Житейское и научное психологическое знание. Их соотношение и сравнительная характеристика.

Любая наука имеет в качестве своей основы, в том числе и житейский эмпирический опыт, накапливавшийся на протяжении тысячелетий человеческой истории. В этом смысле психология не является исключением. Каждый человек в течение жизни приобретает опыт понимания других людей, учета их индивидуальных особенностей, влияния на их поведение и так далее. И когда мы характеризуем человека как «психолога», то обычно имеем в виду не факт получения им специального психологического образования, а умение хорошо «разбираться в людях». Чем же отличается это житейское знание от собственно научного?

Существует несколько признаков, по которым можно отличить житейское знание от научного. Житейское знание формируется в деятельности, не имеющей своей целью получение знания, то есть оно образуется стихийно и, как правило, не осознается. Этим объясняется его несистематизированный, противоречивый характер.

Житейское знание конкретно, то есть формируется и используется для решения реальных задач, возникающих перед человеком в повседневной жизни. Поэтому оно «приспособлено» для данного, единичного случая, а не для всей системы сходных задач в целом, как это бывает в науке. Психологическая наука — это организованная деятельность людей, целью которой является получение обобщённого знания о закономерностях психической жизни людей.

Есть отличие и в способах передачи этих видов знания. Житейское знание носит бесписьменный характер и передается при непосредственном контакте между людьми. Для трансляции научного знания в обществе имеются специальные каналы (учебные и научные заведения, библиотеки и т.п.). Для описания психической реальности ученые-психологи вырабатывают особый язык — категориальный аппарат. Он включает в себя специальные понятия, которые отражают наиболее существенные свойства психологических явлений, общие связи и соотношения между ними. Психологические понятия совершенно по-иному описывают человека, чем обыденный язык. Поэтому, изучая психологию необходимо чётко осознавать содержание каждого из понятий не полагаясь при этом на его «естественную» понятность.

Например, когда мы говорим: «Этот человек с характером», то подразумеваем, что он обладает рядом качеств, существенно отличающих его от других людей в положительную сторону (целеустремленность, ответственность, обаяние и др.). Напротив, называя человека «бесхарактерным», мы имеем в виду отсутствие у него этих качеств. С точки зрения психологической науки понятием «характер» обозначается некая совокупность черт, присущих любому человеку и определяющих основные особенности его поведения. Поэтому, выражение «бесхарактерный» не имеет с этой точки зрения смысла. Безусловно, граница между житейским и научным знаниям не является непроницаемой. С одной стороны, наука позволяет давать объяснение многим феноменам, которые давно зафиксированы в житейском знании, например, в форме пословиц, поговорок, житейских «премудростей». С другой — достижения научного знания ассимилируются житейским знанием, а многие термины, первоначально сформулированные как научные, становятся словами и словосочетаниями обыденного языка (таково, например, понятие «комплекс неполноценности»).

Открытое образование — Методологические проблемы психологии: критерии демаркации, отличающие научное знание от ненаучного

• Russian
• 10 weeks
• от 4 до 5 часов в неделю
• 2 credit points

Курс будет интересен студентам, магистрам, аспирантам по направлению «Психологические науки», а также всем тем, кому интересна психология.

About

Основной задачей курса является познакомить слушателей с направлениями, теориями и методами в психологической науке. Основные рассматриваемые темы курса: парадоксальность познания, критерии демаркации, парадоксальность объяснения в психологии, независимая проверяемость. По результатам обучения слушатели смогут самостоятельно определить методологическую позицию психологических направлений, школ и отдельных исследований, использовать навыки решения теоретических и практических задач в области психологии, а также научные данные в практической деятельности.

Format

Форма обучения заочная (дистанционная). Еженедельные занятия будут включать просмотр тематических видеолекций,  изучение дополнительных материалов и выполнение тестовых заданий с автоматизированной проверкой результатов, тестирование по пройденному материалу. Для получения сертификата необходимо выполнить все задания, тесты и написать финальный экзамен.

Requirements

Обучение на курсе не требует специальной подготовки

Course program

Тема 1. Парадоксальность познания.

Тема 2.  Критерий демаркации. Версия 2. Эмпиризм.

Тема 3. Критерий демаркации. Версия 3. Самоочевидность, логичность научного знания.

Тема 4. Парадоксальность объяснения в психологии.

Тема 5. Критерий демаркации. Версия 4. Практическая эффективность. Версия 5. Независимая проверяемость.

Education results

Знать:

— основные направления, теории и методы психологической науки.

— категориальный аппарат психологической науки, содержание психологических дискуссий, содействующих формированию мировоззренческой позиции

Уметь:

— ориентироваться в методах психологической науки.

— аргументированно отстаивать собственную позицию по различным проблемам методологии психологической науки

Владеть:

— навыками психологического анализа современных проблем
методологии науки, имеющих мировоззренческую и профессиональную
направленность.

— навыками использования различных психологических методов для анализа тенденций развития современной науки

Formed competencies

ОК-1 — обладать способностью к абстрактному мышлению, анализу, синтезу. 

ОПК-3 — способностью к самостоятельному поиску, критическому анализу, систематизации и обобщению информации, к постановке целей исследования и выбору оптимальных методов и технологий их достижения

Три источника и три составные части психологического знания Текст научной статьи по специальности «Психологические науки»

Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2005. Т. 2. №3. С. 3-18.

Философско-методологические проблемы

ТРИ ИСТОЧНИКА И ТРИ СОСТАВНЫЕ ЧАСТИ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ

А.В. ЮРЕВИЧ

Юревич Андрей Владиславович — заместитель директора Института психологии РАН, доктор психологических наук. Автор 8 монографий и 162 научных статей, посвященных актуальным проблемам психологии и науковедения. Член редакционных коллегий журналов «Вопросы психологии», «Психологический журнал», «Науковедение», ряда российских и международных научных организаций.

Контакты: [email protected]

Резюме

В статье рассматриваются три основные области психологического познания, к числу которых автор относит психологические исследования (исследовательскую психологию), психологическую практику (практическую психологию) и обыденную психологию. По мнению автора, несмотря на традицию считать только первую область психологического познания собственно научной, в современной — постнеклассической — науке две другие области тоже выглядят вполне легитимными источниками научного знания, способными многим обогатить научную психологию.

Психологическое исследование

1. Научное знание основано на твердых эмпирических фактах.

2. Теории выводятся из фактов (и следовательно, вторичны по отношению к ним).

3. Наука развивается посредством постепенного накопления фактов.

4. Поскольку факты формируют основания нашего знания, они независимы от теорий и имеют самостоятельное значение.

5. Теории (или гипотезы) логически выводятся из фактов посредством рациональной индукции.

6. Теории (или гипотезы) принимаются или отвергаются исключительно на основе их способности выдержать проверку экспериментом (Weimer, 1976).

Приведенную систему утверждений можно использовать в качестве теста на выявление общей методологической позиции исследователя, относя полностью согласных с нею к радикальным позитивистам, полностью не согласных — к радикальным постмодернистам, согласных лишь частично — к представителям «умеренных» методологических ориента-ций. А суммировавший эти утверждения У. Веймер назвал их «мифами о науке», подчеркнув, что они имеют мало общего с тем, как осуществляется реальное научное познание (там же).

Тем не менее именно данная, описанная У. Веймером в качестве «мифической» траектория научного познания в целом ряде научных дисциплин, в том числе и в психологии, считается нормативной и закреплена в стандартной структуре диссертаций, научных статей и т. п. В соответствии с воплощенным в ней образом науки ученый, представляющий собой некий беспристрастный и обезличенный «автомат по «вычерпыванию знания из фактов»» (Eiduson, 1962), выводит из теорий гипотезы, проверяет их в эмпирических исследованиях и, обобщая результаты, строит новые теории и т. д. Согласно традиционному — позитивистскому — представлению о науке, бывает или, по крайней мере, должно быть только так, а все, что не вписывается в

данную траекторию познания, следует элиминировать из науки как «неправильное» или, что еще хуже, как «субъективное». Согласно новому взгляду на науку, утвердившемуся благодаря работам Т. Куна, П. Фейе-рабенда, У. Селларса, М. Полани и др., так вообще не бывает, поскольку факты всегда «теоретически нагружены», т. е. устанавливаются и интерпретируются на основе соответствующих теорий, теории принимаются и отвергаются не под давлением фактов, а под влиянием совсем других обстоятельств, а соответствующий образ научного познания — не что иное, как набор мифов о нем. Согласно третьей, более умеренной позиции, так бывает, но бывает и по-другому, универсализированная позитивизмом траектория приращения научного знания возможна, но возможны и другие, не похожие на нее траектории.

И действительно, даже на фоне постмодернистских и прочих современных представлений о постнеклас-сической науке, сделавших ее позитивистский образ по меньшей мере старомодным, не соответствующим новым, да и старым реалиям, все же трудно отрицать, что ученые ставят эксперименты и проводят другие эмпирические исследования, при всей своей предвзятости и приверженности определенным теориям проверяют их опытом, полученные результаты далеко не всегда интерпретируют так, как им хочется, нередко строят обобщения, опираясь именно на эмпирические данные, а не на что-то другое, и т. д. Возможно, позитивистский образ научного познания все же не следует списывать в тираж как полностью ошибочный или как сыгравший

важную роль только на определенном этапе развития науки, в современной же науке выглядящий как архаизм, а противоположный ему — постмодернистский — образ не следует считать безоговорочно победившим. И приращение психологического знания тем способом, который зафиксирован в описанных выше «мифах» о науке не так уж «мифично», а представляет собой один из реальных путей его развития. (Иначе всех психологов-эмпириков пришлось бы объявить либо слабоумными, не ведающими истинного смысла того, что они делают, либо шарлатанами, умышленно искажающими этот смысл.)

Однако и в случае признания универсализированной позитивизмом траектории научного познания, с одной стороны, и лишения ее того универсализированного смысла, который был вложен в нее позитивизмом,— с другой, она тоже нуждается в существенном расширении. «Ученый — это не видеокамера и не магнитофон» (Maslow, 1966, p. 122). Каждому исследователю свойственно индивидуальное «личное уравнение», определяющее его возможности как наблюдателя (Порус, 1990 ). «Реальность лежит за пределами наблюдаемого и поэтому скорее выводится, чем воспринимается» (Maslow, 1966, p. 74). Развитие технологии экспериментирования сопровождается возрастанием количества интерпрета-тивных звеньев, что равнозначно возрастанию его субъективной опо-средованности (Pinch, 1985). Любой познавательный акт в качестве своей основы, помимо формализованного знания, науки требует неформализу-емого «личностного знания» (Порус,

1990). Научное исследование — это «наведение мостов между зримым и воображаемым» (Е1ёи;зоп, 1962, р. 134), и т. п.

Все это, в отличие от постмодернистского образа науки, не разрушает традиционного — позитивистского — образа научного познания, однако, сохраняя воплощенную в нем познавательную траекторию — от фактов к теориям, смягчает, расширяет и в значительной мере «психологизирует» его, примиряя «объективное и беспристрастное» познание с выражением психологических особенностей познающего субъекта (см.: Юре-вич, 2001б). И в нынешних условиях, отмеченных расширением влияния постмодернистской методологии, это, наверное, единственно возможный вариант «спасения» позитивистского образа науки, позволяющий не выплеснуть с водой и ребенка: сохранить здравое содержание этого образа, одновременно преодолев его искусственную линейность и излишний ригоризм, «примирив» его с не вписывающейся в него реальностью.

Уместно и, видимо, весьма своевременно и обратное действие — дополнение постмодернистского образа науки элементами традиционной позитивистской логики, которое в таком случае выглядит не как его позитивистское ограничение, а как расширение. Излюбленное постмодернистами высказывание А. Эйнштейна: «Именно теория определяет результаты наблюдения» (цит. по: МаЬопеу, 1976, р. 16) — можно трактовать следующим образом: не только теория определяет результаты наблюдения. А в известном высказывании П. Фейерабенда: «Теория, выдвигаемая ученым, зависит не только

от фактов, имеющихся в его распоряжении, но и от традиции, представителем которой он является, от математического аппарата, которым случайно владеет, от его вкусов, его эстетических взглядов, от мнения его друзей и других элементов, которые существуют не в фактах, а в мышлении теоретика и, следовательно, носят субъективный характер» (Фейерабенд, с. 54) — можно уловить и признание того, что от фактов она все же зависит.

В результате представляется, что «примирительная» позиция, объединяющая традиционный — позитивистский — и современный — постмодернистский — взгляды на науку, полезна для каждого из них, позволяя сохранить их здравые стороны и при этом преодолеть содержащиеся в них крайности. А универсализированная позитивизмом траектория научного познания при ее соответствующем расширении и «психологизации» выглядит его не вымышленной, а реальной траекторией, но при этом не единственно возможной траекторией, а одной из них.

Психологическая практика

Вторая базовая траектория психологического познания проложена так называемой практической психологией. Формально практическая или прикладная психология — это психологическая практика, имеющая такое же отношение к психологии как науке, какое инженерная практика имеет к физике. Однако в действительности психологическая практика — это «больше, чем практика», она представляет собой достаточно самостоятельную область психологического познания.

Любопытно, что самостоятельности и (в значительной мере) самодостаточности этой области, как правило, придается негативный смысл, и подобная самодостаточность обычно отмечается в связи с разобщенностью, а то и «схизисом» (Василюк, 1996) исследовательской (или академической) и практической психологии. Так, Р. Ван дер Влейст пишет о том, что исследовательская и практическая психология фактически представляют собой две разные науки, использующие разные «языки», разные «единицы» анализа и различные «логики» его построения (Vleist Van der, 1982). А Ф.Е. Василюк акцентирует их социальную разобщенность в виде размежевания соответствующих сообществ: «Психологическая практика и психологическая наука живут параллельной жизнью как две субличности диссоциированной личности: у них нет взаимного интереса, разные авторитеты (уверен, что больше половины психологов-практиков затруднились бы назвать фамилии директоров академических институтов, а директора, в свою очередь, вряд ли информированы о «звездах» психологической практики), разные системы образования и экономического существования в социуме, непересекающиеся круги общения с западными коллегами» (Василюк, 1996, с. 26).

Любопытно и то, что, когда на фоне разобщенности академической и практической психологии даются характеристики каждой из них — дабы показать, в чем они расходятся, практическая психология обычно выглядит «лучше» академической, а вина за их несостыковку возлагается на психологию академическую, по мнению ее «обвинителей», слишком

консервативную и неразворотливую для того, чтобы производить применимое на практике знание. Причем в последнее время наметилась тенденция отмерять современность, прогрессивность и прочие позитивные, а равно и противоположные им негативные характеристики двух областей психологии от их вовлеченности в культуру постмодернизма и освоения соответствующей методологии. И в этом плане практическая психология тоже выглядит «лучше» академической.

Д. Полкинхорн, например, выделяет такие общие черты постмодернизма и психологической практики, как нефундаментальность, фрагментарность, конструктивизм, понимание знания как динамичного, социально конструируемого и зависимого от контекста, неопрагматизм, подчеркивая, что психологи-практики охотнее применяют постмодернистскую методологию, чем академические психологи, но признавая при этом, что существуют и «близкие к практике» психологи-исследователи, которые тоже преуспели в освоении и распространении этой методологии (Ро1кшЬогпе, 1994). Л. Сасс улавливает в современной психологической, особенно в психоаналитической, практике такие постмодернистские черты, как релятивизм, скептицизм, вымышленность, акцентируя их в качестве ее ключевых отличий от академической психологии (8а88, 1994). К. Герген отмечает, что, в отличие от академической психологии, современная психологическая практика эволюциионирует в русле постмодернистской мысли, имеет дело с развивающейся индивидуальностью человека и сосредоточивается на контек-

стуальных смыслах человеческой деятельности (Gergen, 1994). В результате теоретическое знание академической психологии часто вступает в конфликт с эмпирическим знанием современности, психологическая практика предпочитает теоретическому знанию гетерогенные и качественные знания повседневной жизни, приобретающие достоверность в личном опыте (там же), а практическая психология представляет собой достаточно самостоятельную область психологического познания и психологической науки (следовательно, противопоставление практической психологии исследовательской психологии логически некорректно), которая не ждет, пока академическая наука снабдит ее необходимым знанием, а это знание самостоятельно добывает. «Практика — это не только трансформация психического содержания, но и процесс самопознания, познания группы, других людей, познание психопрактического процесса, новых реальностей, т. е. в ней наличествует исследовательский компонент» (Кариц-кий, 2003, с. 143). И симптоматично, что она осуществляет собственную методологическую рефлексию и строит собственную рефлексивную методологию (там же), что характерно для различных областей научного познания и знаменует их вступление в фазу зрелости.

Познавательный, знание-сози-дающий потенциал практической психологии связан не только с дефицитом академического знания, которое может быть использовано на практике. Психолог-практик не только заполняет «белые пятна» в структуре академического знания и создает новое психологическое знание не

только потому, что ему не хватает знания, производимого академической психологией1. Очевидно, сказываются не только дефицит существующего знания, но и неизбежно творческий характер самой практической психологии, имеющий, как минимум, три слагаемых. Во-первых, случаи, с которыми имеет дело практический психолог, всегда индивидуальны, обобщенного знания, которым он обладает, всегда недостаточно для решения стоящим перед ним уникальных проблем, и они не могут быть решены путем проекции общих алгоритмов. В результате всегда приходится адаптировать обобщенное знание и соответствующие алгоритмы к индивидуальным случаям, что неизбежно оборачивается созданием нового знания. Во-вторых, психолог-практик не только конкретизирует и модифицирует общее, но и делает обратное — обобщает индивидуальное, формулируя свой личный опыт в общезначимых терминах, а иногда и в виде общих закономерностей. И это тоже порождает новое знание. В-третьих, любая ситуация взаимодействия психолога-практика с его клиентом уникальна вследствие не только того, что уникален клиент, но и того, что уникален сам психолог, а также ситуация его взаимодействия с клиентом, что неизбежно порождает новое знание об этом взаимодействии.

Знание, вырабатываемое практической психологией, имеет ряд сущест-

венных отличий от знания, которое принято ассоциировать с академической психологией и на котором лежит печать традиций, заложенных в эпоху создания первых психологических лабораторий.

Исходной точкой его выработки служит анализ конкретных ситуаций (соотносимый с тем, что в академической психологии принято называть case studies), а объект познания для практического психолога — индивидуальный клиент или группа, в то время как типовой объект академической психологии — выборка, в которой индивидуальные особенности входящих в нее индивидов, как правило, растворены. Как отмечает Р. Браун, «в социальных науках, как и вообще в науке, индивидуальные действия представляют интерес только как представители некоторого класса действий» (Brown, 1963, p. 73). Разумеется, «объекты», с которыми имеет дело практический психолог, не только индивидуализированы для него, но и воспринимаются им как представители некоторых классов объектов, а свои обобщения он строит на основе сопоставления и обобщения их индивидуальных особенностей. Однако в данном случае общее надстраивается над индивидуальным и в определенном смысле «вторично» по отношению к нему, в то время как академический психолог имеет дело именно с классами объектов — с выборками, а не с отдельными

1В данной связи можно отметить, что «неудобоваримость» знания, производимого академической психологией, для психологической практики обусловлена не столько его излишней «теоретичностью», как принято считать, сколько, напротив, его «эмпиричностью». Типовой продукт исследования, выполненного в русле академической психологии,— это коэффициенты корреляции между переменными, демонстрирующие, «что на что влияет», и имеющие весьма отдаленное отношение к потребностям практической психологии.

испытуемыми, от индивидуальных особенностей которых он обычно абстрагируется.

Знание, производимое практической психологией, как правило, не квантифицировано, т. е. представлено не в форме коэффициентов корреляции, статистических закономерностей и т. п., а в виде личных наблюдений, ноу-хау и т. д. и не проходит через сито математического анализа, без которого очень редко обходятся исследования академических психологов. В результате оно значительно чаще имеет характер личностного или «группового» знания, чем знание академической психологии, хотя и в последней соответствующие виды знания достаточно распространены.

Это знание в большинстве случаев не верифицировано — по крайней мере, в тех формах, которые признаны нормативными в академической психологии. В типовом случае практический психолог формулирует его в виде своего личного опыта, основными критериями достоверности которого выступают богатство этого опыта, пропорциональное тому, насколько долго накопивший его психолог занимается психологической практикой, его авторитет в сообществе психологов-практиков и т. п., а не подтверждающие данный опыт эмпирические исследования. Поэтому симптоматично, например, то, что, хотя выросший из психотерапевтической практики психоанализ (как теория) стал одной из самых влиятельных психологических концепций и превратился в своего рода «религию» западного общества (Беккер, Босков, 1961), ни одно из его основополагающих утверждений до сих пор

не получило сколько-нибудь убедительного эмпирического подтверждения (Аллахвердов, 2003, и др.). Психологи-практики, использующие в своей работе базовые представления психоанализа, либо просто верят в их истинность, рассматривая их как аксиомы, не нуждающиеся в доказательствах, либо воспринимают в качестве их подтверждения успешность практической деятельности, основанной на них. И то, и другое, разумеется, очень далеко от тех стандартов верификации, которые приняты в академической психологии.

Знание практической психологии основано на конвенциях, а еще чаще включает в себя конвенции, которые в академической психологии выглядели бы очень странными или, по крайней мере, потребовали бы эмпирических подтверждений. Например, конвенции о том, что те или иные детали сновидений имеют определенный психологический смысл, о психологическом значении рисунков пациентов и т. п. Такие утверждения, как: «Мужчины стремятся к богатству из-за того, что конкурировали со своими отцами за любовь своих матерей» (Brown, 1963, p. 71), — звучат почти анекдотично для тех, кто не разделяет конвенций психоанализа, а сами эти конвенции подкрепляются не фактами, а верой, не слишком принципиально отличающейся от веры ряда племен в то, что дожди вызываются ритуальными танцами. Да и одна из главных традиций психоанализа — во всем видеть скрытую сексуальность — тоже выглядит как конвенция, не получившая обязательного для академической психологии эмпирического подтверждения.

Вместе с тем налицо тенденции не только к углублению разрыва между практической и академической психологией и возрастанию дистанции между соответствующими локу-сами психологического сообщества, но и к их сближению, причем не только тем способом, который традиционно считается нормативным для науки,— «подстраивания» практической психологии под академическую и вырастания из нее как своего рода «психологической инженерии», но и обратным.

К примеру, анализ «единичных случаев», изучение уникальных жизненных ситуаций и т. д. получает все большее распространение и в академической психологии, что в немалой степени было подготовлено идеями классиков отечественной психологии. Например, Л.С. Выготский стремился вывести законы психологии искусства из «анализа одной басни, одной новеллы и одной трагедии» (Выготский, 1983, с. 405) и при этом подчеркивал, что «засилие индукции и математической обработки и недоразвитие анализа значительно погубили дело Вундта и экспериментальной психологии» (там же, с. 402). Вследствие размывания традиционных, позитивистских ориентиров академической психологии в современной, постнеклассической науке (Степин, 1990) такие атрибуты практической психологии, как качественный анализ, изучение единичных случаев, признание значимости уникального опыта, полученного в обход репрезентативных выборок и подсчета коэффициентов корреляции, становятся все более распространенными и в исследовательской психологии. Дж. Шоттер отмечает тенден-

цию к изучению таких традиционных тем академической психологии, как восприятие, память, научение и мотивация, в контексте постмодернистской социальной практики (БЬойег, 1994). А Ф.Е. Василюк провозгласил, что «нет ничего теоретичнее хорошей практики» (Василюк, 1996), выразив претензии практической психологии на создание теоретического знания, которое традиционно считалось прерогативой академической психологии. Налицо и тенденция к развитию методологического самоанализа практической психологии, традиционно ассоциировавшегося с академической наукой и явившегося естественной реакцией на разрастание и усложнение психологической практики (см.: Вачков, 2003; Карицкий, 2003, и др.). А в академическом сообществе — как отечественном, так и зарубежном — все более разрастается описанный Д. Пол-кинхорном слой «близких к практике» исследователей (Ро1кшЬогпе, 1994), которые успешно сочетают академическую научную деятельность с практической.

Все эти и подобные им процессы имеют две стороны: во-первых, изменение традиционной академической психологии, ее «движение» навстречу психологии практической, в том числе и в плане усвоения характерных для нее стандартов; во-вторых, легализация и признание практической психологии (в том числе и психологией академической) в качестве не только области психологической практики, но и сферы производства психологического знания, а также признание вполне «научным» того знания, которое она производит.

Обыденная психология

Третья базовая траектория психологического познания сопряжена с обыденным познанием.

Наука выросла из обыденного познания и до сих пор опирается на него. «Вся наука является не чем иным, как усовершенствованием повседневного мышления»,— писал А. Эйнштейн (Эйнштейн, с. 200), а Л. де Бройль — что «мы конструируем наши понятия и образы, воодушевляясь нашим повседневным опытом» (Broglie, 1936, p. 242). «В процессе становления и развития картин мира наука активно использует образы, аналогии, ассоциации, уходящие корнями в предметно-практическую деятельность человека (образы корпускулы, волны, сплошной среды, образы соотношения части и целого как наглядных представлений и системной организации объектов и т. д.» (Сте-пин, 1989, с. 10). И поэтому, как констатирует Дж. Джейсон, образ науки как «организованного здравого смысла» общепризнан в современном науковедении (Jason, 1985).

Запечатленное в «филогенезе» науки воспроизводится и в «онтогенезе» каждого конкретного ученого. «Став ученым, человек не перестает быть субъектом обычного донаучного опыта и связанной с ним практической деятельности. Поэтому система смыслов, обслуживающих эту деятельность и включенных в механизм обычного восприятия, принципиально не может быть вытеснена предметными смыслами, определяемыми на

уровне научного познания» (Лекторский, 1980, с. 189). Причина очень проста: «Большая, а возможно, и основная часть предметного мышления ученого формируется в тот период, когда он еще не стал профессиональным ученым. Основы этого мышления закладываются в его детстве» (Holton, 1978, р. 103). В результате, как отмечает В.П. Филатов, освоение ученым форм познания, характерных для науки, сравнимо с обучением второму — иностранному — языку, которое всегда осуществляется на базе родного языка — обыденного познания (Филатов, 1989, с. 126). Причем зависимость от обыденного опыта и привычных схем его осмысления существует во всех науках, даже в наиболее развитых и, казалось бы, давно дистанцировавшихся от этого опыта, таких, как физика. В частности, «физики накладывают семантику социального мира, в котором живут, на синтаксис научной теории» (цит. по: Miller, 1989, р. 333). А, например, Гейзенбергу принадлежит такое признание: «Наша привычная интуиция заставляет нас приписывать электронам тот же тип реальности, которым обладают объекты окружающего нас социального мира, хотя это явно ошибочно» (там же, p. 330)2.

Психология вписывается в общую схему взаимоотношений науки и обыденного познания, однако при этом взаимоотношения научной психологии и обыденного психологического познания носят особый характер. Одна из главных причин этого состоит в том, что так называемый

2Эта же тенденция отчетливо представлена и в «филогенезе» физической науки. «Вся физика, ее определения и вся ее структура первоначально имели, в известном смысле, антропоморфный характер»,— писал М. Планк (Планк, 1966, с. 25).

«человек с улицы» хотя и осуществляет физическое, химическое, биологическое и т. п. познание, обладая соответствующими рецепторами и органами чувств, все-таки это познание имеет меньше сходства с познавательным процессом, осуществляемым соответственно физикой, химией и биологией, чем постоянно осуществляемое им обыденное психологическое познание — себя и других людей — с познанием, которое реализует научная психология.

Для научной психологии близость к обыденному психологическому познанию порождает неоднозначную ситуацию. С одной стороны, обыденная психология, существующая намного дольше психологии как науки, накопила богатейшее психологическое знание и служит для нее важнейшей точкой опоры. Этот вид психологического знания можно вслед за В.П. Филатовым называть «живым» знанием, индивидуально приобретаемым человеком в его повседневной жизни и обобщающим его уникальный личностный опыт (Филатов, 1990)3. И вполне симптоматична попытка Г. Келли выстроить систему научной психологии с опорой на обыденную психологию, переведя ключевые понятия последней на «язык» научных категорий (Attribution…, 1970). С другой стороны, эта близость и богатые возможности обыденной психологии в качестве источника психологического знания таят и опасность для научной психологии — постоянную угрозу ее стату-

су как науки. И это вынуждает ученых-психологов постоянно отвечать на вопрос: «Чем научное психологическое познание отличается от обыденного и, зачем нужны профессиональные психологи, если каждый человек — психолог?» А это, в свою очередь, вынуждает научную психологию постоянно поддерживать дистанцию с психологией обыденной, трактовать ее наблюдения и обобщения как «ненаучные» и т. п. А в «зазор» между научной и обыденной психологией постоянно встраивается так называемая «поп-психология», наиболее типичными примерами которой служат книги «Как заводить друзей?», «Как нравиться женщинами?» и т. п.4, авторы которых дают советы, опираясь в большей степени на свой здравый смысл, чем на научное знание, что выглядит как постоянное подсыпание песка в охранительный ров вокруг крепости.

Несмотря на форсирование дистанции с обыденным психологическим познанием научная психология не может абстрагироваться от него. Одна причина невозможности такого абстрагирования является «родовой» для всей науки и состоит в ее описанной выше «онтогететичес-кой» и «филогенетической» зависимости от обыденного познания. Другая — «видовая» для психологии — коренится в том, что любой психолог одновременно является субъектом и научного, и обыденного психологического познания, будучи не способным произвольно «включать» одно

3В.П. Филатов считает целесообразным различать это знание и системы донаучного знания, такие, как мифология, религия, алхимия и др. (Филатов, 1990).

4Любой, кто посещает наши книжные магазины, не может не заметить, что подобные издания составляют основную часть продаваемой там психологической литературы.

из них, «выключая» другое. К тому же знания научной психологии всегда «не хватает», причем не только психологу-практику, но и психологу-исследователю, и он вынужден регулярно восполнять недостаток научного знания своим «личностным» знанием, основным источником которого служит его обыденный опыт.

Здесь, правда, нужно сделать оговорку, что обыденный опыт профессионального психолога не вполне тождествен обыденному психологическому опыту «человека с улицы». Обыденный психологический опыт профессионального психолога приобретается им на фоне профессионального знания, часто ассимилируется и интерпретируется на основе научных категорий, а основой его приобретения является не просто здравый смысл «человека с улицы», а профессиональный здравый смысл. Этот профессиональный здравый смысл служит прослойкой между научным и обыденным психологическим познанием, сближая их и содействуя их взаимообогащению, но отнесение его исключительно к области научного опыта представляет собой либо профессиональный самообман, либо профессиональную конвенцию, призванную придать больший научный «вес» деятельности профессиональных психологов.

Разумеется, зависимость от обыденного психологического познания более характерна для психологов-практиков, деятельность которых имеет больше общего с искусством, нежели с применением научного знания и использованием стандартных, отработанных наукой алгоритмов, область которых покрывает лишь незначительную часть необходимого

практике. Однако и в исследовательской психологии эта зависимость выражена достаточно отчетливо. Приведем высказывание М. Полани, успевшее стать хрестоматийным: «Внелогическое суждение является универсальным способом соединения элементов научного знания, не элиминируемым никакими формальными процедурами» (Полани, 1985, с. 195). Основой этого «внелогического суждения», связывающего между собой элементы научного знания, во многих случаях служит здравый смысл и опыт психолога, приобретаемый вне сферы его профессиональной деятельности. А те гипотезы, которые направляют основную часть психологических исследований, хотя и подаются — в соответствии с позитивистскими стандартами — их авторами как «вытекающие» из теорий и других общих утверждений психологической науки, в действительности часто представляют собой формулировку интуитивных ощущений психологов, результирующих их обыденный опыт. Симптоматично, что даже Э. Толмен был вынужден признать: когда существует слишком много степеней свободы в интерпретации эмпирических данных, исследователь неизбежно черпает объяснительные схемы из своей собственной феноменологии (То1тап, 1959). Он же сделал и еще одно любопытное признание: пытаясь предсказать поведение изучаемых им крыс, он идентифицировал себя с ними, обнаруживал в себе стремление в прямом смысле слова «побывать в их шкуре», регулярно задавая себе вопрос: «А что бы я сделал на ее (крысы — А.Ю.) месте?» (там же).

Но, пожалуй, наиболее яркий пример в данном плане — сами

психологические теории. В соответствии со стандартными — опять же, позитивистскими — представлениями о науке они строятся путем обобщения эмпирических данных, путем пересмотра, уточнения и т. п. других теорий или путем конкретизации неких более общих общеметодологических принципов. Возможно, так действительно бывает (вновь не будем списывать в тираж позитивистские представления как абсолютно неверные, впадая в прямо противоположную крайность). Но налицо и другой способ построения психологических теорий. Например, теории психоанализа, которую З. Фрейд построил на основе обобщения своего опыта общения с пациентами, а также рефлексии над своими собственными психологическими проблемами. Или теории его последователя — Дж. Салливена, который занялся изучением шизофрении, поскольку сам страдал от нее и основную часть своих теоретических обобщений построил на основе саморефлексии (Perry, 1982). А в работах У. Джемса, по мнению его психобиографов, можно не только обнаружить проявление его психологических особенностей, но и проследить перепады его настроения (Richards, 1987)5. Таких примеров в психологии, как, впрочем, и в других науках о человеке, предостаточно, в результате чего Б. Эй-дюсон сформулировала следующий вывод: «Теории природы человека являются интеллектуальными средства-

ми выражения в меньшей степени объективной реальности, чем психологических особенностей их авторов» (Eiduson, 1962, р. 197). Хотя противопоставление одного другому не вполне корректно: психолог может «выражать», адекватно понимать и объяснять именно эту объективную реальность, «пропуская» ее через свой личный опыт и фиксируя в своих собственных психологических особенностях.

Л. Хьел и Д. Зиглер отмечают, что в основе психологических теорий лежит система имплицитных, не всегда осознаваемых представлений о человеческой природе, выражающая личный опыт авторов этих теорий (Хьел, Зилгер, 1997). А Дж. Ричардс подчеркивает, что, хотя все теории, создаваемые в науках о человеке и обществе, несут на себе печать личностных особенностей их авторов, нет ни одной науки, в которой эта связь проявлялась бы с такой отчетливостью, как в психологии (Richards, 1987). Подобная зависимость представляется естественной и неизбежной, хотя и не вписывается в традиционное — позитивистское — самосознание психологической науки и противоречит ее стремлению выглядеть системой познания, изучающей и обобщающей исключительно внешний (по отношению к самому исследователю) опыт. Во-первых, во многих случаях «творческое поведение — это сублимация глубоких негативных переживаний» (Albert, Runco, 1986, p. 335)6. Психо-

5Он же, по мнению его психобиографов, воплотил свои личные особенности в созданную им философскую систему: будучи прагматиком по своему личностному складу, Джемс свои бытовые прагматические установки возвел в ранг общефилософских принципов (Вргк, 1983).

6Авторы этой формулы придают ей универсальный смысл, видя в сублимации негативных переживаний главный стимул творчества, что выглядит, опять же если не разделять психоаналитических конвенций, весьма спорно.

логия в данном плане «удобна» тем, что психолог может познавать именно то, что он сублимирует, т. е. делать объектом профессионального психологического познания то, что гнетет лично его, как в случаях Фрейда или Салливена, и в таких ситуациях проекция психологических особенностей самих психологов на разрабатываемые ими теории неизбежна. Во-вторых, как подчеркивает Дж. Холтон, ученый всегда стремится «уяснять отдаленное, неизвестное и трудное в терминах близкого, самоочевидного и известного по опыту повседневной жизни» (Но коп, 1978, р. 102). А для психолога наиболее «близок и самоочевиден» его собственный психологический опыт, порожденный его самоанализом, и в этом случае, как пишет А. Маслоу, «познание себя самого логически и психологически первично по отношению к познанию внешнего мира» (Маз1ош, 1966, р. 48)7.

Означает ли все это «дискредитацию» психологических теорий ввиду того, что в них запечатлена проекция психологических особенностей их авторов, или другую крайность — необязательность и «излишество» общепринятых в психологии исследовательских приемов вследствие того, что находимое психологом в других он может найти и в себе? Подобные выводы могли бы стать квинтэссенцией двух экстремальных — позитивистского и постмодернистского — способов видения науки, а одновременно и иллюстра-

цией абсурдности любых «экстри-мов».

Психолог — не марсианин, и его обращение к самому себе как к объекту психологического осмысления — это обращение не к психике иноземного существа, а к человеческой психике, представленной ему наиболее естественным и доступным для осмысления способом. А запе-чатление в психологических теориях личностных особенностей их авторов — это отражение в них важных и общезначимых свойств человеческой психологии, даже если они не универсальны, а свойственны людям определенного типа (данное обстоятельство, впрочем, тоже необходимо учитывать, рассматривая претензии психологических теорий на универсальность). Когда древние медики ставили медицинские эксперименты на самих себе, они в принципе делали то же самое, от чего подчас страдали они сами, но не общезначимость их открытий8. Вместе с тем психолог никогда не может быть уверен в общезначимости своего личного опыта и в достаточной универсальности закономерностей, выявленных им путем саморефлексии. Это создает потребность в проведении исследований на других людях, в набирании статистики и т. п., в результате чего самоанализ органически дополняется традиционным арсеналом исследовательской психологии, и одно ни в коей мере не исключает другого, а стремление найти в других найденное

7Отсюда, в частности, проистекают такие формулы, как: «Понимая нечто, субъект понимает самого себя и, лишь понимая себя, способен понять нечто» (Порус, 1990, с. 264), «Познай самого себя — это одна из главных заповедей силы и счастья человека» (Фромм, 1990, с. 208) и др.

8В какой-то степени этим путем идут и некоторые современные специалисты по детской психологии, изучая ее закономерности на своих собственных детях.

психологом в самом себе — вполне правомерный ориентир психологического исследования. Смещается — относительно позитивистских ориентиров — не весь исследовательский арсенал психологии, а лишь исходная точка психологического познания, которой может быть не только внешний для психолога

объект, но и его самоанализ.

***

Таким образом, можно констатировать, что научной психологии свойствен плюрализм способов познания, а основными источниками психологического знания служат: а) специально организованное — в соответствии с научными стандартами — психологическое исследование, б) психологическая практика, в) обыденный опыт. Традиционная психология в качестве собственно «научного» признавала только первый, что, разумеется, не было методологическим или каким-либо другим артефактом и сыграло немалую позитивную роль в становлении психологии как науки. Вместе с тем такое сужение «легальных» источников психологического познания создавало его существенно искаженный образ, во многом содействовало

созданию и углублению разрыва между исследовательской и практической психологией, препятствовало экспликации истинной методологии этого познания и интеграции психологии. Новый образ психологического познания и соответствующая методология, формирующиеся в пост-неклассической науке, основанные на размывании монистических принципов, формируемые идеями «методологического плюрализма» (Смирнов, 2004), «методологического либерализма» (Юревич, 2001а) и др., включают не только новое отношение к психологическим теориям и т. п., но и новое отношение к источникам психологического знания, среди которых нет «единственно правильного» или «единственно научного». Этот образ предполагает не только признание различных, традиционно конфликтовавших друг с другом систем психологического знания — когнитивизма, бихевиоризма, психоанализа и др. — как равно адекватных способов понимания и изучения психологической реальности, но и легитимизацию различных способов психологического познания как вполне «научных», взаимодополняющих и обогащающих друг друга.

Литература

Аллахвердов В.М. Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания. СПб., 2003.

Беккер Г., Босков А. Современная социологическая теория. М., 1961.

Василюк Ф.Е. Методологический смысл психологического схизиса // Вопросы психологии. 1996. № 6. С. 25-40.

Вачков И.В. Нужна ли практическому психологу методология? // Труды Ярославского методологического семинара.

Методология психологии. Ярославль,

2003. С. 72-79.

Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 1. М., 1983.

Карицкий И.Н. Методология практической психологии // Труды Ярославского методологического семинара. Методология психологии. Ярославль, 2003. С. 135-158.

Лекторский В.А. Субъект, объект, познание. М., 1980.

Планк М. Единство физической картины мира. М., 1966.

Полани М. Личностное знание. М., 1985.

Порус В.Н. Искусство и понимание: сотворение смысла // Заблуждающийся разум?: Многообразие вненаучного знания. М., 1990. С. 256-277.

Смирнов С.Д. Методологический плюрализм и предмет психологии // Труды Ярославского методологического семинара. Предмет психологии. Ярославль,

2004. С. 276-291.

Степин В.С. Научное познание и ценности техногенной цивилизации // Вопросы философии. 1989. № 10. С. 3-18.

Степин В.С. От классической к пост-неклассической науке (изменение оснований и ценностных ориентаций) // Ценностные аспекты развития науки. М., 1990. С. 152-166.

Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986.

Филатов В.П. Научное познание и мир человека. М., 1989.

Филатов В.П. Об идее альтернативной науки // Заблуждающийся разум?: Многообразие вненаучного знания. М., 1990. С. 152-174.

Фромм Э. Иметь или быть. М., 1990.

Хьел Л., Зиглер Д. Теории личности. СПб., 1997.

Эйнштейн А. Собр. науч. тр. М., 1967. Т. 4.

Юревич А.В. Методологический либерализм в психологии // Вопросы психологии. 2001а. № 5. С. 3-18.

Юревич А.В. Социальная психология науки. СПб., 2001б.

Albert R.S., Runco M.A. The achievement of eminence: A model based on a longitudinal study of expertionally gifted boys and their families // Conceptions of gifted-ness. Cambridge, 1986. Р. 332-357.

Attribution: Perceiving the causes of behavior. Morristown, 1970.

Bjork D. The compromised scientist: William James in the development of American psychology. New York, 1983.

Broglie L. de. La phisique nouvelle et les quants. P., 1936.

Brown R. Explanation in social science. Chicago, 1963.

Eiduson B.T. Scientists, their psychological world. New York, 1962.

Gergen K.J. Toward a postmodern psychology // Psychology and postmodernism. London, 1994. P. 17-30.

Holton G. The thematic component in scientific thought. Cambridge, 1978.

Jason G.L. Science and common sence // Journal of critical analysis. 1985. Vol. 8. №4. P. 117-123.

Mahoney MJ. Scientists as subjects: The psychological imperative. Cambridge, 1976.

Maslow A. The psychology of science: A Reconnaisance. New York, 1966.

Miller A.G. Imagery, metaphor, and physical reality // Psychotagy of science. Contributions to metascience. Cambridge, 1989. P. 326-341.

Perry H.S. Psychiatrist of America. Mas-sachusets, 1982.

Pinch T. Towards an analysis of scientific observation: The externality and evidential significance of observational reports in physics // Social studies of science. 1985. Vol. 15. № 1. P. 3-36.

Polkinhorne D.E. Postmodern epistemo-logy and practice // Psychology and postmodernism. London, 1994. P. 146-165.

Richards G. Of what is history of psychology a history // British journal for the history of science. 1987. Vol. 20. № 65. P. 201-211.

Sass L.A. The epic of disbelief: The postmodernist turn in contemporary psychoanalysis // Psychology and postmodernism. London, 1994. P. 166-182.

ShotterJ. «Getting in touch»: The Me-tha-methodology of a postmodern science of

mental life // Psychology and postmodernism. London, 1994. P. 58-73.

Tolman E.C. Principles of purposive behaviour // Psychology: A study of science. New York, 1959. Vol. 2.

Vleist Van der R. Special psychological theory and empirical studies of practical problems // Confronting social issues: Applications of social psychology. London, 1982. Vol. 1. P. 7-22.

Weimer W.B. Psychology and the conceptual foundations of science. Hillsdale, 1976.

Юревич А.В. Социально-психологические особенности российского научного мышления

 

Система научного познания предполагает определенные психологические предпосылки и поэтому исторически формируется лишь тогда, когда в обществе вызревает соответствующая психология. Как было показано выше, эта психология теснейшим образом связана с протестантской этикой, в результате чего наука выглядит как такое же закономерное проявление протестантизма, как предпринимательство или частная собственность, и предстает как чисто «западное» явление. Если продолжать развитие данной логики, то не избежать вывода о том, что непротестантские народы имеют иные предпосылки научного познания, нежели протестантские, или не имеют их вовсе, и соответственно если и обладают наукой, то имеющей существенные отличия от западной.

В отношении традиционной восточной науки этот вывод получил немало подтверждений: ее самобытность и непохожесть на западную науку общепризнанны, да и собственно наукой она была признана на Западе лишь в последнее время – главным образом благодаря ассимиляции им ее практических проявлений (восточной медицины, дзен-буддизма, медитации и др.) Российская же наука обычно рассматривается, в том числе и на Западе, как наука традиционного западного типа, имеющая свои социальные (репрессированность, идеологизация, обслуживание преимущественно оборонного комплекса, и т.п.), но не психологические особенности. И здесь заключено очевидное противоречие: если западная наука является выражением протестантской этики, то российская православная культура должна была бы породить какую-то другую науку. Кроме того, было бы удивительным, если бы весьма специфический российский

 

 

– 288 –

 

менталитет, мало похожий как на западный, так и на восточный, столь же специфические условия российской жизни, воспроизводящиеся вне зависимости от социального строя, а также другие уникальные особенности нашей страны не породили своеобразных психологических предпосылок научного познания.

 

Невроз по-российски

 

Об особенностях российского менталитета (национальной психологии, русской «души», национального характера и т.д.[1]) в последнее время написано немало, что естественно: мы хотим понять, чем отличаемся от других, почему у нас все идет как-то не так, почему «хотим как лучше, а получается как всегда». И, хотя сам факт существования такого явления, как национальный характер, все еще вызывает возражения, поскольку любой народ богат представителями самых разнообразных психологических типов, все же, во-первых, некоторые типы в одних культурах встречаются чаще, чем в других, во-вторых, у представителей любого народа одни психологические качества доминируют над другими. И в этом – статистическом – смысле слова можно говорить о существовании национального характера, что, впрочем, не делает данное понятие эфемерным. Наиболее развернутые характеристики российского национального характера даны российскими же философами, что придает им особый гносеологический статус, делая их продуктом, во-первых, самовосприятиянаших соотечественников, во-вторых, восприятия нашего народа представителями лишь одного социального слоя – российской интеллигенции. Это, конечно, может искажать реальную картину и приводить к расхождению оценок российского менталитета, например, его носителями и представителями других культур. Так, скажем, исследование, проведенное в Венесуэле, продемонстрировало, что жители этой страны видят русских амбициозными, материалистичными, трудолюбивыми, хитрыми, религиозными и не внушающими доверия, а народом, наиболее близким русским по психологическому складу, сочли .. .китайцев[2]. И все же резонно допустить, что мы знаем себя лучше, чем нас знают, скажем, в Венесуэле, и нашему самовосприятию, даже если это восприятие всей России одним социальным слоем – интеллигенцией, – можно доверять.

Специфику российского национального характера обычно объясняют тремя группами факторов: 1) географическим положением России; 2) ее историей, в первую очередь историей взаимоотношений с соседними народами; 3) внешними влияниями на наш генофонд

 

 

– 289 –

 

 (например, тем, что татаро-монголы его «испортили»)[3]. Эти факторы тесно взаимосвязаны. Например, часто отмечается, что географическое обстоятельство – отсутствие естественных границ в виде гор или морей – сделало Русь открытой опустошительным внешним нашествиям и во многом предопределило ее трагическую судьбу, то есть имело политические и исторические проявления. Подобные связи позволяют связать три группы детерминант российского национального характера единой – геополитической – логикой, хотя и в ее рамках они сохраняют отличия друг от друга. Эта геополитическая логика всегда наполняется психологическим содержанием, поскольку в рассуждениях интерпретаторов российского национального характера психологические факторы либо используются как связующее звено между географическими, историческими и генетическими детерминантами, либо – фигурируют в качестве их результирующей. П.Н.Савицкий, например, видел специфику российского национального характера в «монгольском ощущении (психологическая категория – А.Ю.) континента, противоположном европейскому ощущению моря» и особой «степной» психологии, характеризующейся преимущественно экстенсивным образом жизни, ощущением отсутствия естественных границ, постоянной потребностью в перемещении и производных от них недостатке трудолюбия, мечтательности, «стремлении вдаль» и др. Конкретный механизм такого «геопсихологического» детерминизма не вполне прояснен. Но можно допустить, что географические и исторические особенности России интериоризуются и таким образом формируют наш внутренний мир. В результате интериоризация, но не в принятом в психологической науке смысле – как интериоризация социальных отношений, а интериоризация нашей истории и окружающего нас природного миравыступает в качестве одного из основных механизмов формирования национального характера. И поэтому, как писал Н .А.Бердяев, «спиритуальная география соответствует физической географии»[4]. А по мнению американских исследователей, «трудно найти другую нацию, которая в своем развитии испытала бы такое огромное влияние географических и геополитических факторов, как русские»[5].

Это влияние, естественно, охватывает не только интериоризацию окружающего природного мира как такового, но и воспроизводство в национальном характере многовекового опыта взаимодействия с ним, что служит подтверждением столь популярной в отечественной психологической науке схемы деятельностной детерминации сознания. В частности, одна из основных детерминант

 

 

– 290 –

 

российского национального характера часто видится в сезонном характере сельскохозяйственного труда в России, приучившем наших предков работать интенсивно, но непостоянно, в хорошо нам знакомом «авральном» ритме.

Вычленение конкретных особенностей российского национального характера затрудняется тем, что он крайне противоречив. «Из противоречий соткана душа русской интеллигенции, как и вся русская жизнь», – писал С.Н.Булгаков[6] . Внутреннюю антиномичность считал главным свойством русской души и Н .А.Бердяев. Она постоянно констатируется и в трудах других мыслителей. Например, «бессилие при силе, бедность при огромных богатствах, безмыслие при уме природном, тупость при смышлености природной»[7], «легковерие без веры, борьба без творчества, фанатизм без энтузиазма, нетерпимость без благоволения»[8], «контраст духовной жизни и внешних форм общежития», «быта и мысли»[9], «постоянное несогласие между законами и жизнью, между учреждениями писаными и живыми нравами народными»[10]. Противоречивость российского менталитета отчетливо проступает и в его современных психологических исследованиях, проявляясь как в бытовых, так и в социально-политических установках – таких, например, как «с Богом и царем к победе социализма и демократии»[11].

Подобная антиномичность, с одной стороны, затрудняет вычленение основных свойств российского менталитета, с другой – способствует этому, ибо сама выступает в качестве его ключевой особенности. Тем не менее она предопределяет необходимость предельной осторожности в описании других его качеств, ибо каждое из них в определенных исторических условиях оборачивается своей противоположностью – всетерпимость регулярно сменяется революционностью, сонное спокойствие – чрезмерной возбудимостью, массовый трудовой энтузиазм – столь же массовым бездельем и т.д. Подобным перепадам способствует известная психологическая закономерность: любое психологическое качество, в случае своей чрезмерной эксплуатации (личностью, группой или государством), имеет тенденцию перерастать в свою противоположность. Поэтому определенная антиномичность свойственна любому национальному характеру, но давно подмечено, что трудно найти другой народ, который так же легко переходил бы из крайности в крайность, как русские, живущие по «закону маятника».

На психологическом языке постоянная внутренняя рассогласованность, легкость перехода из крайности в крайность в сочетании с крайне эмоциональным отношением к каждой из них характеризуется

 

 

– 291 –

 

как невроз. И в последние годы, когда особенности российского менталитета все чаще стали описываться именно на этом, а не на философском, языке, регулярно отмечается, что в основе нашего менталитета лежит глубокий невротический конфликт, обладающий всеми основными атрибутами массового невроза[12]. Впрочем, эти атрибуты улавливались и раньше. Г.Г.Шпет, например, писал, что русскому народу свойственна «специфическая национальная психология», проявлениями которой являются невротические симптомы: «самоединство, ответственность перед призраком будущих поколений, иллюзионизм, неумение и нелюбовь жить в настоящем, суетливое беспокойство о вечном, и др.»[13]. Явно невротичными выглядят и такие качества как «максимализм, экстремизм и фанатическая нетерпимость»[14], историческая нетерпеливость, недостаток исторической трезвости, постоянное желание вызвать чудо[15], нигилизм, инфантильность, радикализм, недостаточное чувство действительности, разлад между словом и делом[16], недисциплинированность, неспособность идти на компромиссы[17], мечтательность, легкомысленность, недальновидность[18]. Правда, отечественные мыслители прежних времен, в отличие от современных психотерапевтов, не воспринимали подобные качества как патологические, а иногда даже гордились ими. «Мы хотели бы сохранить и передать будущему эти наши национальные черты мятежности и тревоги, эту упорную работу над проклятыми вопросами, это неустанное искание Бога и невозможность примириться с какой-либо системой успокоения, с каким бы то ни было мещанским довольством», – писал Н.А.Бердяев[19]. Другие российские философы и литераторы тоже стремились разглядеть в невротических свойствах нашего менталитета признаки почетной исключительности, представив их не в психопаталогическом, а в патриотическом ракурсе, в чем нетрудно различить признаки психологической защиты. С недавнего времени особенности российского национального характера стали предметом эмпирического изучения – с помощью различных тестовых методик. Тестирование психологических качеств наших соотечественников дало, в общем, те же результаты, что и их философское осмысление – продемонстрировало, что нам явно свойственна повышенная невротичность, и именно она является стержневым качеством российского менталитета, объединяя и результируя другие его свойства. Такие проявления этой невротичности, как депрессивность, беспокойство, дезадаптированность, истеричность, нам свойственны в большей степени, чем, например, американцам[20], хотя, разумеется, не все россияне им подвержены.

 

 

– 292 –

 

Бунт против картезианства

 

Само собой разумеется, невротичность российского национального характера имеет важные и характерные социальные проявления, выражаясь не только в повышенной склонности к революциям (которые в психологии рассматриваются не как форма взаимодействия между «верхами», которые «не могут», и «низами», которые «не хотят», а как проявление массового невроза) и другим близким формам поведения, но и в различных сферах отечественной интеллектуальной культуры, и, в частности, в науке. Особенности российского менталитета, естественно, наиболее заметно проявляют себя в гуманитарных дисциплинах, которые больше подвержены влиянию социальных и психологических факторов, нежели естественные науки. Но их выражение можно обнаружить и в установках отечественных естествоиспытателей, а также в соотношении естественнонаучной и гуманитарной ориентаций в истории российской науки.

Давно подмечено, что российской науке свойственен «невроз своеобразия»[21], проявляющийся в отвержении оснований западной науки и настойчивых поисках «собственного пути». Программы и призывы такого рода широко представлены в российской интеллектуальной традиции. К.С.Аксаков, например, сетовал: «Мы уже полтораста лет стоим на почве исключительной национальности европейской, в жертву которой приносится наша народность; оттого именно мы еще ничем и не обогатили науки»[22]. Ему вторил А.И.Герцен: «Нам навязали чужеземную традицию, нам швырнули науку»[23]. Н.И.Кареев писал: «Для нас это (западная наука – А.Ю.) – чужое платье, которое мы продолжаем носить по недоразумению»[24], и призывал к «обрусению» науки, состоящему в «самостоятельной переработке усвоенного с присоединением к нему того, что выработала сама русская жизнь»[25]. Еще категоричнее был И. А. Ильин, усматривавший в западной науке «чуждый нам дух иудаизма, пропитывающий католическую культуру, и далее – дух римского права, дух умственного и волевого формализма и, наконец, дух мировой власти, столь характерный для католиков»[26]. Отметим, что это весьма необычное восприятие западной науки, традиционно связываемой не с католической, а с протестантской культурой. По мнению Ильина, чтобы усвоить западную науку, «нам пришлось бы погасить в себе силы сердца, созерцания, совести и свободы или, во всяком случае, отказаться от их преобладания»[27]. И поэтому «русская наука не призвана подражать западной учености ни в области исследования, ни в области мировосприятия. Она призвана вырабатывать свое мировосприятие, свое исследовательство»[28].

 

 

– 293 –

 

Одним из наиболее ярких выражений свойственного российской науке «невроза своеобразия» был ее «германский комплекс», который проявлял себя, во-первых, «в бесконечной славянофильской рефлексии о методе своей философии – в бесконечном обсуждении вопроса о необходимости перехода русского любомудрия от чужого способа мышления («немецкого рационального», «формального и логического») к своему, «православно-русскому», во-вторых, «в превращении «немецкого типа философствования» и вообще немецкой философии в символ западноевропейского «духа жизни» (Хомяков) и в построении обширной системы символических противопоставлений этому «духу» – «православно-русского» духа («живого», «целого» и т.п. )[29]. В «германском комплексе» российской науки нельзя видеть что-то сугубо антигерманское, обусловленное плохим отношением именно к этому народу и его культуре. Он состоял в отторжении западной науки вообще, а не ее собственно германской составляющей. Тем не менее данная форма «невроза своеобразия» была вполне закономерной, ибо именно Германия была для России основным фокусом западной культуры, поскольку «римский рационализм был усвоен германцами-завоевателями и распространился по всей Европе»[30], а германская философия «предельно выразила сущность европейского типа мышления и европейских понятий о человеке и обществе»[31]. Справедливости ради надо отметить, что в российской науке стремление к самобытности, даже дорастая до «невроза своеобразия», редко принимало характер ксенофобии и обычно компенсировалось способностью успешно ассимилировать чужие точки зрения. Н.И.Кареев, например, не случайно считал соединение взятого из западной культуры с выведенным из нашего собственного исторического опыта одной из главных особенностей и «источником силы» российской науки[32]. Мы всегда умели не только отвергать, но и усваивать чужое, в том числе и некритически, а также обогащать его своим, в результате чего некоторые продукты западной культуры были для нас более родными, чем для их создателей (вспомним хотя бы марксизм). Синтез своего и усвоенного на Западе не только открывал путь к построению своеобразных, подчас кентаврообразных систем знания, но и выполнял важные психологические функции: в частности, содействовал внутреннему примирению российской интеллигенции, одним из основных противоречий которой было соединение западного образования, да и вообще мировосприятия, и российского образа жизни[33].

Тем не менее, если ассимиляция знания, выработанного на Западе, не было проблемой для российской культуры, то усвоение европейского стиля мышления встречало значительные препятствия.

 

 

– 294 –

 

Нетрудно заметить, что описанные выше протесты Аксакова, Кареева, Ильина против западной науки относятся не к полученному ею знанию, а к характерному для нее стилю мышления. Западный стиль мышления с такими его ключевыми признаками, как атомизм, рационализм, прагматизм и т.д., вызывал идиосинкразию, прежде всего, потому, что был выражением протестантизма,в то время как российский образ мышления, равно как и российская наука в целом, испытал значительное влияние православия. Впрочем, православие, равно как и протестантизм, нельзя считать самостоятельными детерминантами развития науки. Подобно тому, как основы западной науки сложились под влиянием протестантской этики, которая, хотя и находилась в тесной связи с соответствующей религиозной доктриной, но, в то же время, обладала достаточной автономией от нее и выражала не столько религиозные догматы, сколько базовые ценности того времени, особенности российской науки были заданы не самой православной доктриной, а свойствами российской культуры и психологии, не предопределенными, а выраженными православием.

Одна из главных особенностей православия обычно видится в абсолютном приоритете духа над материей, центрированности не на практических интересах, а на нравственном сознании. Поэтому неудивительно, что под влиянием православия главной проблемой российской науки стала «проблема человека, его судьбы и карьеры, смысла и цели истории»[34], а не практические проблемы, служившие центром притяжения в Западной науке. Регулярно отмечаются российская склонность к неопредмеченному мышлению[35], непрактицизм российского мышления, подчинение интеллектуальной логики «логике» эмоций, стимулирование основной части мыслительных актов не практическими, а эмоциональными проблемами[36]. Подобные характеристики иногда гипертрофированы, сами несвободны от наших «славянских крайностей», но в общем и целом небезосновательны. В результате, несмотря на отдельные весьма громкие успехи российских естествоиспытателей, вплоть до XX века отечественная гуманитарная традиция была куда богаче естественнонаучной. И в этом отношении, также как и в остальных, Россия находилась между Востоком и Западом – в данном случае «между» западной наукой, характеризующейся доминированием естественных наук, главенством «парадигмы физикализма» и т.д., и традиционной восточной наукой с такими ее особенностями, как первенство наук о человеке, приоритет духа над материей, причем во многих своих характеристиках российская наука была даже более близкой к восточной, чем к западной.

 

 

– 295 –

 

Характерный для православия, так же как и для Востока, приоритет духа над материей предопределил не только общую тематическую направленность российской науки, но и особенности ее метода. Православному религиозному сознанию «свойственно больше сосредоточиваться на небесном, абсолютном и вечном, на последних судьбах мира. Созерцание (курсив мой – А.Ю.) – его высшее познание»[37]. Культ этого созерцания, противопоставленного экспериментальному методу западной науки, весьма характерен для отечественной интеллектуальной традиции. И.А.Ильин, например, утверждал: «Русский ученый призван вносить в свое исследовательство начала сердца, созерцательности, творческой свободы и живой ответственной совести»[38]. По его мнению, это «не значит, что для русского человека «необязательна» единая общечеловеческая логика или что у его науки может быть другая цель, кроме предметной истины»[39]. Но «рассудочная наука, не ведающая ничего, кроме чувственного наблюдения, эксперимента и анализа, есть наука духовно слепая»[40], «русский ученый призван насыщать свое наблюдение и свою мысль живым созерцанием»[41]. А «созерцанию» – и здесь Ильин отдает должное «геопсихологической» детерминации – «нас учило прежде всего наше равнинное пространство, наша природа, с ее далями и облаками, с ее реками, лесами, грозами и метелями. Отсюда наше неутолимое взирание, наша мечтательность, наша созерцающая «лень» (Пушкин), за которой скрывается сила творческого воображения»[42]. Здесь уместно вспомнить дифференциацию двух типов культур, предложенную Ю.М.Лотманом, который различал культуры, ориентированные на предметно-активистский способ жизнедеятельности и культуры, ориентированные на автокоммуникацию, интроспекцию и созерцание[43]. Хотя первый тип культур справедливо ассоциируется с Западом, а второй – с Востоком, некоторые западные культуры, например античная, явно тяготели ко второму типу, а российская расположилась между Западом и Востоком, явно впитав в себя некоторые элементы восточной «созерцательности».

Конечно, универсализация методологии научного познания и впечатляющие успехи экспериментальной науки нанесли чувствительный удар по традиции созерцать. Вследствие другой нашей национальной традиции – переходить из крайности в крайность – российская гуманитарная наука сейчас куда более скована позитивистской парадигмой и благоговеет перед эмпиризмом, чем западная. Свидетельства тому – культ эмпирических исследований в психологии, превращение результатов социологических опросов в высший критерий истины, и т.д. Тем не менее «созерцательность» свойственна

 

 

– 296 –

 

российскому менталитету и поныне. В частности, «по данным ряда исследований для русского национального самосознания вообще характерно «вчувствование», а не «вдумывание» в окружающую реальность, а это как раз и приводит к поспешным импульсивным реакциям и выводам, к метанию от одной крайности к другой»[44]. Исследование же особенностей российской национальной психологии с помощью теста Люшера (диагностирующего личность на основе ее цветовых предпочтений) показало, что среди всех цветов спектра наши соотечественники явно предпочитают голубой, что интерпретируется как индикатор склонности к эстетической созерцательности (а также к сопереживанию, сензитивности, доверию, самопожертвованию, преданности и др.). Впрочем, цветовые предпочтения во многом зависимы от индивидуальных особенностей человека: малообразованные люди, например, предпочитают не голубой, а красный и коричневый[45], что не может не вызвать соответствующие политические ассоциации. Склонность к созерцательности, неприятие рационализма и эмпиризма имели в российской интеллектуальной традиции морально-этические корни, выраставшие из православия. В частности, «рационализм был ассоциирован с эгоизмом, с безразличием к общественной жизни и невключенностью в нее»[46]. И поэтому «бунт против Картезианства»[47] – основы и символа западного научного мышления – состоялся именно в России, породив противопоставленный картезианству «мистический прагматизм» – «взгляд на вещи, основными атрибутами которого служат неразделение мысли и действия, когнитивного и эмоционального, священного и земного»[48]. Надо отметить, что авторы этого высказывания – американские философы У.Гэвин и Т.Блекли – упомянутые качества, а так же такие, как мессианское отношение к истории, ответственность за судьбы других народов, свободу от практицизма, приписывают и американцам, стремясь продемонстрировать большое сходство российской и американской культур и противопоставить их другим культурам. Основные проявления западного научного мышления вызывали у российских интеллектуалов сильное раздражение. Аксакова не устраивало то, что в его рамках «все формулируется», «сознание формальное и логическое» не удовлетворяло Хомякова, «торжество рационализма над преданием», «самовластвующий рассудок», «логический разум», «формальное развитие разума и внешних познаний» гневно порицались Киреевским[49]. Этим атрибутам западного мышления противопоставлялись вышеупомянутое «живое миросозерцание»,

 

 

– 297 –

 

интуиция, «внутреннее ясновидение», эмоциональная вовлеченность в познавательный процесс, противоположная мертоновской норме незаинтересованности[50]. В основе подобных методологических ориентаций российской науки лежала идея о том, что ее главная цель – не объяснение физического мира и решение практических проблем, а понимание человека и, в первую очередь, постижение России, что невозможно сделать рациональным, картезианским путем. «Старую Русь надобно угадать», – писал Хомяков. «Все, что мы утверждаем о нашей истории, о нашем народе, об особенностях нашего прошедшего развития, все это угадано, но не выведено», – вторил ему Самарин. А Киреевский подчеркивал, что «национальный «дух жизни» нельзя постичь «отвлеченно-логическим мышлением», а можно – лишь «внутренней силой ума»[51].

Естественно, и экспериментальная наука тоже не без успеха развивалась в России: достаточно вспомнить Ломоносова, Менделеева, Сеченова, Павлова и других ее ярких представителей. И неудивительно, что именно эти персонифицированные символы российской науки приобрели наибольшую известность на Западе, где породили ее ошибочный образ как науки экспериментальной и мало отличающейся от западной. Последняя восприняла то, что для нее было наиболее значимым – эмпирические достижения российских ученых, оставив без должного внимания плоды их «созерцания». Однако в реальной, а не в воспринятой Западом истории российской науки приоритет созерцательности и проблем, которые могут быть осмыслены только этим способом, обозначен достаточно четко. И неудивительно, что такие герои как, например, тургеневский Базаров, пропитанные духом эмпиризма, рационализма и презрения к российской гуманитарной традиции, встречали в российском обществе весьма негативное отношение.

Преимущественно неэмпирический характер российской науки проистекал не только из общих приоритетов православия, но и из предопределенных им более частных установок. Как было показано выше, одним из оснований западной науки Нового времени явилось протестантское уважение к ручному труду, пришедшее на смену пренебрежительному отношению к нему в античном и средневековом обществах. Именно новое отношение к ручному труду и к технике как его средству сделало возможным широкое распространение эксперимента, ставшего опорой и символом западной науки. В православной же этике отношение к труду выглядит неоднозначным и уж во всяком случае весьма отличавшимся от протестантского. Труд

 

 

– 298 –

 

уважаем ею, но, во-первых, только бескорыстный труд, не подчиненный прагматическим целям, во-вторых, в ее иерархии ценностей он стоит ниже аскезы, молитвы, спасения, созерцания и поста[52]. Подобное отношение православия к труду достаточно изоморфно воспроизводилось в отношении к эксперименту в российской науке. В принципе он поощрялся и культивировался ею, и она регулярно дарила миру блестящих экспериментаторов. Но в то же время экспериментирование не рассматривалось как обязательное и основное средство научного познания, играло в российской науке весьма скромную роль, оттесняемое на второй план созерцанием, вчувствованием и другими подобными способами решения смысложизненных проблем. Специфика российского научного мышления проявлялась также в терпимости к неопределенности и противоречиям, абсолютно неприемлемым для картезианского мышления. Одна из главных особенностей российского менталитета видится в «русской традиции жить с неопределенностью и двойственностью»[53], склонности к диалектическому (не только в марксистском смысле слова) мышлению, которые обычно трактуются в рамках все той же «геопсихологической» логики – как ментальное проявление «бескрайности российских ландшафтов», хотя вполне возможно представить ее и несколько иначе – как частный случай российской терпимости вообще. Наша терпимость к неопределенности обнаруживает себя, в частности, в том, что «эпистемологические проблемы, инициированные на Западе картезианским призывом к определенности, практически отсутствует в российском историческом опыте»[54]. И в этой связи интересны наблюдения А.Маслоу о том, что «ученые, нуждающиеся в ясности и простоте, обычно избегают изучения гуманистических и личностных проблем человеческой природы»[55]. Описанная особенность российского мышления весьма любопытным образом проявляется в языковой практике. Немецкими лингвистами, например, подмечено, что для русских, говорящих на немецком языке, характерно слишком частое употребление безличных местоимений, интерпретируемое как желание уклониться от высказывания собственного мнения, «спрятаться за неопределенность»[56].

Естественными следствиями «созерцательности» российского мышления была его оторванность от решения практических проблем, а также особое состояние русской души, выражавшееся в ее «широте», вечном стремлении (вспомним один из шукшинских фильмов) «в даль светлую», мечтательности и т.п. Подобное состояние обычно обозначается такими терминами, как «вселенское чувство» или «русский космизм». Плохо поддаваясь научным определениям, оно куда

 

 

– 299 –

 

точнее выражено художественными образами – например, в описании Л. Толстым ощущения Пьера Безухова: «и все это – я, и все это – во мне». Чувство «все во мне», мечтательность, стремление во всевозможные дали, естественно, отвлекали от решения земных проблем и были плохо совместимы с исследовательскими действиями, например с проведением экспериментов, основой которых является стремление субъекта изучать внеположное ему. И симптоматично, что не только дефицит намерений эмпирически изучать внеположный субъекту мир, но и дефицит самого этого внеположного мира – неразделенность субъекта и объекта – трактуется как одно из свойств российского мышления, причем преподносимая его интерпретаторами в позитивном свете. В результате всего этого эмпирический рационализм, послуживший основой западной науки, будучи чуждым православию в обеих своих составляющих – и как рационализм, и как эмпиризм, – был весьма нехарактерным для российской науки.

 

Коллективистский мессианизм

 

Православное пренебрежение к практицизму проявилось не только в когнитивных особенностях российской науки – в свойственных ей методах познания и стиле мышления, но и в ее социальных характеристиках, которые органически дополняли этот стиль. Она всегда, в основном, ставила перед собой просветительские, мировоззренческие, познавательные, а не коммерческие цели, что нашло выражение и в ее общих ориентирах, и в нормативных способах поведения ученых. В результате, например, ей были малознакомы громкие споры о приоритете, которыми история западной науки была полна со времен скандала между Ньютоном и Лейбницем. А такие потенциально прибыльные открытия, как, скажем, совершенные Ползуновым или Поповым, никто не стремился коммерциализировать или, по крайней мере, должным образом оформить их приоритет (именно поэтому, в частности, изобретателем радио признан не Попов, а Маркони).

Отсутствие у российских мыслителей стремления заработать своим научным трудом замедлило формирование в России профессии ученого. В отличие от представителей западной науки, характеризуемых А.Зиманом как «купцы истины», для российских интеллектуалов был характерен не «купеческий», а «толстовский» образ жизни. Они занимались наукой не ради того, чтобы прокормиться, а для того, чтобы самореализоваться и удовлетворять свое любопытство (но не за государственный счет), кормились же за счет своих имений и других подобных источников доходов. И симптоматично, что такие

 

 

– 300 –

 

представители российской науки, как, скажем, К.Э. Циолковский, не были профессиональными учеными, зарабатывая себе на жизнь и на занятие наукой чем-то другим.

На первый взгляд, эти традиции повернулись вспять в советское время, когда власть поставила перед учеными конкретные – оборонные, идеологические и т.п. – задачи, придала прагматическую направленность их работе и стала за нее платить. Однако прагматическая переориентация коснулась науки в целом, сами же ученые по-прежнему больше напоминали вольных художников, чем «купцов истины» – хотя бы потому, что ничего не могли продать. Да и вообще советские условия, сами явившиеся выражением российского менталитета, не нивелировали его проявления в отечественной науке и ее соответствующие особенности, а лишь привели к тому, что эти особенности стали проявляться несколько иначе, нежели прежде. Поэтому ее специфику можно с равным успехом проследить как в досоветское, так и в советское время.

Так, например, одной из психологических предпосылок западной науки послужил индивидуализм, сформировавшийся под влиянием протестантизма и во многом ответственный за утверждение характерного для нее атомистического стиля мышления. В российской же культуре – и тоже под влиянием православия – место индивидуализма традиционно занимал коллективизм, существовавший в форме не стремления помогать ближнему (оно более характерно для рационального индивидуализма: помогу я, значит, помогут и мне), а патриотического культа служения обществу, который проявился и в науке. В российской научной среде этот культ выражался в обостренном реагировании на нужды общества, в непосредственном проецировании его общих потребностей на уровень индивидуальной мотивации ученых. М.Г.Ярошевский показывал, что такие представители российской науки, как И.М.Сеченов и И.П.Павлов, свою научную деятельность подчиняли решению не личных или узкопрофессиональных, а общесоциальных проблем, в результате чего основные запросы и особенности российского общества нашли яркое выражение в том пути, которым шла российская наука. Это отразилось не только в известных особенностях нашей гуманитарной науки, но и в специфике вклада, который внесли в мировую науку российские естествоиспытатели. «Если Германия дала миру учение о физико-химических основах жизни, Англия – о законах эволюции, Франция – о гомеостазе, то Россия – о поведении»[57], поскольку «категория поведения сформировалась в духовной атмосфере этой страны и придала самобытность пути, на котором русской мыслью были прочерчены идеи, обогатившие мировую науку»[58].

 

 

– 301 –

 

Культ коллективизма и служения обществу достиг своего апогея именно в советское время. И слово «служащий», которым советские интеллигенты определяли свое социальное происхождение во всевозможных анкетах, по всей видимости, не было случайным порождением бюрократического лексикона. В его звучании можно не только найти аналогии с выражениями вроде «служилый люд», но и уловить отголоски культа служения обществу, характерного для российской интеллигенции и доведенного до крайности советской идеологией.

Стремление служить обществу традиционно усиливалось мессианским самосознанием, характерным для России вообще и для российской интеллигенции в особенности. Надо отметить, что мессианские настроения очень характерны для ученых, и не только российских. Л.Куби, например, обобщая свой опыт психотерапевтической работы с представителями американской науки, пришел к выводу о том, что «ученым, особенно молодым, часто свойственна уверенность в том, что их теории перевернут мир. За этой скрытой мегаломанией стоят не только амбиции молодого исследователя, но и его мечты о всесилии, зародившиеся в раннем детстве»[59]. Подобный – индивидуалистический – мессианизм (Я переверну мир) в российской науке, в силу доминировавших в ней настроений, приобретал коллективистские формы, превращаясь соответственно в мессианизм коллективистский. Ярким выражением подобного синтеза коллективизма и мессианизма служили, например, представления о предназначении науки, высшая цель которой виделась не в решении бытовых проблем, а в «великом преобразовании природы и общества».

Коллективизм и культ служения обществу привели к тому, что одна из главных психологических предпосылок научного труда на Западе – мотивация достижения – приобрела в российской науке существенную специфику. Если там она выступала как мотивация индивидуального достижения, как потребность добиться личного успеха, то в нашей науке – в основном, как мотивация коллективного достижения, потребность сделать что-то важное, но не для себя лично, а для страны, внести весомый вклад в «общее дело».

Лишенная опоры в прагматизме и индивидуализме, составлявших психологическую опору западной науки, российская наука компенсировала это за счет не только коллективизма, но и интеллектуализма как одной из основных характеристик отечественной культуры. Интеллектуализм проявлялся в том, что интеллектуальный труд был у нас до недавнего времени престижен сам по себе, вне зависимости от величины вознаграждения и значимости создаваемого продукта, в представлении о самоценности научного мышления,

 

 

– 302 –

 

в настоящем культе эстетики, «красоты» мысли, в чрезвычайной популярности людей, таких, как М.К.Мамардашвили, для которых мышление было их образом жизни.

Интеллектуализм, вообще характерный для российского общества или, по крайней мере, для образованной части, был особенно выражен в российской науке – в силу того, что главный носитель интеллектуализма – интеллигенция была предельно сконцентрированной в науке, а не равномерно распределенной по различных сферам интеллектуальной деятельности, как в других странах. В дореволюционной России «почвой для оседания кочевой российской интеллигенции … была наука»[60], предоставляя ей, всегда находившейся между «молотом власти и наковальней народа»[61], своеобразное «убежище». В советские годы наука также предоставляла интеллигенции «убежище и защиту от буйства и насилия российской социальной жизни»[62]. И поскольку это «буйство» продолжается и поныне, то отечественная интеллигенция по-прежнему вынуждена использовать науку как «убежище» – по крайней мере психологическое, где можно укрыться непреходящими ценностями.

 

Российская нирвана

 

Естественно, описывая непрагматичность российской науки, все же трудно избежать прагматического вопроса – о том, как, позитивно или негативно, специфика российского национального характера отразилась на российской науке, а психологические особенности последней – на ее результативности.

Влияние особенностей российского менталитета на отечественную науку столь же противоречиво, сколь и сам этот менталитет. Противоречивы и оценки данного влияния. Согласно одной крайней позиции нет ничего более способствующего научному познанию, чем российский национальный характер. Например, потому, что «наше историческое воспитание не позволяет нам коснеть на какой-нибудь односторонней точке зрения: оно сделало нас особенно способными к усвоению чужих идей, приучило черпать идейный материал отовсюду, заставляет нас совершать синтез разнообразных точек зрения, а вместе с тем приводит к исканию более широкого понимания общественной роли науки, которое устраняло бы занятие наукой только из-за мимолетной злобы дня или ученого любопытства, ставя ему целями жизнь и знание»[63]. Согласно прямо противоположной позиции наука, аккумулировавшая в себе ценности западного общества, противоречит особенностям российского менталитета и всегда была

 

 

– 303 –

 

у нас «странным ребенком». Данная позиция аргументируется таким образом: «Достаточно подчеркнуть такие черты, вытекающие из ментальности древнерусской крестьянской общины и усиленные (как это ни парадоксально) коммунистической пропагандой: нетерпимость, враждебность к тем, кто выделился благодаря своим успехам, недоверие к людям, вовлеченным в интеллектуальный труд. Комбинация этих черт создает психологическую основу негативных установок по отношению к ученым и их работе»[64]. Наверное, обе эти позиции верны, но обе верны лишь отчасти – как и любые попытки «выпрямить» нелинейное, свести комплекс сложных явлений к простому и однозначному знаменателю. Но трудно не согласиться с тем, что «социальный институт науки просто не сформируется и не сможет существовать в таком обществе, фундаментальные ценности которого несовместимы со специфическими ценностями науки»[65]. В нашем же обществе этот институт не только сформировался, но еще недавно поражал весь мир своими габаритами и достижениями.

Такие особенности российского менталитета, как, например, мечтательность и оторванность от реальности, имели в науке весьма нелепые проявления, выражаясь, скажем, в склонности к различным утопическим проектам (вспомним лысенковские программы, идею построить коммунизм, проекты переброски сибирских рек и т.п.). Но эта же мечтательность нашла выражение в «романтическом сциентизме» – вере советских людей в то, что наше будущее ждет нас не на Земле – в скучных конфликтах между политиками, а в космосе – в увлекательных контактах с другими цивилизациями, и вообще науке по силам решить все основные проблемы человечества. «Романтический сциентизм» способствовал щедрым расходам на науку, высокому статусу научного труда и его превращению в одну из самых престижных профессий. А выделение СССР на космические исследования больших (в сопоставимых ценах) сумм, нежели современной Россией расходуется на всю науку, объяснялось не только амбициозным желанием быть «впереди планеты всей», нуждами ВПК и «милитаристским сциентизмом» (хотя и ими тоже), но и массовым интересом к неизведанному, устремленностью в Космос, весьма родственным неуемному «стремлению вдаль», характерному для наших предков. Оторванность от реальности была во многом ответственна за отсутствие иммунитета к таким учениям, как марксизм, за утверждение «неонтологического» стиля мышления, характеризующегося выдаванием желаемого за действительное, за догматизм и «вербализм» общественной науки. Но она же способствовала большей раскрепощенности мышления и подчас давала, причем в массовом масштабе,

 

 

– 304 –

 

те же эффекты, что и современные методы стимуляции творчества, такие, как брейнсторминг или синектика, основное назначение которых – освободить его от скованности логикой и реальностью.

Гипертрофированный коллективизм, отсутствие должной заботы о закреплении приоритета и лицензировании открытий ослабляли индивидуальную мотивацию, а подчас наносили ущерб самим же коллективным интересам. Например, вследствие того, что один из главных символов советского режима – автомат Калашникова – не был своевременно запатентован, не только его создатель (фамилия которого, согласно данным Института Гэллопа, является самой известной в мире русской фамилией) не заработал заслуженных миллионов, но и страна понесла большой ущерб. Однако тот же самый коллективизм создавал сильную коллективистскую мотивацию и не выглядел таким уж нелепым в науке XX века, справедливо характеризуемой как деятельность научных групп, а не ученых-одиночек.

Огромное количество не доведенных, не использованных научных идей, поражающее воображение зарубежных ученых и, особенно, предпринимателей[66], тоже было результатом не только неспособности нашего общества использовать новое научное знание, но и непрагматичного отношения самих отечественных ученых к своим идеям. Но одновременно отсутствие заботы о коммерциализации и практической реализации научного знания сделали возможной своеобразную «российскую нирвану» – психологический коррелят социально-экономического «застоя», проявлявшийся в неспешном образе жизни, свободной от каких-либо экономических принуждений, и соответствующем состоянии умов. Эта «нирвана» во многом способствовала научному творчеству, ведь, как показывают исследования, одна из его главных психологических предпосылок – спокойствие и безопасность, которые большинство ученых ценит выше, чем высокие гонорары или успешную карьеру[67]. А история науки свидетельствует о том, что во время различных социальных встрясок, таких, как войны, революции, всевозможные «перестройки» и глобальные реформы, равно как и после них, наука, как правило, оказывается в неблагоприятных условиях, и продуктивность научного труда заметно снижается, причем все эти пертурбации на более организованных сферах интеллектуальной деятельности, таких, как наука, сказываются хуже, чем на менее организованных, таких, как, например, искусство[68].

«Созерцательность», центрация на глобальных смысложизненных проблемах, преобладание умозрительных способов их анализа сдерживали развитие экспериментальной науки, удаляли науку от практики, замедляли формирование профессии ученого. И эти же

 

 

– 305 –

 

свойства российского менталитета способствовали развитию гуманитарной науки, послужили основой ярких и самобытных систем научного знания.

Да и такая особенность этого менталитета, как повышенная революционность, оставившая кровавый след в нашей истории, совсем иначе проявила себя в науке, обозначившись здесь как склонность к научным революциям, стремление к самобытности и новизне. М.М.Пришвин однажды заметил, что из любой трудно разрешимой ситуации есть два выхода: либо бунт, либо творчество. В истории российской науки бунт (например, против картезианства) неизбежно превращался в творчество.

В результате наша страна обладала удивительно приличной наукой на фоне примитивной промышленности, неразвитого сельского хозяйства и т.д. А такие мыслители, как В.С.Соловьев, Н.А.Бердяв, И.А.Ильин, перечислять которых можно очень долго, воплотили собой не только глубину научной мысли, но и ее особую культуру, специфику российского мышления и российской науки, и их идеи вряд ли могли родиться в какой-либо другой стране. Более современный пример – наши нынешние ученые-гуманитарии, эмигрирующие за рубеж, где, в оторванности от российской интеллектуальной почвы, их творческий потенциал быстро затухает[69].

И, наконец, особенности российской науки, предопределенные спецификой российского менталитета, сильно отличаясь от оснований западной науки Нового Времени, органично вписываются в методологию новой – «постнеклассической» – науки, для которой характерны легализация интуиции, ценностной нагруженности знания, такие установки, как холизм, энвайронментализм и др. И поэтому можно утверждать, что психологические особенности российской науки, тесно связанные с православием и выражающие специфику российского менталитета, во многом предвосхитили формирование современной методологии научного познания. Можно сформулировать и более ответственное утверждение – о том, что эта методология сформировалась не только вследствие разочарования общества в традиционной, позитивистски ориентированной, науке (и ее разочарования в самой себе), но и в результате произошедшей в XX веке конвергенции трех специфических видов науки – западной, восточной и российской, сближение которых пошло на пользу и каждой из них, и той Науке, которая не признает государственных границ.

Соотнесение основных психологических характеристик российской и западной науки позволяет сделать два принципиальных вывода.

 

 

– 306 –

 

Во-первых, макропсихологические основания научного мышления, связанные с психологическими особенностями различных культур и народов, не сводимы к его собственно когнитивным предпосылкам, а включают, как и все социальные установки, комплекс взаимопереплетенных когнитивных, социальных и эмоциональных компонентов, отливающийся в соответствующий тип личности, который и является главным связующим звеном между социокультурной средой и национальными особенностями науки.

Во-вторых, при всей своей интернациональности и универсальности основных способов познания наука всегда имеет социокультурную специфику, для каждой культуры существует своя оптимальная форма научного познания, а его универсальной формулы (которая традиционно отождествляется с западной наукой), подобно единой для всех народов формулы политического или экономического устройства, не существует.

 

Примечания

 

 

---

[1] Эти и другие подобные термины, как правило, употребляются как синонимы.

 

[2] De Castro Aguirre C. Esteriotipos de nacionalidad en un grupo lationoamericano // Revista de psicilogia general aplicada. 1967. Vol. 34. P. 391-401.

 

[3] Иногда, впрочем, предлагаются и более экзотические объяснения. Г.Горер и Г.Рикман, например, объяснили специфику российского национального характера традицией тугого пеленания младенцев, существующей в нашей стране. А Х.Дикс усмотрел основную особенность российского менталитета в доминировании оральной культуры, характеризующейся неумеренной склонностью к еде, питью и пению.

 

[4] Berdyaev N. The Russian idea. Boston, 1962. Р. 2.

 

[5] Gavin W.J., Blakeley T.J. , 1976. Р. 11.Russia and America: A philosophical comparison. Boston

 

[6] Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество // Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991. С. 82.

 

[7] Белинский В.Г. Россия до Петра Великого // Русская идея. М., 1992. С. 83.

 

[8] Струве П.Б. Интеллигенция и революция // Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991. С. 146.

 

[9] Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991. С. 93.

 

[10] Хомяков А.С. Остаром и новом // Русская идея. С. 55.

 

[11] Сикевич З.В. Национальное самосознание русских. М., 1996.

 

[12] Российское сознание: психология, феноменология, культура. Самара, 1994.

 

[13] Шпет Г.Г. Сочинения. М., 1989. С. 53.

 

[14] Российское сознание: психология, феноменология, культура. С. 222.

 

[15] Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество // Вехи. Интеллигенция в России. C. 43-84.

 

[16] Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вехи. Интеллигенция в России. С. 294-381.

 

[17] Кистяковкий Б.А. В защиту права // Вехи. Интеллигенция в России. С. 109– 135.

 

[18] Струве П.Б. в России. С. 136-152.Интеллигенция и революция // Вехи. Интеллигенция

 

[19] Berdyaev N. Р. 6.The Russian idea. Boston, 1962.

 

[20] Касьянова К.А. О русском национальном характере. М., 1994.

 

[21] Российское сознание: психология, феноменология, культура. С. 23.

 

[22] Аксаков К. С. Еще несколько слов о русском воззрении // Русская идея. С. 111.

 

[23] Герцен А.И. Prolegomena // Русская идея. С. 124.

 

[24] Кареев Н.И. О духе русской науки // Русская идея. С. 176.

 

[25] Там же. С. 182.

 

[26] Ильин А.И. О русской идее // Русская идея. С. 440.

 

[28] Там же. С. 442.

 

[29] Россия и Германия: опыт философского диалога. М., 1993. С. 56.

 

[30] Там же. С. 78.

 

[31] Там же. С. 77.

 

[32] Кареев Н.И. О духе русской науки // Русская идея. С. 171–186.

 

[33] Россия и Германия: опыт философского диалога.

 

[34] Gavin W.J., Blakeley T.J. Р. 16.Russia and America: A philosophical comparison.

 

[35] Неретина С.С. Верующий разум. К истории средневековой философии. Архангельск, 1995.

 

[36] Ахиезер А.С. Специфика российского общества, культуры, ментальности как теоретическая и практическая проблема // Обновление России: трудный поиск решений. М., 2001. С. 139-148.

 

[37] Коваль Т.Б. Православная этика труда // Мир России, 1994. Т. 2. С. 60.

 

[38] Ильин И.А. О русской идее // Русская идея. С. 442.

 

[42] Там же. С. 437.

 

[43] Лотман Ю.М. О двух моделях коммуникации в системе культуры // Труды по знаковым системам. Тарту, 1973. Вып. 6.

 

[44] Сикевич З.В. Национальное самосознание русских. М., 1996. С. 164.

 

[45] Российское сознание: психология, феноменология, культура. Самара, 1994.

 

[46] Gavin W.J., Blakeley T.J. Р. 12.Russia and America: A philosophical comparison.

 

[47] Там же. P. 101.

 

[49] Россия и Германия: опыт философского диалога. С. 70.

 

[50] Merton R. , 1973.The sociology of science: Theoretical and empirical investigation. Chicago

 

[51] Россия и Германия: опыт философского диалога. С. 57.

 

[52] Коваль Т.Б. Православная этика труда // Мир России, 1994, Т. 2.

 

[53] Gavin W.J., Blakeley T.J. . 14.Russia and America: A philosophical comparison. P

 

[55] MaslowA. The psychology of science. P. 131.

 

[56] Российское сознание: психология, феноменология, культура. Самара, 1994.

 

[57] Ярошевский М.Г. ., 1996. C. 29.Наука о поведении: русский путь. М

 

[59] Kubie L. 1960. Р. 265.Some unsolved problems of scientific career // Identity and anxiety.

 

[60] Федотов Г.П. ., 1990. С. 439.Трагедия интеллигенции // О России и русской философской культуре. М

 

[61] Там же. С. 434.

 

[62] Mirskaya E.Z. 1995. Vol. 25. Р. 559.Russian academic science today: Its societal standing and the situation within scientific community // Social studies of science.

 

[63] Кареев Н.И. . 182.О духе русской науки // Русская идея. С

 

[64] Mirskaya E.Z. 1995, Vol. 25. Р. 721.Russian academic science today: Its societal standing and the situation within scientific community // Social studies of science.

 

[65] Юдин Б.Г. История советской науки как процесс вторичной институционали-зации // Философские исследования, 1993. N 3. С. 88.

 

[66] Один из последних заработал миллионы долларов, читая наш научно-популярный журнал «Техника молодежи» и коммерциализируя распыленные там идеи.

 

[67] The nature of creativity. Cambridge, 1988.

 

[68] Там же. P. 415.

 

[69] Этот факт регулярно констатируют не только их бывшие сотрудники, но и зарубежные ученые, имеющие возможность сравнивать советский и зарубежный периоды творчества наших эмигрантов.

 

 

Житейская и научная психология — Психологос

Фильм «Лекции в МГУ»

Профессор В.В. Петухов о научной и житейской психологии.
скачать видео

​​​​​​​

Фильм «Формула любви»

Житейская психология всегда конкретна и приземлена, в этом ее сила и слабость.
скачать видео

​​​​​​​ Житейский опыт, житейская психология — база для психологии научной. Научная психология опирается на житейский психологический опыт, извлекает из него свои задачи и на последнем этапе житейским опытом проверяется.

Основное различие житейской и научной психологии — в качестве и характере знания. Житейские знания и опыт обычно более конкретны, носят интуитивный характер и чаще невысокого культурного уровня: основаны на стихийных наблюдениях, случайных размышлениях, часто негативны и безответственны, сильно подвержены моде, настроениям, страхам и слухам, во многом иррациональны. Научные психологические знания — продуманы, обобщены, рациональны, обоснованы профессиональным наблюдением и организованным экспериментом.

Конкретность — обобщенность

Житейские психологические знания конкретны; они приурочены к конкретным ситуациям, конкретным людям, конкретным задачам.

Официанты и водители такси, как правило, хорошие житейские психологи, но, как правило, только в рамках своей профессии.

Дети — профессора психологии, с мамой он один, с отцом — другой, с бабушкой — совсем третий: в каждом конкретном случае ребенок хорошо знает, как надо себя вести, чтобы добиться желаемой цели. Но за рамками своей семьи дети, как правило, наивны и беспомощны. Их знания так далеко не распространяются.

Научная же психология, как и всякая наука, стремится к обобщениям. Она ставит себе такие задачи и к этим задачам, пусть постепенно, но движется.

Интуитивность — продуманность

​​​​​​​​​​​​​​Житейские психологические знания носят интуитивный характер. Как правило, они приобретаются путем практических проб и прилаживаний, а такой путь не требует рационального осмысления.

Например, дети приобретают свой опыт в ходе ежедневных и даже ежечасных испытаний, которым они подвергают взрослых. Опыт богатейший, он есть у каждого, но словесно его изложить может мало кто.

Научные психологические знания — продуманы, рациональны, вполне осознанны.

Культурный уровень

Культурный уровень научного знания и научных понятий, как правило, более высок. Житейские психологические знания основаны на стихийных наблюдениях, случайных размышлениях, часто негативны и безответственны, сильно подвержены моде, настроениям, страхам и слухам, во многом иррациональны и нередко ничем не отличаются от суеверий.

Основания, откуда взяли?

Любители желтой прессы редко задаются вопросом, на чем основаны те или иные суждения. Например,

• В рекламе используется «эффект 25 кадра»↑
• Контролировать свои эмоции вредно↑
• «All you need is love!» и так далее -

Подобные суждения подаются уверенно и якобы убедительно. Яркость и новизна суждения, близость к привычным точкам зрения чаще оказываются более важными обстоятельствами, нежели подтверждающие или опровергающие суждения факты.

Подвержены ли моде, слухам, страхам и настроениям научные знания? В области точных наук — в малой степени, в области психологии — к сожалению, да. Неофициальный запрет на слово «формирование», сложившийся в психологии в последние десятилетия, едва ли имеет под собой какие-либо объективные, научные основания. Тем не менее и в области психологии научные суждения более обоснованы, чем житейские понятия, и с развитием психологической культуры постепенно все более приближаются к высоким стандартам науки.

Распространенные в психологическом сообществе убеждения, не имеющие серьезной доказательной базы:

• Родовое проклятие можно снять, искренне попросив прощение у умершего.
• Без материнской любви не может сформироваться полноценная личность.
• Потеря близкого человека — это тяжелая психотравма.
• Последствия детских психотравм дают о себе знать в течение всей последующей жизни↑
• Поведенческая терапия менее эффективна, чем терапия глубинная↑.

Негатив и безответственность — определенность, ответственность

Учитывая, что культурный уровень населения невысок и находится скорее на уровне человека-ребенка, основные черты верований житейской психологии — негативизм и безответственность. Типовые образцы негативных и безответственных верований житейской психологии:

• Как Новый год проведешь, так год и сложится!
• Понедельник — день тяжелый.
• Утро добрым не бывает↑.
• Каждый думает только о себе↑.
• Тренинги никому не помогают↑.
• Все болезни — от нервов.

Психологи, работающие в научно-ориентированной традиции, стремятся быть более определенными и ответственными в своих формулировках.

Методы проверки

Житейские знания проверяются личным опытом, научно обоснованы профессиональным наблюдением и организованным экспериментом.

Суть экспериментального метода состоит в том, что исследователь не ждет стечения обстоятельств, в результате которого возникает интересующее его явление, а вызывает это явление сам, создавая соответствующие условия. Затем он целенаправленно варьирует эти условия, чтобы выявить закономерности, которым данное явление подчиняется.

Научные знания осознанно систематизируются и аккумулируются.

Научная психология располагает обширным, разнообразным и подчас уникальным фактическим материалом, недоступным во всем своем объеме ни одному носителю житейской психологии. Материал этот накапливается и осмысливается, в том числе в специальных отраслях психологической науки, таких, как возрастная психология, педагогическая психология, пато- и нейропсихология, психология труда и инженерная психология, социальная психология, зоопсихология и др. В этих областях, имея дело с различными стадиями и уровнями психического развития животных и человека, с дефектами и болезнями психики, с необычными условиями труда — условиями стресса, информационных перегрузок или, наоборот, монотонии и информационного голода и т. п., — психолог не только расширяет круг своих исследовательских задач, но и сталкивается с новыми неожиданными явлениями. Общая психология развивается через разработку специальных отраслей психологии, и именно это является основным Методом (методом с большой буквы) общей психологии. Житейская психология такого метода лишена.

Позиция научного психолога в отношении житейской психологии

Какова же должна быть позиция научного психолога по отношению к носителям житейской психологии? Развитие науки напоминает движение по сложному лабиринту со многими тупиковыми ходами. Чтобы выбрать правильный путь, нужно иметь, как часто говорят, хорошую интуицию, а она возникает только при тесном контакте с жизнью. Нужно чутко откликаться на запросы, идущие от жизни, и стремиться к тому, чтобы научные разработки входили в жизнь, повышали психологическую культуру людей, формировали более здоровую и позитивную житейскую психологию. Научный психолог должен быть одновременно хорошим житейским психологом, а если быть точнее — психологом практическим.

Психологическое знание в Московском университете

Преподавание психологии как учебного предмета проводилось в Московском университете с момента его основания в 1755 г. В это время в университете было три факультета: философский, медицинский и юридический. Психология преподавалась вместе с логикой, метафизикой и богословием. Первым преподавателем психологии был профессор философии из Штуттгарта И.Г. Фроман, его сменили русские философы-просветители Д.С. Аничков (1733-1788) и А.М. Брянцев (1749-1821). Аничков отстаивал мысль о познаваемости природы, доказывал силу человеческого разума, отрицал врожденные идеи, защищал положение о том, что познавательная деятельность человека осуществляется посредством мозга и “простирающихся к нему тоненьких жилок” (нервов).

В 60-е годы XVIII века в университете издаются сочинения М.В. Ломоносова, Дж. Локка, Ф. Бэкона, знакомившие ученых России с лучшими произведениями русской и западной философии.

В 1850 г. философский факультет реорганизуется, упраздняется кафедра философии, однако чтение психологии и логики сохраняется. Эти дисциплины читались в это время под надзором главного наблюдателя от святейшего синода за преподаванием закона божьего в светских учебных заведениях.

В первой половине XIX в. накапливались знания о психике человека в ее связи с мозгом. Они пропагандировались студентам медицинского факультета Московского университета такими замечательными профессорами медицины как: Е.О. Мухин (1766-1850), И.Е. Дядьковский (1782-1841), А.М. Филомафитский (1807-1849), И.Т. Глебов (1806-1884). Они вводили в практику преподавания опыты над животными, использовали руководства И. Мюллера, Я. Прохазки, А. Галлера, К. Людвига, Я. Пуркинье и др.

В 40-е годы в Московском университете работал известный русский философ, юрист и психолог профессор К.Д. Кавелин (1818-1885). Этнопсихологическая проблематика была одной из важнейших в его творчестве. В работе «Очерк юридического быта Древней России» (1847), он наметил план этнографических и этнопсихологических исследований, предполагая, что правовое сознание человека обусловлено особенностями исторических и социальных условий его жизни. Этнографические исследования К.Д. Кавелина привели его к мысли о том, что анализ продуктов народного творчества может являться методом изучения национальной психологии, а анализ продуктов индивидуального творчества может быть использован в анализе психики отдельного субъекта. В полемике с И.М. Сеченовым, развернувшейся в 70-е годы, К.Д. Кавелин утверждал, что психику нельзя свести к физиологии нервных процессов; психическое несводимо к материальному, не подчиняется детерминизму.

В 1863 г. кафедра философии была восстановлена, ею стал заведовать бывший профессор Киевской духовной академии, магистр богословия П. Д. Юркевич (1826-1874). Он преподавал историю философии, логику и психологию, придерживаясь традиций идеализма.

С 1875 г. (после смерти П.Д. Юркевича) кафедру философии возглавил М.М. Троицкий (1835-1899), знакомивший студентов в своих лекциях с лучшими достижениями западно-европейской психологии.

М.М. Троицкий организовал (в 1885 г.) и был первым председателем Московского психологического общества. “Цель Общества — говорилось в его уставе, — разработка психологии в ее составе, приложениях и истории и распространение психологических знаний в России”.

При обществе издавался (с 1889 г.) журнал “Вопросы философии и психологии”, основателем и первым редактором которого стал преемник М.М. Троицкого, профессор Московского университета, заведующий кафедрой философии Н.Я. Грот (1852-1899).

Проблемы психики, душевных явлений рассматривались в эти годы в лекциях и публикациях философов-идеалистов профессоров Л.М. Лопатина (1855-1920), братьев Е.Н. и С.Н. Трубецких.

Естественно-научные традиции в психологии развивались во второй половине XIX века профессорами медицинского и физико-математического факультетов Московского университета.

Своими конкретными исследованиями эволюции психики, часть которых была выполнена на кафедре зоологии, сравнительной анатомии и физиологии физико-математического факультета, профессор В.А. Вагнер (1845-1934) заложил основы сравнительной психологии в России.

А.Н. Северцов (1866-1936), крупный биолог, профессор той же кафедры, создал концепцию роли психики в эволюции биологических видов.

В 70-е гг. XIX в. на медицинском факультете под руководством профессора Ф.Ф. Эрисмана (1842-1915) была организована первая в России кафедра гигиены (преобразованная в 1890 г. в Гигиенический институт при Московском университете). Новая область медицины включала в себя профессиональную гигиену, которая способствовала развитию отечественной прикладной физиологии и психофизиологии труда (а в будущем и эргономики). В 1909 г. был организован “Социальный музей при Московском университете” (руководитель — А.В. Погожев), проводивший учебную и научную работу по 5-ти кафедрам юридического и медицинского факультетов по вопросам, связанным с гигиеной и психофизиологией труда, профилактикой профессиональных заболеваний и травм в промышленности.

Выдающийся физиолог и психолог, основатель отечественной традиции объективного изучения психики И. М. Сеченов (1829-1905), выпускник Московского университета, трудился в его стенах в течение последних 14-ти лет своей жизни (1891-1905 гг.).

Известный русский психиатр, профессор С. С. Корсаков (1854-1900), возглавлявший кафедру психиатрии медицинского факультета Московского университета, с большим вниманием и заботой относился к организации экспериментальных исследований психики душевно больных. Его работы о расстройствах памяти вошли в фонд классических исследований психологической науки. При содействии С. С. Корсакова в 1888 г. в руководимой им университетской Психиатрической клинике была открыта психологическая лаборатория. Первым директором лаборатории стал А. А. Токарский (1859-1901), приват-доцент медицинского факультета, читавший новые для того времени курсы: “Физиологическая психология с упражнениями по психометрии” и “Терапевтическое применение гипнотизма”. Под руководством Токарского были изданы “Записки психологической лаборатории Психиатрической клиники Императорского Московского университета” (вып. 1-5). Токарский вместе с врачом А.А. Яковлевым открыл в 1890 г. под Москвой первый в России психотерапевтический санаторий.

Г.И. Россолимо (1860-1928) — русский невропатолог, психиатр и психолог, профессор кафедры нервных болезней медицинского факультета Московского университета, на собственные средства организовал в 1911 г. первый в стране “Институт детской психологии и неврологии”, переданный им в дар Московскому университету. Россолимо разработал метод “Психологического профиля” (1910 г.), принесший ему мировую известность.

В 1912 г. по проекту профессора психологии Г. И. Челпанова (1862-1936) при финансовой поддержке московского мецената С. И. Щукина) при Московском университете был создан Психологический институт, первый в России и один из наиболее крупных психологических учреждений в масштабах мировой науки, задуманный как “учено-учебное учреждение”, оснащенное самой передовой для своего времени аппаратурой. Официальное открытие Института состоялось 23 марта (5 апреля по новому стилю) 1914 г. В Институте под руководством его директора Г.И. Челпанова развернулись исследования в различных областях психологической науки. Большое внимание уделялось разработке теоретических проблем. Результаты нашли отражение в издания Института: “ Психологические исследования. Труды Психологического института при Московском университете” , Т.1, вып. 1-2. 1914; журнале “ Психологическое обозрение ”, выходившем под редакцией Г.И. Челпанова в 1917-1918 гг.

В лабораториях института проводились практические занятия по экспериментальной психологии со студентами историко-филологичес-кого факультета Московского университета, специализировавшимися в области психологии.

Здесь учились и начинали свою научную деятельность многие известные отечественные философы и психологи (В.А. Артемов, П.П. Блонский, Н.Ф. Добрынин, Н.И. Жинкин, К.Н. Корнилов, С.В. Кравков, А.Н. Леонтьев, А.Ф. Лосев, М.М. Рубинштейн, П.А. Рудик, Н.А. Рыбников, Б.Н. Северный, А.А. Смирнов, Б.М. Теплов, П.А. Шеварев, Г.Г. Шпет, В.М. Экземплярский и др.).

В 1921 г. Психологический институт имел в своей структуре секции общей психологии, экспериментальной психологии, физиологической психологии, генетической психологии (психологии детского возраста, зоопсихологии), дифференциальной психологии, этнической и социальной психологии, прикладной психологии (педагогической психологии, психологии труда-психотехники, криминальной психологии), истории психологии.

В годы острой идеологической борьбы за построение психологии на основе марксизма сменилось руководство института: в 1923 г. Г.И. Челпанов вынужден был оставить и институт и университет, его сменил на посту руководителя института К.Н. Корнилов .

В 20-е годы в этом институте начинали работать выдающиеся в будущем ученые: Л.С. Выготский, автор “культурно-исторической концепции психики”, А.Р. Лурия, создатель отечественной нейропсихологии, А.Н. Леонтьев, один из ведущих отечественных психологов, крупный организатор науки, один из создателей психологической теории деятельности.

В 1921 г. филологический факультет в Московском университете был упразднен и Психологический институт был закреплен за факультетом общественных наук университета.

В 1925 г. Психологический институт вышел из состава Московского университета.

В 1931 г. гуманитарные факультеты были выведены из состава Московского университета и вплоть до 1942 г., учебная, и научная психологическая жизнь в его стенах практически прекратилась.

В 1941 г. в университете был восстановлен философский факультет, 1942 г. — создана в его составе кафедра психологии.

В 1943 г. в Московском университете возобновилась подготовка профессиональных психологов, в этих целях были организованы: отделение психологии на философском факультете и отделение русского языка, логики и психологии на историко-филологическом факультете.

Руководителем кафедры психологии и заведующим двумя отделениями психологии, был назначен профессор С. Л. Рубинштейн (1889-1960), одновременно он был директором Института психологии, который с декабря 1941 г. вновь вошёл в состав МГУ (в 1944 г. Институт психологии был переподчинен Академии Педагогических Наук РСФСР).

В годы войны психологи кафедры и Института психологии при Московском университете включились в непосредственную помощь армии: ушли на фронт Л.М. Шварц , Ф.Н. Шемякин , Т.А. Репина и др., вступили добровольно в ряды народного ополчения, но были скоро отозваны для научной работы А.Р. Лурия, Б.М. Теплов, А.А. Смирнов, А.Н. Леонтьев. Сотрудники психофизиологической лаборатории (заведующий К.Х. Кекчеев) исследовали условия ускорения адаптации глаз бойцов в условиях военных действий ночью (борьба с ослеплением прожекторами, снеговой ослепленностью, ускорение темновой адаптации, уточнение глазомерной оценки расстояний и пр.). В этих работах психологи исследовали не изолированные психофизические функции работающего человека, но процессы предметной деятельности субъекта воинского труда. Сотрудники института изучали процессы формирования военно-профессиональных навыков (Е.В. Гурьянов, В.В. Чебышева и др.), особенности мышления военачальников (Б.М. Теплов) и др.

Часть сотрудников института была эвакуирована в Свердловск и работала в военном госпитале в области восстановления нарушенных при ранениях психических функций (А.Н. Леонтьев, А.В. Запорожец, П.Я. Гальперин и пр.).

В 40-60-е годы в Московском университете преподавали профессора: В.А. Артемов,  С.Г. Геллерштейн, Ф.Д. Горбов, К.М. Гуревич, Н.И. Жинкин,    С.В. Кравков, А.Н. Леонтьев,  Н.Н. Ладыгина-Котс, А.Р. Лурия, М.К. Мамардашвили, О.И. Никифорова,   К.К. Платонов, С.Л. Рубинштейн, А.А. Смирнов, М.В. Соколов , Б.М. Теплов,

Начались работы в области нейропсихологии на базе нейрохирургического госпиталя имени Бурденко (А.Р. Лурия, Л.С. Цветкова , Е.Д. Хомская), патопсихологии под руководством Б.В. Зейгарник, психофизиологии (Е.Н. Соколов), исследования по управлению формированием умственных действий (П.Я. Гальперин, Н.Ф. Талызина , З.А. Решетова ).

В период с 1950 по 1951 г. кафедрой психологии, обеспечивавшей обучение психологов на двух отделениях университета руководил Б.М. Теплов.

С 1951 г. заведующим кафедрой и отделением психологии на философском факультете был назначен профессор А.Н. Леонтьев.

А.Н. Леонтьев организатор и первый декан факультета психологии Московского университета им. М.В.Ломоносова (1966 — 1979).

Первым заместителем декана по учебной работе и организатором общего психологического практикума была доцент Ю.В. Котелова.

В 1966 г. к моменту создания на факультете психологии МГУ было 3 кафедры (общей и прикладной психологии, психофизиологии и нейропсихологии, педагогики и возрастной психологии) и 5 лабораторий (психофизиологии ощущений, инженерной психологии, нейропсихологии, генетической психологии, программированного обучения), кабинет педагогики, электромеханическая мастерская.

Сегодня на факультете — 13 кафедр, появились новые научные лаборатории.

С 1968 г. согласно постановлению правительства страны психология включена в перечень наук, по которым присуждаются ученые степени.

В 1970 г. на факультете был осуществлен грандиозный эксперимент по обучению четверых слепоглухих студентов.

С 1977 г. факультет имеет свой журнал “Вестник Московского университета. Серия 14. Психология”.

Начиная с 1953 г. психологи факультета участвуют во всех значительных международных научно-психологических форумах, являются членами Международных организаций и обществ. В 1966 г. на базе факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова проходил XVIII Международный психологический конгресс.

21 января 1979 г. умер Алексей Николаевич Леонтьев. Новым деканом был назначен Алексей Александрович Бодалёв.

С 1986 по 2000 год деканом факультета психологии был Евгений Александрович Климов.

С 2000 по 2006 год деканом факультета психологии был Александр Иванович Донцов.

С 2007 года деканом факультета психологии является Юрий Петрович Зинченко.

Литература

• Ждан А.Н. Из истории психологии в Московском университете // Вестник Московского университета. Серия 14. Психология, 1979. № 4. С. 3 -13.
• Ждан А.Н. Деятельность С. Л. Рубинштейна Московском университете // Вестник Московского университета. Серия 14. Психология, 1989. № 3. С. 3-12.
• Ждан А.Н. Преподавание психологии в Московском университете (К 80-летию психологического института и 50-летию кафедры психологии в Московском университете) // Вопросы психологии, 1993, № 4. С. 80-93.

Ждан А.Н.; Носкова О.Г.

Вклад Я. А. Пономарева в развитие методологических и теоретических вопросов психологической науки

1. Александров И.О., Максимова Н.Е. Экспериментальная методология Я.А. Пономарева и принцип реконструкции // Психология творчества: школа Я.А. Пономарева. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2006. С. 329–351.

2. Александров И.О., Максимова Н.Е. Эволюционная эпистемология Я.А. Пономарева // Психологический журнал. 2015. Т. 36. № 6. С. 12–23.

3. Александров И.О., Максимова Н.Е. Возможная траектория эволюционного развития психологии. Ч. I. Экспериментальная методология как способ создания нового психологического знания в исследовании // Психологический журнал. 2016. Т. 37. № 1. С. 5–15.

4. Взаимоотношения исследовательской и практической психологии. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2015.

5. Галкина Т.В. Научное творчество Я.А. Пономарева: основные идеи и открытия // Методология, теория, история психологии личности. Сер. “Методология, история и теория психологии” Отв. ред. А.Л. Журавлев, Е.А. Никитина, Н.Е. Харламенкова. М.: “Институт психологии РАН”, 2019. C. 208–217.

6. Галкина Т.В. Развитие концепции Я.А. Пономарева о центральном звене психологического механизма поведения // Психология интеллекта и творчества: Традиции и инновации. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2010. С. 22–34.

7. Галкина Т.В. Самооценка как процесс решения задач: системный подход. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2011.

8. Галкина Т.В. Яков Александрович Пономарев: жизнь и творчество в психологии // Историческая преемственность в отечественной психологии. Сборник статей. Сер. “Методология, история и теория психологии”. М.: Институт психологии РАН, 2019. C. 199–213.

9. Галкина Т.В., Журавлев А.Л. К вопросу о психологическом механизме творчества и поведения: анализ и развитие концепции Я.А. Пономарева // Человеческий фактор: проблемы психологии и эргономики. 2016. № 1 (77) . C. 21–26.

10. Галкина Т.В., Журавлев А.Л. Основные научные идеи Я.А. Пономарева в области теории и методологии психологии // Ярославский педагогический вестник. 2019. №2 (107). С. 73–81.

11. Галкина Т.В., Журавлев А.Л. Представления Я.А. Пономарева о психологическом механизме коллективного творчества и их развитие // Психологический журнал. 2018. Т. 39. № 6. С. 5–15.

12. Галкина Т.В., Журавлев А.Л. Развитие концепции Я.А. Пономарева: от эксперимента к теории, методологии и практике // Социальная и экономическая психология. 2016. Т. 1. №2. С. 3–28.

13. Галкина Т.В., Журавлев А.Л. Развитие научного творчества Я.А. Пономарева // Психологический журнал. 2016. Т. 37. № 1. С. 16–25.

14. Галкина Т.В., Журавлев А.Л. Роль теории Я.А. Пономарева в развитии гуманитарных наук (к 95-летию со дня рождения ученого) // Наука. Культура. Общество. 2015. №3. С. 5–19.

15. Галкина Т.В., Журавлев А.Л., Маховская О.И., Ушаков Д.В. Жизненный путь и научное творчество Я.А. Пономарева // Журавлев А.Л., Белопольский В.И. (составители). Выдающиеся ученые Института психологии РАН: Биографические очерки. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2020. С. 342–374.

16. Журавлев А.Л. Особенности междисциплинарных исследований в современной психологии // Теория и методология психологии: Постнеклассическая перспектива. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2007. С. 15–32.

17. Журавлев А.Л., Галкина Т.В. Основные вехи жизненного пути и научного творчества Я.А. Пономарева // Я.А. Пономарев. “Психика и интуиция. Неопубликованные материалы, стихи, рисунки и фотографии”. М.: ООО «ТИД “Арис”», 2010. С. 6–54.

18. Журавлев А.Л., Галкина Т.В. Философско-психологическая система научных представлений Я.А. Пономарева: истоки, основные положения, перспективы // История отечественной и мировой психологической мысли: судьбы ученых, динамика идей, содержание концепций. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2016. С. 264–279.

19. Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М.: Наука, 1984.

20. Мазилов В.А. Методология отечественной психологической науки: основные направления исследований и разработок // Ярославский педагогический вестник. 2010. № 3. С. 174–191.

21. Мазилов В.А. Психология академическая и практическая: Актуальное сосуществование и перспективы // Психологический журнал. 2015. Т.36. №3. С. 81–90.

22. Мазилов В.А. Психологическое знание и методологические проблемы психологии // Психологическое знание: Современное состояние и перспективы развития. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2018. С. 115–140.

23. Максимова Н.Е., Александров И.О. Возможная траектория эволюционного развития психологии. часть II. организация предметной области психологии // Психологический журнал. 2016. Т. 37. №2. C. 5–18.

24. Методология комплексного человекознания и современная психология. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2008.

25. Пономарев Я.А. Психология творческого мышления. М.: Изд-во Академии педагогических наук РСФСР, 1960.

26. Пономарев Я.А. Знания, мышление и умственное развитие. М.: Педагогика, 1967.

27. Пономарев Я.А. Психология творчества. М.: Наука, 1976.

28. Пономарев Я.А. Методологическое введение в психологию. М.: Наука, 1983.

29. Пономарев Я.А. Перспективы развития психологии творчества // Психология творчества: школа Я.А. Пономарева. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2006. С. 145–276.

30. Пономарев Я.А. Психика и интуиция. Неопубликованные материалы, стихи, рисунки и фотографии. М.: ООО «ТИД “Арис”», 2010.

31. Психология творчества: школа Я.А. Пономарева. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2006.

32. Теория и методология психологии: Постнеклассическая перспектива. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2007.

33. Ушаков Д.В. Языки психологии творчества: Яков Александрович Пономарев и его научная школа // Психология творчества: школа Я.А. Пономарева. М.: Изд-во “Институт психологи РАН”, 2006. С. 19–142.

34. Ушаков Д.В., Журавлев А.Л. Фундаментальная психология и практика: проблемы и тенденции взаимодействия // Психологический журнал. 2011. Т. 32. № 3. С. 5–16.

35. Юревич А.В. Методы интеграции психологического знания // Труды Ярославского методологического семинара. Т. 3. Метод психологии. Ярославль, 2005. С. 377–397.

36. Юревич А.В. Вместо введения: Состав и структура психологического знания // Психологическое знание: Современное состояние и перспективы развития. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2018. С. 9–34.

Научный метод | Введение в психологию

Ученые занимаются объяснением и пониманием того, как устроен мир вокруг них, и они могут сделать это, придумывая теории, которые генерируют гипотезы, которые можно проверить и опровергнуть. Теории, которые выдерживают испытания, сохраняются и уточняются, а те, которые не выдерживают испытания, отбрасываются или модифицируются. Таким образом, исследования позволяют ученым отделить факты от простого мнения. Наличие достоверной информации, полученной в результате исследований, помогает принимать мудрые решения как в государственной политике, так и в нашей личной жизни.В этом разделе вы увидите, как психологи используют научный метод для изучения и понимания поведения.

Научные исследования — важнейший инструмент для успешной навигации в нашем сложном мире. Без него мы были бы вынуждены полагаться исключительно на интуицию, авторитет других людей и слепую удачу. Хотя многие из нас уверены в своих способностях расшифровывать окружающий мир и взаимодействовать с ним, история полна примеров того, насколько сильно мы можем ошибаться, когда не осознаем необходимость доказательств в поддержку утверждений.В разное время в истории мы были уверены, что Солнце вращается вокруг плоской Земли, что континенты Земли не двигались и что психическое заболевание было вызвано одержимостью (рис. 1). Именно благодаря систематическим научным исследованиям мы избавляемся от наших предвзятых представлений и суеверий и обретаем объективное понимание себя и своего мира.

Рисунок 1 . Некоторые из наших предков по всему миру и на протяжении веков считали, что трепанация — практика проделывания отверстия в черепе, как показано здесь — позволяет злым духам покидать тело, тем самым излечивая психические заболевания и другие расстройства.(кредит: «Тайпроект» / Flickr)

Цель всех ученых — лучше понять мир вокруг них. Психологи сосредотачивают свое внимание на понимании поведения, а также когнитивных (умственных) и физиологических (телесных) процессов, лежащих в основе поведения. В отличие от других методов, которые люди используют для понимания поведения других, таких как интуиция и личный опыт, отличительной чертой научных исследований является наличие доказательств, подтверждающих утверждение. Научное знание эмпирическое: оно основано на объективных, материальных доказательствах, которые можно наблюдать снова и снова, независимо от того, кто наблюдает.

В то время как поведение можно наблюдать, разум — нет. Если кто-то плачет, мы можем видеть его поведение. Однако причину такого поведения определить труднее. Человек плачет из-за печали, боли или счастья? Иногда мы можем узнать причину чьего-либо поведения, просто задав вопрос, например: «Почему ты плачешь?» Однако бывают ситуации, когда человеку либо неудобно, либо он не желает честно отвечать на вопрос, либо не может ответить. Например, младенцы не смогут объяснить, почему они плачут.В таких обстоятельствах психолог должен творчески подходить к поиску способов лучше понять поведение. Этот модуль исследует, как генерируются научные знания и насколько они важны для принятия решений в нашей личной жизни и в общественной жизни.

Процесс научных исследований

Рисунок 2 . Научный метод — это процесс сбора данных и обработки информации. Он предоставляет четко определенные шаги для стандартизации того, как собираются научные знания с помощью логического и рационального метода решения проблем.

Научные знания развиваются с помощью процесса, известного как научный метод. По сути, идеи (в форме теорий и гипотез) проверяются в сравнении с реальным миром (в виде эмпирических наблюдений), и эти эмпирические наблюдения приводят к большему количеству идей, которые проверяются в реальном мире, и так далее.

Основные шаги научного метода:

• Наблюдать за природным явлением и задать вопрос о нем
• Выскажите гипотезу или возможное решение вопроса
• Проверить гипотезу
• Если гипотеза верна, найдите дополнительные доказательства или найдите контрдоказательства
• Если гипотеза неверна, создайте новую гипотезу или повторите попытку
• Делайте выводы и повторяйте — научный метод бесконечен, и ни один результат никогда не считается идеальным

Чтобы задать важный вопрос, который может улучшить наше понимание мира, исследователь должен сначала наблюдать природные явления.Проводя наблюдения, исследователь может определить полезный вопрос. Найдя вопрос, на который нужно ответить, исследователь может сделать прогноз (гипотезу) о том, каким, по его мнению, будет ответ. Этот прогноз обычно представляет собой утверждение о взаимосвязи между двумя или более переменными. Высказав гипотезу, исследователь затем разработает эксперимент, чтобы проверить свою гипотезу и оценить собранные данные. Эти данные будут либо поддерживать, либо опровергать гипотезу. Основываясь на выводах, сделанных на основе данных, исследователь затем найдет больше доказательств в поддержку гипотезы, найдет контрдоказательства, чтобы еще больше укрепить гипотезу, пересмотреть гипотезу и создать новый эксперимент или продолжить использовать собранную информацию для ответа. вопрос исследования.

Основные принципы научного метода

Две ключевые концепции научного подхода — это теория и гипотеза. Теория — это хорошо разработанный набор идей, предлагающих объяснение наблюдаемых явлений, которые можно использовать для прогнозирования будущих наблюдений. Гипотеза — это проверяемое предсказание, которое логически выводится из теории. Его часто формулируют как «если-то» (например, если я буду заниматься всю ночь, я получу проходную оценку за тест).Гипотеза чрезвычайно важна, потому что она ликвидирует разрыв между царством идей и реальным миром. По мере проверки конкретных гипотез теории модифицируются и уточняются, чтобы отразить и включить результаты этих тестов (рис. 2).

Рисунок 3 . Научный метод исследования включает в себя выдвижение гипотез, проведение исследований и создание или изменение теорий на основе результатов.

Другие ключевые компоненты следования научному методу включают проверяемость, предсказуемость, фальсифицируемость и справедливость. Проверяемость означает, что эксперимент должен быть воспроизведен другим исследователем. Чтобы добиться проверяемости, исследователи должны обязательно задокументировать свои методы и четко объяснить, как их эксперимент структурирован и почему он дает определенные результаты.

Предсказуемость в научной теории подразумевает, что теория должна позволять нам делать прогнозы относительно будущих событий. Точность этих прогнозов — мера силы теории.

Фальсифицируемость указывает, можно ли опровергнуть гипотезу.Чтобы гипотеза была опровергнута, должна быть логическая возможность провести наблюдение или провести физический эксперимент, который показал бы, что гипотеза не имеет поддержки. Даже если гипотеза не может быть доказана как ложная, это не обязательно означает, что она неверна. Будущее тестирование может опровергнуть эту гипотезу. Это не означает, что гипотеза имеет , которая должна быть доказана как ложная, просто ее можно проверить.

Чтобы определить, поддерживается или не поддерживается гипотеза, исследователи-психологи должны провести проверку гипотез с использованием статистики.Проверка гипотез — это тип статистики, который определяет вероятность того, что гипотеза верна или ложна. Если проверка гипотез показывает, что результаты были «статистически значимыми», это означает, что гипотеза была подтверждена и исследователи могут быть достаточно уверены в том, что их результат не был случайным. Если результаты не являются статистически значимыми, это означает, что гипотеза исследователей не была подтверждена.

Справедливость подразумевает, что все данные должны учитываться при оценке гипотезы.Исследователь не может выбирать, какие данные сохранить, а какие отбросить, или сосредоточиться на данных, которые поддерживают или не подтверждают определенную гипотезу. Все данные должны быть учтены, даже если они опровергают гипотезу.

Применение научного метода

Чтобы увидеть, как работает этот процесс, давайте рассмотрим конкретную теорию и гипотезу, которые могут быть выведены из этой теории. Как вы узнаете из следующего модуля, теория эмоций Джеймса-Ланге утверждает, что эмоциональное переживание зависит от физиологического возбуждения, связанного с эмоциональным состоянием.Если вы выйдете из дома и обнаружите на пороге очень агрессивную змею, ваше сердце начнет бешено колотиться, а желудок сжаться. Согласно теории Джеймса-Ланге, эти физиологические изменения могут вызвать у вас чувство страха. Гипотеза, которая может быть выведена из этой теории, может заключаться в том, что человек, не подозревающий о физиологическом возбуждении, которое вызывает вид змеи, не будет испытывать страха.

Помните, что хорошая научная гипотеза может быть опровергнута или может быть доказана как неверная.Вспомните из вводного модуля, что у Зигмунда Фрейда было много интересных идей для объяснения различного человеческого поведения (рис. 3). Однако основная критика теорий Фрейда состоит в том, что многие из его идей нельзя опровергнуть; например, невозможно представить себе эмпирические наблюдения, которые опровергли бы существование Ид, Эго и Супер-Эго — трех элементов личности, описанных в теориях Фрейда. Несмотря на это, теории Фрейда широко преподаются во вводных текстах по психологии из-за их исторического значения для психологии личности и психотерапии, и они остаются корнем всех современных форм терапии.

Рисунок 4 . Многие особенности (а) теорий Фрейда, такие как (б) его разделение разума на ид, эго и суперэго, вышли из моды в последние десятилетия, потому что их нельзя опровергнуть. В более широком плане его взгляды закладывают основу для большей части современного психологического мышления, такого как бессознательная природа большинства психологических процессов.

Напротив, теория Джеймса-Ланге действительно порождает опровергнутые гипотезы, такие как описанная выше.Некоторые люди, получившие серьезные травмы позвоночника, не могут почувствовать телесные изменения, которые часто сопровождают эмоциональные переживания. Следовательно, мы могли бы проверить гипотезу, определив, насколько эмоциональные переживания различаются между людьми, которые способны обнаруживать эти изменения в своем физиологическом возбуждении, и теми, кто этого не делает. Фактически, это исследование было проведено, и хотя эмоциональные переживания людей, лишенных осознания своего физиологического возбуждения, могут быть менее интенсивными, они все же испытывают эмоции (Chwalisz, Diener, & Gallagher, 1988).

Ссылка на обучение

Хотите принять участие в исследовании? Посетите веб-сайт этого психологического исследования в сети и щелкните ссылку, которая кажется вам интересной, чтобы принять участие в онлайн-исследовании.

Почему научный метод важен для психологии

Использование научного метода — одна из основных черт, которая отделяет современную психологию от более ранних философских исследований психики. По сравнению с химией, физикой и другими «естественными науками» психология долгое время считалась одной из «социальных наук» из-за субъективной природы вещей, которые она стремится изучать.Многие концепции, которые интересуют психологов, такие как аспекты человеческого разума, поведения и эмоций, являются субъективными и не могут быть измерены напрямую. Вместо этого психологи часто полагаются на поведенческие наблюдения и данные, полученные от самих себя, которые некоторые считают незаконными или лишенными методологической строгости. Таким образом, применение научного метода к психологии помогает стандартизировать подход к пониманию самых разных типов информации.

Научный метод позволяет воспроизводить и подтверждать психологические данные во многих случаях, при различных обстоятельствах и различными исследователями.Благодаря воспроизведению экспериментов новые поколения психологов могут уменьшить количество ошибок и расширить применимость теорий. Это также позволяет проверять и подтверждать теории, а не просто домыслы, которые невозможно проверить или опровергнуть. Все это позволяет психологам лучше понять, как работает человеческий разум.

научных статей, опубликованных в журналах, и статей по психологии, написанных в стиле Американской психологической ассоциации (т.е., в «стиле APA») построены вокруг научного метода. Эти документы включают Введение, которое знакомит с исходной информацией и излагает гипотезы; раздел «Методы», в котором описываются особенности проведения эксперимента для проверки гипотезы; раздел «Результаты», который включает статистические данные, проверяющие гипотезу и указывающие, была ли она поддержана или нет, а также «Обсуждение и заключение», в которых говорится о последствиях нахождения поддержки или отсутствия поддержки для гипотезы.Написание статей и статей, основанных на научном методе, позволяет будущим исследователям легко повторить исследование и попытаться воспроизвести результаты.

научных исследований в области психологии — методы исследования в психологии — 2-е канадское издание

1. Опишите общую модель научного исследования в области психологии и приведите конкретные примеры, соответствующие этой модели.
2. Объясните, кто проводит научные исследования в области психологии и почему они это делают.
3. Различают фундаментальные исследования и прикладные исследования.

На рис. 1.1 представлена ​​более конкретная модель научных исследований в области психологии. Исследователь (который чаще всего является небольшой группой исследователей) формулирует вопрос исследования, проводит исследование, призванное ответить на этот вопрос, анализирует полученные данные, делает выводы об ответе на вопрос и публикует результаты, чтобы они становятся частью исследовательской литературы. Поскольку исследовательская литература является одним из основных источников новых исследовательских вопросов, этот процесс можно рассматривать как цикл.Новое исследование приводит к новым вопросам, которые приводят к новым исследованиям и так далее. Рисунок 1.1 также показывает, что вопросы исследования могут возникать вне этого цикла либо из неформальных наблюдений, либо из практических проблем, которые необходимо решить. Но даже в этих случаях исследователь должен начать с проверки исследовательской литературы, чтобы увидеть, был ли уже дан ответ на вопрос, и уточнить его на основе того, что уже было обнаружено предыдущими исследованиями.

Рис. 1.1 Простая модель научных исследований в психологии

Эта модель прекрасно описывает исследование Меля и его коллег.На их вопрос — являются ли женщины разговорчивее мужчин — им подсказали как стереотипы людей, так и опубликованные заявления об относительной разговорчивости женщин и мужчин. Однако, когда они проверили исследовательскую литературу, они обнаружили, что этот вопрос не получил должного ответа в научных исследованиях. Затем они провели тщательное эмпирическое исследование, проанализировали результаты (обнаружив очень небольшую разницу между женщинами и мужчинами) и опубликовали свою работу, чтобы она стала частью исследовательской литературы.Однако публикация их статьи — это не конец истории, потому что их работа предлагает много новых вопросов (о надежности результата, о потенциальных культурных различиях и т. Д.), Которые, вероятно, будут рассмотрены ими и другими исследователями. вдохновлены их работой.

Читаете в печати? Отсканируйте этот QR-код, чтобы просмотреть видео на своем мобильном устройстве. Или перейдите на youtu.be/XToWVxS_9lA

В качестве другого примера рассмотрим, что по мере того, как в 1990-е годы сотовые телефоны стали более распространенными, люди начали задаваться вопросом, оказывает ли и в какой степени использование сотового телефона негативное влияние на вождение.Многие психологи решили подойти к этому вопросу с научной точки зрения (Collet, Guillot, & Petit, 2010). Из ранее опубликованных исследований было ясно, что выполнение простой вербальной задачи ухудшает выполнение перцептивной или моторной задачи, выполняемой в то же время, но никто не изучал влияние использования мобильного телефона на вождение. В тщательно контролируемых условиях эти исследователи сравнили ходовые качества людей при использовании мобильного телефона с их поведением без использования мобильного телефона как в лаборатории, так и в дороге.Они обнаружили, что способность людей обнаруживать дорожные опасности, время реакции и контроль над транспортным средством были нарушены использованием сотового телефона. Каждое новое исследование публиковалось и становилось частью растущей исследовательской литературы по этой теме.

Научные исследования в области психологии обычно проводятся людьми с докторскими степенями (обычно доктора философии [PhD]) и магистрами психологии и смежных областях, часто при поддержке научных сотрудников со степенью бакалавра или другой соответствующей подготовки.Некоторые из них работают в государственных учреждениях (например, Комиссия по психическому здоровью Канады), национальных ассоциациях (например, Канадская психологическая ассоциация), некоммерческих организациях (например, Канадская ассоциация психического здоровья) или в частном секторе (например, в разработка продукта). Однако большинство из них — преподаватели колледжей и университетов, которые часто сотрудничают со своими аспирантами и студентами. Хотя некоторые исследователи прошли обучение и имеют лицензию в качестве клиницистов — особенно те, кто проводит исследования в области клинической психологии, — большинство из них этого не делают.Вместо этого у них есть опыт в одной или нескольких других областях психологии: поведенческой нейробиологии, когнитивной психологии, психологии развития, психологии личности, социальной психологии и так далее. Исследователи с докторской степенью могут быть наняты для проведения исследований на полную ставку или, как многие преподаватели колледжей и университетов, для проведения исследований в дополнение к обучению и другим видам обслуживания своего учреждения и общества.

Конечно, люди также проводят исследования в области психологии, потому что им нравятся интеллектуальные и технические проблемы, связанные с ними, и им нравится вносить свой вклад в научные знания о человеческом поведении.Вы можете обнаружить, что вам тоже нравится этот процесс. В таком случае ваш колледж или университет могут предложить возможности для участия в текущих исследованиях в качестве научного сотрудника или участника. Конечно, вы можете обнаружить, что вам не нравится процесс проведения научных исследований в области психологии. Но, по крайней мере, у вас будет лучшее понимание того, откуда берутся научные знания в психологии, понимание их сильных и слабых сторон, а также понимание того, как их можно применить для решения практических проблем в психологии и повседневной жизни.

Интересный и простой способ следить за текущими научными исследованиями в психологии — это читать любой из множества отличных блогов, посвященных обобщению и комментированию новых открытий.

Среди них следующие:

Вы также можете просматривать исследовательские блоги, выбирать психологию в качестве темы и читать записи из самых разных блогов.

Людей всегда интересовал мир природы, в том числе они сами и их поведение (на самом деле, вероятно, именно поэтому вы в первую очередь изучаете психологию).Наука выросла из этого естественного любопытства и стала лучшим способом получить подробные и точные знания. Имейте в виду, что большинство явлений и теорий, которыми наполняются учебники психологии, являются продуктами научных исследований. Например, в типичном вводном учебнике психологии можно узнать об определенных корковых областях, связанных с языком и восприятием, принципах классической и оперантной обусловленности, предубеждениях в рассуждениях и суждениях, а также об удивительной склонности людей подчиняться тем, кто наделен властью.И научные исследования продолжаются, потому что то, что мы знаем сейчас, — это лишь малая часть того, что мы можем знать .

Научные исследования часто классифицируются как базовые или прикладные. Фундаментальные исследования в психологии проводятся в первую очередь для достижения более детального и точного понимания человеческого поведения, без необходимости попытки решения какой-либо конкретной практической проблемы. К этой категории относятся исследования Меля и его коллег. Прикладные исследования проводятся в первую очередь для решения какой-то практической задачи.Например, исследование влияния использования сотового телефона на вождение автомобиля было вызвано соображениями безопасности и привело к принятию законов, ограничивающих эту практику. Хотя различать фундаментальные и прикладные исследования удобно, но не всегда ясно. Например, фундаментальные исследования половых различий в разговорчивости могут в конечном итоге повлиять на практику супружеской терапии, а прикладные исследования влияния использования мобильного телефона на вождение автомобиля могут дать новое понимание основных процессов восприятия, внимания и действий.

• Психологические исследования можно описать простой циклической моделью. Вопрос исследования, основанный на исследовательской литературе, приводит к эмпирическому исследованию, результаты которого публикуются и становятся частью исследовательской литературы.
• Научные исследования в области психологии проводятся в основном людьми с докторскими степенями в психологии и смежных областях, большинство из которых являются преподавателями колледжей и университетов. Они делают это по профессиональным и личным причинам, а также для того, чтобы внести свой вклад в научные знания о человеческом поведении.
• Фундаментальные исследования проводятся для изучения человеческого поведения как такового, а прикладные исследования проводятся для решения некоторых практических задач. Оба ценны, и разница между ними не всегда очевидна.

1. Практика: Найдите описание эмпирического исследования в профессиональном журнале или в одном из блогов по научной психологии. Затем напишите краткое описание исследования в рамках представленной здесь циклической модели. Достаточно одного или двух предложений для каждой части цикла.
2. Практика: основываясь на вашем собственном опыте или на том, что вы уже узнали о психологии, перечислите три основных исследовательских вопроса и три прикладных исследовательских вопроса, которые вас интересуют.
3. Посмотрите следующий видеоролик TED Ed, в котором Дэвид Х. Шварц представляет введение в два типа эмпирических исследований, а также некоторые методы, которые ученые используют для повышения надежности своих результатов:

Читаете в печати? Отсканируйте этот QR-код, чтобы просмотреть видео на своем мобильном устройстве.Или перейдите на https://youtu.be/GUpd2HJHUt8

Авторство видео

1.1 Психология как наука — Введение в психологию

Цели обучения

1. Объясните, почему использование нашей интуиции о повседневном поведении недостаточно для полного понимания причин поведения.
2. Опишите разницу между ценностями и фактами и объясните, как научный метод используется для различия между ними.

Несмотря на различия в своих интересах, областях исследований и подходах, всех психологов объединяет одно: они полагаются на научные методы. Психологи-исследователи используют научные методы для создания новых знаний о причинах поведения, тогда как психологов-практиков , таких как клинические, консультационные, производственно-организационные и школьные психологи, используют существующие исследования для улучшения повседневной жизни других. Психология важна как для исследователей, так и для практиков.

В известном смысле все люди — ученые. Все мы заинтересованы в том, чтобы задавать вопросы о нашем мире и отвечать на них.Мы хотим знать, почему что-то происходит, когда и если оно может повториться, и как их воспроизвести или изменить. Такое знание позволяет нам предсказывать собственное поведение и поведение других. Мы можем даже собрать данных (т.е. любую информацию, собранную посредством формального наблюдения или измерения ), чтобы помочь нам в этом начинании. Утверждалось, что люди являются «обычными учеными», которые проводят исследовательские проекты, чтобы ответить на вопросы о поведении (Nisbett & Ross, 1980).Когда мы плохо выполняем важный тест, мы пытаемся понять, что стало причиной нашей неспособности запомнить или понять материал и что может помочь нам добиться большего успеха в следующий раз. Когда наши хорошие друзья Мониша и Чарли расстаются, несмотря на то, что у них, казалось, были отношения на небесах, мы пытаемся определить, что произошло. Когда мы размышляем о росте террористических актов по всему миру, мы пытаемся исследовать причины этой проблемы, глядя на самих террористов, ситуацию вокруг них и реакцию других на них.

Проблема интуиции

Результаты этих «повседневных» исследовательских проектов могут научить нас многим принципам человеческого поведения. На собственном опыте мы узнаем, что если мы сообщим кому-то плохие новости, он или она могут обвинить нас, даже если новости не были нашей виной. Мы узнаем, что люди могут впадать в депрессию после того, как не справятся с важной задачей. Мы видим, что агрессивное поведение часто встречается в нашем обществе, и разрабатываем теории, объясняющие, почему это так. Эти идеи являются частью повседневной общественной жизни.Фактически, многие исследования в области психологии включают научное изучение повседневного поведения (Heider, 1958; Kelley, 1967).

Однако проблема с тем, как люди собирают и интерпретируют данные в своей повседневной жизни, заключается в том, что они не всегда особенно тщательны. Часто, когда одно объяснение события кажется «правильным», мы принимаем это объяснение как истину, даже если другие объяснения возможны и потенциально более точны. Например, очевидцы насильственных преступлений часто очень уверены в том, что они опознают виновных в этих преступлениях.Но исследования показывают, что очевидцы не менее уверены в своих идентификациях, когда они неверны, чем когда они верны (Cutler & Wells, 2009; Wells & Hasel, 2008). Люди также могут прийти к убеждению в существовании экстрасенсорного восприятия (ESP) или предсказательной ценности астрологии, когда нет доказательств того и другого (Гилович, 1993). Кроме того, психологи также обнаружили, что существует множество когнитивных и мотивационных предубеждений, которые часто влияют на наше восприятие и приводят к ошибочным выводам (Fiske & Taylor, 2007; Hsee & Hastie, 2006).Таким образом, принятие объяснений событий без их тщательного тестирования может привести нас к мысли, что мы знаем причины вещей, хотя на самом деле их не знаем.

Направление исследования: бессознательные предпочтения букв нашего собственного имени

Исследование, опубликованное в журнале Journal of Consumer Research (Brendl, Chattopadhyay, Pelham, & Carvallo, 2005), демонстрирует, насколько люди могут не осознавать причины своего поведения. Исследование показало, что, по крайней мере, при определенных условиях (и хотя они этого не знают), люди часто предпочитают торговые марки, содержащие буквы их собственного имени, названиям, которые не содержат букв их собственного имени.

Участники исследования были набраны парами, и им сказали, что это исследование вкусовых качеств разных сортов чая. Для каждой пары участников экспериментатор создал два чая и назвал их, добавив основу слова «оки» к первым трем буквам имени каждого участника. Например, для Джонатана и Элизабет названия чая были бы Джоноки и Элиоки.

Затем участникам показали 20 пакетов чая, которые предположительно тестировались.Восемнадцать пакетов были промаркированы вымышленными японскими именами (например, «Матаку» или «Сомута»), а два были помечены торговыми марками, составленными из имен участников. Экспериментатор объяснил, что каждый участник попробует только два чая, и ему будет разрешено выбрать один из этих двух пакетов и забрать его домой.

Одного из двух участников попросили нарисовать полоски бумаги, чтобы выбрать две марки, которые будут продегустированы на этой сессии. Однако рисунок был скомпонован таким образом, что для дегустации всегда выбирались две марки, содержащие названия участников.Затем, пока заваривался чай, участники выполнили задание, призванное повысить их потребность в самооценке, и ожидалось, что это повысит их желание выбрать бренд, имеющий буквы их собственного имени. В частности, все участники написали о том, что они хотели бы изменить.

После того, как чаи были готовы, участники попробовали их, а затем решили взять с собой пачку одного из чаев. После того, как они сделали свой выбор, участников спросили, почему они выбрали именно тот чай, который они выбрали, а затем им объяснили истинную цель исследования.

Результаты этого исследования показали, что участники выбирали чай, который содержал первые три буквы своего имени, значительно чаще (64% случаев), чем они выбирали чай, который содержал первые три буквы имени их партнера (всего 36 % времени). Более того, решения принимались бессознательно; участники не знали, почему они выбрали именно тот чай. Когда их спросили, более 90% участников думали, что они сделали выбор на основе вкуса, тогда как только 5% из них упомянули настоящую причину — что название бренда содержит буквы их имени.

Как только мы узнаем об исходе данного события (например, когда мы читаем о результатах исследовательского проекта), мы часто думаем, что смогли бы предсказать результат заранее. Например, если половине учеников сообщают, что исследования, касающиеся притяжения между людьми, продемонстрировали, что «противоположности притягиваются», а другой половине сообщают, что исследования продемонстрировали, что «птицы перья стекаются вместе», большинство учеников это сделают. сообщают, что верят, что результат, о котором они только что прочитали, является правдой, и что они могли бы предсказать результат до того, как прочитали об этом.Конечно, оба этих противоречивых результата не могут быть правдой. (На самом деле, психологические исследования показывают, что «птицы как перья собираются вместе».) Проблема в том, что простое чтение описания результатов исследования заставляет нас задуматься о многих известных нам случаях, которые подтверждают эти выводы, и, следовательно, заставляет их казаться правдоподобными. Тенденция думать, что мы могли предсказать то, что уже произошло, что мы, вероятно, не смогли бы предсказать , называется смещением ретроспективного взгляда , или склонностью думать, что мы могли предсказать то, что уже произошло, что мы, вероятно, не смогли бы предсказать.

Почему психологи полагаются на эмпирические методы

Все ученые, будь то физики, химики, биологи, социологи или психологи, используют эмпирических методов для изучения тем, которые их интересуют. Эмпирические методы включают процессы сбора и систематизации данных и составления выводов об этих данных. Эмпирические методы, используемые учеными, разрабатывались на протяжении многих лет и обеспечивают основу для сбора, анализа и интерпретации данных в рамках общей структуры, в которой можно обмениваться информацией.Мы можем обозначить научный метод как набор допущений, правил и процедур, которые ученые используют для проведения эмпирических исследований .

Рисунок 1.2

Психологи используют различные методы для измерения и понимания человеческого поведения.

Хотя научные исследования — важный метод изучения человеческого поведения, не на все вопросы можно ответить с помощью научных подходов. Утверждения, которые нельзя объективно измерить или объективно определить как истинные или ложные, не входят в сферу научных исследований.Поэтому ученые проводят различие между ценностями и фактами. Значения — это личные утверждения, такие как «В этой стране нельзя разрешать аборты», «Я попаду на небеса, когда умру» или «Важно изучать психологию». Факты — это объективные утверждения, достоверность которых определена путем эмпирического исследования. Примеры: «В 2009 году в Соединенных Штатах было совершено более 21 000 убийств» или «Исследования показывают, что у людей, подвергающихся высокому стрессу в течение длительного периода времени, возникает больше проблем со здоровьем, чем у тех, кто этого не делает.”

Поскольку ценности нельзя считать ни истинными, ни ложными, наука не может их ни доказать, ни опровергнуть. Тем не менее, как показано в Таблице 1.1 «Примеры ценностей и фактов в научных исследованиях», исследования иногда могут предоставить факты, которые могут помочь людям развить свои ценности. Например, наука может объективно измерить влияние нежеланных детей на общество или психологическую травму, которую получают женщины, сделавшие аборт. Влияние смертной казни на уровень преступности в Соединенных Штатах также можно определить.Эта фактическая информация может и должна быть доступна, чтобы помочь людям сформулировать свои взгляды на аборт и смертную казнь, а также дать правительствам возможность сформулировать соответствующую политику. Ценности также часто играют роль при определении того, какое исследование целесообразно или важно провести. Например, правительство США недавно поддержало и предоставило финансирование исследований по ВИЧ, СПИДу и терроризму, отказавшись при этом от финансирования исследований с использованием стволовых клеток человека.

Таблица 1.1 Примеры ценностей и фактов в научных исследованиях

Личная ценность	Научный факт
Социальные выплаты не состоящим в браке родителям должны быть сокращены.	В 2010 году правительство США выплатило более 21 миллиарда долларов по страхованию от безработицы.
Пистолеты должны быть запрещены.	В 2009 году в США от огнестрельного оружия погибло более 30 000 человек.
Синий — мой любимый цвет.	Более 35% студентов указывают, что синий — их любимый цвет.
Важно бросить курить.	Курение увеличивает заболеваемость раком и сердечными заболеваниями.

Стангор, К. (2011). Методы исследования поведенческих наук (4-е изд.). Маунтин-Вью, Калифорния: Cengage.

Хотя ученые используют исследования для установления фактов, различие между ценностями и фактами не всегда четко выражено.Иногда утверждения, которые ученые позже считают фактическими, на основании дальнейших исследований оказываются частично или даже полностью неверными. Хотя научные процедуры не обязательно гарантируют, что ответы на вопросы будут объективными и беспристрастными, наука по-прежнему остается лучшим методом для получения объективных выводов об окружающем мире. Когда старые факты отбрасываются, они заменяются новыми фактами, основанными на более новых и более точных данных. Хотя наука несовершенна, требования эмпиризма и объективности приводят к гораздо большим шансам на получение точного понимания человеческого поведения, чем это доступно с помощью других подходов.

Уровни объяснения в психологии

Изучение психологии охватывает множество различных тем на разных уровнях объяснения , которые являются перспективами, которые используются для понимания поведения . Более низкие уровни объяснения более тесно связаны с биологическими воздействиями, такими как гены, нейроны, нейротрансмиттеры и гормоны, тогда как средние уровни объяснения относятся к способностям и характеристикам отдельных людей, а самые высокие уровни объяснения относятся к социальным группам. организации и культуры (Cacioppo, Berntson, Sheridan, & McClintock, 2000).

Одна и та же тема может быть изучена в рамках психологии на разных уровнях объяснения, как показано на Рисунке 1.3 «Уровни объяснения». Например, психологическое расстройство, известное как депрессия , затрагивает миллионы людей во всем мире и, как известно, вызвано биологическими, социальными и культурными факторами. Изучение депрессии и помощь в ее облегчении может быть достигнуто на низком уровне объяснения, исследуя, как химические вещества в мозге влияют на переживание депрессии.Такой подход позволил психологам разработать и прописать лекарства, такие как прозак, которые могут уменьшить депрессию у многих людей (Williams, Simpson, Simpson, & Nahas, 2009). На средних уровнях объяснения психологическая терапия направлена ​​на то, чтобы помочь людям справиться с негативным жизненным опытом, который может вызвать депрессию. А на самом высоком уровне психологи изучают различия в распространенности депрессии между мужчинами и женщинами и между культурами. Возникновение психических расстройств, включая депрессию, значительно выше у женщин, чем у мужчин, и также выше в западных культурах, таких как США, Канада и Европа, чем в восточных культурах, таких как Индия, Китай. и Японии (Chen, Wang, Poland, & Lin, 2009; Seedat et al., 2009). Эти половые и культурные различия позволяют понять факторы, вызывающие депрессию. Изучение депрессии в психологии помогает нам напомнить, что ни один уровень объяснения не может объяснить все. Все уровни объяснения, от биологического до личного и культурного, необходимы для лучшего понимания человеческого поведения.

Рисунок 1.3 Уровни объяснения

Проблемы изучения психологии

Понимать и пытаться уменьшить стоимость психологических расстройств, таких как депрессия, непросто, потому что психологический опыт чрезвычайно сложен.Психологи задают такие же сложные вопросы, как и врачи, биологи, химики, физики и другие ученые, если не больше (Wilson, 1998).

Основная цель психологии — предсказывать поведение, понимая его причины. Делать прогнозы сложно отчасти потому, что люди различаются и по-разному реагируют в разных ситуациях. Индивидуальные различия — это различия между людьми по физическим или психологическим параметрам. Например, хотя многие люди иногда в жизни испытывают хотя бы некоторые симптомы депрессии, этот опыт сильно различается у разных людей.Некоторые люди переживают серьезные негативные события, такие как тяжелые физические травмы или потеря близких, не испытывая особой депрессии, тогда как другие люди испытывают тяжелую депрессию без видимой причины. Другие важные индивидуальные различия, которые мы обсудим в следующих главах, включают различия в экстраверсии, интеллекте, самооценке, тревоге, агрессии и подчинении.

Из-за множества переменных индивидуальных различий, которые влияют на поведение, мы не всегда можем предсказать, кто станет агрессивным или кто будет лучше всех учиться в аспирантуре или на работе.Прогнозы, сделанные психологами (и большинством других ученых), являются только вероятностными. Например, мы можем сказать, что люди, получившие более высокие баллы в тесте на интеллект, в среднем будут добиваться большего успеха, чем люди, получившие более низкие баллы в том же тесте, но мы не можем делать очень точные прогнозы относительно того, как именно будет выполнять какой-либо один человек.

Другая причина, по которой поведение трудно предсказать, состоит в том, что почти все поведение определяется многократно, или порождается множеством факторов. И эти факторы встречаются на разных уровнях объяснения.Мы видели, например, что депрессия вызывается генетическими факторами более низкого уровня, личностными факторами среднего уровня и социальными и культурными факторами более высокого уровня. Вы всегда должны скептически относиться к людям, которые пытаются объяснить важные человеческие поступки, такие как насилие, жестокое обращение с детьми, бедность, беспокойство или депрессия, с точки зрения одной причины.

Более того, эти множественные причины не независимы друг от друга; они связаны таким образом, что когда присутствует одна причина, как правило, присутствуют и другие причины.Это перекрытие затрудняет точное определение причины или причин срабатывания. Например, некоторые люди могут находиться в депрессии из-за биологического дисбаланса нейромедиаторов в их мозгу. Возникающая в результате депрессия может привести к тому, что они будут действовать более негативно по отношению к другим людям вокруг них, что затем приведет к тому, что эти люди будут реагировать на них более негативно, что затем усилит их депрессию. В результате биологические детерминанты депрессии переплетаются с социальными реакциями других людей, что затрудняет выявление последствий каждой причины.

Еще одна трудность в изучении психологии состоит в том, что человеческое поведение в значительной степени вызвано факторами, которые находятся за пределами нашего сознательного понимания, что делает невозможным для нас, как людей, по-настоящему их понять. Роль бессознательных процессов подчеркивалась в теории австрийского невролога Зигмунда Фрейда (1856–1939), который утверждал, что многие психологические расстройства были вызваны воспоминаниями, которые мы подавили и, таким образом, остаются за пределами нашего сознания. Бессознательные процессы станут важной частью нашего изучения психологии, и мы увидим, что текущие исследования подтвердили многие идеи Фрейда о важности бессознательного в управлении поведением.

Основные выводы

• Психология — это научное исследование разума и поведения.
• Хотя легко думать, что повседневные ситуации имеют здравый смысл, научные исследования показали, что люди не всегда так хорошо предсказывают результаты, как они думают.
• Предвзятость в ретроспективе заставляет нас думать, что мы могли предсказать события, которые на самом деле не могли предсказать.
• Люди часто не осознают причины своего поведения.
• Психологи используют научный метод для сбора, анализа и интерпретации доказательств.
• Использование научного метода позволяет ученому объективно собирать эмпирические данные, что способствует накоплению научных знаний.
• Психологические явления сложны, и делать прогнозы о них сложно из-за индивидуальных различий и из-за того, что они многократно определяются на разных уровнях объяснения.

Упражнения и критическое мышление

1. Можете ли вы вспомнить время, когда вы использовали свою интуицию для анализа результата, а позже удивились, обнаружив, что ваше объяснение было совершенно неверным? Помог ли этот сюрприз вам понять, как интуиция может иногда сбивать нас с пути?
2. Опишите научный метод таким образом, чтобы его мог понять тот, кто ничего не знает о науке.
3. Рассмотрите поведение, которое вы считаете важным, и подумайте о его возможных причинах на разных уровнях объяснения. Как вы думаете, как психологи будут изучать такое поведение?

Список литературы

Брендл, К. М., Чаттопадхай, А., Пелхам, Б. В., и Карвалло, М. (2005). Буквенное обозначение имени: валентность передается, когда проявляются особые потребности продукта. Журнал потребительских исследований, 32 (3), 405–415.

Cacioppo, J. T., Berntson, G.Г., Шеридан, Дж. Ф. и Макклинток, М. К. (2000). Многоуровневый интегративный анализ человеческого поведения: социальная нейробиология и дополняющий характер социальных и биологических подходов. Психологический бюллетень, 126 (6), 829–843.

Chen, P.-Y., Wang, S.-C., Poland, R.E., & Lin, K.-M. (2009). Биологические различия в депрессии и тревоге между Востоком и Западом. CNS Neuroscience & Therapeutics, 15 (3), 283–294.

Катлер, Б. Л., и Уэллс, Г.Л. (2009). Заключение эксперта об опознании очевидца. В J. L. Skeem, S. O. Lilienfeld, & K. S. Douglas (Eds.), Психологическая наука в зале суда: консенсус и противоречие (стр. 100–123). Нью-Йорк, Нью-Йорк: Guilford Press.

Фиск, С. Т., и Тейлор, С. Е. (2007). Социальное познание: от мозга к культуре . Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Макгроу-Хилл.

Гилович Т. (1993). Как мы узнаем, что не так: способность человеческого разума ошибаться в повседневной жизни .Нью-Йорк, Нью-Йорк: Свободная пресса.

Хайдер, Ф. (1958). Психология межличностных отношений . Хиллсдейл, Нью-Джерси: Эрлбаум.

Хзее, К. К., & Хасти, Р. (2006). Решение и опыт: почему мы не выбираем то, что делает нас счастливыми? Тенденции в когнитивных науках, 10 (1), 31–37.

Келли, Х. Х. (1967). Теория атрибуции в социальной психологии. В Д. Левине (ред.), Симпозиум Небраски по мотивации (Том 15, стр. 192–240). Линкольн: Университет Небраски Press.

Нисбетт Р. Э. и Росс Л. (1980). Человеческий вывод: стратегии и недостатки социального суждения . Энглвуд Клиффс, Нью-Джерси: Prentice Hall.

Сидат, С., Скотт, К. М., Ангермейер, М. К., Берглунд, П., Бромет, Э. Дж., Бруга, Т. С.,… Кесслер, Р. К. (2009). Межнациональные ассоциации между полом и психическими расстройствами во Всемирных исследованиях психического здоровья Всемирной организации здравоохранения. Архив общей психиатрии, 66 (7), 785–795.

Уэллс, Г.Л. и Хазель Л. Е. (2008). Опознание очевидцев: общеизвестные и обобщающие вопросы. В Е. Боргида и С. Т. Фиске (ред.), За пределами здравого смысла: Психологическая наука в зале суда (стр. 159–176). Молден, Нью-Джерси: Блэквелл.

Уильямс, Н., Симпсон, А. Н., Симпсон, К., и Нахас, З. (2009). Частота рецидивов при длительной терапии антидепрессантами: метаанализ. Психофармакология человека: клиническая и экспериментальная, 24 (5), 401–408.

Уилсон, Э.О. (1998). Последовательность: единство знаний . Нью-Йорк, Нью-Йорк: Винтажные книги

Психология

Многие люди считают, что женщины склонны говорить больше, чем мужчины, а некоторые даже предполагают, что это различие имеет биологическую основу. По одной из широко цитируемых оценок, женщины говорят в среднем 20 000 слов в день, а мужчины — только 7 000. Это утверждение кажется правдоподобным, но является ли оно правдой ? Группа психологов во главе с Матиасом Мелем решила выяснить это.Они проверили, пытался ли кто-нибудь на самом деле подсчитать ежедневное количество слов, произносимых мужчинами и женщинами. Ни у кого не было. Итак, эти исследователи провели исследование, в котором студентки колледжа (всего 369 человек) носили диктофоны, пока они занимались своей жизнью. Результат? Женщины говорили в среднем 16 215 слов в день, а мужчины — 15 669 — чрезвычайно небольшая разница, которую можно легко объяснить случайностью. В статье в журнале Science эти исследователи резюмировали свои выводы следующим образом: «Таким образом, на основе имеющихся эмпирических данных мы делаем вывод, что широко распространенный и получивший широкую огласку стереотип о женской разговорчивости необоснован» (Mehl, Vazire, Рамирес-Эспарса, Слатчер и Пеннебейкер, 2007, стр.82).

Психологию обычно определяют как научное исследование человеческого поведения и психических процессов, и этот пример иллюстрирует особенности, которые делают ее научной. В этой главе мы внимательно рассмотрим эти особенности, представим модель научных исследований в области психологии и ответим на несколько основных вопросов, которые часто возникают у студентов. Кто проводит научные исследования в области психологии? Почему? Говорит ли научная психология что-нибудь, чего не знает здравый смысл? Почему я должен изучать научный подход, особенно если я хочу быть клиническим психологом, а не исследователем? Между прочим, это очень хорошие вопросы, и ответ на них сейчас обеспечит прочную основу для изучения остального материала этой книги.

1.1 Понимание науки

Цели обучения

1. Определите науку.
2. Опишите три фундаментальных особенности науки.
3. Объясните, почему психология — это наука.
4. Дайте определение псевдонауке и приведите несколько примеров.

Что такое наука?

Некоторые люди удивляются, узнав, что психология — это наука, общий способ понимания мира природы, основанный на систематическом эмпиризме, эмпирических вопросах и общедоступных знаниях.. Они в целом согласны с тем, что астрономия, биология и химия — это науки, но задаются вопросом, что общего у психологии с этими другими областями. Однако прежде чем ответить на этот вопрос, стоит задуматься о том, что общего между астрономией, биологией и химией . Это явно не их предмет. Астрономы изучают небесные тела, биологи изучают живые организмы, а химики изучают материю и ее свойства. Это также не оборудование и не техники, которые они используют.Мало кто из биологов знает, что делать, например, с радиотелескопом, а немногие химики знают, как отслеживать популяцию лосей в дикой природе. По этим и другим причинам философы и ученые, которые глубоко задумались над этим вопросом, пришли к выводу, что все науки объединяет общий подход к пониманию мира природы. Психология — это наука, потому что она использует тот же общий подход к пониманию одного аспекта природного мира: человеческого поведения.

Особенности науки

Общенаучный подход имеет три фундаментальных особенности (Станович, 2010).Первый — это систематический эмпиризм. Изучение мира посредством тщательного наблюдения. Эмпиризм относится к обучению, основанному на наблюдении, и ученые изучают мир природы систематически, тщательно планируя, производя, записывая и анализируя наблюдения за ним. Как мы увидим, логические рассуждения и даже творчество также играют важную роль в науке, но ученые уникальны тем, что они настаивают на проверке своих представлений о том, как устроен мир, в сравнении с их систематическими наблюдениями.Обратите внимание, например, на то, что Мел и его коллеги не доверяли стереотипам других людей или даже своим собственным неформальным наблюдениям. Вместо этого они систематически записывали, подсчитывали и сравнивали количество слов, произнесенных большой выборкой мужчин и женщин. Более того, когда их систематические наблюдения оказывались в противоречии со стереотипами людей, они доверяли своим систематическим наблюдениям.

Вторая особенность научного подхода — которая прямо следует из первого — состоит в том, что он занимается эмпирическими вопросами, вопросом о том, каков мир на самом деле, на который можно ответить, проводя систематические наблюдения.. Это вопросы о том, каков мир на самом деле, и поэтому на них можно ответить, систематически наблюдая за ним. Таким образом, вопрос о том, говорят ли женщины больше мужчин, является эмпирическим. Либо женщины действительно говорят больше мужчин, либо нет, и это можно определить, систематически наблюдая, сколько на самом деле говорят женщины и мужчины. Есть много интересных и важных вопросов, которые не поддаются эмпирической проверке и на которые наука не может ответить. Среди них есть вопросы о ценностях — хорошие или плохие вещи, справедливые или несправедливые, красивые или уродливые, и каким должен быть мир, , .Таким образом, хотя вопрос о том, является ли стереотип точным или неточным, является эмпирически проверяемым, на который наука может ответить, вопрос о том, неправильно ли придерживаться неправильных стереотипов, не является. Точно так же вопрос о том, имеет ли преступное поведение генетический компонент, является эмпирическим вопросом, а вопрос о том, что следует делать с людьми, совершающими преступления, — нет. Исследователям в области психологии особенно важно помнить об этом различии.

Третья особенность науки заключается в том, что она создает общедоступные подробные описания исследований, которые доступны другим исследователям и широкой публике, обычно через публикации в профессиональных журналах.. Задав свои эмпирические вопросы, проведя систематические наблюдения и сделав выводы, ученые публикуют свои работы. Обычно это означает написание статьи для публикации в профессиональном журнале, в которой они помещают свой исследовательский вопрос в контекст предыдущего исследования, подробно описывают методы, которые они использовали для ответа на свой вопрос, и четко представляют свои результаты и выводы. Публикация является важной характеристикой науки по двум причинам. Во-первых, наука — это социальный процесс — крупномасштабное сотрудничество многих исследователей, распределенных как во времени, так и в пространстве.Наши текущие научные знания по большинству тем основаны на множестве различных исследований, проведенных множеством разных исследователей, которые на протяжении многих лет делились своей работой друг с другом. Во-вторых, публикации позволяют науке самокорректироваться. Отдельные ученые понимают, что, несмотря на все усилия, их методы могут быть ошибочными, а их выводы — неверными. Публикация позволяет другим членам научного сообщества обнаруживать и исправлять эти ошибки, так что со временем научные знания все больше отражают то, каков мир на самом деле.

Наука против лженауки

Псевдонаука Набор убеждений или действий, которые считаются научными, но которым не хватает одной или нескольких из трех характеристик науки. относится к деятельности и убеждениям, которые их сторонники заявляют как научные — и на первый взгляд может показаться, что — научными, — но таковыми не являются. Рассмотрим теорию биоритмов (не путать с циклами сна или другими биологическими циклами, имеющими научную основу).Идея состоит в том, что физические, интеллектуальные и эмоциональные способности людей цикличны, начинаются с момента их рождения и продолжаются до самой смерти. Физический цикл длится 23 дня, интеллектуальный цикл — 33 дня, а эмоциональный цикл — 28 дней. Так, например, если у вас есть возможность запланировать экзамен, вы захотите запланировать его на время, когда ваш интеллектуальный цикл будет на пике. Теория биоритмов существует уже более 100 лет, и вы можете найти множество популярных книг и веб-сайтов о биоритмах, часто содержащих впечатляющие и научно звучащие термины, такие как синусоидальная волна и биоэлектричество .Однако проблема с биоритмами состоит в том, что нет веских оснований полагать, что они существуют (Hines, 1998).

Набор убеждений или действий можно назвать псевдонаучным, если (а) его приверженцы заявляют или подразумевают, что он является научным, но (б) ему не хватает одной или нескольких из трех характеристик науки. Ему может не хватать систематического эмпиризма. Либо нет соответствующих научных исследований, либо, как в случае с биоритмами, есть соответствующие научные исследования, но они игнорируются. Также может не хватать публичной информации.Люди, пропагандирующие убеждения или действия, могут утверждать, что проводили научное исследование, но никогда не публикуют его таким образом, чтобы это позволяло другим оценить его.

Набор убеждений и действий также может быть псевдонаучным, поскольку он не решает эмпирических вопросов. Этой идеей особенно интересовался философ Карл Поппер (Popper, 2002). Он более конкретно утверждал, что любое научное утверждение должно быть выражено таким образом, чтобы были наблюдения, которые — если бы они были сделаны — считались бы доказательством против этого утверждения.Другими словами, научные утверждения должны поддаваться фальсификации — важное свойство научных заявлений. Утверждение можно опровергнуть, если есть наблюдение, которое — если бы оно было сделано — засчитывалось бы как доказательство против этого утверждения. Утверждение о том, что женщины говорят больше, чем мужчины, является опровергнутым, поскольку систематические наблюдения могут выявить либо то, что они действительно говорят больше, чем мужчины, либо то, что они не. В качестве примера необоснованного утверждения рассмотрим, что многие люди, изучающие экстрасенсорное восприятие (ESP) и другие экстрасенсорные способности, утверждают, что такие способности могут исчезнуть, если за ними слишком внимательно наблюдать.Это делает так, что никакое возможное наблюдение не будет считаться доказательством против ESP. Если бы тщательный тест самопровозглашенной экстрасенсы показал, что она предсказывала будущее на более чем случайном уровне, это соответствовало бы утверждению о том, что она обладала экстрасенсорными способностями. Но если ей не удалось предсказать будущее на более чем случайном уровне, это также согласуется с утверждением, потому что ее способности якобы могут исчезнуть, если за ними слишком внимательно наблюдать.

Почему мы должны заниматься лженаукой? Причин как минимум три.Один из них заключается в том, что изучение псевдонауки помогает более четко сфокусировать фундаментальные особенности науки — и их важность. Во-вторых, биоритмы, экстрасенсорные способности, астрология и многие другие псевдонаучные верования широко распространены и продвигаются в Интернете, на телевидении, в книгах и журналах. Изучение того, что делает их псевдонаучными, может помочь нам выявить и оценить такие убеждения и практики, когда мы с ними сталкиваемся. Третья причина заключается в том, что многие псевдонауки стремятся объяснить некоторые аспекты человеческого поведения и психических процессов, включая биоритмы, астрологию, графологию (анализ почерка) и магнитотерапию для контроля боли.Студентам, изучающим психологию, важно четко отличать свою отрасль от этой «псевдопсихологии».

Словарь скептиков

Отличный источник информации о псевдонауке — The Skeptic’s Dictionary (http://www.skepdic.com). Среди псевдонаучных верований и практик, о которых вы можете узнать, можно выделить следующие:

• Криптозоология. Изучение «скрытых» существ, таких как снежный человек, лох-несское чудовище и чупакабра.
• Псевдонаучная психотерапия. Регресс прошлой жизни, терапия ребефингом и терапия биокремом, среди прочего.
• Гомеопатия. Лечение заболеваний с использованием натуральных веществ, которые иногда были разбавлены до такой степени, что их больше нет.
• Пирамидология. Странные теории о происхождении и функции египетских пирамид (например, о том, что они были построены инопланетянами) и о том, что пирамиды в целом обладают целительными и другими особыми способностями.

Основные выводы

• Наука — это общий способ понимания мира природы. Его три основных черты — это систематический эмпиризм, эмпирические вопросы и общественное знание.
• Психология — это наука, потому что она использует научный подход к пониманию человеческого поведения.
• Лженаука относится к убеждениям и деятельности, которые считаются научными, но лишены одной или нескольких из трех характеристик науки.Важно отличать научный подход к пониманию человеческого поведения от множества псевдонаучных подходов.

Упражнения

1. Обсуждение: Иногда люди предполагают, что психология не может быть наукой, потому что либо (а) человеческое поведение нельзя предсказать с идеальной точностью, либо (б) большая часть его предмета (например, мысли и чувства) не может быть непосредственно наблюдаема. Вы согласны или не согласны с каждой из этих идей? Почему?
2. Практика: перечислите три эмпирических вопроса о человеческом поведении.Перечислите три неэмпирических вопроса о человеческом поведении.
3. Обсуждение: рассмотрим следующее психологическое утверждение. «На выбор супруга сильно влияет их восприятие собственных родителей. Некоторые выбирают супруга, который чем-то похож на одного из их родителей. Другие выбирают супруга, отличного от одного из их родителей ». Можно ли опровергнуть это утверждение? Почему или почему нет?

1.2 Научные исследования в области психологии

Цели обучения

1. Опишите общую модель научного исследования в области психологии и приведите конкретные примеры, соответствующие этой модели.
2. Объясните, кто проводит научные исследования в области психологии и почему они это делают.
3. Различают фундаментальные исследования и прикладные исследования.

Модель научных исследований в области психологии

Рисунок 1.2 «Простая модель научных исследований в психологии» представляет более конкретную модель научных исследований в психологии. Исследователь (который чаще всего является небольшой группой исследователей) формулирует вопрос исследования, проводит исследование, призванное ответить на этот вопрос, анализирует полученные данные, делает выводы об ответе на вопрос и публикует результаты, чтобы они становятся частью исследовательской литературы.Поскольку исследовательская литература является одним из основных источников новых исследовательских вопросов, этот процесс можно рассматривать как цикл. Новое исследование приводит к новым вопросам, которые приводят к новым исследованиям и так далее. Рисунок 1.2 «Простая модель научных исследований в психологии» также показывает, что вопросы исследования могут возникать вне этого цикла либо из неформальных наблюдений, либо из практических проблем, которые необходимо решить. Но даже в этих случаях исследователь должен начать с проверки исследовательской литературы, чтобы увидеть, был ли уже дан ответ на вопрос, и уточнить его на основе того, что уже было обнаружено предыдущими исследованиями.

Рисунок 1.2 Простая модель научных исследований в психологии

Эта модель хорошо описывает исследование Меля и его коллег. На их вопрос — являются ли женщины разговорчивее мужчин — им подсказали как стереотипы людей, так и опубликованные заявления об относительной разговорчивости женщин и мужчин. Однако, когда они проверили исследовательскую литературу, они обнаружили, что этот вопрос не получил должного ответа в научных исследованиях.Они провели тщательное эмпирическое исследование, проанализировали результаты (обнаружив очень небольшую разницу между женщинами и мужчинами) и опубликовали свою работу, так что она стала частью исследовательской литературы. Однако публикация их статьи — это не конец истории, потому что их работа предлагает много новых вопросов (о надежности результата, о потенциальных культурных различиях и т. Д.), Которые, вероятно, будут рассмотрены ими и другими исследователями. вдохновлены их работой.

В качестве другого примера рассмотрим, что по мере того, как сотовые телефоны стали более распространенными в 1990-е годы, люди начали задаваться вопросом, оказывает ли и в какой степени использование сотового телефона негативное влияние на вождение.Многие психологи решили подойти к этому вопросу с научной точки зрения (Collet, Guillot, & Petit, 2010). Из ранее опубликованных исследований было ясно, что выполнение простой вербальной задачи ухудшает выполнение перцептивной или моторной задачи, выполняемой в то же время, но никто не изучал влияние использования мобильного телефона на вождение. В тщательно контролируемых условиях эти исследователи сравнили ходовые качества людей при использовании мобильного телефона с их поведением без использования мобильного телефона как в лаборатории, так и в дороге.Они обнаружили, что способность людей обнаруживать дорожные опасности, время реакции и контроль над транспортным средством были нарушены использованием сотового телефона. Каждое новое исследование публиковалось и становилось частью растущей исследовательской литературы по этой теме.

Кто проводит научные исследования в области психологии?

Научные исследования в области психологии обычно проводят люди с докторскими степенями (обычно доктор философии [PhD] Наивысшая степень в большинстве академических областей, включая психологию.Научные исследователи в области психологии обычно имеют эту степень.) И магистерские степени в области психологии и смежных областях, часто при поддержке научных сотрудников со степенью бакалавра или другой соответствующей подготовки. Некоторые из них работают в государственных учреждениях (например, в Национальном институте психического здоровья), в некоммерческих организациях (например, в Американском онкологическом обществе) или в частном секторе (например, в разработке продуктов). Однако большинство из них — преподаватели колледжей и университетов, которые часто сотрудничают со своими аспирантами и студентами.Хотя некоторые исследователи прошли обучение и имеют лицензию в качестве клиницистов — особенно те, кто проводит исследования в области клинической психологии, — большинство из них этого не делают. Вместо этого они обладают опытом в одной или нескольких из многих других областей психологии: поведенческой нейробиологии, когнитивной психологии, психологии развития, психологии личности, социальной психологии и так далее. Исследователи с докторской степенью могут быть наняты для проведения исследований на полную ставку или, как многие преподаватели колледжей и университетов, для проведения исследований в дополнение к обучению и другим видам обслуживания своего учреждения и общества.

Конечно, люди также проводят исследования в области психологии, потому что им нравятся интеллектуальные и технические проблемы, связанные с ними, и им нравится вносить свой вклад в научные знания о человеческом поведении. Вы можете обнаружить, что вам тоже нравится этот процесс. В таком случае ваш колледж или университет могут предложить возможности для участия в текущих исследованиях в качестве научного сотрудника или участника. Конечно, вы можете обнаружить, что вам не нравится процесс проведения научных исследований в области психологии.Но, по крайней мере, у вас будет лучшее понимание того, откуда берутся научные знания в психологии, понимание их сильных и слабых сторон, а также понимание того, как их можно применить для решения практических проблем в психологии и повседневной жизни.

Блоги по научной психологии

Интересный и простой способ следить за текущими научными исследованиями в психологии — это читать любой из множества отличных блогов, посвященных обобщению и комментированию новых открытий.Среди них следующие:

Вы также можете перейти на http://www.researchblogging.org, выбрать психологию в качестве темы и прочитать записи из самых разных блогов.

Более широкие цели научных исследований в области психологии

Людей всегда интересовал мир природы, в том числе они сами и их поведение. (На самом деле, вероятно, поэтому вы в первую очередь изучаете психологию.) Наука выросла из этого естественного любопытства и стала лучшим способом получить подробные и точные знания.Имейте в виду, что большинство явлений и теорий, которыми наполняются учебники психологии, являются продуктами научных исследований. Например, в типичном вводном учебнике психологии можно узнать о конкретных корковых областях, связанных с языком и восприятием, принципах классической и оперантной обусловленности, предубеждениях в рассуждениях и суждениях, а также об удивительной склонности людей подчиняться авторитету. И научные исследования продолжаются, потому что то, что мы знаем сейчас, — это лишь малая часть того, что мы можем знать .

Научные исследования часто классифицируются как базовые или прикладные. Фундаментальные исследования Научные исследования, которые проводятся в первую очередь ради изучения чего-то нового. в психологии проводится в первую очередь ради достижения более детального и точного понимания человеческого поведения, не обязательно пытаясь решить какую-либо конкретную практическую проблему. К этой категории относятся исследования Меля и его коллег. Прикладные исследования Научные исследования, которые проводятся в первую очередь для решения какой-либо практической задачи.проводится в первую очередь для решения некоторых практических задач. Например, исследование влияния использования сотового телефона на вождение автомобиля было вызвано соображениями безопасности и привело к принятию законов, ограничивающих эту практику. Хотя различать фундаментальные и прикладные исследования удобно, но не всегда ясно. Например, фундаментальные исследования половых различий в разговорчивости могут в конечном итоге повлиять на практику супружеской терапии, а прикладные исследования влияния использования мобильного телефона на вождение автомобиля могут дать новое понимание основных процессов восприятия, внимания и действий.

Основные выводы

• Психологические исследования можно описать простой циклической моделью. Вопрос исследования, основанный на исследовательской литературе, приводит к эмпирическому исследованию, результаты которого публикуются и становятся частью исследовательской литературы.
• Научные исследования в области психологии проводятся в основном людьми с докторскими степенями в психологии и смежных областях, большинство из которых являются преподавателями колледжей и университетов.Они делают это по профессиональным и личным причинам, а также для того, чтобы внести свой вклад в научные знания о человеческом поведении.
• Фундаментальные исследования проводятся для изучения человеческого поведения как такового, а прикладные исследования проводятся для решения некоторых практических задач. Оба ценны, и разница между ними не всегда очевидна.

Упражнения

1. Практика: Найдите описание эмпирического исследования в профессиональном журнале или в одном из блогов по научной психологии.Затем напишите краткое описание исследования в рамках представленной здесь циклической модели. Достаточно одного или двух предложений для каждой части цикла.
2. Практика: основываясь на вашем собственном опыте или на том, что вы уже узнали о психологии, перечислите три основных исследовательских вопроса и три прикладных исследовательских вопроса, которые вас интересуют.

1.3 Наука и здравый смысл

Цели обучения

1. Объясните ограничения здравого смысла, когда дело доходит до детального и точного понимания человеческого поведения.
2. Приведите несколько неверных примеров здравого смысла или народной психологии.
3. Дайте определение скептицизму и его роли в научной психологии.

Можем ли мы полагаться на здравый смысл?

Некоторые люди задаются вопросом, нужен ли научный подход к психологии. Разве мы не можем прийти к тем же выводам, основываясь на здравом смысле или интуиции? Конечно, у всех нас есть интуитивные убеждения о поведении, мыслях и чувствах людей, и эти убеждения в совокупности называются народной психологией. Интуитивные убеждения людей о человеческом поведении и психических процессах.. Хотя большая часть нашей народной психологии, вероятно, достаточно точна, ясно, что многое из этого не так. Например, большинство людей считают, что гнев можно облегчить, «выпуская его наружу» — возможно, ударив что-нибудь или громко закричав. Однако научные исследования показали, что такой подход вызывает у людей чувство еще большего, а не меньшего гнева (Bushman, 2002). Точно так же большинство людей считают, что никто не признается в преступлении, которого он или она не совершал, если, возможно, этот человек не подвергался физическим пыткам.Но опять же, обширные эмпирические исследования показали, что ложные признания удивительно распространены и происходят по разным причинам (Kassin & Gudjonsson, 2004).

Некоторые великие мифы

В книге 50 великих мифов популярной психологии психолог Скотт Лилиенфельд и его коллеги обсуждают несколько широко распространенных здравых убеждений о человеческом поведении, которые, как показали научные исследования, неверны (Lilienfeld, Lynn, Ruscio, & Beyerstein, 2010).Вот краткий список.

• «Люди используют только 10% своих умственных способностей».
• «Большинство людей переживают кризис среднего возраста в возрасте 40-50 лет».
• «Студенты учатся лучше всего, когда стили преподавания соответствуют их стилям обучения».
• «Низкая самооценка — основная причина психологических проблем».
• «Число обращений в психиатрические учреждения и количество преступлений увеличивается в полнолуние».

Как мы могли ошибаться?

Как может так много наших интуитивных представлений о человеческом поведении быть настолько ошибочными? Обратите внимание, что это психологический вопрос, и так уж получилось, что психологи провели научные исследования по нему и определили множество факторов (Гилович, 1991).Во-первых, формирование подробных и точных убеждений требует наблюдательности, памяти и анализа в такой степени, которой мы от природы не обладаем. Было бы почти невозможно подсчитать количество слов, произнесенных женщинами и мужчинами, с которыми мы случайно столкнулись, оценить количество слов, которые они произносят за день, усреднить эти числа для обеих групп и сравнить их — все в нашей голове. Вот почему мы склонны полагаться на умственные сокращения в формировании и поддержании наших убеждений. Например, если мнение широко разделяется — особенно если оно одобрено «экспертами» — и оно имеет интуитивный смысл, мы склонны считать его истинным.Это усугубляется тем фактом, что мы затем склонны сосредотачиваться на случаях, которые подтверждают наши интуитивные убеждения, а не на случаях, которые их опровергают. Это называется предвзятостью подтверждения. Склонность замечать и запоминать доказательства, которые согласуются с тем, во что мы уже верим, и игнорировать доказательства, несовместимые с тем, во что мы уже верим. Например, как только мы начинаем верить, что женщины более разговорчивы, чем мужчины, мы склонны замечать и запоминать разговорчивых женщин и молчаливых мужчин, но игнорируют или забывают молчаливых женщин и разговорчивых мужчин.Мы также придерживаемся неправильных убеждений отчасти потому, что было бы хорошо, если бы они были истинными. Например, многие люди считают, что диеты, снижающие калорийность, являются эффективным долгосрочным лечением ожирения, однако тщательный анализ научных данных показал, что это не так (Mann et al., 2007). Люди могут продолжать верить в эффективность диеты отчасти потому, что она дает им надежду на похудание, если они страдают ожирением, или заставляет их чувствовать себя хорошо в связи с собственным «самоконтролем», если это не так.

Ученые — особенно психологи — понимают, что они так же подвержены интуитивным, но неверным убеждениям, как и все остальные. Вот почему они культивируют отношение скептицизма, критического мышления, которое включает рассмотрение альтернатив и поиск доказательств, прежде чем принять, что убеждение или утверждение истинно. претензии, которые встречаются (что в любом случае было бы невозможно).Вместо этого это означает паузу для рассмотрения альтернатив и поиска доказательств — особенно систематически собранных эмпирических данных — когда на карту поставлено достаточно, чтобы оправдать это. Представьте, что вы читаете статью в журнале, в которой утверждается, что еженедельное пособие детям — это хороший способ помочь им развить финансовую ответственность. Это интересное и потенциально важное утверждение (особенно если у вас есть дети). Однако проявление скептицизма означало бы паузу, чтобы спросить, может ли получение пособия просто учит детей тратить деньги — возможно, даже более материалистично.Скептицизм также означал бы спросить, какие доказательства подтверждают первоначальное утверждение. Автор — научный исследователь? Приводятся ли какие-либо научные доказательства? Если проблема достаточно важна, это также может означать обращение к исследовательской литературе, чтобы узнать, изучал ли ее кто-нибудь еще.

Поскольку часто недостаточно доказательств для полной оценки убеждения или утверждения, ученые также культивируют терпимость к неопределенности — критическое мышление, которое включает в себя воздержание от суждений о том, является ли убеждение или утверждение истинным, когда нет достаточных доказательств для этого.. Они признают, что есть много вещей, которых они просто не знают. Например, оказывается, что нет никаких научных доказательств того, что получение пособия приводит к большей финансовой ответственности детей, и нет никаких научных доказательств того, что оно заставляет их быть материалистами. Хотя такая неуверенность может быть проблематичной с практической точки зрения — например, затруднить решение, что делать, когда наши дети просят пособие, — она ​​захватывающая с научной точки зрения.Если мы не знаем ответа на интересный и поддающийся эмпирической проверке вопрос, наука может дать ответ.

Основные выводы

• Представления людей о человеческом поведении, известные также как народная психология, часто оказываются ошибочными. Это одна из основных причин того, что психология полагается на науку, а не на здравый смысл.
• Исследователи в области психологии развивают определенные установки критического мышления. Один из них — скептицизм.Они ищут доказательства и рассматривают альтернативы, прежде чем принять утверждение о человеческом поведении как истинное. Другой — терпимость к неопределенности. Они воздерживаются от суждения о том, является ли утверждение истинным или нет, когда нет достаточных доказательств для принятия решения.

Упражнение

1. Практика: Для каждого из следующих интуитивных представлений о человеческом поведении перечислите три причины, по которым оно может быть правдой, и три причины, по которым это может быть неправдой:

   1. Вы не сможете по-настоящему полюбить другого человека, если не полюбите себя.
   2. Люди, получившие «кризисную консультацию» сразу после переживания травмирующего события, могут лучше справиться с этой травмой в долгосрочной перспективе.
   3. Обучение наиболее эффективно, когда оно всегда проводится в одном и том же месте.

1.4 Наука и клиническая практика

Цели обучения

1. Определите клиническую практику психологии и отделите ее от науки психологии.
2. Объясните, какое отношение наука имеет к клинической практике.
3. Дайте определение концепции лечения, подтвержденного эмпирическим путем, и приведите несколько примеров.

Опять же, психология — это научное исследование поведения и психических процессов. Но это также и применение научных исследований, чтобы «помочь людям, организациям и сообществам лучше функционировать» (Американская психологическая ассоциация, 2011). Безусловно, наиболее распространенным и широко известным приложением является клиническая практика психологии для диагностики и лечения психологических расстройств и связанных с ними проблем.- диагностика и лечение психических расстройств и связанных с ними проблем. Давайте использовать термин клиническая практика в широком смысле для обозначения деятельности клинических психологов и психологов-консультантов, школьных психологов, брачных и семейных терапевтов, лицензированных клинических социальных работников и других лиц, которые работают с людьми индивидуально или в небольших группах для выявления и решения их проблем. психологические проблемы. Важно учитывать взаимосвязь между научными исследованиями и клинической практикой, потому что многие студенты особенно заинтересованы в клинической практике, возможно, даже в качестве карьеры.

Суть в том, что психологические расстройства и другие поведенческие проблемы являются частью естественного мира. Это означает, что вопросы об их природе, причинах и последствиях поддаются эмпирической проверке и, следовательно, подлежат научному изучению. Как и в случае с другими вопросами о человеческом поведении, мы не можем полагаться на нашу интуицию или здравый смысл для получения подробных и точных ответов. Рассмотрим, например, что в десятках популярных книг и на тысячах веб-сайтов утверждается, что взрослые дети алкоголиков имеют особый личностный профиль, включая низкую самооценку, чувство бессилия и трудности с близостью.Хотя это звучит правдоподобно, научные исследования показали, что у взрослых детей алкоголиков вероятность возникновения этих проблем не выше, чем у кого-либо еще (Lilienfeld et al., 2010). Точно так же вопросы о том, работает ли конкретная психотерапия, являются эмпирически проверяемыми вопросами, на которые можно ответить с помощью научных исследований. Если новая психотерапия является эффективным лечением депрессии, то систематическое наблюдение должно выявить, что депрессивные люди, которые получают эту психотерапию, выздоравливают больше, чем аналогичная группа депрессивных людей, которые не получают эту психотерапию (или получают какое-либо альтернативное лечение).Лечение, которое, как было показано, работает таким образом, называется лечением, подтвержденным эмпирически.

Эмпирически поддерживаемые методы лечения

Эмпирически подтвержденное лечение — это лечение, которое было научно изучено и показало, что оно приводит к большему улучшению, чем отсутствие лечения, плацебо или какое-либо альтернативное лечение.К ним относятся многие формы психотерапии, которые могут быть столь же эффективны, как и стандартные лекарственные препараты. Среди форм психотерапии с сильной эмпирической поддержкой можно выделить следующие:

• Когнитивно-поведенческая терапия. Для лечения депрессии, панического расстройства, нервной булимии и посттравматического стрессового расстройства.
• Экспозиционная терапия. При посттравматическом стрессовом расстройстве.
• Поведенческая терапия. От депрессии.
• Поведенческая терапия пар. От алкоголизма и токсикомании.
• Экспозиционная терапия с профилактикой ответа. Для обсессивно-компульсивного расстройства.
• Семейная терапия. Для шизофрении.

Более полный список см. На следующем веб-сайте, который поддерживается отделом 12 Американской психологической ассоциации, Общества клинической психологии: http: // www.психология.sunysb.edu/eklonsky-/division12.

Многие представители сообщества клинической психологии утверждали, что в их области не уделялось достаточно внимания научным исследованиям — например, из-за неспособности использовать эмпирически подтвержденные методы лечения — и предлагали различные изменения в способах обучения врачей и оценки лечения и реализовать на практике. Другие считают, что эти утверждения преувеличены, а предлагаемые изменения не нужны (Norcross, Beutler, & Levant, 2005).Однако обе стороны дискуссии согласны с тем, что научный подход к клинической психологии необходим, если цель состоит в том, чтобы диагностировать и лечить психологические проблемы на основе подробных и точных знаний об этих проблемах и наиболее эффективных методах их лечения. Так что не только важно, чтобы научные исследования в клинической психологии продолжались, но также важно, чтобы клиницисты, которые никогда не проводят научные исследования, сами были научными грамотными, чтобы они могли читать и оценивать новые исследования и принимать решения о лечении на основе лучших результатов. имеющиеся доказательства.

Основные выводы

• Клиническая практика психологии — диагностика и лечение психологических проблем — одно из важных приложений научной дисциплины психологии.
• Научные исследования имеют отношение к клинической практике, поскольку они предоставляют подробные и точные знания о психологических проблемах и устанавливают, являются ли методы лечения эффективными.

Упражнения

1. Обсуждение: Некоторые врачи утверждают, что то, что они делают, является «формой искусства», основанной на интуиции и личном опыте, и поэтому не может быть оценено с научной точки зрения.Напишите абзац о том, насколько вы были бы довольны таким врачом и почему с каждой из трех точек зрения:

   1. потенциальный клиент клинициста
   2. судья, который должен решить, разрешить ли клиницисту давать показания в качестве свидетеля-эксперта по делу о жестоком обращении с детьми
   3. Представитель страховой компании, который должен решить, возмещать ли клиницисту его или ее услуги
2. Практика: Составьте короткий список вопросов, которые клиент мог бы задать врачу, чтобы определить, уделяет ли он или она достаточно внимания научным исследованиям.

1.2 Понимание науки — методы исследования в психологии

Цели обучения

1. Определите науку.
2. Опишите три фундаментальных особенности науки.
3. Объясните, почему психология — это наука.
4. Дайте определение псевдонауке и приведите несколько примеров.

Что такое наука?

Некоторые люди удивляются, узнав, что психология — это наука .Они в целом согласны с тем, что астрономия, биология и химия — это науки, но задаются вопросом, что общего у психологии с этими другими областями. Однако прежде чем ответить на этот вопрос, стоит задуматься о том, что общего между астрономией, биологией и химией и . Это явно не их предмет. Астрономы изучают небесные тела, биологи изучают живые организмы, а химики изучают материю и ее свойства. Это также не оборудование и не техники, которые они используют.Мало кто из биологов знает, что делать, например, с радиотелескопом, а немногие химики знают, как отслеживать популяцию лосей в дикой природе. По этим и другим причинам философы и ученые, которые глубоко задумались над этим вопросом, пришли к выводу, что все науки объединяет общий подход к пониманию мира природы. Психология — это наука, потому что она использует тот же общий подход к пониманию одного аспекта природного мира: человеческого поведения.

Особенности науки

Общенаучный подход имеет три фундаментальных особенности (Станович, 2010).Первый — систематический эмпиризм . Эмпиризм относится к обучению, основанному на наблюдениях, и ученые изучают мир природы систематически, тщательно планируя, производя, записывая и анализируя наблюдения за ним. Как мы увидим, логические рассуждения и даже творчество также играют важную роль в науке, но ученые уникальны тем, что они настаивают на проверке своих представлений о том, как устроен мир, в сравнении с их систематическими наблюдениями. Обратите внимание, например, на то, что Мел и его коллеги не доверяли стереотипам других людей или даже своим собственным неформальным наблюдениям.Вместо этого они систематически записывали, подсчитывали и сравнивали количество слов, произнесенных большой выборкой мужчин и женщин. Более того, когда их систематические наблюдения оказывались в противоречии со стереотипами людей, они доверяли своим систематическим наблюдениям.

Вторая особенность научного подхода — которая прямо следует из первого — состоит в том, что он касается эмпирических вопросов . Это вопросы о том, каков мир на самом деле, и поэтому на них можно ответить, систематически наблюдая за ним.Таким образом, вопрос о том, говорят ли женщины больше мужчин, является эмпирическим. Либо женщины действительно говорят больше мужчин, либо нет, и это можно определить, систематически наблюдая, сколько на самом деле говорят женщины и мужчины. Сказав это, есть много интересных и важных вопросов, которые не поддаются эмпирической проверке, и на которые наука не в состоянии ответить. Среди них есть вопросы о ценностях — хорошие или плохие вещи, справедливые или несправедливые, красивые или уродливые, и каким должен быть мир, , .Таким образом, хотя вопрос о том, является ли стереотип точным или неточным, является эмпирически проверяемым, на который наука может ответить, вопрос — или, скорее, оценочное суждение — о том, неправильно ли людям придерживаться неточных стереотипов, — нет. Точно так же вопрос о том, имеет ли преступное поведение генетическую основу, является эмпирическим вопросом, а вопрос о том, какие действия следует считать незаконными, — нет. Исследователям в области психологии особенно важно помнить об этом различии.

Третья особенность науки состоит в том, что она создает публичных знаний . Задав свои эмпирические вопросы, проведя систематические наблюдения и сделав выводы, ученые публикуют свои работы. Обычно это означает написание статьи для публикации в профессиональном журнале, в которой они помещают свой исследовательский вопрос в контекст предыдущего исследования, подробно описывают методы, которые они использовали для ответа на свой вопрос, и четко представляют свои результаты и выводы.Все чаще ученые предпочитают публиковать свои работы в журналах с открытым доступом, статьи в которых доступны всем — как ученым, так и не ученым. Этот важный выбор позволяет исследованиям, финансируемым государством, создавать действительно общедоступные знания.

Публикация — важная черта науки по двум причинам. Во-первых, наука — это социальный процесс — крупномасштабное сотрудничество многих исследователей, распределенных как во времени, так и в пространстве. Наши текущие научные знания по большинству тем основаны на множестве различных исследований, проведенных многими разными исследователями, которые публично делились своей работой на протяжении многих лет.Во-вторых, публикации позволяют науке самокорректироваться. Отдельные ученые понимают, что, несмотря на все усилия, их методы могут быть ошибочными, а их выводы — неверными. Публикация позволяет другим членам научного сообщества обнаруживать и исправлять эти ошибки, так что со временем научные знания все больше отражают то, каков мир на самом деле.

Хорошим примером самокорректирующейся природы науки является «Проект репликации множества лабораторий» — масштабная и скоординированная попытка выдающихся ученых-психологов со всего мира попытаться воспроизвести результаты 13 классических и современных исследований (Klein et al., 2013). Одним из результатов, выбранных этими исследователями для воспроизведения, был поразительный эффект, о котором впервые сообщили Симоне Шналл и ее коллеги из Плимутского университета: мытье рук заставляет людей замечать моральные проступки — от хранения денег в найденном кошельке до использования котенок из-за сексуального возбуждения — менее дурно (Schnall, Benton, & Harvey, 2008). Если достоверно, этот эффект может помочь объяснить, почему во многих религиозных традициях физическая чистота ассоциируется с нравственной чистотой.Однако, несмотря на использование одних и тех же материалов и почти идентичные процедуры с гораздо большей выборкой, исследователи из «Many Labs» не смогли воспроизвести исходное открытие (Johnson, Cheung, & Donnellan, 2013), предполагая, что исходное открытие могло быть связано с относительно небольшой размер выборки (что может привести к ненадежным результатам), использованный в первоначальном исследовании. Для ясности: на данном этапе мы все еще не можем окончательно сделать вывод о том, что эффекта мытья рук не существует; однако усилия, приложенные для проверки его надежности, безусловно, демонстрируют совместный и осторожный характер научного прогресса.

Подробнее о кризисе репликации в психологии см .: http://nobaproject.com/modules/the-replication-crisis-in-psychology

Наука против псевдонауки

Псевдонаука относится к деятельности и убеждениям, которые их сторонники считают научными — и на первый взгляд могут показаться научными, — но таковыми не являются. Рассмотрим теорию биоритмов (не путать с циклами сна или циркадными ритмами, имеющими научную основу).Идея состоит в том, что физические, интеллектуальные и эмоциональные способности людей цикличны, начинаются с момента их рождения и продолжаются до самой смерти. Утверждается, что физический цикл имеет период 23 дня, интеллектуальный цикл — период 33 дня, а эмоциональный цикл — период 28 дней. Так, например, если у вас есть возможность запланировать экзамен, вы захотите запланировать его на время, когда ваш интеллектуальный цикл будет на пике. Теория биоритмов существует уже более 100 лет, и вы можете найти множество популярных книг и веб-сайтов о биоритмах, часто содержащих впечатляющие и научно звучащие термины, такие как синусоидальная волна и биоэлектричество .Однако проблема с биоритмами состоит в том, что научные данные указывают на их отсутствие (Hines, 1998).

Набор убеждений или действий можно назвать псевдонаучным, если (а) его приверженцы заявляют или подразумевают, что он является научным, но (б) ему не хватает одной или нескольких из трех характеристик науки. Например, ему может не хватать систематического эмпиризма. Либо нет соответствующих научных исследований, либо, как в случае с биоритмами, есть соответствующие научные исследования, но они игнорируются. Также может не хватать публичной информации.Люди, пропагандирующие убеждения или действия, могут утверждать, что проводили научное исследование, но никогда не публикуют его таким образом, чтобы это позволяло другим оценить его.

Набор убеждений и действий также может быть псевдонаучным, поскольку он не решает эмпирических вопросов. Этой идеей особенно интересовался философ Карл Поппер (Popper, 2002). Он более конкретно утверждал, что любое научное утверждение должно быть выражено таким образом, чтобы были наблюдения, которые — если бы они были сделаны — считались бы доказательством против этого утверждения.Другими словами, научные утверждения должны быть опровергнутыми . Утверждение о том, что женщины говорят больше, чем мужчины, опровергнуто, поскольку систематические наблюдения могут выявить либо то, что они говорят больше мужчин, либо нет. В качестве примера необоснованного утверждения рассмотрим, что многие люди, верящие в экстрасенсорное восприятие (ESP) и другие экстрасенсорные способности, утверждают, что такие способности могут исчезнуть, если за ними слишком внимательно наблюдать. Это делает так, что никакое возможное наблюдение не будет считаться доказательством против ESP.Если бы тщательный тест самопровозглашенной экстрасенсы показал, что она предсказывала будущее на более чем случайном уровне, это соответствовало бы утверждению о том, что она обладала экстрасенсорными способностями. Но если ей не удалось предсказать будущее на более чем случайном уровне, это также согласуется с утверждением, потому что ее способности якобы могут исчезнуть, если за ними слишком внимательно наблюдать.

Почему мы должны заниматься лженаукой? Причин как минимум три. Один из них заключается в том, что изучение псевдонауки помогает более четко сфокусировать фундаментальные особенности науки — и их важность.Во-вторых, биоритмы, экстрасенсорные способности, астрология и многие другие псевдонаучные верования широко распространены и продвигаются в Интернете, на телевидении, в книгах и журналах. Отнюдь не безобидная пропаганда этих убеждений часто приводит к большим личным потерям, поскольку, например, верующие в лженауку выбирают «лечение», такое как гомеопатия, для серьезных заболеваний вместо лечения, подтвержденного эмпирическим путем. Изучение того, что делает их псевдонаучными, может помочь нам выявить и оценить такие убеждения и практики, когда мы с ними сталкиваемся.Третья причина заключается в том, что многие псевдонауки пытаются объяснить некоторые аспекты человеческого поведения и психических процессов, включая биоритмы, астрологию, графологию (анализ почерка) и магнитотерапию для контроля боли. Студентам, изучающим психологию, важно четко отличать свою отрасль от этой «псевдопсихологии».

Словарь скептиков

Отличным источником информации о псевдонауке является The Skeptic’s Dictionary (http: // www.skepdic.com). Среди псевдонаучных верований и практик, о которых вы можете узнать, можно выделить следующие:

• Криптозоология. Изучение «скрытых» существ, таких как снежный человек, лох-несское чудовище и чупакабра.
• Псевдонаучная психотерапия. Регресс прошлой жизни, терапия ребефингом и терапия биокремом, среди прочего.
• Гомеопатия. Лечение заболеваний с использованием натуральных веществ, которые иногда были разбавлены до такой степени, что их больше нет.
• Пирамидология. Странные теории о происхождении и функции египетских пирамид (например, о том, что они были построены инопланетянами) и о том, что пирамиды в целом обладают целительными и другими особыми способностями.

Еще один отличный интернет-ресурс — Neurobonkers (http://neurobonkers.com), который регулярно публикует статьи, в которых исследуются утверждения, относящиеся конкретно к психологической науке.

Основные выводы

• Наука — это общий способ понимания мира природы.Его три основных черты — это систематический эмпиризм, эмпирические вопросы и общественное знание.
• Психология — это наука, потому что она использует научный подход к пониманию человеческого поведения.
• Лженаука относится к убеждениям и деятельности, которые считаются научными, но лишены одной или нескольких из трех характеристик науки. Важно отличать научный подход к пониманию человеческого поведения от множества псевдонаучных подходов.

Упражнения

1. Практика: перечислите три эмпирических вопроса о человеческом поведении.Перечислите три неэмпирических вопроса о человеческом поведении.
2. Обсуждение: рассмотрим следующее психологическое утверждение. «На выбор супруга сильно влияет их восприятие собственных родителей. Некоторые выбирают супруга, который чем-то похож на одного из их родителей. Другие выбирают супруга, отличного от одного из их родителей ». Можно ли опровергнуть это утверждение? Почему или почему нет?
3. Обсуждение: Иногда люди предполагают, что психология не может быть наукой, потому что либо (а) человеческое поведение нельзя предсказать с идеальной точностью, либо (б) большая часть ее предмета (д.g., мысли и чувства) нельзя наблюдать напрямую. Вы согласны или не согласны с каждой из этих идей? Почему?
4. Посмотрите следующее видео от PHD Comics, чтобы узнать о публикации в открытом доступе и о том, почему это важно:

Читаете в печати? Отсканируйте этот QR-код, чтобы просмотреть видео на своем мобильном устройстве. Или перейдите на https://youtu.be/L5rVh2KGBCY

---

2.1 Почему исследования важны? — Психология 2e

Цели обучения

К концу этого раздела вы сможете:

• Объясните, как научные исследования решают вопросы о поведении
• Обсудите, как научные исследования определяют государственную политику
• Оцените важность научных исследований в принятии личных решений

Научные исследования — важнейший инструмент для успешной навигации в нашем сложном мире.Без него мы были бы вынуждены полагаться исключительно на интуицию, авторитет других людей и слепую удачу. Хотя многие из нас уверены в своих способностях расшифровывать окружающий мир и взаимодействовать с ним, история полна примеров того, насколько сильно мы можем ошибаться, когда не осознаем необходимость доказательств в поддержку утверждений. В разное время в истории мы были уверены, что Солнце вращается вокруг плоской Земли, что континенты Земли не двигались и что психическое заболевание было вызвано одержимостью (рис.2). Именно благодаря систематическим научным исследованиям мы избавляемся от наших предвзятых представлений и суеверий и обретаем объективное понимание себя и своего мира.

Рис. 2.2 Некоторые из наших предков по всему миру и на протяжении веков считали, что трепанация — практика проделывания отверстия в черепе, как показано здесь — позволяет злым духам покидать тело, тем самым вылечивая психические заболевания и другие расстройства. (кредит: «Тайпроект» / Flickr)

Цель всех ученых — лучше понять мир вокруг них.Психологи сосредотачивают свое внимание на понимании поведения, а также когнитивных (умственных) и физиологических (телесных) процессов, лежащих в основе поведения. В отличие от других методов, которые люди используют для понимания поведения других, таких как интуиция и личный опыт, отличительной чертой научных исследований является наличие доказательств, подтверждающих утверждение. Научное знание эмпирическое: оно основано на объективных, материальных доказательствах, которые можно наблюдать снова и снова, независимо от того, кто наблюдает.

В то время как поведение можно наблюдать, разум — нет. Если кто-то плачет, мы можем видеть его поведение. Однако причину такого поведения определить труднее. Человек плачет из-за печали, боли или счастья? Иногда мы можем узнать причину чьего-либо поведения, просто задав вопрос, например: «Почему ты плачешь?» Однако бывают ситуации, когда человеку либо неудобно, либо он не желает честно отвечать на вопрос, либо не может ответить. Например, младенцы не смогут объяснить, почему они плачут.В таких обстоятельствах психолог должен творчески подходить к поиску способов лучше понять поведение. В этой главе исследуется, как генерируются научные знания и насколько они важны для принятия решений в нашей личной жизни и в общественной жизни.

Использование исследовательской информации

Попытка определить, какие теории принимаются, а какие не принимаются научным сообществом, может быть сложной задачей, особенно в такой широкой области исследований, как психология. Сегодня, как никогда раньше, у нас под рукой невероятный объем информации, и простой поиск в Интернете по любой заданной теме исследования может привести к ряду противоречивых исследований.В этих случаях мы являемся свидетелями того, как научное сообщество проходит процесс достижения консенсуса, и может пройти некоторое время, прежде чем консенсус появится. Например, стремительный рост использования нами технологий заставил исследователей задаться вопросом, помогает ли это нам в конечном итоге или мешает. Использование и внедрение технологий в образовательных учреждениях стало широко распространенным за последние несколько десятилетий. Исследователи приходят к разным выводам относительно использования технологий. Чтобы проиллюстрировать этот момент, исследование, посвященное изучению приложения для смартфонов, предназначенного для пациентов хирургических отделений (аспирантов, обучающихся хирургии), показало, что использование этого приложения может повысить вовлеченность студентов и повысить результаты тестов (Shaw & Tan, 2015).И наоборот, другое исследование показало, что использование технологий студентами бакалавриата оказывает негативное влияние на сон, общение и навыки управления временем (Massimini & Peterson, 2009). До тех пор, пока не будет проведено достаточное количество исследований, не будет четкого консенсуса относительно влияния технологий на приобретение учащимися знаний, учебных навыков и психического здоровья.

А пока мы должны стремиться критически относиться к информации, с которой мы сталкиваемся, проявляя определенную степень здорового скептицизма.Когда кто-то предъявляет претензию, мы должны исследовать ее с разных точек зрения: каков опыт человека, подающего претензию, что он может получить, если претензия действительна, кажется ли претензия обоснованной с учетом доказательств и что думают ли об этом заявлении другие исследователи? Это особенно важно, когда мы рассматриваем, сколько информации в рекламных кампаниях и в Интернете утверждает, что основано на «научных доказательствах», когда на самом деле это убеждение или точка зрения нескольких людей, пытающихся продать продукт или привлечь внимание к своему перспективы.

Мы должны быть проинформированы потребителей о предоставляемой нам информации, поскольку решения, основанные на этой информации, имеют серьезные последствия. Одно из таких последствий можно увидеть в политике и государственной политике. Представьте, что вас избрали губернатором вашего штата. Одна из ваших обязанностей — управлять государственным бюджетом и определять, как лучше всего потратить налоговые доллары ваших избирателей. Как новому губернатору вы должны решить, продолжать ли финансирование программ раннего вмешательства.Эти программы предназначены для помощи детям из малообеспеченных семей, детям с особыми потребностями или другим неблагоприятным условиям. Эти программы могут включать предоставление широкого спектра услуг для максимального развития детей и обеспечения их оптимального уровня успеваемости в школе и в дальнейшей жизни (Blann, 2005). Хотя такие программы кажутся привлекательными, вы должны быть уверены, что они также доказали свою эффективность, прежде чем вкладывать дополнительные деньги в эти программы. К счастью, психологи и другие ученые провели огромное количество исследований таких программ, и в целом программы признаны эффективными (Neil & Christensen, 2009; Peters-Scheffer, Didden, Korzilius, & Sturmey, 2011).Хотя не все программы одинаково эффективны, а краткосрочные эффекты многих таких программ более выражены, есть основания полагать, что многие из этих программ приносят долгосрочные выгоды участникам (Barnett, 2011). Если вы стремитесь хорошо распоряжаться деньгами налогоплательщиков, вам стоит взглянуть на исследования. Какие программы наиболее эффективны? Какие характеристики этих программ делают их эффективными? Какие программы способствуют лучшим результатам? Изучив результаты исследования, вы сможете лучше всего принять решение о том, какие программы финансировать.

В конечном счете, не только политики могут извлечь выгоду из использования исследований при принятии своих решений. Все мы время от времени можем обращаться к исследованиям, принимая решения в своей жизни. Представьте, что вы только что узнали, что у вашего близкого друга рак груди или что у одного из ваших молодых родственников недавно был диагностирован аутизм. В любом случае вы хотите знать, какие варианты лечения наиболее эффективны с наименьшими побочными эффектами. Как бы вы это узнали? Вы, вероятно, поговорите со своим врачом и лично ознакомитесь с исследованиями, которые были проведены по различным вариантам лечения — всегда критически, чтобы убедиться, что вы как можно более информированы.

В конце концов, исследования — это то, что отличает факты от мнений. Факты — это наблюдаемая реальность, а мнения — это личные суждения, заключения или отношения, которые могут быть, а могут и нет. В научном сообществе факты могут быть установлены только с использованием доказательств, собранных с помощью эмпирических исследований.

ЗНАМЕНИТЫЕ ИССЛЕДОВАТЕЛИ

Психологические исследования имеют долгую историю с участием важных фигур из разных слоев общества. В то время как во вводной главе обсуждались несколько исследователей, внесших значительный вклад в эту дисциплину, гораздо больше людей заслуживают внимания, рассматривая, как психология продвинулась как наука благодаря своей работе (рис.3). Например, Маргарет Флой Вашберн (1871–1939) была первой женщиной, получившей докторскую степень по психологии. Ее исследования были сосредоточены на поведении и познании животных (Маргарет Флой Уошберн, доктор философии, нет данных). Мэри Уитон Калкинс (1863–1930) была выдающимся американским психологом в первом поколении, которая выступала против бихевиористского движения, провела значительные исследования памяти и основала одну из первых лабораторий экспериментальной психологии в Соединенных Штатах (Мэри Уитон Калкинс, н.

Фрэнсис Самнер (1895–1954) был первым афроамериканцем, получившим в 1920 году докторскую степень по психологии.Его диссертация была посвящена вопросам, связанным с психоанализом. Самнер также имел исследовательские интересы в области расовых предубеждений и справедливости в области образования. Самнер был одним из основателей факультета психологии Университета Говарда, и из-за его достижений его иногда называют «отцом черной психологии». Тринадцать лет спустя Инес Беверли Проссер (1895–1934) стала первой афроамериканкой, получившей докторскую степень по психологии. Исследование Проссер выдвинуло на первый план проблемы, связанные с образованием в сегрегированных и интегрированных школах, и, в конечном счете, ее работа оказала большое влияние на отличительный признак Brown v.Совет по образованию Верховный суд постановил, что сегрегация государственных школ является неконституционной (Серия «Этническая принадлежность и здоровье в Америке: избранные психологи», без даты).

Рис. 2.3 (a) Маргарет Флой Вашберн была первой женщиной, получившей докторскую степень в области психологии. (b) На исход дела Браун против Совета по образованию повлияло исследование психолога Инез Беверли Проссер, которая была первой афроамериканкой, получившей докторскую степень в области психологии.

Хотя научные корни психологии зародились в Европе и Соединенных Штатах, не прошло много времени, пока исследователи со всего мира не начали создавать свои собственные лаборатории и исследовательские программы.Например, некоторые из первых лабораторий экспериментальной психологии в Южной Америке были основаны Горацио Пиньеро (1869–1919) в двух учреждениях в Буэнос-Айресе, Аргентина (Godoy & Brussino, 2010). В Индии Гунамудиан Давид Боаз (1908–1965) и Нарендра Нат Сен Гупта (1889–1944) основали первые независимые факультеты психологии в Университете Мадраса и Университете Калькутты, соответственно. Эти разработки предоставили возможность индийским исследователям внести важный вклад в эту область (Gunamudian David Boaz, n.d .; Нарендра Натх Сен Гупта, н.д.).

Когда Американская психологическая ассоциация (APA) была впервые основана в 1892 году, все ее члены были белыми мужчинами (Women and Minorities in Psychology, n.d.). Однако к 1905 году Мэри Уитон Калкинс была избрана первой женщиной-президентом АПА, а к 1946 году почти четверть американских психологов составляли женщины. Психология стала популярным вариантом получения степени для студентов, обучающихся в национальных высших учебных заведениях, которые исторически принадлежали чернокожим, что увеличило число чернокожих американцев, которые впоследствии стали психологами.Учитывая демографические сдвиги, происходящие в Соединенных Штатах, и расширение доступа к возможностям получения высшего образования среди исторически недопредставленных групп населения, есть основания надеяться, что разнообразие этой области будет все больше соответствовать большей части населения и что исследовательский вклад, сделанный психологами будущего будет лучше служить людям любого происхождения (Женщины и меньшинства в психологии, nd).

Процесс научного исследования

Научные знания развиваются с помощью процесса, известного как научный метод.По сути, идеи (в форме теорий и гипотез) проверяются в сравнении с реальным миром (в форме эмпирических наблюдений), и эти эмпирические наблюдения приводят к большему количеству идей, которые проверяются в реальном мире, и так далее. В этом смысле научный процесс цикличен. Типы рассуждений внутри круга называются дедуктивными и индуктивными. В дедуктивном рассуждении идеи проверяются в реальном мире; в индуктивном мышлении наблюдения из реального мира приводят к новым идеям (рис.4). Эти процессы неразделимы, как вдох и выдох, но разные исследовательские подходы по-разному делают акцент на дедуктивном и индуктивном аспектах.

Рис. 2.4 Психологические исследования опираются как на индуктивное, так и на дедуктивное рассуждения.

В научном контексте дедуктивное рассуждение начинается с обобщения — одной гипотезы — которая затем используется для логических выводов о реальном мире. Если гипотеза верна, то логические выводы, сделанные с помощью дедуктивных рассуждений, также должны быть правильными.Аргумент дедуктивного мышления может выглядеть примерно так: всем живым существам для выживания требуется энергия (это была бы ваша гипотеза). Утки — живые существа. Следовательно, для выживания уткам требуется энергия (логический вывод). В этом примере гипотеза верна; следовательно, вывод также верен. Однако иногда неверная гипотеза может привести к логическому, но неверному выводу. Рассмотрим такой аргумент: все утки рождаются со способностью видеть. Quackers — это утка. Таким образом, шарлатаны родились с умением видеть.Ученые используют дедуктивные рассуждения для эмпирической проверки своих гипотез. Возвращаясь к примеру с утками, исследователи могут разработать исследование, чтобы проверить гипотезу о том, что если все живые существа нуждаются в энергии для выживания, то утки будут нуждаться в энергии для выживания.

Дедуктивное рассуждение начинается с обобщения, которое проверяется реальными наблюдениями; однако индуктивные рассуждения движутся в противоположном направлении. Индуктивное мышление использует эмпирические наблюдения для построения широких обобщений.В отличие от дедуктивного рассуждения, выводы, сделанные на основе индуктивного рассуждения, могут быть или не быть правильными, независимо от наблюдений, на которых они основаны. Например, вы можете заметить, что ваши любимые фрукты — яблоки, бананы и апельсины — все растут на деревьях; поэтому вы предполагаете, что все фрукты должны расти на деревьях. Это был бы пример индуктивного рассуждения, и, очевидно, существование клубники, черники и киви демонстрирует, что это обобщение неверно, несмотря на то, что оно основано на ряде прямых наблюдений.Ученые используют индуктивные рассуждения для формулирования теорий, которые, в свою очередь, генерируют гипотезы, которые проверяются с помощью дедуктивных рассуждений. В конце концов, наука включает в себя как дедуктивные, так и индуктивные процессы.

Например, тематические исследования, о которых вы прочитаете в следующем разделе, в значительной степени опираются на эмпирические наблюдения. Таким образом, тематические исследования тесно связаны с индуктивными процессами, поскольку исследователи собирают огромное количество наблюдений и ищут интересные закономерности (новые идеи) в данных.С другой стороны, экспериментальные исследования уделяют большое внимание дедуктивным рассуждениям.

Мы заявляли, что теории и гипотезы — это идеи, но что это за идеи? Теория — это хорошо разработанный набор идей, предлагающих объяснение наблюдаемых явлений. Теории постоянно сверяются с миром, но они, как правило, слишком сложны, чтобы их можно было проверить сразу; вместо этого исследователи создают гипотезы для проверки конкретных аспектов теории.

Гипотеза — это проверяемое предсказание о том, как мир будет себя вести, если наша идея верна, и ее часто формулируют как утверждение «если-то» (например,g., если я буду заниматься всю ночь, я получу проходную оценку по тесту). Гипотеза чрезвычайно важна, потому что она ликвидирует разрыв между царством идей и реальным миром. По мере проверки конкретных гипотез теории модифицируются и уточняются, чтобы отразить и включить результаты этих тестов. Рис. 2.5.

Рис. 2.5. Научный метод предполагает вывод гипотез из теорий с последующей проверкой этих гипотез. Если результаты согласуются с теорией, то теория подтверждается.Если результаты не согласуются, тогда теория должна быть изменена, и будут созданы новые гипотезы.

Чтобы увидеть, как работает этот процесс, давайте рассмотрим конкретную теорию и гипотезу, которые могут быть выведены из этой теории. Как вы узнаете из следующей главы, теория эмоций Джеймса-Ланге утверждает, что эмоциональные переживания основаны на физиологическом возбуждении, связанном с эмоциональным состоянием. Если вы выйдете из дома и обнаружите на пороге очень агрессивную змею, ваше сердце начнет бешено колотиться, а желудок сжаться.Согласно теории Джеймса-Ланге, эти физиологические изменения могут вызвать у вас чувство страха. Гипотеза, которая может быть выведена из этой теории, может заключаться в том, что человек, не подозревающий о физиологическом возбуждении, которое вызывает вид змеи, не будет испытывать страха.

Научная гипотеза также может быть опровергнута или может быть доказана как неверная. Вспомните из вводной главы, что у Зигмунда Фрейда было много интересных идей для объяснения различного человеческого поведения (рис.6). Однако основная критика теорий Фрейда состоит в том, что многие из его идей нельзя опровергнуть; например, невозможно представить себе эмпирические наблюдения, которые опровергли бы существование Ид, Эго и Супер-Эго — трех элементов личности, описанных в теориях Фрейда. Несмотря на это, теории Фрейда широко преподаются во вводных текстах по психологии из-за их исторического значения для психологии личности и психотерапии, и они остаются корнем всех современных форм терапии.

Рис. 2.6 Многие особенности (а) теорий Фрейда, такие как (б) его разделение разума на Ид, Эго и Супер-Эго, в последние десятилетия вышли из моды, потому что их нельзя опровергнуть. В более широком плане его взгляды закладывают основу для большей части современного психологического мышления, такого как бессознательная природа большинства психологических процессов.

Напротив, теория Джеймса-Ланге порождает опровергающие гипотезы, такие как описанная выше. Некоторые люди, получившие серьезные травмы позвоночника, не могут почувствовать телесные изменения, которые часто сопровождают эмоциональные переживания.Следовательно, мы могли бы проверить гипотезу, определив, насколько эмоциональные переживания различаются между людьми, которые способны обнаруживать эти изменения в своем физиологическом возбуждении, и теми, кто этого не делает. Фактически, это исследование было проведено, и хотя эмоциональные переживания людей, лишенных осознания своего физиологического возбуждения, могут быть менее интенсивными, они все же испытывают эмоции (Chwalisz, Diener, & Gallagher, 1988).

Зависимость научных исследований от фальсифицируемости дает большую уверенность в информации, которую они производят.Обычно к тому времени, когда информация принимается научным сообществом, она проходит многократную проверку.

Разнообразие делает науку лучше — Ассоциация психологических наук — APS

Для меня большая честь быть соавтором этой колонки с моим коллегой и другом Кэрол Ли. Среди множества наград Кэрол — то, что она была президентом Американской ассоциации исследований в области образования
(AERA). — ДЛМ

Дуглас Л. Медин

Не новость, что меньшинства крайне недопредставлены как в естествознании, так и в естественнонаучном образовании.Усилия по увеличению разнообразия обычно делятся на два широких класса: одни мотивированы заботой о равенстве и социальной справедливости, а другие — стремлением увеличить число ученых, готовых удовлетворять современные потребности в науке и технологиях. Наша цель в этой колонке — привлечь внимание к еще одному убедительному обоснованию увеличения разнообразия в науках, обоснованию, которое является неотъемлемой частью процесса научного исследования и эффективности естественнонаучного образования.Мы начинаем с обширной концепции науки, которая включает не только биологические, физические, социальные и психологические науки, но и практики в рамках этих дисциплин, экологическую обоснованность их исследовательских программ и то, как новички, особенно школьники-12 студенты — изучайте эти дисциплины.

Кэрол Д. Ли

Наша точка зрения состоит в том, что внимание к культурной принадлежности и культурным практикам является центральным для целей справедливости и национальных потребностей, но также не менее важно для создания знаний и для самого научного предприятия.Более того, мы не можем и не отказываемся от наших культурных практик, когда вступаем в сферу науки, естественнонаучного образования или естественнонаучного обучения.

Прежде чем защищать это утверждение, мы должны пояснить, что мы не придерживаемся «коробочной модели» разнообразия, в которой пол или этническая принадлежность являются существенными или сводятся к списку внутренних черт. Вместо этого мы сосредотачиваемся на разнообразии жизненных практик, взглядов, ценностей и мотиваций, которые часто соотносятся с этими группировками (Gutierrez & Rogoff, 2003).

Валидность в науке включает в себя гораздо больше, чем просто соблюдение канонов о необходимости надлежащего контроля, воспроизводимости и тому подобного. Он включает в себя выбор того, какие проблемы изучать, какие группы населения изучать, а также какие процедуры и меры следует использовать. При таком выборе важны различные точки зрения и ценности. Обратите внимание на сильную корреляцию между исследователями социальных наук и людьми, которых они изучают. Эта преимущественно белая группа ученых среднего класса сосредотачивает свои исследовательские программы в первую очередь на белых, принадлежащих к среднему классу.Эта зависимость от «удобных образцов» (парадигматический пример — использование студентов вводных курсов психологии) не является результатом целенаправленного пренебрежения другими потенциальными образцами. Тем не менее, это имеет неблагоприятные последствия, в том числе тот факт, что результаты, основанные на этом узком срезе человечества, не могут и часто не распространяются на другие группы населения (Henrich, Heine, & Norenzayan, 2010).

Разнообразие взглядов и ценностей также влияет на выбор исследователем методов.Возьмем, к примеру, биолога по дикой природе Фло Гардипи, изучающего структуру популяции и поток генов у североамериканских бизонов. Ее видение исконных народов (она чероки и ирландка) привело ее к поиску неинвазивных методов взятия образцов ДНК буйвола. Она была пионером в практике использования образцов фекалий для сбора ДНК (Gardipee et al., 2007). Этот метод позволяет проводить широкомасштабный отбор образцов свободно обитающих популяций зубров с минимальным вмешательством человека в их поведение и деятельность.

Разнообразные взгляды часто связаны с разными исследовательскими целями и получением новых результатов.Например, когда женщины-ученые начали изучать социальное поведение приматов, было обнаружено новое понимание как женского, так и мужского поведения (Hrdy, 1986).

В различных областях психологической науки ученые из числа меньшинств и культурно ориентированное большинство ученых расширили ранее принятые концепции развития идентичности, мотивации и устойчивости (Graham & Hudley, 2005; Spencer, 2006). Например, были оспорены широко принятые теории, аргументирующие примат внутреннего локуса контроля, указывая на эффективность внешнего локуса контроля, когда население сталкивается с постоянной стигматизацией, которую они не контролируют (Crocker & Major, 1989) . Исследования роли и сложности расовой социализации раздвинули границы общепринятых концепций развития идентичности (Bowman & Howard, 1985; Boykin & Toms, 1985).

На более абстрактном уровне есть формальные доказательства того, что разнообразие ориентаций может даже превзойти способность решать проблемы. Например, Скотт Пейдж (2007) задокументировал, как наличие различных точек зрения (включая гендерное и этническое разнообразие) в коллективном решении проблем в бизнесе и других организациях приводит к более инновационным решениям.Даже если в центре внимания одни и те же темы с использованием одних и тех же методов и мер, разнообразие может помочь. Социология науки имеет тенденцию сходиться к точности, когда различные предубеждения или ошибки уравновешивают друг друга, но это менее вероятно, когда отсутствие разнообразия приводит к коррелированной ошибке.

Еще одним поводом для рассмотрения является свидетельство фундаментальной роли культуры в обучении человека, предполагающее, что нет причин думать, что обучение в науке или научные практики каким-то образом является культурным или упрощенно универсальным.Текущие исследования развития в области культурной психологии, а также культурной и социальной нейробиологии подчеркивают тот факт, что человеческое развитие является результатом динамических отношений между нашими биологическими дарами и формирующей ролью нашей окружающей среды. Действительно, разработки в области культурной и социальной нейробиологии позволяют понять, как человеческое обучение является результатом переплетения биологических и экологических (то есть культурных) ресурсов, от уровней эпигенетических изменений до более широких траекторий жизненного пути (Quartz & Сейновский, 2002).

Если участие в культурных практиках занимает центральное место в нашем развитии как людей, то, как мы изучаем науку, например, будет зависеть от ряда практик, которыми мы обычно занимаемся (Bang, Medin, & Altran, 2007; Herrmann, Waxman, & Medin, 2010; Lee, 2008). Эти разнообразные пути обучения и развития повышают нашу способность как вида к выживанию. То, что такое разнообразие означает для преподавания и изучения естествознания, особенно в школьной и средней школе, остается серьезной проблемой, которая, по нашему мнению, имеет важные последствия для достижения большего равенства в возможностях изучения науки.Это включает в себя не только , как студентов изучают естественные науки, но и , какие науки они изучают, и какие концепции делают естественные науки становятся частью их репертуара.

Развитие надежной эпистемологии науки улучшается, когда учащиеся узнают, что научные знания оспариваются. Поскольку науки призваны иметь предсказательную или объяснительную силу, проблемы экологической достоверности часто возникают с разных точек зрения. Эти споры хорошо задокументированы в истории науки, особенно когда научная практика и исследования вышли за рамки евроцентрической направленности.Осборн и другие настаивают на важности преподавания истории науки в системе школьного образования (Monk & Osborne, 1997). Например, внимание к системам знаний коренных народов для обеспечения экологической устойчивости иллюстрирует научные практики (которые включают воспроизводимость и прогностическую ценность), которые расширяют традиционные эпистемологии (Атран и Медин, 2008). Области этнобиологии и этноматематики дают дополнительные иллюстрации.

Наш главный аргумент состоит в том, что как результаты справедливости, так и производство знаний в науке усиливаются благодаря вниманию к культурному разнообразию, в особенности разнообразию идей, методов, групп населения и мест научной практики.Практика в различных областях науки, включая психологическую науку, является культурной, и нормы, влияющие на такую ​​практику, возникают из разных мест, от разных практиков, решая различные проблемы. Точно так же, как разнообразие путей развития внутри и между человеческими популяциями не доказывает, что ничто не связывает нас как вид, признание культурной принадлежности научных исследований не подрывает каноны, объединяющие науки. Скорее, это динамические отношения между разнообразными объектами, которые способствуют адаптации к изменяющимся обстоятельствам, что является отличительной чертой всех видов развития и роста.

Признание культурной природы научных практик открывает новый взгляд на взаимодействие с наукой и ее изучение. Когда женщины и недопредставленные меньшинства видят, что их собственные ориентации и практики признаются и поддерживаются как имеющие отношение к практике науки, область науки должна казаться им гораздо более привлекательной. Но наш ключевой тезис состоит в том, что наши науки станут лучше с точки зрения различных ученых. Психологическая наука, принадлежащая и управляемая западными учеными из белого среднего класса, больше похожа на самоэтнографию, чем на настоящую психологическую науку.

Сноски

[] Локус контроля относится к теории, разработанной Джулианом Б. Роттером. Люди с внутренним локусом контроля считают, что они контролируют свою жизнь. Напротив, люди с внешним локусом контроля полагают, что их жизнь контролирует их окружение, высшие силы или другие люди.