.
Две жизни Марины Цветаевой — Российская газета
В Якутии снимут с продажи антисептик после смерти семи человек 12:59 Григорий Служитель получил Московскую Арт-премию за «Дни Савелия» 12:27 Путин поздравил Добронравова с днем рождения 12:20 Moderna назвала стоимость вакцины от COVID-19 для европейцев 12:15 Надаль назвал Медведева одним из лучших теннисистов мира 12:06 Мишустин дал поручения по ликвидации ЧС в Приморье 12:00 Школьники примут участие в акции по сбору макулатуры 11:57 Тысячи жителей возвращаются в Нагорный Карабах после прекращения огня 11:52 В Москве зарегистрировано 6575 новых случаев COVID-19 11:21 Яромир Ягр обратился к болельщикам омского «Авангарда» 11:17 Ночные клубы Софии сделали своих клиентов «заложниками» из-за проверок 11:15 В США разрешили сыворотку от COVID-19, излечившую Дональда Трампа 11:14 Валентина Шевченко защитила титул чемпионки UFC 11:04 Юрий Трутнев поручил федеральным ведомствам помочь Приморью 11:02 Собянин: власти Москвы работают на опережение в развитии дорожной сети 10:51 Мишустин разрешил въезд в Россию семьям иностранных спортсменов 10:22 Пожарные вытащили упавший в овраг автомобиль 09:46 Оперштаб: Еще 5245 пациентов вылечились от коронавируса в Москве 09:19 Штаб Трампа подал петицию о повторном пересчете голосов в Джорджии 08:42 Состояние Илона Маска за неделю выросло на 13,5 млрд долларов 08:14 Президент РАН: Усилия ученых по созданию вакцин помогут победить пандемию 07:32 Врачи назвали первые признаки рака полости рта 07:27 Израильские ВВС атаковали объекты ХАМАС в Газе в ответ на запуск ракеты 07:06 Врач объяснила, почему мужчины более восприимчивы к коронавирусу 06:47 Трамп: Данных о фальсификациях хватит для изменения итогов выборов 06:32 • • •ВластьЭкономикаВ регионахВ миреПроисшествияОбществоСпортКультураРусское оружиеАвтопаркДиджиталКинократияЖивущие в СитиСтиль жизниВсе рубрикиДокументыСпецпроектыдневники сына Цветаевой • Arzamas
Литература
На сайте prozhito.
Георгий Эфрон, сын Марины Цветаевой и Сергея Эфрона, родился в Чехии, потом 13 лет провел в Париже. В Москву вместе с родителями он вернулся в 1939 году — его сестру Ариадну и отца практически сразу арестуют. Марина Цветаева покончит с собой в Елабуге, в доме, куда вместе с сыном была определена на постой. Георгий Эфрон погибнет в боях на Восточном фронте в 1944-м; ему было 19 лет.
Первые дневники Эфрона не сохранились — что-то изъяли вместе с бумагами сестры, Ариадны Эфрон, в день ее ареста. Еще одну дневниковую тетрадь, за 1942 год, у него украли в Ташкенте, а последний дневник, военный, очевидно, погиб вместе с хозяином. В РГАЛИ хранятся дневники за 1940–1941 годы, это почти 800 записей: увлеченный марксизмом юноша свободно переходит с французского на русский, а новости международной политики его явно интересуют больше, чем одноклассницы.
12 марта 1940 года
«За тонкой перегородкой глупые дочки глупой хозяйки ноют глупые романсы (боже, какая пошлятина!) и рассказывают сплетни, громко чавкая кофием. Чорт возьми! Есть дураки же на свете! Наши хозяева (хозяйка и ее две дочери) — настоящие мещане. Странно — люди живут в Советском Союзе — а советского в них ни йоты. Поют пошлятину. О марксизме не имеют ни малейшего представления. Да чорт с ними! Наплевать. Все-таки странно. Пытался с ними говорить о международном положении — ни черта не знают! Абсолютно ничего не знают. А дочери хозяйки газеты читают, в пионеротряде состоят. Младшая дочь учится на «плохо» по всем предметам. Здорово! Не понимает, этакая тварь, что по-настоящему — это вредительство! А еще поет оборонные песни. Эх, да что! Пытался ей объяснить — в ответ — ха! ха! ха! и — это не твое дело. Не переношу мещан — это самые вредоносные, тупые и консервативного духа люди. А они (дочери) все поют свои романсы. Как не могут понять, что это за колоссальная пошлятина! Пищат, да и только».
30 марта 1940 года
«Сегодня мать уехала в Москву. Теперь она каждый день ходит за едой в Дом отдыха. Унизительное положение! Что-то вроде нищенства — нужно сказать спасибо Литфонду. Сейчас читаю — вернее, перечитываю — замечательную книгу: Эрскин Колдуэлл, «Американские рассказы». Только что прочел книгу Паустовского «Колхида». Смех берет — если сравнить обе вещи. Сегодня утром написал картиночку маслом — ничего для начинающего. Послезавтра пойду в школу. Все».
9 мая 1941 года
«Примут ли завтра передачу денег для папы? Судили ли его уже? Я склонен думать, что да. А вот Эйснер тоже получил восемь лет. Это-то меня больше всего поразило, не знаю почему. Митя говорит, что он объясняет всю эту историю очень просто: все, кто арестован или сослан (папа, сестра, Нина Николаевна, Николай Андреевич, Миля, Павел Балтер, Алеша Эйснер, Павел Толстой), были как-то связаны с людьми из народного комиссариата внутренних дел, а народным комиссаром был Ежов.
Когда Ежова сменил Берия, говорят, что его обличили как врага народа и всех, кто более или менее имели непосредственно с ним и комиссариатом дело, арестовали. Так как вся компания была связана с коммиссариатом только стороной, естественно, что их арестовали позднее остальных. Я же всю эту историю вовсе не объясняю — слишком много в ней фактов и торопливых выводов. А какие сволочи наши соседи. По правде говоря, я никогда не подозревал, что могут существовать такие люди — злые дураки, особенно жена. Я их ненавижу, потому что они ненавидят мать, которая этого не заслуживает. Ба! Что и говорить. Уже 9 часов. Надо сесть за зубрежку геометрии, а это наука трижды проклятая. Ну, ладно…»
30 августа 1941 года (запись сделана за день до самоубийства Марины Цветаевой)
«Вчера к вечеру мать еще решила ехать назавтра в Чистополь. Но потом к ней пришли Н. П. Саконская и некая Ржановская, которые ей посоветовали не уезжать. Ржановская рассказала ей о том, что она слышала о возможности работы на огородном совхозе в 2 км отсюда — там платят 6 р.
в день плюс хлеб, кажется. Мать ухватилась за эту перспективу, тем более что, по ее словам, комнаты в Чистополе можно найти только на окраинах, на отвратительных, грязных, далеких от центра улицах. Потом Ржановская и Саконская сказали, что „ils ne laisseront pas tomber“ мать, что они организуют среди писателей уроки французского языка и т.д. По правде сказать, я им ни капли не верю, как не вижу возможности работы в этом совхозе. Говорят, работа в совхозе продлится по ноябрь включительно. Как мне кажется, это должна быть очень грязная работа. Мать — как вертушка: совершенно не знает, оставаться ей здесь или переезжать в Чистополь. Она пробует добиться от меня „решающего слова“, но я отказываюсь это „решающее слово“ произнести, потому что не хочу, чтобы ответственность за грубые ошибки матери падала на меня. Когда мы уезжали из Москвы, я махнул рукой на все и предоставил полностью матери право veto и т.д. Пусть разбирается сама. Сейчас она пошла подробнее узнать об этом совхозе. Она хочет, чтобы я работал тоже в совхозе; тогда, если платят 6 р. в день, вместе мы будем зарабатывать 360 р. в месяц. Но я хочу схитрить. По правде сказать, грязная работа в совхозе — особенно под дождем, летом это еще ничего, — мне не улыбается. В случае если эта работа в совхозе наладится, я хочу убедить мать, чтобы я смог ходить в школу. Пусть ей будет трудно, но я считаю, что это невозможно — нет. Себе дороже. Предпочитаю учиться, чем копаться в земле с огурцами. Занятия начинаются послезавтра. Вообще-то говоря, все это — вилами на воде. Пусть мать поподробнее узнает об этом совхозе, и тогда примем меры. Какая бы ни была школа, но ходить в нее мне бы очень хотелось. Если это физически возможно, то что ж… В конце концов, мать поступила против меня, увезя меня из Москвы. Она трубит о своей любви ко мне, которая ее poussé на это. Пусть докажет на деле, насколько она понимает, что мне больше всего нужно. Во всех романах и историях, во всех автобиографиях родители из кожи вон лезли, чтобы обеспечить образование своих rejetons. Пусть мать и так делает. Остаемся здесь? Хорошо, но тогда я ухвачусь за школу. Сомневаюсь, чтобы там мне было плохо. Единственное, что меня смущает, — это физкультура. Какой я, к чорту, физкультурник? Дело в том, что число уроков физкультуры, вообще военной подготовки, сильно увеличено — для меня это плохо, в этом моя слабость. Но, по-моему, всегда смогу наболтать, что был болен и т.п. Возможно, что мой проект со школой провалится — впрочем, по чисто финансовым соображениям. Самые ужасные, самые худшие дни моей жизни я переживаю именно здесь, в этой глуши, куда меня затянула мамина глупость и несообразительность, безволие. Ну, что я могу сделать? В Москву вернуться сейчас мне физически невозможно. Я не хочу опуститься до того, чтобы приходить каждый день с работы грязнющим, продавшим мои цели и идеалы. Просто школа — все-таки чище, все-таки какая-то, хоть и мало-мальская, культура, все-таки — образование. Если это хоть немного возможно, то я буду ходить в школу. Если мы здесь остаемся, то мать должна поскорей прописаться. Все-таки неплохо было бы иметь 9 классов за плечами. Учебников у меня нет, тетрадей — тоже. Мать совершенно не знает, чего хотеть. Я, несмотря на „мрачные окраины“, склонен ехать в Чистополь, потому что там много народа, но я там не был, не могу судить, матери — видней. Нет, все-таки мне кажется, что, объективно рассуждая, мне прямая польза ухватиться за эту школу обеими руками и крепко держаться за нее. А вдруг с совхозом выгорит? Тогда я останусь с носом. Нужно было бы поскорее все это выяснить, а то если я буду учиться в школе, то нужно в эту школу пойти, узнать насчет платежа, купить учебники… Соколовский все еще не вернулся из Берсута. Держу пари, что он там устроится. Мое пребывание в Елабуге кажется мне нереальным, настоящим кошмаром. Главное — все время меняющиеся решения матери, это ужасно. И все-таки я надеюсь добиться школы. Стоит ли этого добиваться? По-моему, стоит».
См. также «Сергей Беляков. Парижский мальчик Георгий Эфрон между двумя нациями. Новый мир, №3, 2011».
микрорубрики
Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года
АрхивМур (сын Георгий Сергеевич Эфрон). Цветаева без глянца
Мур
(сын Георгий Сергеевич Эфрон)
Александра Захаровна Туржанская (?-1974), актриса, жена кинорежиссера Н. Туржанского. В записи В. Лосской:
Было подозрение, что Мур не сын Сергея Яковлевича, а сын К. Б. … А Сергей Яковлевич к нам подошел и сказал: «Правда, он на меня похож?» Потом был разговор с Мариной. Она при мне сказала: «Говорят, что это сын К.Б. Но этого не может быть. Я по датам рассчитала, что это неверно» [5; 100]
Константин Болеславович Родзевич. В записи В. Лосской:
К рождению Мура я отнесся плохо. Я не хотел брать никакой ответственности. Да и было сильное желание не вмешиваться. «Думайте что хотите Мур — мой сын или не мой, мне все равно». Эта неопределенность меня устраивала. Мое поведение я конечно, порицаю: «Отойдите, это сложно для меня» — вот что я тогда думал. <…> Потом в Париж» мы встречались с Сережей. Но он не принимал ни какого участия в воспитании Мура. Когда я с Муром встречался, мы были дружественно настроены, и не больше. Я тогда принял наиболее легкое решение: Мур — сын Сергея Яковлевича. Я думаю, что со стороны Марины оставлять эту неясность было ошибкой. Но она так и не сказала мне правду. Я, конечно, жалею теперь, что отнесся к этому без должного интереса. <…> Сын мой Мур или нет, я не могу сказать, потому что я сам не знаю. В этом вопросе, пожалуй, Марина была не права. Она мне определенно так и не сказала [5; 100–101].
Григорий Исаакович Альтшуллер:
Она дала сыну имя Георгий, но всегда звала его «Муром», ласкательным именем, которое не имело никакого отношения ни к кому из членов ее семьи. Она писала 10 мая 1925 года другу: «Борис — Георгий — Барсик — мур. Все вело к Муру. Во-первых, в родстве с моим именем, во-вторых — Kater Murr — Германия, в-третьих, само, вне символики, как утро в комнату. Словом — Мур». Далее в том же письме она добавляет: «Не пытайтесь достать иконку для Мура. (Кстати, что должно быть на такой иконке? Очевидно — кот? Или старший в роде — тигр?» Kater Murr — это знаменитый незавершенный роман Э. Т. Гофмана, созданный в 1819–1821 гг., полное название произведения — Житейские воззрения кота Мурра с присовокуплением макулатурных листов с биографией капельмейстера Иоганнеса Крейслера. Мурр — это ученый кот, который записывает свои воспоминания на оборотной стороне листов с автобиографией его хозяина [3; 61–62].
Вера Леонидовна Андреева:
Рядом (на пляже в Понтайяке, в 1927 г. — Сост), поджав по-турецки ноги, сидел шестилетний[33], страшно толстый сын Марины Цветаевой — Мур. Стыдно сказать, но я, тогда семнадцатилетняя большая девушка, робела перед этим ребенком. Впрочем, Мур только по возрасту был ребенком — мне он казался чуть ли не стариком, — он спокойно и уверенно вмешивался в разговор взрослых, употребляя совершенно кстати и всегда правильно умные иностранные слова: «рентабельно», «я констатировал», «декаденты». Мне он напоминал одного из императоров времени упадка Римской империи — кажется, Каракаллу. У него было жирное, надменно-равнодушное лицо, золотые кудри падали на высокий лоб, прекрасного ясно-голубого цвета глаза спокойно и не по-детски мудро глядели на окружающих, Марина Ивановна страстно обожала сына [1;365–366].
Марина Ивановна Цветаева. Из письма Р. Н. Ломоносовой. Париж, Медон, 12 сентября 1929 г.:
Мур (Георгий) — «маленький великан», «Муссолини»[34], «философ», «Зигфрид», «lе petit ph?nom?ne», «Napol?on ? Ste H?l?ne», «mon doux J?sus de petit Roi de Rome»[35] — все это отзывы встречных и поперечных — русских и французов — а по мне просто Мур, которому таким и быть должно. 41/2 года, рост 8-летнего, вес 33 кило (я — 52), вещи покупаю на 12-летнего (NB! француза) — серьезность в беседе, необычайная живость в движениях, любовь 1) к зверям (все добрые, если накормить) 2) к машинам (увы, увы! ненавижу) 3) к домашним. Родился 1-го февраля 1925 г., в полдень, в воскресенье. Sonntagskind[36].
Я еще в Москве, в 1920 г. о нем писала:
Все женщины тебе целуют руки
И забывают сыновей.
Весь — как струна!
Славянской скуки
Ни тени — в красоте твоей!
Буйно и крупно-кудряв, белокур, синеглаз [9; 315].
Александр Александрович Туринцев. В записи В. Лосской:
Это был какой-то херувимчик, круглый, красивый, с золотыми кудрями. Самоуверенный. <…> У него были необыкновенные глаза, но что-то искусственное. <…> Как и на Але, на нем был отпечаток Марины [5; 143].
Марина Ивановна Цветаева. Из письма А. А. Тесковой. Париж, Ване, 28 декабря 1935 г.:
…Мур живет разорванным между моим гуманизмом и почти что фанатизмом — отца… <…> Очень серьезен. Ум — острый, но трезвый: римский. Любит и волшебное, но — как гость.
По типу — деятель, а не созерцатель, хотя для деятеля — уже и сейчас умен. Читает и рисует — неподвижно — часами, с тем самым умным чешским лбом. На лоб — вся надежда.
Менее всего развит — душевно: не знает тоски, совсем не понимает.
Лоб — сердце — и потом уже — душа: «нормальная» душа десятилетнего ребенка, т. е. — зачаток. (К сердцу — отношу любовь к родителям, жалость к животным, все элементарное. — К душе — все беспричинное болевое.)
Художественен. Отмечает красивое — в природе и везде. Но — не пронзен. (Пронзен = душа. Ибо душа = боль + всё другое.)
Меня любит как свою вещь. И уже — понемножку — начинает ценить… [8; 430]
Вера Александровна Трэйл (урожд. Гучкова, в первом браке Сувчинская; 1906–1987), знакомая семьи Эфрон. В записи В. Лосской:
Я этого мальчика знала до 12 лет, и я никогда не видела, чтобы он улыбнулся. В нем было что-то странное. Но про ребенка, который до 12 лет никогда не улыбался, нельзя сказать, что у него было счастливое детство! А Марина его совершенно обожала [5; 143].
Марина Ивановна Цветаева. Из записной книжки:
1938. Вокруг — грозные моря неуюта — мирового и всяческого, мы с Муром — островок, а м. б. те легкомысленные путешественники, разложившие костер на спине анаконды. Весь мой уют и моя securite[37] — Мур: его здравый смысл, неизбывные и навязчивые желания, общая веселость, решение (всей природы) радоваться вопреки всему, жизнь текущим днем и часом — мигом! — довлеет дневи злоба его, — его (тьфу, тьфу, не сглазить!) неизбывный аппетит, сила его притяжений и отвращений, проще — (и опять: тьфу, тьфу, не сглазить!) его неизбывная жизненная сила [10; 554].
Мария Иосифовна Белкина:
Он был высокий, плотный, блондин, глаза серые, черты лица правильные, тонкие. Он был красив, в нем чувствовалась польская или немецкая кровь, которая текла и в Марине Ивановне. Держался он несколько высокомерно, и выражение лица его казалось надменным. Ему можно было дать лет двадцать или года двадцать два, а на самом деле он родился 1 февраля 1925 года — значит, в июле сорокового ему было пятнадцать лет и пять месяцев!..
Он был в тщательно отутюженном костюме, при галстуке (это несмотря на жару), и носки были подобраны под цвет галстука [4; 39].
Ольга Петровна Юркевич (р. 1927), педагог, дочь П. И. Юркевича:
Был он крупный, с развитым торсом. На первый взгляд его можно было принять за спортсмена. Особенно выделялись ширина плеч, царственно поставленная голова с широким, просторным лбом.
Ни тени приязни не было у него на лице. Смотрел он выше голов людей. С порога небольшими серыми глазами в частой щеточке ресниц осмотрел он комнату. Сухо, не глядя, поклонился общим поклоном и замер. За весь вечер не произнес ни слова.
Сидел он среди занятых разговором людей весьма отчужденно. Его крупная, безукоризненно одетая в серый тон фигура какого не вязалась с обыденностью обстановки. <…>
За столом, сидя рядом с Муром, я имела возможность его рассмотреть, вернее, не его, а его руку, которую он, я думаю, не без умысла, картинно выложил на рукав пиджака. Многократно вспоминая ее совершенную форму, я могу только сказать, что нечто подобное я видела в скульптурах древнегреческих ваятелей. Мне всегда хочется сравнить эти руки с руками Афродиты. Крупные, белоснежные, с великолепным сводом и тонкими аристократическими суставами. Эти руки не могли ничего крепко взять, они могли только прикоснуться [4; 108, 110].
Мария Иосифовна Белкина:
Он мог легко вступать в разговор на равных со взрослыми, с безапелляционностью своего не мнимого, вернее, не зримого, возраста, а подлинного пятнадцатилетия. Он даже Марину Ивановну мог оборвать: «Вы ерунду говорите, Марина Ивановна!» И Марина Ивановна, встрепенувшись как-то по-птичьи, на минуту замолкала, удивленная, растерянная, и потом, взяв себя в руки, продолжала, будто ничего не произошло, или очень мягко и настойчиво пыталась доказать ему свою правоту. Он всегда называл ее в глаза — Марина Ивановна и за глаза говорил: «Марина Ивановна сказала, Марина Ивановна просила передать!» Многих это шокировало, но мне казалось, что мать, мама как-то не подходит к ней, Марина Ивановна — было уместнее [4; 39–40].
Ариадна Сергеевна Эфрон. В записи В. Лосской:
Мур был одаренный, незаурядный мальчик. Он мог писать о литературе. У него был критический и аналитический ум. Он отлично знал французскую литературу и язык и был до некоторой степени маминым повторением (в мужском варианте) <…> Всю жизнь он был довольно печальным мальчиком, но верил в будущее. Был прост и искренен, так же, как мама. Мама ведь была искренняя и открытая, и он не лукавил и не был дипломатом. То, что он делал плохого, он всегда рассказывал, ему так нужно было, потому что правда была в его душе [5; 138].
Людмила Васильевна Веприцкая (1902–1988), детская писательница, драматург:
Прекрасно знал литературу. Тагер, однажды погуляв с ним по лесу и поговорив о литературе, пришел и сказал: «Я не встречал в таком возрасте такого знания литературы». Однако с математикой у Мура было плохо, и Марина Ивановна нанимала ему репетитора [4:94].
Татьяна Николаевна Кванина:
Мне нравилось, что Мур был учтив: когда я приходила, он никогда не садился, прежде чем не сяду я.
Если при разговоре с ним я вставала и подходила к нему, он неизменно вставал [1; 474].
Георгий Сергеевич Эфрон (Мур) (1925–1944), сын М. И. Цветаевой. Из дневника:
25/III-41. Мамаша в последнее время подружилась с какой-то служащей из Группкома Гослита Ниной Герасимовной и часто к ней ходит. В четверг она где-то будет читать свои стихи, и там будет много народа. Где-то в мастерской какой-то скульпторши. Мать всячески приглашает меня и к Нине Герасимовне, и на чтение и говорит, что ее знакомые к моим услугам, но я полагаю, что я просто не могу ходить в гости как «сын Марины Ивановны» — что мое положение среди ее знакомых неравноправно. Я считаю, что я буду вращаться только в такой среде, где я буду сам Георгий Сергеевич, а не «сын Марины Ивановны». Иными словами, я хочу, чтобы люди со мной знакомились непосредственно, а не как с «сыном Цветаевой» [19; 305].
Татьяна Николаевна Кванина:
Ему было, конечно, предельно трудно в этот период. Все новое: страна, уклад жизни, школа, товарищи. Все надо было узнавать вновь, надо было найти свое место. А тут еще переходный возраст: повышенная раздражительность, нетерпимость к советам (не дай Бог, приказаниям!), болезненное отстаивание своей самостоятельности и пр., и пр. <…>
Как-то Марина Ивановна хотела поправить кашне уходившему Муру (на улице было холодно). Мур вспыхнул, сердито дернулся, резко отвел руку Марины Ивановны и резко сказал: «Не троньте меня!» Но тут же посмотрел на мать, потом на меня, и такое горестное, несчастное лицо у него было, что хотелось броситься с утешением не к Марине Ивановне, а к нему, к Муру [1; 474–475].
Георгий Сергеевич Эфрон (Мур). Из дневника: 16/VII-41:
С некоторого времени ощущение, меня доминирующее, стало распад. Распад моральных ценностей, тесно связанный с распадом ценностей материального порядка. Процесс распада всех без исключения моральных ценностей начался у меня по-настоящему еще в детстве, когда я увидел семью в разладе, в ругани, без объединения. Семьи не было, был ничем не связанный коллектив. Распад семьи начался с разногласий между матерью и сестрой, — сестра переехала жить одна, а потом распад семьи усилился отъездом сестры в СССР. Распад семьи был не только в антагонизме — очень остром — матери и сестры, но и в антагонизме матери и отца. Распад был еще в том, что отец и мать оказывали на меня совершенно различные влияния, и вместо того, чтобы им подчиняться, я шел своей дорогой, пробиваясь сквозь педагогические разноголосицы и идеологический сумбур. Процесс распада продолжался пребыванием моим в католической школе Маяра в Кламаре. С учениками этой школы я ничем не был связан, и хотя меня никто не третировал, но законно давали ощущать, что я — не «свой», из-за того, что русский и вдобавок коммунистической окраски. Что за бред! Когда-то ходил в православную церковь, причащался, говел (хотя церковь не переносил). Потом пошло «евразийство» и типография rue de l’Union. Потом — коммунистическое влияние отца и его окружающих знакомых — конспираторов-«возвращенцев». При всем этом — общение со всеми слоями эмиграции… и обучение в католической школе! Естественно, никакой среды, где бы я мог свободно вращаться, не было. Эмигрантов я не любил, потому что говорили они о старом, были неряшливы и не хотели смотреть на факты в глаза, с «возвращенцами» не общался, потому что они вечно заняты были «делами». С французскими коммунистами я не общался, так как не был с ними связан ни работой, ни образом жизни. Школа же мне дала только крепкие суждения о женщинах, порнографические журналы, любовь к английскому табаку и красивым самопишущим ручкам — и всё. С одной стороны — гуманитарные воззрения семьи Лебедевых, с другой — поэтико-страдальческая струя влияний матери, с третьей — кошачьи концерты в доме, с четвертой — влияние возвращенческой конспирации и любовь к «случайным» людям, как бы ничего не значащим встречам и прогулкам, с пятой — влияние французских коммунистов и мечта о СССР как о чем-то особенно интересном и новом, поддерживаемая отцом, с шестой — влияние школы (католической) — влияние цинизма и примата денег. Все эти влияния я усваивал, критически перерабатывал каждое из них — и получался распад каждой положительной стороны каждого влияния в соответствии с действием другого влияния. Получалась какая-то фильтрация, непонятная и случайная. Все моральные — так называемые объективные — ценности летели к чорту. Понятие семьи — постепенно уходило. Религия — перестала существовать. Коммунизм был негласный и законспирированный. Выходила каша влияний. Создавалась довольно-таки эклектическая философски-идеологическая подкладка. Процесс распада продолжался скоропалительным бегством отца из Франции, префектурой полиции, отъездом из дому в отель и отказом от школы и каких-то товарищей, абсолютной неуверенностью в завтрашнем дне, далекой перспективой поездки в СССР и вместе с тем общением — вынужденно-матерьяльным — с эмигрантами. Распад усугублялся ничегонеделаньем, шляньем по кафэ, встречей с Лефортом, политическим положением, боязнью войны, письмами отца, передаваемыми секретно… какая каша, боже мой! Наконец отъезд в СССР. По правде сказать, отъезд в СССР имел для меня очень большой характер, большое значение. Я сильно надеялся наконец отыскать в СССР среду устойчивую, незыбкие идеалы, крепких друзей, жизнь интенсивную и насыщенную содержанием. Я знал, что отец — в чести и т. д. И я поехал. Попал на дачу, где сейчас же начались раздоры между Львовыми и нами, дрязги из-за площади, шляния и встречи отца с таинственными людьми из НКВД, телефонные звонки отца из Болшева. Слова отца, что сейчас еще ничего не известно. Полная законспирированность отца, мать ни с кем не видится, я — один с Митькой. Неуверенность (отец говорил, что нужно ждать, «пока все выяснится» и т. д.). Тот же, обычный для меня, распад, неуверенность, зыбкость материальных условий, порождающая наплевательское отношение ко всему. Тот же распад, только усугубленный необычной обстановкой. Потом — аресты отца и Али, завершающие распад семьи окончательно. Все, к чему ты привык — скорее, начинаешь привыкать, — летит к чорту. Это и есть разложение и меня беспрестанно преследует. Саморождается космополитизм, деклассированность и эклектичность во взглядах. Стоило мне, например, в различных школах, где я был, привыкнуть к кому-нибудь, к чему-нибудь — нате: переезд — и все к чорту, и новый пейзаж, и привыкай, и благодари. Сменяются: Болшево, Москва, Голицыно, комнаты в Москве, школы, люди, понятия, влияния — и сумбур получается. Наконец — Покровский бульвар. Как будто прочность. Договор на 2 года. Хожу в школу, знакомлюсь, привыкаю. Но тут скандалы с соседями. Хорошо. Кончаю 8-й класс — причем ни с кем не сблизился (еще одно предположение-надежда летит к чорту: что найду «среду». Никакой среды не нашел, да и нет ее). Знакомлюсь с Валей, вижусь с Митькой. Тут — война! И всё опять к чорту. Начинаются переездные замыслы, поиски комнат. Опять полная неуверенность, доведенная до пределов паническим воображением матери. Идут самые неуверенные дни жизни, самые панические, самые страшные, самые глупые. Дежурства, «что завтра?» и т. д. Теперь, после этого всего, — Пески. Идиотское времяпрепровождение, идиотские люди, идиотские разговоры о самоварах, яичках и т. д. Патологическая глупость, интеллектуальная немощность, прикрываемая благодушием. Пески — для меня полнейший моральный декаданс. Почему я так часто говорю о распаде, разложении? Потому что все, с чем я имел дело, клонилось к упадку. Наладились отношения с Валей — уезжаю в Пески. И никакие письма не помешают нашим отношениям клониться к упадку, и я не буду удивлен, если эти отношения прекратятся вовсе. Все это я пишу не из какого-то там пессимизма — я вообще очень оптимистичен. Но чтобы показать факты. Пусть с меня не спрашивают доброты, хорошего настроения, благодушия, благодарности. Пусть меня оставят в покое. Я от себя не завишу и пока не буду зависеть, значить ничего не буду. Но я имею право на холодность с кем хочу. Пусть не попрекают меня моими флиртами, пусть оставят меня в покое. Я имею право на эгоизм, так как вся моя жизнь сложилась так, чтобы сделать из меня эгоиста и эгоцентрика [19; 451–454].
Вадим Витальевич Сикорский (р. 1922), поэт, переводчик, товарищ Г. С. Эфрона:
Мать увозила меня в эвакуацию. На пароходе, несколько суток плывшем по Оке, Волге и Каме, была и Марина Цветаева. Это имя мне ничего не говорило. С ее сыном Муром, небрежно упоминавшем о мимолетных подробностях жизни в Париже, мы быстро сошлись. Поначалу он воспринимался как существо экзотическое. Он иногда с трудом цедил русские слова, еле удерживаясь от прононса. Красивый, сдержанный, глаза холодные, умные. Говорил негромко. Если бы он стал персонажем фильма или пьесы, лучше всего его мог бы сыграть Кторов.
Я читал некоторые воспоминания, связанные с Цветаевой, где Мур представлен не в самом лучшем свете. Он действительно казался рассудочным, воспринимавшим жизнь с позиции холодной безупречной логики. Но на самом деле он был не таким. В этом я убедился в самую страшную минуту его жизни, когда передо мной вдруг оказался дрожащий, растерянный, потрясенный, несчастный мальчик. Это было в первую ночь после самоубийства Цветаевой. Он пришел ко мне, просил, дрожа, разрешения переночевать. Лишь через несколько дней нашел в себе силы сказать: «Марина Ивановна поступила логично» [4; 211].
Смерть не без причины // Jewish.Ru — Глобальный еврейский онлайн центр
Интеллигентного красавца Георгия Эфрона все считали высокомерным эгоистом. Его объявляли главным виновником самоубийства матери, Марины Цветаевой, и порицали за отсутствие патриотизма. Он же все свои недолгие 19 лет жизни отчаянно страдал: презирал мать, но постоянно вспоминал ее, не хотел воевать, но погиб, защищая Советский Союз.
Георгий Эфрон был третьим ребенком поэтессы Марины Цветаевой и литератора Сергея Эфрона. Он появился на свет 1 февраля 1925 года в Праге, куда Цветаева за три года до этого переехала со старшей дочерью Ариадной. Младшую, Ирину, мать потеряла еще в 1920-м – девочка умерла от голода в московском приюте. Вскоре после рождения мальчика семья в поисках лучшей жизни перебралась в Париж, однако вылезти из нищеты не получилось и здесь.
Первое время Цветаеву охотно печатали, но публикации постепенно сошли на нет, и семья жила в основном за счет «Комитета помощи Марине Цветаевой», основанного известными писателями, друзьями поэтессы. Храбрый в боях Сергей Эфрон оказался совершенно неприспособленным к обычной жизни. Он не хотел быть посредственностью в тени таланта жены, и несмотря на то, что идей у него всегда было много, довести начатое дело до конца никогда не получалось.
Цветаева словно чувствовала себя виноватой за то, что не уберегла Ирину, что родила Георгия в такое неспокойное время, что ее семья бедствует. Все эти эмоции, накопившиеся за последние годы, слились воедино и превратились в лавину материнской любви, которая обрушилась на Мура с первых дней его жизни. Мать постоянно писала о нем в дневниках, и любое проявление характера, жест или каприз мальчика могли стать поводом для очередной записи. Когда сыну не было еще и трех лет, Марина удивлялась, как он «чудно владеет словом», а когда исполнилось восемь, писала, что он «очень критичен и обладает острым, но трезвым умом».
Одаренность Георгия не была плодом воображения обожающей его матери – ребенок действительно начал говорить очень рано, а в шесть лет вовсю читал книги. Он был одновременно беззаботен и вдумчив, мог без умолку болтать об автомобилях и собирать для сестры букеты из листьев, но вместе с тем пытался самостоятельно переводить французские стихи и часто погружался в свои мысли. В 1935 году Марина и Сергей решили отдать сына в хорошую частную школу. Денег и так почти не было, и обучение влетало в копеечку, но Марина хотела, чтобы ее Мур получал только лучшее.
Тогда же, в середине 30-х, Сергей, который уже несколько лет активно сотрудничал с советскими спецслужбами, стал поднимать тему возвращения на родину. Марина, так и не сумевшая принять Октябрьскую революцию, говорила, что «той России больше нет», но дочь Ариадна приняла сторону отца и первой покинула Европу. Осенью 1937 года из Франции вынужден был бежать и Сергей – его обвинили в причастности к убийству бывшего агента советских спецслужб Игнатия Рейса. Цветаева осталась в Париже с 12-летним Муром.
После побега Сергея Эфрона от поэтессы отвернулась вся русская эмиграция, а допросы о деятельности ее мужа стали частью ежедневной реальности. В конце концов, мучимая плохими предчувствиями, Цветаева все-таки решила уехать вслед за дочерью и мужем, и летом 1939 года они с сыном ступили на российскую землю. Но и здесь семье не было покоя –вскоре после их приезда арестовали Ариадну, затем забрали Сергея, и в попытках все исправить Цветаева просто разрывалась на части. Она писала письма Берии с просьбой разобраться в деле мужа и дочери, ездила к ним на свидания и пыталась найти хоть какой-то заработок, чтобы вытянуть себя и сына. В это время Мур не знал, куда себя девать.
Уезжая в Россию, он думал, что отец – герой, смелый разведчик, и их ждет счастливая жизнь, но оказалось, что в СССР они с матерью снова превратились в бездомных и никому не нужных эмигрантов. Переезжая из одного подмосковного поселка в другой, Мур мечтал о нормальной жизни в столице, о новых знакомствах. Дневник, который он вел, заменял ему несуществующего друга. На его страницах юноша конспектировал мелкие события из жизни и размышлял над загадкой ареста сестры и отца. Отношения с матерью стали очень напряженными: Георгию не нравились ее «тотально оторванные от жизни и ничего общего не имеющие с действительностью» стихи, ее манера поведения, стиль речи. Он считал ее безнадежно устаревшей и неспособной подстроиться к наступившему времени.
Но кое-что все-таки приносило Муру радость – например, редкие встречи со старыми друзьями семьи, где можно было поболтать на французском и вкусно поесть (ему было только 15, растущий организм постоянно требовал еды). Юноша очень тосковал по общению, мечтал об отдельной комнате, о самостоятельности, и Марина Ивановна, видя его терзания, остро чувствовала свою вину. Георгий часто раздражался на мать. Если они шли по улице вместе, он старался держать дистанцию, а она, напротив, пыталась взять сына за руку, чем вызывала в нем еще больший гнев. К началу войны абсолютно все в жизни Мура потеряло ценность. Отца и сестру даже не думали выпускать, стихи матери не печатали, а сам он не вписывался ни в одно сообщество. Так и не ставший советским человеком, но уже переставший быть французом, Георгий не имел ни капли патриотизма, а московская интеллигенция казалась ему смешной – он видел в писательском круге лишь замаскированных под элиту обывателей.
Восьмого августа 1941 года мать и сын уехали в Елабугу. Видя, как Марина Ивановна усиленно ищет работу, Георгий тоже стал ходить по библиотекам и канцеляриям в поисках места для себя. Тогда в его дневнике появилась запись: «Мне жалко мать, но еще больше жалко себя самого». В Елабуге Мура раздражало все: сам город, их убогая комнатка в доме на улице Ворошилова, даже мальчишки, с которыми он общался. Впрочем, состояние Марины было еще хуже: 24 числа, отчаявшись найти работу, она взяла с собой шерсть для продажи и отправилась в Чистополь. «Настроение у нее – самоубийственное, – в тот день написал в дневнике Мур, – деньги тают, а работы нет». Его всегда раздражала неприспособленность матери к быту, поэтому, когда она вернулась, подавленная и поникшая, споры о дальнейшей их жизни возобновились. В конечном счете мать и сын решили переехать в Чистополь: сентябрь был уже близко, и Мура нужно было определять в школу. Запись о переезде появилась в дневнике Георгия 29 августа 1941 года, а через два дня хозяйка дома Анастасия Бредельщикова нашла Марину Цветаеву повешенной в сенях.
После смерти матери Мур все-таки приехал в Чистополь, обратился к поэту Николаю Асееву с просьбой о помощи, и тот устроил его в местный интернат. Не зная, с чего начать знакомство с новым воспитанником, который явно отличался от своих сверстников, старший педагог интерната Анна Стонова предложила Муру почитать ребятам стихи его матери. «Я их не знаю», – ледяным тоном ответил юноша. Позже Анна объясняла свою бестактность тем, что Георгий не создавал впечатления человека, несколько дней назад потерявшего мать. Он выглядел как самоуверенный красавец, внушал уважение, а вовсе не жалость.
Георгий провел в интернате меньше месяца, а затем по приглашению директора Литфонда вернулся в Москву. К тому моменту в столице творился полный бедлам – город находился на осадном положении. Мур искал поддержки и помощи у всех знакомых, но единственное, что ему советовали – уезжать поскорее. «Что со мною происходит? – в отчаянии писал он в дневнике 14 октября. – Каждое мое решение подвергается критике, и притом столь безжалостной, что немедленно превращается в решение диаметрально противоположное первому. Мое положение трагично из-за страшной внутренней опустошенности, которой я страдаю. Мысли о самоубийстве, о смерти как о самом достойном, лучшем выходе из проклятого “тупика”, о котором писала М. И.». Георгий Эфрон блуждал по полупустой Москве, растерянно глядя на людей, которые спешно покидали город в грузовиках, нагруженных домашним скарбом. Метро не работало. Сидя в пустых библиотеках, он зачитывался романами французских писателей, а затем до отвала объедался сладостями, купленными на вырученные от продажи вещей деньги. Конечно, Мур не знал, что в это же время по приговору тройки НКВД был расстрелян его отец – это случилось 16 октября 1941 года.
Новый этап в короткой, но полной событий жизни Георгия Эфрона начался 30 октября, когда он вместе с переводчиком Александром Кочетковым и его женой отправился в Ташкент. Жизнь в эвакуации оказалась для Мура невыносимой. На улице стояла ужасная жара, жилье было без каких-либо удобств, а перспектива пойти в армию, которой он всеми силами стремился избежать, вновь повисла над ним дамокловым мечом. Летом 1942 года Георгий получил угол в Доме писателей – крохотную комнатку без света, отопления и воды. В то время юноша подрабатывал художником – рисовал патриотические плакаты и карикатуры, писал лозунги – и дважды в неделю ходил в гости к Алексею Толстому. Несмотря на то, что Георгий, не без помощи знакомых писателей, добился права посещать их столовую, питание его было слишком скудным. В итоге оголодавший Мур украл и продал вещи хозяйки. Позже, когда та написала на него заявление в милицию, парень вынуждал московских родственников продавать вещи Цветаевой, чтобы вернуть все до копейки.
В те времена Ташкент был убежищем для многих известных людей, и Мур своим ироничным взглядом подмечал все нелепости жизни в писательской колонии. «Я нахожусь в постоянном и тесном общении с писательской средой, и уже успел познакомиться с ее нравами, специфическими особенностями, ужимками и гримасами. В будущем я смогу использовать этот богатейший материал», – писал Георгий. Сперва наладивший с Анной Ахматовой диалог, уже в середине 1942 года своенравный Мур рассорился с ней, и Анна открыто начала говорить, что считает Георгия виноватым в смерти матери. «Ахматова живет припеваючи, ее все холят, она окружена почитателями, официально опекается и пользуется всякими льготами, – писал Георгий своей сестре Але. – Подчас мне завидно – за маму. Она бы тоже могла быть в таком “ореоле людей”, жить в пуховиках и болтать о пустяках. Я говорю: могла бы. Но она этого не сделала, ибо никогда не была “богиней”, сфинксом, каким является Ахматова».
Георгий вернулся в Москву осенью 1943 года и почти сразу начал учебу в Литературном институте. Как вспоминал впоследствии писатель Анатолий Мошковский, Мур разительно отличался от остальных студентов, и не заметить его было невозможно. «26 ноября за столом неподалеку от меня появился новичок, и я узнал, что фамилия его Эфрон, зовут – Георгием. Он был тщательно причесан, на нем щегольски сидел синий пиджак с галстуком. Лицо у новичка было очень интеллигентное: высокий бледный лоб, орлиный нос и длинные узкие иронические губы. Во всем его облике чувствовалась порода – в четких чертах лица, в умных светло-серых глазах, в подбородке, даже в этой бледности».
Георгий был аристократом до мозга костей: свой скромный обед, состоящий из хлеба и вареной картошки, он всегда носил в чистом узелке, а остатки кожуры с холодных картофелин снимал с изяществом, которому могли бы позавидовать даже девушки. Мур мало общался с другими студентами, но с теми, кто попал в его окружение, был предельно откровенен. Своей подруге Норе Лапидус, которую он иногда провожал домой, Георгий даже рассказал, что считает себя отчасти виноватым в самоубийстве матери. По его словам, Марина Ивановна была очень эмоциональна и влюбчива, и он, будучи ребенком, не мог простить ей увлечений. Из-за ревности и обиды за отца он затаил в душе неприязнь, был черств и не оказывал сыновней поддержки, когда мать, одинокая и всеми покинутая, в этом нуждалась.
В конце февраля 1944 года Георгия призвали в армию. Как вспоминал Анатолий Мошковский, Мур «однажды забежал в институт в шинели, с зимней солдатской ушанкой под мышкой, обошел всех, пожал на прощание руки и ушел». Несмотря на то, что он никогда не был душой коллектива, многие сокурсники и педагоги выражали крайнюю обеспокоенность дальнейшей судьбой молодого человека. Спустя несколько месяцев в институт даже пришло письмо от Георгия, в котором он, явно полный надежд и оптимизма, изъявлял желание продолжить обучение, когда война закончится. Проникнувшись этим неожиданно добрым ироничным посланием, однокурсники написали коллективное письмо с байками о студенческой жизни и пожелали Эфрону поскорее вернуться. Увы, ответа они уже не получили.
Мур не был воином. Воспитанный на других ценностях и в другой стране, он не имел отчаянной храбрости и патриотизма, которые заставляют людей совершать героические поступки. Этот талантливый и образованный юноша должен был стать переводчиком или критиком, педагогом или писателем, но никак не солдатом. Зная характер сына, перед смертью Марина Ивановна оставила записку, в которой просила поэта Николая Асеева «не оставлять Мура, потому что он пропадет». Но Мура оставили, и он пропал –юноше было всего 19 лет, когда его смертельно ранили в бою под деревней Друйка 7 июля 1944-го. Лучше всего последние месяцы жизни юноши описывают его собственные слова, написанные задолго до трагичных событий: «Неумолимая машина рока добралась и до меня, и это не фатум произведений Чайковского – величавый, тревожный, ищущий и взывающий, – а Петрушка с дубиной, бессмысленный и злой».
Сын Марины Цветаевой Георгий Эфрон погиб, освобождая Беларусь
70 лет назад, летом 1944 года, Советская Белоруссия была освобождена от немецко–фашистских захватчиков. Фронт покатился дальше, к немецким границам, оставляя на полях жестоких сражений множество безымянных холмиков — могил советских солдат. Тайны многих из них до сих пор не разгаданы. Так, в одном из боев под Оршей в 1944 году был тяжело ранен единственный сын поэтэссы Марины Цветаевой — Георгий Эфрон. Но по пути в госпиталь его следы бесследно теряются. Корреспонденты «СОЮЗа» решили пройти тропами исследователей этой трагической истории…
Отпрыск гения
Георгий Эфрон–младший родился в 1925 году в эмиграции, и отпрыска гения ждала короткая и очень драматичная судьба. Появился на свет в Чехии, детство и юность провел во Франции. В 14 лет впервые попал на свою историческую родину, в Москву. Потом была Елабуга, эвакуация в Ташкент, возращение в Москву и мобилизация на Белорусский фронт…
«…Я абсолютно уверен в том, что моя звезда меня вынесет невредимым из этой войны, и успех придет обязательно; я верю в свою судьбу…» — напишет Георгий своей сестре Ариадне 17 июня 1944 года — за месяц до гибели.
Нет, не вынесла.
Сегодня в Браславском районе Беларуси на погосте между двумя деревеньками — Друйкой и Струневщиной, что неподалеку от латвийской границы, — за скромной металлической оградкой одиноко стоит черный мраморный обелиск с солдатской звездой и надписью: «Эфрон Георгий Сергеевич, погиб в июле 1944 г.». Могила ухожена — за ней присматривают школьники из соседнего села Чернево. Но исследователей до сих пор мучит вопрос: действительно ли под могильной плитой покоятся останки сына великого русского поэта?
«Мой сын не в меня…»
Эти слова у Марины Ивановны вырвались в письме к одной из своих подруг: «Мой сын ведет себя в моем чреве исключительно тихо, из чего заключаю, что опять не в меня!»
Цветаева, а за ней и все домашние стали называть мальчика Мур. Мать отслеживала едва ли не каждый день его жизни. О своем трехлетнем Гоше она пишет: «Удивительно взрослая речь, чудно владеет словом. Мужественен, любит говорить не как дети…» В восемь: «Очень зрел. Очень критичен…»
В шесть лет Мур уже читает и пишет. Французским владеет так же хорошо, как и русским. Учит немецкий. Мечтает посвятить жизнь, как он выразился, «пропагандированию» французской культуры в России и русской — во Франции.
Накануне войны репрессируют его отца, Сергея Эфрона, и сестру Ариадну. Отца расстреляют. Они с матерью остаются одни. Эвакуация в Елабугу. В августе 1941–го — самоубийство матери.
Из Москвы в Москву через Ташкент
Спустя пару месяцев Георгий возвращается в Москву. Его не прописывают. Не помог даже писатель Илья Эренбург, который в ответ на просьбу помочь, «успокаивает»: тебя отправят в Среднюю Азию.
Как жил, он фиксирует в дневнике и письмах: «Добился пропуска в столовую Литфонда, теперь я включен на «спецснабжение»… Дали мыло и две пары носков, 1,5 литра хлопкового масла и еще обещают — и ни черта за это платить не приходится…» Он ходит в школу, знакомится с Ахматовой, которая, по его словам, «окружена неустанными заботами и почтением всех, особенно Алексея Толстого». Читает «Золя, Чехова и, конечно, любимого Малларме и компанию (Бодлер, Верлен, Валери, Готье)».
Окончив осенью 1943 года школу, Мур возвращается в Москву, где в ноябре поступает в Литературный институт. А вскоре приходит повестка на фронт, ведь студентам Литинститута броня не полагается.
На фронт он попадет не сразу: «26–го февраля меня призвали в армию, — пишет он весной 1944 года. — Три месяца пробыл в запасном полку под Москвой, причем ездил в Рязанскую область на лесозаготовки. В конце мая уехал с маршевой ротой на фронт, где и нахожусь сейчас. Боев еще не было; царит предгрозовое затишье в ожидании огромных сражений и битв…»
А вот запись спустя месяц: «Лишь здесь, на фронте, я увидел каких–то сверхъестественных здоровяков, каких–то румяных гигантов–молодцов из русских сказок, богатырей–силачей. Около нас живут разведчики, и они–то все, как на подбор, — получают особое питание и особые льготы, но зато и профессия их опасная — доставлять «языков». Вообще всех этих молодцов трудно отличить друг от друга; редко где я видел столько людей, как две капли воды схожих между собой…»
«Атмосфера, вообще говоря, грозовая, — пишет он в одном из последних писем, — чувствуется, что стоишь на пороге крупных сражений. Если мне доведется участвовать в наших ударах, то я пойду автоматчиком: я числюсь в автоматном отделении и ношу автомат. Роль автоматчиков почетна и несложна: они просто–напросто идут впереди и палят во врага из своего оружия на ближнем расстоянии… Я совершенно спокойно смотрю на перспективу идти в атаку с автоматом, хотя мне никогда до сих пор не приходилось иметь дела ни с автоматами, ни с атаками… Все чувствуют, что вот–вот «начнется…»
Видимо, в одной из первых своих атак где–то между Оршей и Витебском Мур и поймал фашистскую пулю. Далее никаких сведений о нем нет, он просто исчез.
В списках не значится
Сестра Ариадна Эфрон и тетя Анастасия Цветаева примутся за поиски Мура. Им сообщат, что Эфрон не числится ни в списках раненых, ни в списках убитых, ни в списках пропавших без вести.
В 70–е годы прошлого века судьбой Георгия заинтересуется военный журналист полковник Станислав Грибанов. Ему удается установить,что 27 мая 1944 года Георгий Эфрон был зачислен в состав 7–й стрелковой роты 3–го стрелкового батальона 437–го стрелкового полка 154–й стрелковой дивизии. В книге учета Грибанов обнаружит запись: «Красноармеец Георгий Эфрон убыл в медсанбат по ранению 7.7.1944 г.» И все…
Тогда Грибанов начнет поиски людей, ходивших с Муром в атаки. И находит. Их отзыв о погибшем юноше был таков: «В бою Георгий был бесстрашен…» Но как и при каких обстоятельствах он погиб — не знал никто. Мясорубка войны уничтожила все следы.
Из белорусской деревни Друйки Грибанов однажды получает письмо, что на территории сельсовета была могила неизвестного солдата, погибшего 7 июля 1944 года, и, возможно, именно в ней похоронен сын Цветаевой.
Свое расследование полковник опубликовал в журнале «Неман» в 1975 году. Он писал: «Деревня Друйка… Это ведь там в последнюю атаку поднялся Георгий! Умер солдат от ран, поставили ему санитары временный фанерный треугольник со звездой, и ушел полк на запад… А могилу люди сохранили…»
Однако Грибанов считает нужным добавить: «Может статься, что и не Георгий в ней — другой солдат».
Спустя три года после публикации автор получил письмо из Браславского военкомата: «По Вашей просьбе высылаю фотографии памятника, установленного на месте захоронения советских воинов и в их числе Г. Эфрона. Имена остальных воинов нам не известны».
Одна из многочисленных версий обстоятельств гибели Эфрона принадлежит директору Браславского музея Александру Пантелейко. В своей книге «Память. Браславский район» Пантелейко высказал предположение: «Обоз с ранеными могли разбомбить в пути и т.д. На основании архивных документов было установлено, что в 437–м полку восемь человек пропали без вести… Может, Эфрон в числе этих восьми?..»
Александр Бушев
Советская Белоруссия №33 (24416). Четверг, 20 февраля 2014 года.
«Фигура сына в произведениях Марины Цветаевой в свете самопсихологии Хайнца Кохута» Зилотиной, Татьяна — Филологические статьи Университета Западной Вирджинии, осень 2002 г.
Марина Цветаева (1892-1941) считается одним из крупнейших русских поэтов. двадцатый век. Стипендия Цветаевой обычно исследует ее творчество в тесной связи с ее трагической жизнью. (1) В то время как российские ученые сосредотачиваются на тяжелых условиях жизни поэта как дома, так и за рубежом, они часто упускают из виду проблемы психики Цветаевой.Напротив, западные слависты большое внимание уделяют ее неблагополучной семейной жизни. Некоторые славяне пытаются проанализировать творчество Цветаевой, применяя к нему архетипические мифические сюжеты, такие как миф об Орфее (2) или миф о Деметре и Персефоне. (3) Способы Цветаевой разрушить традиционные гендерные роли вызвали писания о ее творчестве ученых-феминисток. Иногда Цветаева рассматривается как «могущественная значащая женщина, которая не может войти в другого, кроме как через язык.»(5) Светлана Бойм пересматривает самоощущение Цветаевой, исследуя как буквальную, так и фигуральную смерть поэта. (6)
Слависты отмечают, что Цветаева неоднократно участвует в мифологизации своих отношений с другими людьми. в котором литературная личность Цветаевой взаимодействует с мужчиной, остается недооцененной. Мой анализ сосредоточен на нарциссических отношениях между поэтической персоной Цветаевой и ее возлюбленным. Я утверждаю, что личность Цветаевой использует материнское как важный инструмент ее самореализации.Изображая своих адресатов-мужчин, цветаевский рассказчик пытается подогнать их под образ Сына. Она чередует идеализированные и зеркальные процессы переноса, используя изображения фигур Сына, чтобы успокоить свое раненное нарциссическое «я».
Идеи психологии самости, разработанные австрийско-американским психоаналитиком Хайнцем Кохутом (1913–1981), служат теоретической основой для моего анализа. Основным понятием теории Кохута является понятие самобъекта.Селфобъекты — это идеализированные другие, которые служат хранилищами утраченного инфантильного величия. Нарциссический человек воспринимает другого как недостающую часть «я», то есть самобъект. Кохут объясняет:
Интенсивность поиска и зависимости от этих объектов [людей] объясняется тем, что они стремятся заменить недостающие сегменты психической структуры. Они не являются объектами (в психологическом смысле этого слова), поскольку их не любят и не восхищаются за их атрибуты, а фактические черты их личностей и их действия осознаются лишь смутно.(7)
Итак, я-объекты — это функции, изначально выполняемые другими, которые интернализуются для формирования и поддержания структурированного, связного я. Фигура Сына — важный объект для рассказчика Цветаевой. Нарциссический рассказчик Цветаевой вовлечен в компульсивный поиск самоутверждающих ответов от других, пытаясь противодействовать ее врожденному чувству никчемности. Она чувствует себя стоящей, только если привязана к кому-то, кого может идеализировать как воплощение человеческого совершенства, которого ей постоянно не хватает.Она требует полного доминирования над другими. Цветаева часто интерпретирует факт рождения сына как оправдание физического и духовного существования женщины и даже как творческий результат женщины-поэтессы. Далее я исследую, как Цветаева использует материнскую маску, чтобы обрести чувство нарциссического баланса для своего поэтического рассказчика.
В большом стихотворении «[ЯЗЫК НЕ ВОСПРОИЗВОДИМЫЙ В ASCII]» («Попытка в комнате»: 1926) Цветаева говорит голосом женщины, описывающей комнату, шесть поверхностей которой соответствуют телу говорящей женщины.Женщина может воспринимать только три стены, в то время как передняя задняя стена, то есть ее собственная спина, не закрывает пространство комнаты, а становится коридором, отраженным в зеркале: «[ЯЗЫК НЕ ВОСПРОИЗВОДИМО В ASCII]» (« у этой стены есть выход — / Стать коридором!…
Цветаева
Цветаева Марина Ивановна (26 сентября (9 октября) 1892 г., Москва — 31 августа 1941 г., Елабуга), поэт, прозаик, переводчик. Один из ярких представителей поэзии Серебряного века в России.
Марина Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года в семье, связанной с искусством и наукой. В этот день в православном календаре отмечается праздник Иоанна Богослова. Ее отец, Иван Цветаев, был блестящим ученым и искусствоведом, основал Музей изобразительных искусств имени императора Александра III (ныне Московский музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина). Мать — пианистка Мария Мэн, учившаяся у Антона Рубинштейна. Дед ее сводной сестры и брата — историк Д.И. Иловайский.
Семья Цветаевых в зимнее время проживала в Москве на улице Сивцев Вражек, 19. Лето они проводили в Тарусе Калужской области и изредка выезжали за границу в Италию, Швейцарию, Германию для лечения тяжело болеющей туберкулезом матери. Она умерла от болезни в 1906 году. На Марину очень сильно повлияла мать. Она хотела, чтобы дочь стала исключительно музыкантом, однако юная Марина с 6 лет писала стихи на русском и французском языках.
Дети получили прекрасное образование, свободно владеют французским и немецким языками.В 1903 году Марина училась во французской школе-интернате в Лозанне, Швейцария. В 1904-1905 гг. — Немецкий гостевой дом во Фрайбурге в Германии. Летом 1909 года, когда юной Цветаевой было 16 лет, она переехала в Париж и посещала курсы старой французской литературы в Сорбонне.
В 1910 году стихи Марины впервые опубликованы за ее счет. Сборник «Вечерний альбом» любезно приняли такие мастера поэзии, как Брюсов, Максимилиан Волошин, Гумилев. Следующая книга стихов вышла в 1912 году, сборник «Волшебный фонарь», сборник «Две книги» в 1913 году и поэма «Ведьма» в 1914 году.Марина Цветаева тесно контактирует с московскими символистами и активно участвует в деятельности издательства «Мусагет». Встреча Максимилиана Волошина привечают Марину в Коктебеле в 1911, 1913, 1915, 1917 годах, в его знаменитом доме в Крыму.
В 1911 году Марина знакомится с Сергеем Эфроном и в начале 1912 года выходит за него замуж. В сентябре у молодоженов родилась дочь Ариадна. В 1914 году Марину Цветаеву связали непростые отношения с поэтессой и переводчиком Софьей Парнок, которые дали толчок поэтическому циклу «Подруга» и остановились в 1916 году.
В 1917 году Марина и Сергей воспитывают дочь Ирину, которая умерла от голода в возрасте 3 лет в московском детском доме.
В годы войны 1918 — 1919 Марина Цветаева находилась в Москве. Ее муж Сергей Эфрон воевал на стороне Белой армии, после разгрома армии Деникина поселился в Чехии. Цикл стихов «Лебединая мельница» она посвятила белому движению. Тогда же были написаны пьесы и стихи «Егорушка», «Царь-дева», «На красном коне» (1921), издана книга «Вехи» (1921-1922.) И «Ремесло» в (1923г.).
В 1922 году Марина Цветаева с дочерью Ариадной (Аля) уехала в Берлин, а затем переехала в Чехию, в Праге, к мужу. Там она написала «Поэму горы» и «Поэму конца». В 1925 году сын Джордж-Мур со всей семьей переехал в Париж. Но семью преследовали нищета и нищета. Сергея Эфрона обвинили в связях с НКВД, гравюра Марины Цветаевой мелкая и нестандартная. Осталась только одна книга «После России» 1928 года, в которую вошли стихи 1922–1925 годов.В 1930 году был написан поэтический цикл «Маяковскому», самоубийство которого потрясло ее.
В ссылке Марина Цветаева начала писать прозу, которая тоже вышла: «Жить о жизни» — воспоминания Максимилиана Волошина в 1933 году, «Плененный дух» Андрея Уайта, «Дом на Старом Пимене» в 1934 году ». Мать и музыка »в 1935 году,« Мой Пушкин »в 1937 году,« История Сони »в 1938 году. В 1938-1939 годах. Родился цикл «Стихи Богемии» как реакция поэта на политические события в мире — захват Гитлером Чехословакии.
Дочь Ариадна уехала в Советский Союз в 1937 году. Вслед за отцом бежал Сергей Эфрон, замешанный в политическом скандале. отец и дочь были арестованы в том же году. Сергей Эфрон был расстрелян в 1941 году. Ариадну реабилитировали после 15 лет репрессий в 1955 году.
Цветаева с сыном остались в Париже — в 1939 году приехали в Советскую Россию. Не было жилья и работы для «репатриантов» — стихи не публиковались, в Союзе писателей отвернулись жена и мать «врагов народа».«Марина Цветаева начала переводить Федерико Гарсиа Лорку, чтобы выжить. В начале войны Марина Цветаева с сыном отправились в эвакуацию в Елабугу на реке Кама.
31 августа 1941 г. покончила жизнь самоубийством Марина Цветаева. Похоронена 2 сентября 1941 г. на Петропавловском кладбище в Елабуге — точное место захоронения неизвестно. С 2000-х годов по решению Союза писателей Татарстана гранитное надгробие, в том числе висячие цепи, именуется «официальной могилой М.И.Цветаева».«
Логика эстетического исключения посредством разыгрывания политики
Офелия — В защиту королевы *
Принц Гамлет! Хватит выкопать червивый
залежь… Посмотрите на розы!
Подумайте о ней, которая считает каждый день
Так же бесценно, как ее последний день.
Принц Гамлет! Хватит осквернять плоть
Царицы… Не девственницам
Судить о страсти.Федра виновата
Но люди до сих пор поют ей гимны.
Так и будет! А ты с твоей бледностью и разложением —
Лучше сплетни с костей,
Князь Гамлет! Это не твои рассуждения
Судить о воспаленной крови.
Но если … Будь на страже! … Через каменные плиты —
я пройду в твою спальню и
встану, чтобы защитить мою королеву ко всем удовольствиям —
Я, твоя бессмертная страсть.
фев.28, 1923
* (Пер. В. Енютина)
Поскольку культура не тождественна цивилизации, эстетический дискурс не должен быть идентичен юридическим или здраво-смысловым системам отсчета. По крайней мере, в демократической речи это разграничение между нормативным или здравым смыслом, с одной стороны, и парадоксом, с другой, является нормой, тогда как в тоталитарных системах свободное слово всегда будет восприниматься как нарушение (опасная альтернатива здравому смыслу. общепринятые нормы и «нормализованная» чувствительность).Логика преодоления общей смысловой чувствительности — любимая поэтическая операция Цветаевой. Снова и снова она бросает вызов обывательской общности стандартного la parole, и можете быть уверены, что в своей «Офелии — в защиту королевы» она приготовила для нашего робкого вкуса превосходные и подавляющие сюрпризы.
Семантическая структура этого стихотворения основана на двух конкурирующих (и в то же время поддерживающих друг друга) лейтмотивах — жизни, занятой смертью, и смерти, занятой жизнью.В первой строфе Офелия упоминает, что Гамлет занят «старой историей» о том, что его отца убил или не убил отчим. Во второй строфе она говорит о лоне / плоти королевы, оскверняемой принцем словесно. В третьей строфе она ссылается на философские размышления Гамлета над Йориком — черепом шута. И в последней строфе она предупреждает Гамлета, что если он и дальше будет враждебно относиться к королеве, она, Офелия, сама выйдет из могилы в его спальню, чтобы защитить его мать.Подмотив подполья, подземелья, подземелья, кладбища и разложения кажется на первый взгляд несколько навязчивым в стихотворении. Смерть и разложение считаются либо ошибочно катектированными, либо победоносно побежденными.
В соответствии с лейтмотивами жизни, одержимой смертью, и смерти, связанной с жизнью, Цветаева противопоставляет две группы существительных: первая группа — червивый осадок, бледность, девственницы (осмеливающиеся судить о страсти), разложение, кости, каменная плита; вторая группа — розы, страсть (два раза — страсть и бессмертная страсть), плоть / матка, (воспаленная) кровь, защита, восторг.То же с глаголами — первая группа: раскапывать, осквернять, судить (два раза), сплетничать; вторая группа — считать каждый день, петь песни, приходить в спальню, защищаться.
Увлечение смертью Цветаева описывает как болезненную фиксацию, которую она пытается остановить с помощью Офелии «хватит» (два раза) и повелительных глаголов «смотри» и «сплетничай», прежде чем она доходит до прямых оскорблений («это не для дев »,« с твоей бледностью и тлением »,« не твоему разуму судить »).Наконец Офелия предупреждает Гамлета, что «она предпримет решительные действия» — встанет из могилы и с кладбища выйдет прямо в спальню Гамлета.
Здесь мы подходим к самой смелой, самой захватывающей и «невозможной», самой цветаеванской части поэмы. Офелия угрожает войти в… спальню Гамлета. Но как она собирается там защищать королеву? Используя оружие Гамлета — его острую и просвещенную речь, его изысканную речь и находчивые аргументы, которые Шекспир склеил своим гением? Только здесь мы подходим к тайне, лежащей в основе стихотворения Цветаевой.Занимает ли здесь поэтесса позицию против Шекспира, с его второстепенным отождествлением с Гертрудой и Офелией или с его главным отождествлением с Гамлетом? Защищая мать Гамлета, Цветаева деконструирует условные (маскулинные) черты в повествовании Шекспира и обнаруживает возможность альтернативного, парадоксального прочтения.
Семантический мотив жизни, занятой смертью, олицетворяет Гамлет. Когда вместо того, чтобы заниматься жизнью и любовью, Гамлет зациклился на проблеме истины — убил его отец Клавдий или нет, Офелия, сошедшая с ума и покончившая с собой, объявляет в стихотворении Цветаевой о своей парадоксальной («неразумной») позиции. могила — из онтологически негативного пространства.Вместо того чтобы ползти к посмертному бессмертию (онтологический трюк) как к туманной версии бытия, она принимает небытие и этим героическим подвигом приобретает невероятную поэтическую силу (с помощью Цветаевой) относиться к Гамлету как к малодушному, трусливому мальчику, который прячется. из жизни и страсти жизни в детективную историю Призрака. В то время как Гамлет жертвовал жизнью, Офелия из полу немой и наивной девушки превращается в зрелую личность с поэтической силой отстаивать свой феминистский экзистенциальный парадокс перед одержимостью Гамлета банальностью Шерлока Холмса.Приверженность Гамлета «истине» была опровергнута как онтологически робкий и слишком условный выбор повествования.
Истина Офелии, напротив, принадлежит девственнице / женщине. Эта положительная истина — жить, любить, заниматься любовью, рожать, воспитывать физически и духовно, и она включает ее способность преподать Гамлету урок его экзистенциальной несостоятельности, чтобы разбудить его, и, возможно, если бы Шекспир мог написать Цветаеву стихотворение как часть его пьесы, спасти Хамета от убийства, быть убитым и тем самым разрушить «королевство Датское» как потенциальное место для настоящей мудрости.
В этой не феминистско-конформистской перспективе, когда женщина имитирует мужчину (повторяет мужской вид порабощения), а в феминистско-творческой перспективе, в которой женщина перестает быть рабой традиционной женственности, не попадая в другую ловушку разделения мужского социального порабощения, она способен открыть выход. Девственность Офелии в ее ситуации с Гамлетом — пустая трата, в то время как преступление страсти Гертруды является результатом ощущения, что всем нам дается недостаточно жизни, что мы всегда не удовлетворены своей жизнью, и что мы, Гамлеты и Офелии мира должны найти способ жить более интенсивно, более глубоко, более активно и творчески.
В этом смысле пьеса Шекспира повествует о двойной невозможности жить как с мужской, так и с женской стороны. И по этой же причине стихотворение Цветаевой о двойном преодолении этой невозможности через посмертный героический поступок ее Офелии. Если бы «предупреждение» Офелии Гамлету заняться с ним любовью «в защиту королевы» могло реализоваться в реальной жизни — это было бы экзистенциальным преображением человеческой любви и существования. Но понимание всегда приходит слишком поздно, даже когда Цветаева предлагает свое посредничество между Шекспиром и нами.
Цветаева читает сердце Офелии — защищать королеву, ее сексуальное тело, ее любовные стремления, ее женственность — означает заниматься любовью с Гамлетом! Вот что значит пойти в спальню Гамлета, чтобы защитить королеву, если вы умерли несправедливо рано, если вы преждевременный труп, пытаясь изменить свою судьбу в стихотворении Цветаевой. В реальной жизни, которую Шекспир взял за основу, — нет шанса на реализацию любви между Гертрудой и Клавдием и, следовательно, между Офелией и Гамлетом (нет способа мирно «развестись» с королем Гамлетом: без ущерба для страстных мании величия, без соперничества, предательства и убийства, где страсть должна принять / включить убийство, чтобы быть самой собой).Но Цветаева в своем стихотворении из четырех строф переворачивает фактический мир пьесы Шекспира своим поэтическим преодолением реальности не простым, утопическим, воображаемым, безболезненным и искусственным способом, а заставляя нас понять силу фактического мира трагическим и преступная реальность самой вселенной человеческой жизни.
Цветаева читает бессознательное Офелии, которое безмолвно обвиняет Гамлета в расточительстве ее юного тела, в пренебрежении ее душой и ее жизнью, но без этих мучений не было бы чудесной попытки Офелии спасти Гамлета от растраты его ума и своей жизни.Мертвая дева возвращается к жизни, чтобы заняться любовью как труп с подобным трупу Гамлетом! Для Цветаевой сила метафоры сильнее реальности или (одномерного) утопического воображения, а заниматься любовью трупом реальнее, чем мужское занятие формальным Правосудием, Законом, судебными процессами и борьбой за власть, богатство и славу. Эта сцена, если ее визуализировать, экспрессионистски сюрреалистична, поскольку подчеркивает и преодолевает чудовищную природу человеческой жизни в «падшем» мире. Этот образ преодоления чудовищ чудовищно антимонструален.
Женский / феминистский экзистенциальный союз между Цветаевой и Офелией перевешивает философский союз между Шекспиром и Гамлетом. Стихотворение Цветаевой представляет собой женско-феминистскую коррекцию трагедии Шекспира, но оно основано на тайном союзе между Шекспиром (с его «второстепенной» идентификацией с Гертрудой и Офелией) и Цветаевой.
«Tout poète est par son essence un émigré»: Марина Цветаева и l’exil
- 1 Цветаева (2011: 561).
- 2 Nous ne citons que les parutions relativement récentes éditées par les Universitaires spécialistes (…)
- 3 Le concept de manière est emprunté aux travaux théoriques de Gérard Dessons: L’Art et la manière , (…)
- 4 L’extrait cité a été écrit par Tsvetaeva directement en français.
1Multiples sont les voies et les trajectoires de l’errance, de l’exil, de l’émigration.Nombreuses sont les hardés qui poursuivent les exilés. Nous souhaitons consacrer notre réflexion à l’émigration russe dite de la «première vague», qui eut lieu après la Révolution de 1917. Si nous pensons à l’écriture russe au féminin au xx e siomsère rapideres : celui d’Anna Akhmatova (1889-1966), poète restée en Union soviétique après la Révolution, et celui де Марина Цветаева (1892-1941), qui quitta sa patrie pour de longues années. Aujourd’hui les slavisants francophones et russophones savent qu’avec Marina Tsvetaeva nous avons affaire à un poète (et écrivain) majeur du xx e siècle.En témoigne, par instance, un grand nombre de ses textes publiés en français2. Mais que nous reste-t-il de ses compatriotes moins connues, plus ou moins oubliées et qui n’ont pas vraiment réinventé les manières3 d’écrire? Elles ont traversé les mêmes épreuves que Tsvetaeva (Révolution, guerre civile, départ en exil), mais leurs plumes étaient peut-être moins creatives que celle de leur compatriote célèbre. Прокомментируйте свой вклад в изобретение эпохи? Комментарий faire entender leurs voix? Quelle est cette place qui leur est réservée dans la topographie de la littérature de l’émigration russe? Il est important de signalaler que Цветаева elle-même se sentait attée à cette «communauté» des voix de femmes puisqu’elle écrivait: «Nous nous reconnaissons au moindre signe, sans moindre signe./ […] Je Revendique mon droit d’écrivaine, elle, genre féminin, e muet, si longtemps muet4. »(Цветаева, 2015 [2005]: 456)
2Dans notre travail, nous évoquerons rapidement l’héritage littéraire des femmes écrivains russes en exil ainsi que leur place actuelle dans la topographie de la littérature de l’émigration russe; nous esquisserons enuite le портрет Марины Цветаевой, un des poètes russes les plus connus et les plus aimés en Russie et peut-être même en France afin de mettre en valeur son destin tragique ainsi que son talent sans égal.Nous aimerions rattacher Марина Цветаева à cette communauté littéraire des femmes afin de dresser le portrait collectif de toute une génération de femmes écrivains en exil pour nous contrer ensuite sur la vie de Tsvetaeva.
- 5 Voir O. Demidova, «Emigrantskie dočeri o sebe: varianty sud’by» [«Filles d’émigration parlent d’ (…)
3Il existe en Russie un intérêt prononcé pour les femmes émigrées russes (1920-1940) et leur production littéraire.Ольга Демидова, научный работник в Санкт-Петербурге, является одним из самых известных университетов. Elle est la seule chercheuse russe qui étudie et publie, de façon suivie et ininterrompue, depuis de nombreuses années, l’héritage Scriptural des femmes écrivains de l’exil, qu’il s’agisse, tout d’abordécrivesains émmes et méconnues ou, ensuite, connues. Ольга Демидова настаивает на том, чтобы судить о бедных женщинах и женщинах été minor, négligé. Même Марина Цветаева n’a pas échappé à ce sort: определенная критика миграции étaient quelque peu condescendants квантовая работа и глобальный образ Цветаевой поэзии5.
4En 2003, Ольга Демидова — fait paraître le livre intitulé Nous. La prose féminine de l’émigration russe (Демидова, 2003), recueil rassemblant les récits des femmes écrivains qui vivaient et travaillaient à l’étranger (Франция, платит Балтес, Китай). Le pronom «nous», choisi com titre du livre, raccourcit la distance entre les femmes écrivains et leurs lecteurs; les femmes entament le dialog avec tous ceux qui veulent les écouter et affirment leur существование: nous tous ensemble, nous existons.L’objectif Principal de cet ouvrage est de faire renaître les noms oubliés et en même temps d’insister sur leur valeur culturelle dans le champ littéraire. L’approche pratiquée par la chercheuse s’inscrit dans le sillage des études de genre. Pour valoriser le travail littéraire des femmes écrivains en exil, Ольга Демидова в собственном опыте existentielle propre aux femmes.
- 6 En russe: «Женская проза и большой канон литературы русского зарубежья» ( там же., стр. 3-18).
5Dans sa preface intitulée «La prose féminine et le grand canon littéraire de l’émigration russe6», Ольга Демидова подтверждает, что литература женщин, находящихся в маргинальном статусе, à la fois par rapport à la littéleles du vivaient où eltéraire de l’émigration où el , Например) ; par rapport à la littérature du pays qu’elles avaient quitté (URSS); финал, par rapport aux textes littéraires des hommes écrivains de l’émigration. Paris étant le leu le plus prestigieux de la production littéraire, il faudrait évoquer nécessairement la marginalité géographique: plus un écrivain était éloigné de la ville lumière (Берлин, Прага; София, Белград; Харбин, Шанхай и т. Д.)), плюс il se marginalisait dans le système littéraire de l’émigration russe.
6Ольга Демидова — красивая женщина в русских архивах в Нью-Йорке (примечание Колумбийского университета, Архив русской и восточноевропейской культуры им. Бахметева) и еще много женских художественных образов, посвященных «Путешествие в Санкт-Петербург». Mémoires des femmes écrivains russes (Демидова, 1996), Les Textes de confession au féminin sur la Révolution et la guerre civile en Russie (Демидова, 2013).Elle rédite également, avec des commentaires détaillés, les textes littéraires и les mémoires de surees femmes écrivains de l’émigration russe (Damanskaja, 2003; Kuznecova, 2007; Kuznecova: 2009).
7Ces femmes de l’émigration qui se sont invests dans le travail littéraire sont nombreuses. Система комментариев и классификатор содержат информацию о возможных возможностях?
- 7 En France, Nina Berberova vécut pendant dix ans (1922-1932) avec Владислав Годасевич, поэт и критик (…)
8Рахит Янгиров, историк русского кино, эссе о высшем образовании, обнародованном в соответствии с конституцией единой «Археологии» художественной литературы и феминизма русских за пределами границ »( , 2007: 183). В сыновней статье «Le corps et la lumière reflétée», il distingue quatre groupes de femmes écrivains (tous pays mélangés). Tout d’abord, il s’agit des femmes écrivains connues, com Teffi, Нина Берберова, Галина Кузнецова или Ирина Одоевцева7.Le chercheur ne propose pas de cristeres (spécifiquement poétiques) d’évaluation de telle ou telle femme écrivain, il fait référence au canon littéraire, à la традиция littéraire, aux noms (connus par des lecteurs, étudiurs qu des a des lecteurs) ‘ont pas sombré dans l’oubli. Si nous essayons de confronter les réflexions des deux spécialistes de l’émigration russe et si nous nous référons aux recherches d’Olga Demidova, nous pourrions ajouter que si ces femmes sont connues, c’est grâce à un seul aivrendues célèbres, notamment leurs mémoires autobiographiques, l’ensemble de l’œuvre n’étant pas pris en considération par les critiques littéraires russes d’aujourd’hui.
9Le deuxième groupe présenté par Ianguirov réunit les femmes qui sont beaucoup moins connues: par instance, Ольга Бебутова или Надежда Лаппо-Данилевская. En suivant la logique du travail d’Olga Demidova, nous pourrions préciser que si leurs noms nous disent encore quelque selected, c’est soit qu’elles exerçaient avant la Révolution de 1917 un métier qui leur a apporté du succès (Ольга Бебутова) actrice), soit parce qu’elles avaient des leiens de parenté avec des hommes connus (le mari de N.Лаппо-Данилевская était le frère cadet d’un grand Historien russe). Comme nous pouvons le constater, la reconnaissance des femmes écrivains de l’émigration est redument basée sur la valeur de leur travail littéraire. Leur statut Historico-Socialiétal ainsi que les Relations qu’elles entretenaient avec les hommes célèbres comptent beaucoup plus.
10Un autre groupe, com nous pouvons le deviner, rassemble les femmes dont les noms sont compètement oubliés: Наталья Матвеева, Алла Рахманова, Анна Рубежанская… Ces femmes écrivains, dont on n’a jamais travatendu , dans des zone géographiques périphériques (Lettonie, Pologne, Chine).Si nous excinons rapidement les titres de leurs œuvres, nous percevrons facilement une verve patético-mélodramatique, ce qui permettait facilement aux critiques de l’époque de ranger ces textes sous l’étiquette de «roman d’amourie»: Mon péchédé de «roman d’amourie» d’un mariage) де С. Аничкова (1934, Рига); Zigzags de l’amour (преступник гипноза) М. Барановской (1934, Рига); Empire de la Chair de K. Volnaia (1933, Рига); La Vie, c’est une lutte de S.Витольдова (1931, Рига); Une carriériste sans carrière de R. Boutkovskaia (1930, Varsovie). В статье, посвященной сыну, Рахит Янгуиров представил важный репертуар опубликованных текстов женщин, живущих в эмиграции.
11Un groupe à part is constitué par des femmes écrivains, connues ou méconnues, qui avaient opté pour des noms de plume masculins: Антон Крайний / Зинаида Гиппиус, Георгий Песков / Елена Дейча, Арсений Мерич / Августа.
- 8 Демидова О., «Парадигма женского письма в условиях эмиграции: типология, аксиология, эстетика, h (…)
12Ольга Демидова, квантовая оценка, выработка понятия видимости ( vidimost ’), qui lui permet d’élaborer une классификации un peu plus detaillée8. Cette notion renvoie à la présence de telle ou telle auteure dans les études de la littérature de l’émigration russe aujourd’hui.De ce point de vue, la chercheuse distingue les femmes écrivains «perdues» pour les études littéraires russes (qui n’ont jamais, ou très peu, écrit en russe dans cette période d’émigration); «Élitaires» («поколение айнеев», «все целые достижения, ставшие достоянием гласности в русской революции»); «Соглашается» или «пересуждает» в отношении эмиграции (découvertes par l’émigration, lues et relues, поклонники или критики); «Peu connues» (большая партия женщин-преступниц); «Auteures d’un seul livre»; комплимент «oubliées» (не на языке ne parle jamais).
13Les классификаций élaborées par Rachit Ianguirov et Olga Demidova s’appuient sur la dichotomie générale reconnaissance / oubli. Sur ce point, les выводы des deux chercheurs russes convergent: nombreux sont les textes signés par les femmes écrivains qui condendent encore une étude approfondie et peut-être même leur heure de gloire. О. Демидова и Р. Янгиров мучительно трудятся над двумя критиками в процессе создания непрерывных лекций, предложенных по достоинству критических анализов и биографических словарей statut littéraire de l’homme avec lequel elles vivaient.
14Sous cet angle de vue, la vie et l’œuvre de Марина Цветаева (1892-1941) sont exceptionnelles. C’est un poète (et écrivain) très connu, «élitaire», для представления квалификации Демидовой. Elle est un des créateurs (поэты, критики, критика литературы) les plus singuliers de l’émigration. Pourtant, sa vie sera l’une des plus dramatiques parmi toutes celles des poètes écrivains de sa génération. Nous Privilégierons ici une Approche biographique pour cerner le destin tragique de Tsvetaeva en exil: cette femme poète douée d’un talent prodigieux, sans égal, n’a pas été pleinement reconnue par ses contemporains, et a mené une vie ужасное nowere.
15Ле отца Цветаева, Иван Цветаев, était professeur à l’université de Moscou, отличный филолог и историк искусства, fondateur du Musée des Beaux-Arts à Moscou. Sa mère, Maria Mein, issue de l’aristocratie polonaise, était une brillante pianiste. Dès son plus jeune âge, Tsvetaeva parla français et allemand; на 16-м месте в Париже, чтобы полюбить средиземноморскую литературу в Сорбонне. В 1912 году, elle se maria et, quelques années plus tard, s’installa avec sa famille dans un joli appartement de sept pièces в Moscou.C’étaient alors les derniers moment de sa vie calme, paisible et insouciante.
16Подвеска «Революция и гражданская жизнь» (1917–1922), которая не боится платить, Цветаева resta seule avec ses enfants, son mari se battant contre le pouvoir soviétique dans les rangs de l’Armée blanche. C’est à ce moment que commençait pour elle la période de misère et de malheurs, sa «vie de chien» (Цветаева, 1997: 433), com elle remarquera plus tard…
- 9 Voir N.Мандельштам, Вторая книга [ Le deuxième livre ], Moscou, Soglasie, 1999, p. 474.
17Надежда Мандельштам, épouse d’un autre grand poète russe Ossip Mandelstam (qui disparut dans les camps de travail staliniens) и témoin des événements épouvantables, disait au sujet de Tsvetaeva, qu’elle la vélé la vésé la vésé la vésé la vésé la vésé la vésé la vésé la vésé la vésé la vésé la vésé la vésé la de la zvetaeva.
- 10 Nous comprenons ce terme dans le sens que lui accorde Gérard Dessons: «L’intempestivité est cette (…)
18Vivant sa vie durant à l’étranger dans une misère noire, souffrant de l’absence d’amis fidèles, manquant d’une reconnaissance méritée et totale de la part de ses contemporains, douée d’un talent fou, intempestif10, marquant d’un talent fou, intempestif10 par un déchirement tragique «ici / là-bas», nous pourrions supposer que le poète russe portait le sceau d’un décalage tragique. Pour illustrer cette hypothèse, nous excinerons la notion d’émigration chez Tsvetaeva, включает в себя au sens existentiel, Historique et poétique, en nous appuyant sur sa correance et ses essaiscripts.
19L’émigration au sens existentiel peut être très bien illustrée par la citation qui a servi de titre à notre article:
Все поэты эмигрантские, русские. Эмигрант-дю-Руайом-де-Сьё и рай-земля-природа. Le poète — et tous les artistes — mais le poète plus que tout autre — porte au front une marque d’inconfort […]. Un émigré sorti de l’Immortalité pour entrer dans le temps et qui ne peut retourner dans son ciel.(Цветаева, 2011: 561)
- 11 Toutes les traductions du russe en français, sauf упоминают противоположное, sont faites par l’auteur de l ’(…)
20Пур Цветаева, chaque poète est d’emblée un exilé, chassé de son éternel pays d’artistes. La même idée est exprimée aussi poétiquement dans l’une de ses lettres: «Je suis triste de vous perdre — non de la vie, moi-même je suis — en dehors de, du troisième royaume — ni de la terre, ni du ciel — de mon trois fois dixième pays, d’o viennent tous les poèmes11.»(Цветаева, 2013: 427) L’accentuation de la proposition« en dehors de »(due à l’emploi du tyret ainsi qu’à la position final de l’unité syntaxique) lui confère une portée générale: Цветаева en tant que poète se Trouve non seulement en dehors de la vie, mais en dehors de tout tout court, car il s’agit d’un en dehors de absolu. Elle ne vit réellement que dans son royaume poétique.
- 12 En russe: Чернорабочий , c’est-à-dire un ouvrier qui fait tous les travaux «noirs», pénibles.Дэн (…)
21En ce qui Concerne l’émigration include au sens Historique du terme, il faudrait exterique du terme, il faudrait экзаменатор l’attitude де Цветаева envers ses trois lieux de vie: la France, la Russie et l’URSS. После выхода из Советского Союза в 1922 году, Цветаева проходит через год в Берлине и в Праге (с 1922 по 1925 год) и в 1925 году, въезд, с семьей, во Франции. Elle s’y sentait seule, malheureuse, come en atteste un grand nombre de ses lettres: «En France je suis mal: solitaire, étrangère, je n’ai pas de vrais amis.Je n’ai pas eu de random en France »(Цветаева, 1987: 41), écrit-elle en 1933. Elle compare sa vie en exil à la vie d’une« serveuse », d ‘« un écureuil en cage », d ‘«un ouvrier devant sa machine» (Цветаева, 2013: 229), d’un «manœuvre12» ( ibid. : 445), d’ «un ouvrier sans estaminet, une éternelle usine» ( ibid. : 106), à la vie du bétail (, там же, : 448), d’un bouc qu’on veut égorger (, там же, : 228).
- 13 Рус: «- Скучно.Скудно. Нудно. — ».
- 14 En russe: « Сама жизнь выживает. »Si nous traduisons mot à mot, cela pourrait être lu Com« la (…)
22Il existe également des témoignages poétiques de son orphelinage dans sa correance avec ses amis. Цветаева évoque son mal de vivre en tant que poète, en mettant en valeur le pouvoir secret des mots: «- Tout est morne. Угрюмый. Монотонный 13. — »(Цветаева, 2013: 123) Avec ces suites homophoniques qui déclenchent les mécanismes de l’attraction sémantique, le poète réinvente le sens des mots: du point de vue poétique, nous pouvons constater que, dans la фраза citée, l’ennui épouse la misère, devient son allié, se transforme en un ennui концентре, пролонге, renforcé.Voici un autre aveu tragique: «- L’existence elle-même exile14. — »(Цветаева, 2013: 258) Морфо-лексическая вариация в радикальном сообществе жизнь / из жизнь и continue d’appuyer, d’insister, de souligner l’idée de l’ennui et de la misère, parle d’une vie contaminée, d’une vie sans vie, inhumaine.
23Tsvetaeva avouait qu’elle ne pourrait plus retourner dans sa patrie, dans son pays natal simplement parce que ce pays n’existait plus, l’URSS n’étant qu’une abréviation непостижимо: «Je ne peux pas retourner dans une lettre d «Алфавит dont je ne comprends pas le sens (на мне l’explique et j’oublie)».»(Цветаева, 2005: 170) Elle menait une vie difficile en France et il était cannot pour elle d’aller en Union soviétique. Quel était donc ce pays dans lequel elle vivait? Sa Russie était-elle perdue à jamais? «La patrie n’est pas la Convention du Territoire, mais le fait uniscutable de la mémoire et du sang. Ne pas être en Russie, oublier la Russie — seul peut le craindre qui pense la Russie en dehors de lui. Pour celui qui l’a en lui, il ne la perd qu’avec sa propre vie »(Цветаева, 1987: 34), telle est la réponse du poète russe.«Sa Russie est désormais un pays imaginaire», урожденная «историческая история платит», «Russie» и «сувениры, бесчисленные поэт-не-сеньор сын œuvre».
24Il est important de préciser que Tsvetaeva ne se définissait pas come une émigrée: «Je ne me considère pas comm un auteur de l’émigration, puisque je suis née avant 1922 et la plupart de mes textes, parus ici, je les ai écrits» en Russie, d’où, par ailleurs, je n’ai pas émigré »(Цветаева, 2013: 497).Цветаева есть si catégorique, parce que la raison Principale de son départ en Europe était liée au regroupement familial (elle devait rejoindre son mari à Berlin) et non à sa volonté de quitter son lieu de naissance pour al s’établir dans un autre pays Elle insiste sur ses racines russes du point de vue Historique (elle reste fidèle à sa Russie, même si elle est imaginaire) ainsi que du point de vue poétique: elle n’est pas un poète de l’émigration, parce que sa véritable source d’inspiration есть liée à jamais à la Russie.
25Si nous nous en tenons по поводу Марины Цветаевой, nous pourrions en conclure qu’au fond de son auto-définition se Trouve une double perte, à savoir: la perte du pays idéal (côté existentiel de la notion d’émigration) и la perte de ce qu’on pourrait Appeler avec Цветаева le «Territoire» de vie (côté Historique de la notion d’émigration), tandis qu’au niveau symbolique Tsvetaeva continue de vivre dans son «pays» à elle, dans sa Russie Immigration , illusoire, tel un paradis perdu dont il ne reste que des сувениры.L’émigration au sens poétique du mot renvoie à la rpture plus ou moins affirmée avec le miltéraire de l’émigration ainsi qu’à l’intempestivité де Цветаева. Voici le sentiment de Цветаева лицо à la réception de sa poésie et de sa prose en France: «Ici je suis — sans lecteur, en Russie — sans livres» (Цветаева, 2016: 43), «Ici je suis inutile . Là-bas je suis Невозможно »(Цветаева, 1987, с.31) или на бис« Des Russes je suis séparée par mes vers que personne ne comprend »(Цветаева, 1987, с. 34).Que Tsvetaeva soit une étrangère, un poète perfect, interdit pour la Russie soviétique, n’est pas étonnant: le régime politique désignait très vite com ennemi les gens d’origine noble, les intellectuels, tous les fidèles à lgimeancien tous les émigrés-exilés. Même s’il y avait des gens qui l’aimaient et admiraient son talent en Russie soviétique, elle n’avait pas la possible de publier ses textes là-bas. Mais pourquoi reste-t-elle incprise par la critique de l’émigration (Mnuhine, 2003a, 2003b)?
- 15 Le Camp des cygnes n’a pas été publié du vivant de l’auteur.Ce recueil de poèmes (1917-1920) a été (…)
- 16 Les deux textes ont été publiés for la première fois dans la revue de l’émigration russe Les Annal (…)
- 17 Voir, par example: «Ainsi le poème Pérékop m’a été commandé par les remparts de Pérékop. S’il m’a (…)
26En ce qui Concerne la réception de son œuvre par la критика, elle précise: «Dans l’émigration, d’abord (à chaud!) On me publie, ensuite, retrouvant leurs esprits, on me retire de la обращения, car ils flairent que ça ne vient pas d’ici: mais de là-bas! Le contenu, semble-t-il, est le «nôtre», mais la voix est — la leur .»(Cvetaeva, 2016: 42) Цветаева не знает людей, просвещенных: elle chantait le courage de l’Armée blanche dans Le Camp des Cygnes et dans Pérékop 15, elle racontait les malheurs, la misère ainsi déshumanisation des gens dans ses notes écrites à Moscou (например, Voyages en franchise , Mes emplois 16). Elle développe de façon remarquable l’idée de la fidélité à elle-même ainsi qu’à ses propres valeurs dans l’essai Le Poète et le temps 17.En même temps, du point de vue poétique, il ya quelque selected de «révolutionnaire» dans sa manière d’écrire, com elle le formule elle-même en parlant du «rythme combatif» (Цветаева, 2011: 567) au sujet de ses Стихи La Vierge-roi , Le Gars , Le Cheval rouge . Критический анализ эмиграции безо всяких разумных мыслей о ритмах стихов Цветаевой, в ее конструкциях, логических и enjambements systématiques, в ses ellipses syntaxiques, в «orchestration prosodique assourdissantees», 1987: стихи ainsi qu’à ses интонации восклицательные.Ce n’est pas par hasard que descripts de l’émigration évoquent les «haut-parleurs retentissants» (Mnuhine, 2003b: 403) Цветаева ainsi que sa «révolution d’octobre dans la syntaxe» (Mnuhine, 2003a: 324) . À cela s’ajoutait сын восхищения для deux poètes d’avant-garde qui sont restés en Russie: Борис Пастернак и Владимир Маяковский. C’est pour cette raison que Tsvetaeva n’arrête pas d’affirmer: «Mon échec dans l’émigration: je suis un non -émigré, je suis, en esprit, c’est-à-dire par l’air que je respire et par l’envergure, — là-bas, vers là-bas, de là-bas.»(Цветаева, 2015 [2005]: 402). Elle reste toujours fidèle à son pays à elle, interdit, невозможно, историческое наследие не существует, qui est la Russie de sa naissance.
27Вероник Лосски, в статье «Марина Цветаева и парижская жизнь», комментарий: «Sans doute n’était-elle pas plus dépréciée qu’une autre, mais elle se sentait telle à cause de sa nature poétique fondamentalement romantique. »(1981: 35) Cette affirmation est très juste, mais ce n’est pas la seule возможна экспликация à la tonalité tragique de la voix де Цветаева поэта.Si elle se sentait si seule, si inutile, si невозможный, c’était lié aussi au caractère intempestif de sa poésie, à l’oreille prodigieuse de Tsvetaeva, à son unroverable lucidité poétique. C’est ce qu’on découvre, par instance, dans ses essais criticaliques Le Poète et le temps , Poésie épique et le temps , quand elle affirme: «Je reçois mes commandes de l’avenir directement» (Цветаева, 2011: 567); en parlant de Pasternak: «Comme moi, tu es né — demain.»(Цветаева, 2005: 179)
28Цветаева не самое лучшее время. Aujourd’hui, elle est très lue et très étudiée en Russie et en France. Quand elle affirme qu’elle reste toujours là-bas, qu’elle vient de là-bas, qu’elle n’est pas un écrivain de l’émigration, come nous l’avons déjà souligné, ce n’est pas une affirmation политика. Этическое и поэтическое участие в помолвке: Цветаева верна, но вернулась к своей любви, а не к голосу, à sa manière d’écrire. De même, сын восхищения поэзией Маяковского, le poète soviétique par excellence, le chantre de la Révolution, ce n’est pas la recnaissance de la Russie soviétique.C’est la reconnaissance du talent poétique d’un poète ainsi que de son courage de le dire.
29Avec son mari devenu agent des services secrets russes, avec sa défense des deux poètes qui vivaient en URSS, avec sa nouveauté poétique, tous ses таланты и критика ясновидения, avec son caractère difficile dont tépovetae moignva, con temoignvaent ses exclue du milieu littéraire russe à Paris. Comme le remarque Вероник Лосски, специалист по искусству Цветаевой: «Inacceptable pour les émigrés, elle n’appartient pas non plus à la Russie nouvelle.»(1981: 34)
30 лет, тройная эмиграция, тройная эмиграция — экзистенциальная, историческая и поэтическая — s’ajoute l ’« orgueil blessé »d’une étrangère en France. Цветаева en parle, entre autres, dans son texte écrit en prose Le Chinois (1934): «La peur de l’insulte et non celle de la mort nous rentre à tous la tête dans les épaules, et le défi à l ‘ invisible relève trop haut celle de quelques-uns d’entre nous. Insulte non répertoriée — dans le dictionnaire étranger ./ Camarades d’orgueil blessé. »(Цветаева, 2011: 244-245) Ce sentiment d’orphelinage (экзистенциель, исторический, поэтический) о финале à la mort du poète: Цветаева вышла из Франции в 1939 году для возвращения в Советский Союз. Rien ne la retenait plus en France, mais elle n’avait pas non plus beaucoup d’illusions Quant à vie en URSS. En même temps, elle décida de suivre sa famille: sa fille Ariadna (arrêtée pour cause presumée d’espionnage en 1939 et qui passa plusieurs années dans les camps de travail) и сын Мари Сергей Эфрон (fusillé en 1941 par les services de police de l’URSS) étaient déjà rentrés en Union soviétique.Сеул (elle s’entendait mal avec son fils Guéorguij), loin de sa Moscou adorée, elle mit fin à ses jours à Elabouga, une petite ville de la république du Tatarstan, un jour d’été 1941.
31Dans une lettre de 1933 adressée à Yourij Ivask, poète et critique littéraire, Цветаева écrivait:
Non, mon cher, je ne suis ni avec ceux-ci, ni avec ceux-là, ni avec les troisièmes, ni avec les centièmes, pas seulement avec les «politiciens», mais avec les écrivains non plus — ne suis pas, avec personne, seule, toute ma vie, sans livres, sans lecteurs, sans amis, — sans cercle, sans milieu, sans défense d’une apparhibited, pire qu’un chien, en revanche — en revanche — j’ai tout .»(Цветаева, 2016: 44)
32L’impressionnante Накопление элементов отрицательного факта прироста гуфа в отдельности Цветаева в мире земли, жизни в мире, жизни авторов: cet effet est cré par la répétition, insistante négative, de la répétition, insistante négative de la répétition », De la préposition« sans »exprimant l’absence, le manque, la privation ainsi que par la reprise des adverbes de négation. Du point de vue poétique, самый важный соуловитель, подчеркивающий форму искушения «ne», precédée par un tyret et mise en italique par le poète.Цветаева pousse un cri, lance un défi à tous ceux qui l’entourent et ne la comprennent pas…
33Cette citation couvre plusieurs sens du terme «exil», экзамен в данной статье. Démunie de tout, privée de tout, seule, avec cette poétique de la négation, Цветаева, cette éternelle «émigrée», existentielle, Historique, poétique, malgré elle, souligne son apparistance à son «pays» àes elle, fidèle jusqu’au bout à ses valeurs, à ses убеждения, à sa voix poétique.
Статья о Цветаевой в «Вольном словаре»
Родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года в Москве; умер 31 августа 1941 года в Елабуге. Советский русский поэт. Дочь И. В. Цветаева.
Сборники стихов Цветаевой Вечерний альбом и Волшебный фонарь были изданы в 1910 и 1912 годах соответственно. Она достигла поэтической зрелости в своих стихах периода с 1912 по 1915 год. В ее стихах, написанных в 1916 году ( версты, , фас. 1, 1922), речь идет о России и ее поэтах.На нем изображена гордая женщина, наделенная неизмеримым чувством. Лирическая поэзия Цветаевой, написанная в период с 1917 по 1922 год, отмечена сложным, противоречивым смыслом революции и романтическим неприятием применения силы. С точки зрения поэтики, эти стихи характеризуются разнообразием интонаций, разнообразной лексикой (от высокой и торжественной до народно-народной) и ритмами частушки (народная песня, часто юмористическая). В эти же годы Цветаева написала цикл пьес и сказочную поэму Царь-девица .
Цветаева эмигрировала весной 1922 г .; Прожив некоторое время в Чехословакии, в конце 1925 года она поселилась во Франции. Она публиковалась в периодических изданиях для белоэмигрантов. Среди ее работ этого периода: Craft (1923), Psyche (1923), The Swain (1924) и After Russia (1928). Она также написала трагедии Ариадна (1924) и Федра (1927), основанные на классических темах; очерки о поэтах, такие как «Мой Пушкин» и «Живое слово о живом слове»; эссе по эстетике, например, «Искусство в свете совести» и «Поэт и его время»; и автобиографические очерки, такие как «Дом на старом Пимене» и «Сказка о Сонечке.
Трагический поэт-романтик Цветаева написала о любви и разлуке в поэмах Поэма Горы (1924) и Поэма конца (1924). В ее повествовательной поэме Крысолов (1925) и в стихотворении «Читатели газет» показано ее ненависть к буржуазному духу и мещанству. Она провозгласила торжество одинокого духа поэта в его борьбе с судьбой.
Озабоченность Цветаевой ностальгией усилилась в 1930-е годы и выразилась в «Стихах сыну моему» и «Тоска по дому! Давным-давно.Ее антифашистский цикл « Стихотворение Богемии » был написан в 1938 и 1939 годах. Цветаева вернулась в СССР в 1939 году и занялась переводами стихов. Она была эвакуирована из зоны боевых действий и впоследствии, обезумев из-за тяжелых условий жизни, покончила жизнь самоубийством.
Поэзия Цветаевой превратилась из простых, мелодичных, классически ясных форм в более выразительные, актуальные и ритмически сложные. Стиль ее лирической поэзии 30-х гг. Афористичен; каждое слово пропитано смыслом и чувством.
РАБОТЫ
Избр. произв . [Вступительная статья В. Орлова.] Москва-Ленинград, 1965.Мой Пушкин . Москва, 1967.
Просто сердце: Стихи зарубежных поэтов в переводе М. Цветаевой . Москва, 1967.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Антокольский П. «Книга Марины Цветаевой». Новый мир , 1966, вып. 4.Цветаева, А. Воспоминания . М., 1971.
Твардовский А. «Марина Цветаева: Избранное.В О литературе . М., 1973.
Ефрон А. Страницы воспитания. Звезда , 1973, вып. 3.
Ефрон, А. Страницы былого Звезда , 1975, №1. 6.
Большая Советская Энциклопедия, 3-е издание (1970–1979). © 2010 The Gale Group, Inc. Все права защищены.
Марина Цветаева (26 сентября 1892 — 1941), русский переводчик, поэтесса
Марина Ивановна Цветаева (26 сентября 1982 г. — 31 августа 1941 г.) — русская поэтесса и переводчик, которая по праву считается одной из величайших русских поэтов начала ХХ века.
Образование
Начальное образование Марина и ее сестра Анастасия получили дома.
Карьера
Свои первые стихи Марина Цветаева написала в 6 лет, причем не только на русском, но и на немецком и французском языках.
В 1910 году Марина Цветаева самостоятельно издала свой первый сборник стихов «Вечерний альбом».Второй сборник стихов, который был разнообразен и привлекал большое внимание известных поэтов того времени, назывался «Волшебный фонарь» и был выпущен после замужества в 1912 году. Цветаева хорошо знала языки и зарабатывала на жизнь переводом стихов. было совсем не выгодно по сравнению с переводами.
Цикл стихотворений «Подруга», посвященный ее отношениям с Софией Парнок, вышел в свет в 1916 году. Следует отметить, что Цветаева много писала, ежедневно несколько часов посвящая стихам.
В годы Гражданской войны был издан знаменитый цикл «Лагерь лебедей», посвященный подвигу белых офицеров. Еще она писала романтические пьесы и стихи, в частности «Царь-девица», «Егорушка», «На красном коне».
Роман с Константином Родзевичем вдохновил Цветаеву на написание известных сборников стихов «Поэма горы» и «Поэма конца». Последний сборник стихов, изданных при жизни Цветаевой, вышел в Париже, куда в 1928 году семья переехала из Чехословакии.Но основная часть ее стихов так и осталась неопубликованной, а Марина зарабатывала на переводе и проведении чтений.