«Как понять, что объективно, а что субъективно?» – Яндекс.Кью

Объективно то, что принципиально возможно передавать от одного субъекта другому без ущерба для содержания знания. Объективные истины по умолчанию всем доступны и одинаково для каждого верны. Они работают, даже если их не понимать, а только механически воспроизводить.

Субъективно то, что принципиально укоренено в субъекте, опирается на устройство его внутреннего мира. Такое знание можно передать другому только в той мере, в какой устройство его внутреннего мира совпадает или хотя бы может воссоздать устройство нашего. И работать оно тоже будет лишь в той мере.

Преимущество объективного знания в том, что его можно относительно легко масштабировать, позволив всем им пользоваться и с ним работать. Поэтому объективность так хорошо проявлена в системах, в которых со знанием должно работать большое количество разных и постепенно сменяющихся людей (точные и естественные науки) или вовсе люди с определённого этапа для работы не нужны (техника). Проблема объективного знания лишь в том, что оно не охватывает всего.

Преимущество субъективного знания в том, что только оно способно затрагивать по определению экзистенциальные (т.е. неотчуждаемые от субъекта) вопросы: смысл жизни, подлинность существования и вот это вот всё, что важно для жизни. Но проблемы масштабирования субъективного знания влекут невозможность его гарантированно воспроизводить и продолжать с ним спокойно работать, из чего следует его хрупкость, зависимость от конкретного носителя знания, масштабов проделанной лично им работы с внутренним миром. Поэтому, наверно, по качеству разработанности субъективные истины в среднем проигрывают объективным, хотя насчёт последнего я не уверен.

Добавлю, что чтобы воспринять нетривиальные субъективные истины, мало найти того, у кого они есть — нужно самому измениться; и чем сложнее истина, тем сильнее придётся меняться. Отсюда, по идее, должна следовать необходимость всех духовных практик и догматов религий: потому что без выработки определённой внутренней позиции субъекта то, что они говорят, просто не будет иметь того высокого смысла, передача знаний будет невозможна и нарушится преемственность живой традиции.

Концепция субъективности В. Д. Кудрявцева-Платонова Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ

ББК 87.3(2)51

Е. Н. Коновалова

Астраханский государственный технический университет Кафедра философии и культурологии

КОНЦЕПЦИЯ СУБЪЕКТИВНОСТИ В. Д. КУДРЯВЦЕВА-ПЛАТОНОВА

В истории философской мысли, как западной, так и отечественной, существовали различные трактовки субъективности. Так, в классической европейской философии Нового времени получила развитие гносеологическая традиция рассмотрения субъективности — в связи с анализом процесса познания — в рамках субъект-объектной проблематики. В русле следования данной традиции субъективность трактовалась и некоторыми представителями русской философской мысли, которые, безусловно, не слепо копировали идеи западных мыслителей, но критически перерабатывали их и давали им оригинальную интерпретацию.

В этом плане заслуживает внимания концепция субъективности В. Д. Кудрявцева-Платонова — одного из виднейших представителей духовно-академической философии России XIX в.

Кудрявцев-Платонов активно использовал понятия, связанные с темой субъекта и субъективности. Прежде всего, следует указать на употребление философом термина «субъективный» при характеристике созданной им системы трансцендентального монизма. Суть последней состоит в признании истинности существования как духовной, так и физической реальности, равно как и возвышающегося над ними и объединяющего их начала — Абсолютного Совершенного Существа. Наряду с этим Кудрявцев-Платонов прибегал и к другим определениям оснований бытия: мир внутренний — мир внешний — мир сверхчувственный, бытие субъективное — бытие объективное — Абсолютное совершенное бытие. Отсюда выстраивались следующие параллели: мир физический — мир внешний — объективное бытие, мир духовный — мир внутренний — субъективное бытие.

Под бытием субъективным, носителем которого выступает сам человек, философ понимал «бытие нашего я и его субъективных состояний», или иначе — «бытие всех психических феноменов, подпадающих сознанию нашего я, — существование того, что мы называем субъективным миром» [1, с. 49-50]. Бытие «нашего я», по мысли философа, не выводится из его определенных и частных проявлений, будь то мышление, чувство, желание и пр. Понятие собственного существования, согласно Кудрявцеву-Платонову, есть «простой, первоначальный и несомненный факт самосознания» [1, с. 48].

Философ исходил из того положения, что человеческое «Я» не существует отдельно от всех его субъективных или психологических состояний, в которых оно выражается. Только в абстракции, отмечал он, «можно представить себе состояние нашего сознающего себя я без всяких определенностей, представить себя не думающим, не чувствующим, не желающим, но просто сознающим свое существование и утверждающим свое бытие; между тем, нельзя абстрактно представить чувствования, мысли, желания, не принадлежащие никому и ничему» [1, с.

49]. При этом, по мысли Кудрявцева-Платонова, речь идет о сознаваемых обнаружениях «Я». Философ подчеркивал также, что, утверждая одно известное состояние «нашего я», в частности мышление, не следует отвергать и другие его состояния. Многообразие проявлений человеческого «Я» определяется устройством его разумно-свободной души, при этом высшими силами человеческого духа выступают, по Кудрявцеву-Платонову, ум, воля и чувство.

В философской системе Кудрявцева-Платонова важное место отводилось гносеологии, основной задачей которой являлось определение границ и степени достоверности знаний человека о предметах, ими выражаемых. Познание, заявлял философ, есть процесс взаимодействия субъекта и объекта, познающего и познаваемого. В то же время он указывал, что сущность познания состоит в том, что «в каждом акте познания мы различаем субъект от объекта» [2, с. 165]. Данное разграничение необходимо осуществляется даже тогда, когда человек познает самого себя, поэтому главной задачей метафизического, по определению философа, анализа познания становится исследование соотношения субъективного и объективного элементов познания.

Имея в виду субъективный элемент познания, Кудрявцев-Платонов направлял свое внимание на активность познающего субъекта. Познание, по мысли Кудрявцева-Платонова, есть внутренний имманентный акт субъекта, при этом «при познании внешнего мира наше я не выходит из себя, но скорее внешний мир известным путем входит в наше сознание и объект становится достоянием познающего субъекта» [2, с. 165]. Поскольку «то, что происходит от субъекта, составляет форму его познания» [3, с. 201], то субъективность, по мысли философа, пронизывает все представления и понятия о внешнем мире как специфическое свойство человеческого познания.

Субъективность процесса познания обусловливается участием в нем познавательных сил или способностей человека. Философ утверждал, что «мы не можем познавать вещи так, как они сами по себе суть, но только чрез посредство нашей познавательной способности» [2, с. 199]. Характер этого участия не пассивен, а активен: чтобы ощущать, знать предметы, «мы сами должны при этом нечто сделать, приложить нашу собственную силу» [2, с.

83]. Соответственно, субъективными, по Кудрявцеву-Платонову, являются: сама деятельность познавательных сил, в ходе которой последние вносят субъективный элемент в познание; законы, по которым осуществляется эта деятельность; произведения (достижения) познавательных сил человека.

Философ исследует составляющие субъективности соответственно трем ступеням или формам данного процесса — эмпирическому, рациональному и идеальному познанию. Эмпирическим или чувственным он называет такое

познание, при котором знание доставляется чувствами непосредственно. Эмпирическое познание — первоначальная и самая низшая по гносеологическому значению форма. Оно только представляет предмет человеческому сознанию как факт или явление, удостоверяет его бытие, но не дает еще понятия о нем. Поэтому эмпирическое познание, отмечает Кудрявцев-Платонов, может быть названо не познанием, а только сознанием предметов.

В качестве познавательной способности здесь выступает чувство, которое определяется философом как способность внешнего опыта. Деятельность данной познавательной силы подчинена психологическим законам и заключается в восприятии и усвоении впечатлений мира внешнего. Произведениями чувственно-познавательной силы являются воззрения (восприятия, ощущения) и представления. Чувственное восприятие трактуется философом как сознание впечатления от предмета, живое, ясное и близкое к нему. В чувственном восприятии, как его понимает Кудрявцев-Платонов, человек непосредственно в точном смысле слова сознает и воспринимает внешний предмет в то же самое время и в той же самой форме, в какой последний подействовал на тот или другой орган чувств.

Характер ощущения как субъективного произведения «нашего познающего я» отличается, по мысли философа, от действительного предмета. Соответственно, качество ощущения не есть свойство ощущаемого объекта, но видоизменение чувства в ощущающем субъекте.

Кудрявцев-Платонов писал: «Совокупность наших чувств есть как бы клавиатура, на которой играет внешний мир; тоны этой клавиатуры — качественно различные ощущения возникают в собственно нашей чувственной способности и не имеют ни малейшего сходства с играющими на ней со-вне внешними предметами» [2, с. 91]. Они определяются самобытной природой и специальной способностью (специфической энергией) каждого чувства.

На таком истолковании сущности и характера ощущений строилось понимание философом реальных свойств и отношений предметов. Следует иметь в виду, что одновременно с обоснованием своего положения о субъективности воззрений Кудрявцев-Платонов решал актуальный для гносеологии Нового времени вопрос об отношении ощущений к соответствующим качествам предметов внешнего мира. Решение русским фило-софом-теистом данного вопроса было определенно исторически и опиралось на современные ему теории И. Мюллера и Г. Гельмгольца. Первый из них сформулировал так называемый «закон специфической энергии органов чувств», согласно которому характер ощущений зависит не от свойств внешней природы, а от особенностей воспринимающей системы человека; второй выдвинул тезис о том, что ощущения относятся к качествам внешнего мира как иероглиф к обозначаемому им предмету.

Наряду с этим Кудрявцев-Платонов использовал разработанный Д. Локком принцип деления свойств предметов на две группы. Но вместо терминов «первичный» и «вторичный» русский философ употреблял термины «объективный» и «субъективный». Объективные свойства, основанные на понятиях пространства, времени, движения, независимы от чувственных ощущений и составляют всеобщую и необходимую принадлеж-

ность всех предметов. Субъективные же свойства зависят от строения органов чувств, изменения чувственных способностей, они изменчивы, непостоянны. Первые есть действительные, физические, реальные свойства вещей, вторые — субъективные состояния человеческого духа. Таким образом, те свойства предметов внешнего мира, которые человек познает посредством зрения, слуха и других органов чувств, являются в понимании философа не чем иным, как субъективным продуктом его «Я», его субъективными ощущениями.

Но субъективность, по Кудрявцеву-Платонову, характеризует не только свойства предметов, воспринимаемых через органы чувств, но и в определенной степени те качества, которые Локк называл первичными. Такое утверждение философа следует понимать в том смысле, что основывающиеся на данных качествах представления образуются в субъекте посредством его «Я». Поскольку воспринимающая способность человеческой души должна так или иначе влиять на усвоение указанных свойств вещей, постольку они не могут отражаться в сознании полно, адекватно и точно, а представления об этих свойствах, утверждал Кудрявцев-Платонов, не могут быть названы безусловно объективными.

Представление объединяет восприятия отдельных чувств в цельный образ предмета, который сохраняется в душе и тогда, когда сам предмет непосредственно уже не действует на человека и может быть вновь выведен на свет сознания при помощи памяти и воображения. Как отмечал Кудрявцев-Платонов, в так называемом чувственном явлении, данном человеку в представлении, главный элемент есть субъективный. Входящий в состав представлений субъективный элемент заключается в специальном отзвуке каждого из человеческих чувств на действия внешних предметов. Приложение субъективного элемента к образованию представлений означает, что последние есть психические, то есть субъективные акты.

Вместе с тем Кудрявцев-Платонов решительно возражал против положения о полной субъективности процесса познания и полагал, что должна быть допущена известная объективность эмпирического познания. Ощущение и представление не являются феноменами, исключительно принадлежащими чувственно-познавательной способности человеческой души. Они вызываются действием предметов внешнего мира на органы чувств и являются ответом ощущающего субъекта на это действие. Но последнее, замечал философ, есть уже нечто от самого предмета, следовательно — объективное, а значит и сами субъективные ощущения не являются безусловно субъективными, но имеют в себе и некоторый объективный элемент, так как зависят в своем происхождении от реального действия предметов. Соответственно, субъективные свойства вещей, согласно Кудрявцеву-Платонову, являются не только творениями духа, но «основание и начало свое эти свойства находят и в самой природе вещей и поэтому, несмотря на то, что они составляют сложный продукт субъективного и объективного элементов, они справедливо считаются свойствами самого мирового бытия» [2, с. 204].

Отсюда следует, что и представления, основанные на данных свойствах, имеют реальную, хотя и не прямую связь с действительными веща-

ми, и есть отображения в человеческой душе некоторых реальных свойств бытия. Философ подчеркивал, что в представлениях объективные и субъективные свойства предметов существенно и неразрывно связаны, поэтому представления об этих свойствах не могут быть чисто объективными или чисто субъективными, но характеризуются преобладанием субъективного или объективного характера.

Находящийся в субъективных воззрениях и представлениях объективный элемент делает возможным, по мысли Кудрявцева-Платонова, познание действительных свойств вещей, в силу чего рассудок, анализирующий содержание представлений, способен различать субъективные и объективные свойства вещей. Это означает, что субъективная форма, в которой даны объективные свойства предметов внешнего мира, не является препятствием к составлению истинного познания о действительности. Вместе с тем Кудрявцев-Платонов отмечал ограниченность эмпирического познания в силу ограниченности поля действия чувственных органов познающего субъекта. Но, хотя для познания объективных качеств вещей непосредственное чувственное ощущение дает очень немного — первоначальный, грубый материал, человеку, по глубокому убеждению академического мыслителя, дана возможность расширять поле своего эмпирического знания и раздвигать границы этой естественной ограниченности.

Такую возможность предоставляет ему вторая ступень познавательного процесса — рациональное познание, при котором человек посредством мышления преобразует впечатления эмпирически-чувственного в понятия. В рациональном познании проявляется другая познавательная сила человеческой души, которая заключается в способности из представлений образовывать понятия. Данную силу Кудрявцев-Платонов именует рассудком, хотя в то же время использует и другой термин — разум. Деятельность рассудка (разума) состоит в субъективном логическом процессе мышления и подчиняется законам данного процесса.

Созданием познающей силы рассудка является понятие. Понятие -это высшее произведение познавательных сил человеческого духа, сила и способность которого не ограничены ничем, кроме условий ограниченности духовной природы человека вообще. Содержание понятия есть бытие общее, отличное от бытия конкретного, о котором дает человеку знать представление. Характер понятий как субъективных произведений человеческого «Я» определяется, по мысли философа, наличием априорного элемента в их содержании.

Необходимо отметить, что свою концепцию рационального познания Кудрявцев-Платонов строил на основе учения об априорном знании. Априорность привносимого разумом в понятия элемента, делающего их понятиями, а не простым видоизменением представлений, заключается в способе их происхождения. Как подчеркивал философ, логические законы и нормы мышления выражают самобытную духовную природу человеческого «Я» и не могут быть получены из внешнего мира путем чувственного восприятия, «они суть необходимые априорные законы соединения всякого данного извне содержания, которое входит в наше сознание»

[4, с. 320]. Таким образом, разум (рассудок) для Кудрявцева-Платонова -это не просто формальная, лишенная всякого внутреннего содержания способность комбинировать представления, но самостоятельная сила мышления, властвующая над представлениями и преобразующая их в понятия по имманентным ей законам.

Как и при анализе эмпирического познания, Кудрявцев-Платонов исходит из понимания рационального познания как взаимодействия субъекта и объекта. Поэтому он рассматривает общие и категорические понятия не только как субъективные произведения познавательной силы рассудка, но и выявляет их объективное значение, которое заключается в соответствии им реального бытия. В отношении общих понятий Кудрявцев-Платонов приходит к выводу о том, что познание может иметь реальную ценность только при условии, что этим (первоначальным) элементам рационального познания соответствует что-либо реальное, что вне человека существует не только конкретное, но и общее. При этом главный критерий для определения реальности бытия какого-либо объекта, по мысли философа, заключается в его действии на познающего субъекта и способности данного объекта воспринимать воздействие последнего. Данное положение не следует трактовать так, что реальность бытия конкретного несомненна, а реальность общего сомнительна. Поскольку общее существует в неразрывном единстве с частным, то действовать на человека оно может не иначе, как через частное. В силу этого, заключает философ, общее столь же реально, как и частное, хотя существует не отдельно от последнего, а в существенной связи с ним.

Переходя к категорическим понятиям, Кудрявцев-Платонов утверждает, что и эти субъективные определения с полным правом можно переносить на явления мира внешнего. «В нас существуют такие, а не иные формы и априорные понятия, — указывал он, — потому что такова истинно соответствующая этим формам и познаваемым при их помощи действительность» [4, с. 361]. Такому объективному значению категорий не противоречит то, что они принадлежат разуму a priori и то, что к первоначальному познанию их человек приходит путем не внешнего, но внутреннего опыта По мнению академического философа, «законы и формы нашего разума, составляющие его природную принадлежность, могут быть в то же время и законами бытия, а что они первоначально сознаются и познаются нами как субъективные наши формы, — это вполне естественно, так как мы сами ближе всего к нам самим и наше сознание всего яснее и непосредственнее обнаруживает их присутствие в нашем субъективном мире» [5, с. 168].

Предметом идеального познания является сверхчувственное бытие, а его продуктом — идеальные понятия или идеи. Учение об идеях — важнейший пункт философской системы Кудрявцева-Платонова. Философ разграничивал объективное и субъективное значения понятия «идея». В первом случае идеи выступают как реальные сущности и живые начала феноменального бытия и являются предметом умственного познания, во втором — речь идет об идеях как произведениях познавательной силы человека. Рассматривая идеи, и прежде всего идею о Боге, во втором значе-

нии, философ подчеркивал, что идеальные понятия не выводятся из чувственного опыта непосредственно и не могут быть абстракциями от данных опыта. Не будучи общими понятиями, они не могут быть и категориями рассудка, хотя имеют с последними общие черты: априорность, всеобщность, необходимость. Идеальные понятия отличаются от категорических тем, что они есть качественные понятия, выражающие совершенство вещей, а их необходимость и всеобщность — другого, более высокого порядка. Кроме этого, категории как формальные определения эмпирически данных вещей не имеют собственного содержания, а идеальные понятия могут быть мыслимы как имеющие собственные объекты.

Учение об идеальном познании Кудрявцев-Платонов также строил на основе концепции врожденного (априорного) знания. Врожденными, в его понимании, являются не идеи, а способность идей, то есть ум или способность к познанию сверхчувственного, прежде всего идеи абсолютно совершенного Существа — Бога. Наличие идеи о Боге в сознании человека свидетельствует, полагал Кудрявцев-Платонов, с одной стороны, о действии на человека реального, вне него находящегося объекта этой идеи, с другой — о восприятии им этого воздействия, иначе говоря, об активном участии познавательной силы человека в образовании идеи о Боге. Деятельность данной познавательной силы заключается в восприятии воздействия Бога, впечатлений мира высшего, сверхчувственного, и усвоении данного воздействия согласно законам познания.

Кудрявцев-Платонов указывал, что трудно найти соответствующий термин для названия рассматриваемой им способности. Для обозначения ее философ использовал целый ряд терминов: ум, разум, внутреннее чувство, духовное чувство, идеальное чувство, способность к богопознанию и др. Некоторые из этих терминов дублируют термины, используемые Кудрявцевым-Платоновым при характеристике рационального познания. В частности, сам философ предупреждал, что не следует смешивать внутреннее чувство с самосознанием или ощущением собственных психологических состояний. Кудрявцев-Платонов также использовал понятие «разум» в двух значениях. При анализе рационального познания философ трактует разум, или рассудок, как способность рационального познания -свободно действующую силу с исключительно ей принадлежащим априорным содержанием, а применительно к идеальному познанию речь идет о разуме как способности интуитивного познания сверхчувственного при помощи непосредственного восприятия или созерцания.

Несомненно, что вопросы, связанные с проблемой богопознания, Кудрявцев-Платонов решал, оставаясь в рамках православного мировоззрения. Характерной чертой последнего является безусловное признание примата религиозного опыта, который дает непосредственное усмотрение сверхчувственного мира. В понимании разума (ума) как высшей познавательной силы человека, направленной к познанию вечного и божественного, русский философ следовал традиции святоотеческой литературы, в которой ум трактовался как созерцательная способность человеческой души.

В то же время к источникам такой трактовки ума Кудрявцев-Платонов относил учение Платона. В разработке положения о разуме как интуитивном познании Бога Кудрявцев-Платонов опирался на идущую от античного философа традицию понимания ума как созерцания (припоминания) сверхчувственных идей-сущностей. Кудрявцев отмечал, что Платон первым отличил ум как высшую способность человеческого духа, как лучшую, владычественную и божественную часть души, деятельность которой в «до-мирном состоянии души» состояла в созерцании чистых идей самих по себе, а «в настоящем состоянии человека направлена главным образом внутрь самого себя и состоит в воспоминании идей и созерцании их» [6, с. 346].

Как православный философ, Кудрявцев-Платонов уделял особое внимание способности богопознания. Рассматривая специфические особенности последней, он выделял два основных способа познания действительности — интуитивный и дискурсивный. Первый из них есть непосредственное познание предметов, при котором познающий человек удостоверяется в бытии предмета в результате воздействия последнего на его органы чувств. Во втором случае познание осуществляется посредством мышления, при помощи комбинации и переработки непосредственных впечатлений по известным логическим правилам. Обращаясь к разуму, философ трактовал его как непосредственное интуитивное познание сверхчувственного, при этом способом или формой деятельности разума, утверждал он, является не мышление, а непосредственное восприятие или созерцание.

Рассуждая о непосредственном характере идеального познания, Кудрявцев-Платонов прибегал к аналогии с чувственным, эмпирическим познанием. В эмпирическом познании человек не может видеть вещи как они сами по себе есть, независимо от того, как дают ему видеть их его чувства. Поэтому говорить о непосредственном ощущении или познании можно, по мысли философа, только в смысле противоположности его знанию посредственному, рассудочному. Но в точном и строгом смысле слова такое познание нельзя называть непосредственным, так как внешний предмет не прямо воспринимается душой, но через посредство органов чувств, которые оставляют свой субъективный отпечаток.

Аналогично этому и первоначальное познание о Боге, замечал Кудрявцев-Платонов, есть познание непосредственное в том смысле, что оно осуществляется не посредством деятельности рассудка, а вследствие ощущения человеком воздействия Божества. Но оно не есть непосредственное в том смысле, что в нем Божество прямо открывается человеку, как оно есть само в себе, и человек созерцает самую сущность божественной природы. Непосредственное, интуитивное познание в точном смысле слова невозможно для человека, существа условного и ограниченного. Поэтому в идеальном познании человек имеет ощущение сверхчувственного не в его полной объективной чистоте, а в соединении с формами его ограниченного умственного познания.

Кудрявцев-Платонов рассматривал данную особенность разума как важную и существенную характеристику процесса познания сверхчувственного, полагая, что ею уже предполагается, что человек не может иметь

адекватного, вполне точного и полного познания Божества, поскольку оно условно, ограничено субъективными законами и формами того органа, который служит для усвоения впечатлений мира сверхчувственного.

В то же время философ был убежден, что непосредственное знание -не высшая и совершенная форма знания, таковым является понимание предмета, достигаемое при помощи понятия о нем, а «органом такого знания может быть только рассудок, назначение которого путем законосообразного мышления возводить непосредственные впечатления к свету понятия» [6, с. 354]. Таким образом, в идеальном познании, согласно Кудрявцеву-Платонову, наряду с разумом принимает участие и рассудок. Анализируя данную ступень познания, философ разграничивал эти две познавательные способности. Различие их он видел в способе деятельности: в отличие от разума, рассудок есть способность дискурсивного познания посредством мышления. При этом важно отметить, что философ рассматривал непосредственное ощущение сверхчувственного и мышление как равно существенные и необходимые элементы познания.

Кудрявцев-Платонов исходил из того, что впечатления мира сверхчувственного, не будучи рациональными понятиями, составляют принципы и основные элементы идеального знания, но человек не может ограничиться одними впечатлениями и ощущениями сверхчувственного. Вслед за ними «должна начаться разнообразная работа рассудка, который при помощи своих логических операций должен перерабатывать впечатления в различные виды представлений и понятий о предметах идеальных, дать нам возможное для нас познание о сверхчувственном вместо темного ощущения его» [6, с. 353]. Только мышление о предмете, подвергающее впечатления процессу своей логической деятельности, дает познание предмета. Поэтому непосредственное ощущение сверхчувственного не может оставаться в своем первоначальном виде, оно необходимо переходит в область представительной и мыслящей силы человеческого духа, где испытывает различные видоизменения соответственно различным условиям и способам деятельности данной познавательной способности.

Именно участие мышления, полагал Кудрявцев-Платонов, делает понятным различие религиозных и философских форм, в которых является религиозная идея. Главная причина разнообразия религиозных понятий, кроме других условий этого явления, заключается, по мнению философа, в различии форм, которые оно принимает на различных ступенях своего движения к познанию истины. В то же время, несмотря на обосновываемый им принцип христианского рационализма, Кудрявцев-Платонов, как православный философ-теист, с точки зрения жизненной важности в деле религии предпочтение отдавал религиозной вере перед знанием.

Все вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что концепция В. Д. Кудрявцева-Платонова является развитием гносеологической модели субъективности. Русский философ исследует субъективность в аспекте соотношения с объективностью, объективным знанием. Субъективность трактуется им как специфическое свойство человеческого познания. Процесс познания, в трактовке Кудрявцева-Платонова, субъективен в том смысле, что

объективность, объективный мир дан человеку в субъективной форме. Вместе с тем, поскольку философ исходит из понимания процесса познания как взаимодействия субъекта и объекта, субъективность не противопоставляется им объективности, а понимается как необходимое условие объективности.

СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ

1. Кудрявцев-Платонов В. Д. Об основных началах философского познания // Кудрявцев-Платонов В. Д. Сочинения: В 3 т. — Сергиев Посад: Издание Братства Преподобного Сергия, 1893. — Т. 1. — Вып. 2. — С. 1-66.

2. Кудрявцев-Платонов В. Д. Метафизический анализ эмпирического познания // Кудрявцев-Платонов В. Д. Сочинения: В 3 т. — Сергиев Посад: Издание Братства Преподобного Сергия, 1893. — Т. 1. — Вып. 2. — С. 67-209.

3. Кудрявцев-Платонов В. Д. Пространство и время // Кудрявцев-Платонов В. Д. Сочинения: В 3 т. — Сергиев Посад: Издание Братства Преподобного Сергия, 1893. — Т. 1. — Вып. 2. — С. 210-310.

4. Кудрявцев-Платонов В. Д. Из чтений по философии религии // Кудрявцев-Платонов В. Д. Сочинения: В 3 т. — Сергиев Посад: Издание Братства Преподобного Сергия, 1893. — Т. 2. — Вып. 3. — 509 с.

5. Кудрявцев-Платонов В. Д. Метафизический анализ рационального познания // Кудрявцев-Платонов В. Д. Сочинения: В 3 т. — Сергиев Посад: Издание Братства Преподобного Сергия, 1893. — Т. 1. — Вып. 3. — С. 1-174.

6. Кудрявцев-Платонов В. Д. Метафизический анализ идеального познания // Кудрявцев-Платонов В. Д. Сочинения: В 3 т. — Сергиев Посад: Издание Братства Преподобного Сергия, 1893. — Т. 1. — Вып. 3. — С. 175-364.

Получено 29.07.05

V. D. KUDRYAVTSEV-PLATONOV‘S CONCEPTION OF SUBJECTIVITY

E. N. Konovalova

The philosophical system by V. D. Kudryavtsev-Platonov, in which gnoseology took an important place, used the notions, connected with the theme of subject and subjectivity. Russian philosopher investigated subjectivity in terms of its correlation with objectivity, objective knowledge. He understood subjectivity as a specific characteristic of human cognition. The process of cognition, according to V. D. Kudryavtsev-Platonov, is subjective in the sense that objectivity, objective world is given to man in the subjective form. At the same time, as the philosopher understood the process of cognition as the interaction of subject and object, subjectivity was not opposed to objectivity, but was understood as necessary condition of objectivity.

Есть ли «там», где нас нет? К критике существования объективной реальности | Философия

Иероним Босх. Фокусник / Wikimedia Commons

Объективно и реально то, где меня нет

Обычно под объективностью, или «объективной реальностью», подразумевается положение дел, которое существует независимо от того, наблюдается оно кем-то или нет. Когда мы выходим из дома, то полагаем, что мебель остается на своих местах и не перестает быть мебелью – ее существование объективно. Даже если мы не прогуливаемся в конкретный момент по лесу, то уверены, что там растут сосны и ели или иная, подходящая для данных широт растительность, существование которой также объективно. Мы называем объективным и то, что считаем одинаково воспринимаемым разными наблюдателями. Если я называю небо синим и кто-то еще делает так же, то небо объективно синее. Если я прошу передать мне соль и получаю ее, то, вероятно, солонка существует объективно. Но насколько эти конвенции гарантируют встречу с реальностью – вопрос открытый.

Реально vs виртуально, объективно vs субъективно

Что, если наша убежденность в существовании объективной реальности ни на чем не основана? Чтобы разобраться в этом, нужно чуть детальнее раскрыть смысл понятий «реальность» и «объективность». Традиционное определение реальности нередко циркулирует в философии в виде терминов «субстанция» или «сущность». Согласно ему, если есть то, что существует безусловно, само в себе и для себя, то оно реально. Напротив, если есть то, что существует только для некоторого наблюдателя (другого), то оно нереально или, если угодно, виртуально – сродни тому, что традиционно именовалось в философии «явлением». Такое существование считается субъективным, зависящим от природы и характера наблюдения и длящимся до той поры, пока протекает само наблюдение.

Обычно считается, что явления субъективны, а лежащие в их основании сущности – объективны. Объективность, в свою очередь, означает нечто, указывающее на принципиальную независимость от такого условия, как субъективное наблюдение. В некотором смысле само сочетание «объективная реальность» представляет собой тавтологию, в то время как понятие «субъективная реальность» – противоречие (в последнем случае правильнее было бы говорить о «субъективной виртуальности»). В любом случае можно было бы ограничиться единственным понятием «реальность», которая существует как нечто самодовлеющее, не обязанное никому и ничем. Однако сочетание «объективная реальность» зачастую все же сохраняется в философии, равно как и сочетание «субъективная реальность». Последнее понятие указывает на то, что виртуальная реальность может оказаться единственной и окончательной для наблюдателя, а значит, все-таки имеет право называться реальностью. Первое же понятие, напротив, подчеркивает, что реальность реальна только тогда, когда субъект ни в какие отношения с ней не вступал. Но как раз сама возможность существования такой, незатронутой наблюдением реальности и оспаривается многими философами.

О понятии «объективная истина»

В статье анализируется категория «объективная истина» в контексте парадигмальных установок советской философии.

Ключевые слова: истина, онтология, объективность, гносеология, диалектика.

The category ‘objective truth’ in the paradigmatic context of Soviet philosophy is analyzed in the article.

Keywords: truth, ontology, objectivity, gnosiology, dialectics.

Исторически категория «истина» рассматривалась в единстве онтологических и гносеологических составляющих. Если воспользоваться дихотомией «объективная диалектика» и «субъективная диалектика», которая в недалеком прошлом использовалась в отечественной философии весьма активно, то рассматриваемую категорию можно применять и к знаниям, и к вещам. Формула «Veritas est adaequatio intellectum et rei» неотделима от «Veritas est adaequatio rei et intellectus».

В силу целого ряда социально-исторических и идеологических причин^[1] в отечественной философии XX в. наблюдалась абсолютизация одной из этих формул, а именно – гносеологической. Об этом читаем в работах 50-х гг., например у М. Розенталя и П. Юдина: «Истина – соответствие понятия, идеи с объектом; знание, правильно отражающее объективную действительность»[2]. Об этом же говорил И. С. Нарский в 1660–1970-е гг. : «Истина есть соответствующее объективной реальности содержание человеческого сознания… Истина не есть свойство самих объектов»[3]. Такое же ограничение пространства применимости зоной лишь субъекта можно увидеть и в 1990-е гг. В учебнике, рекомендованном для аспирантов, можно прочесть: «Истина есть свойство знания, а не свойство объекта познания»^[4].

А «между тем, – писал М. А. Лифшиц, – тезис о том, что истинность есть свойство (только. – В. Х.) мысли и языка, а не самих вещей, не так достоверен»^[5]. Подчеркиваем, речь идет о применимости категории «истина» не только к знанию о вещах, а именно к самим вещам, предметам, явлениям, их отношениям, связям.

Единство онтологической и гносеологической трактовки истины восходит корнями к философии античности. Аристотель пишет: «В самом основном смысле сущее – это истинное и ложное, что имеет место у вещей через связывание или разъединение, так что истину говорит тот, кто считает разъединенное разъединенным, связанное – связанным, а ложное – тот, кто думает обратно тому, как дело обстоит с вещами. Так вот, раз это так, то спрашивается, когда имеется или не имеется то, что обозначается как истинное или как ложное. Следует рассмотреть, что мы под ними разумеем. Так вот, не потому ты бледен, что мы правильно считаем тебя бледным, а, наоборот, именно потому, что ты бледен, мы, утверждающие это, говорим правду»^[6]. Предельно просто: если истинную вещь считаем истинной, а ложную вещь – ложной, то знание истинно. Истинными бывают и вещи, и знания о них. Если нет онтологической истины, то получение гносеологической истины или затруднено, или принципиально невозможно. Знать то, чего нет или что еще не достигло своей актуальности, по меньшей мере затруднительно. Как назвать стол, который никуда не годится? А хлеб, который нельзя есть? А самолет, который не летает? Колокол, который не звонит? Обувь, которую нельзя носить? Миллионы тонн хлопка, существующие только в отчетах? А товар, который никто не покупает? А философа, который ненавидит мудрость? На мой взгляд, ответ один: это предметы, которые не соответствуют своим понятиям или не достигли своего актуального уровня развития или эта актуальность деформирована, то есть ложные. Именно предметы. Вот еще одно характерное высказывание Стагирита: «“Ложное” означает то, что ложен предмет… Ложно также то, что хотя и существует, однако по природе таково, что кажется или не таким, каково оно есть, или тем, что оно не есть… Итак, вещи называются ложными в этом значении или потому, что они не существуют, или потому, что вызываемое ими представление есть представление о несуществующем»^[7]. В Средние века, например у Фомы Аквинского, «Veritas rerum» и «Veritas intellectum» соседствовали постоянно. Категория «истина» была философской в целом, а не относилась только к одной ее части – гносеологии. Французские и английские материалисты в своей страстной борьбе со средневековой схоластикой и теоцентризмом выплеснули с водой и ребенка – возможность материалистического прочтения формулы «Veritas est adaequatio rei et intellectus». От них эта крайность перешла к В. И. Ленину и закрыла на долгие годы возможность истинного понимания категории «истина».

Онтологические варианты трактовки истины и лжи лежат на самой границе вопроса об объективной истине. Удивление и недоумение от отрицания возможности материалистического прочтения онтологической формулировки истины «как соответствия предмета своей всеобщей природе, своим имманентным законам возникновения, развития и разрушения» возрастают еще и потому, что авторы, отрицая применимость категории «истина» к самим объектам, ясно видят, с какой необычайной трудностью в этом случае сталкивается оставшееся в одиночестве гносеологическое понимание истины. Будь истина онтологической, все было бы просто: есть онтологическая, она же объективная, истина, которая, отражаясь в сознании, дает гносеологическую истину. И истинное познание тогда в строгом и точном смысле было бы познанием истины объективной.

Уточним термины. Объективная истина становится онтологической истиной тогда, когда возникает ее противоположность – гносеологическая истина (то есть истина в рамках теории познания). Здесь тот же механизм, когда предмет становится объектом познания: при наличии субъекта познания. Противоположность между онтологической и гносеологической истинами, понятно, не абсолютна, как и, например, противоположность между материей и сознанием. И то и другое возникает, как подчеркивал еще В. И. Ленин, лишь в рамках гносеологии. Но явления гносеологии нельзя объяснить, если отдать предпочтение в этих противоположностях лишь одной стороне. Разве это не аксиома для материалистической гносеологии?! Если нет онтологической истины, уже нельзя избежать целого ряда искусственных допущений, двусмысленных недомолвок, запутанных словесных конструкций.

Анализ и вся апология онтологической трактовки истины есть лишь шаг на пути к выяснению понятия «объективная истина». Из вышесказанного об онтологической истине нетрудно заметить ее близкое родство с объективной истиной. Деталей и нюансов этого различия – огромное множество. Дело пока не в этом. Понимание объективной истины как соответствия, причастности и принадлежности свойства «быть истинным» самим вещам вне и независимо от человека, то есть объективно, в точном и строго философском смысле этого понятия, отличается от широко распространенного в отечественной философской литературе понимания объективной истины «как объективного содержания истинного знания». Хотя последнее определение мы взяли в кавычки, сноску на авторов делать не станем, ибо для многих и сегодня такой взгляд представляется не консерватизмом мышления, уже освобожденного почти двадцать лет от идеологических оков, а самоочевидной позицией. Не следует делать этого еще и потому, что абсолютизация гносеологического подхода автоматически вынуждает искать «объективную истину» в недрах мысли, духа, знания, сознания.

Чаще всего можно встретить следующую трактовку объективной истины. Объективная истина – это содержание знания, которое возникает в результате отражения объективной реальности; если знание будет ей адекватно, то его содержание и будет искомой объективной истиной. Есть нюансы, есть детали – их много, они очень интересны. Они заслуживают самого пристального внимания, но при всех вариантах остается общей мысль, что объективная истина – это истинное знание, которое заслуживает эпитета «объективное» только потому, что отражает объективный мир. Как ни уточняй, все равно получится, что «объективная истина» связана с человеком. Слово мы взяли в кавычки, чтобы подчеркнуть широко известное положение материализма о том, что «объективное» означает то же, что и «вне и независимо от человека». Безусловно, требуется подробное разъяснение, как содержание знания может быть вне и независимо от человека. Иначе говоря, как объективное может попасть в знание и оставаться в то же время «вне и независимо от человека». То, что соответствует содержанию знания, может быть объективным, но не само содержание, которое и возникает в результате присутствия и усилий субъекта. Без субъекта нет содержания знания. А отраженные в этом содержании предметы, их свойства, отношения и связи объективно могут быть. Эта трудность неизбежно возникает при абсолютизации гносеологической трактовки истины.

Рассмотрим несколько вариантов преодоления противоречий такого «гносеологического» понимания объективности истины. «Нетрудно видеть, – писал М. Н. Руткевич, – что объективность истины несколько иного рода, чем объективность материального мира: материя находится вне сознания и не зависит от него, истина находится в сознании, но по содержанию своему не зависит от него и от носителя сознания»[8]. При всей нечеткости формулировки смысл понятен: от «носителя сознания» не зависит ни содержание знания, ни содержание истины, а тот предмет, отражение которого образует содержание истинного знания. А содержание знания всегда связано с человеком, с его сознанием, иначе оно не входило бы в состав знания. Утверждение, что «содержание истины» объективно, если понятие «объективно» понимать в философском смысле, – вообще большое недоразумение, ибо можно подумать, что бывает знание, у которого форма остается в голове человека, а содержание где-то вне и независимо от человека, то есть объективно. И уж совсем непонятно становится, если предметом отражения, который станет «содержанием истины», выступает субъективная реальность. Здесь вообще концы с концами перестают сходиться. Приходится придумывать еще более усложненные вербальные конструкции, чтобы как-то вразумительно пояснить, почему содержание знания и в этом случае будет «объективной истиной», хотя отражена не объективная, а субъективная реальность. Значит, содержание истинного знания будет «объективной истиной» не потому, что отражается объективная реальность, а по какой-то иной причине. Невооруженным глазом видно, что категория «объективная», которая в материализме имеет точный и строгий смысл – «вне и независимо от человека, его сознания и воли», в данном случае становится расплывчатой. Если приглядеться без предубеждения, очевидно противоречие. Надо выбирать: объективное – это или то, что вне и независимо от человека, или – содержание истинного знания. Дизъюнкция строгая.

Разумеется, никто не может запретить вкладывать свой смысл в тот или иной термин автору, его использующему, но если «объективным» мы будем называть отраженное, имеющее вне и независимо от человека существующий денотат и именно по этой причине, то для сохранения логического реноме следует отказаться от понимания объективного как вне и независимо от человека существующего отражаемого. Двусмысленность употребления понятия «объективный» постоянно обнаруживается у авторов, которые абсолютизируют гносеологическую трактовку истины, когда начинают говорить об объективной истине. Рассмотрим эту двойственность еще на одном более раннем примере. Ф. И. Хасхачих привлек наше внимание, во-первых, потому, что Федор Игнатьевич стоял у истоков распространения в советской философской литературе гносеологического понимания истины, во-вторых, у него наиболее отчетливо просматривается следующее: когда говорят об истине, само собой разумеется, речь идет об объективной истине, понимаемой им как содержание истинного знания. Вот несколько его высказываний. «Материалисты так или иначе признают объективную истину»^[9]. К сожалению, он не уточняет, что значит «так» и как будет «иначе». Может, под «так» надо понимать объективную истину как содержание знания, отражающее объективный предмет, а под «иначе» – истинность предмета самого по себе, без вмешательства человека, то есть объективно, что равносильно онтологической трактовке истины. Но это только наше предположение, у Хасхачиха никаких указаний на онтологическое понимание истины как объективной истины нет. Наоборот, он постоянно акцентирует внимание на том, что объективная истина – это содержание знания, имеющее объективный денотат. «Под объективной истиной Ленин понимает, – пишет он, указывая и источник, откуда берется такое его представление, – такое содержание в наших ощущениях, представлениях и понятиях, которое не зависит ни от отдельного человека, ни от человечества»^[10]. Подобная ссылка на В. И. Ленина встречалась часто. Здесь необходимо подчеркнуть, что Хасхачих – страстный защитник материализма, он прекрасно рисует картину, сколько бедствий несет материализму отрицание существования объективной истины, по которой можно также провести водораздел между материализмом и идеализмом^[11]. Тем больше вызывает недоумение, когда после такого отстаивания права на существование объективной истины ее сводят до «содержания знания», тем самым, на наш взгляд, начисто перечеркивая даже само определение «объективной» истины. Но мы хотели поговорить о другом: о постоянной двусмысленности понятия «объективная истина», если оставаться внутри трактовки истины как знания. Возьмем для примера следующие слова Ф. И. Хасхачиха: «Диалектический материализм, признавая существование объективной истины, указывает путь ее познания. Объективная истина познается не сразу, целиком, а по частям. Человеческое познание в процессе своего развития все глубже раскрывает объективную истину»^[12]. Попробуем прочитать эти слова, подставляя везде вместо словосочетания «объективная истина» другое – «содержание знания». Если объективная истина – это содержание истинного знания, то общий смысл был бы идентичным, должен был бы сохраниться. А получается нелепица: будто диалектический материализм предлагает искать объективную истину и познавать ее в головах людей, в содержании знаний, а не в объективном мире. Что познается не сразу, целиком, а по частям? Содержание истинных знаний или же объективные предметы в их объективной истинности или ложности? Думается, что Хасхачих здесь вкладывает в понятие «объективная истина» совсем другой, чем «содержание знания», смысл, а именно тот, который мы обозначали как онтологическую трактовку истины. «Познание объективной истины раскрывается через относительную и абсолютную истины и их соотношение»[13]. Что раскрывается через соотношение абсолютной и относительной истин? Что познается? Содержание истинного знания? Да нет же! Познается совсем другое. Когда мы хотим познать объективную истину, мы должны познавать объективную вещь в ее истинности, а истинность сия вовсе не зависит от человека. Потому мы и станем именовать ее «объективной» – и никак иначе. И мысль эта вовсе не нова. Еще более пятидесяти лет назад экзистенциалист М. Хайдеггер с поразительной ясностью высказал мысль, что «истина предложения возможна только на основе истинности вещи»^[14]. Такой подход в корне меняет понимание как относительной истины, так и абсолютной, меняет философскую картину видения мироздания.

В процессе познания мы можем встретиться не только с объективной истиной, но и с объективной ложью, то есть неистинным состоянием вещи самой по себе. Разве огромная ветвистая яблоня, на которой никогда не выросло ни одного яблока, – это не пример объективно ложной яблони? И разве знание причин ее ложности менее ценно? Алмаз, который крошится и не режет стекло; тигр, который боится ягненка; человек – мизантроп; общество, которое уничтожает своих граждан, – все это примеры явлений, которые ложны объективно: они не соответствуют своим понятиям, своим сущностям, своей природе, своим законам существования. И здесь дело вовсе не в многообразии их форм существования, а в деформированности (деструкции) их сущности.

О том, что бывает истинная природа самой вещи, говорит и сам Хасхачих: «без размышления человек не может раскрыть истинную природу предмета»^[15]. Значит, природа предмета может быть и «неистинной», то есть ложной. Человек может познавать и истинную, и ложную природу предмета, получая в том и в другом случае знание, соответствующее предмету. Казалось бы, все так ясно и просто, но опять «марксизм признает существование объективной истины, то есть наличие в истине такого содержания, которое не зависит ни от человека, ни от человечества»^[16]. А. Н. Илиади не стал брать слова «не зависит ни от человека, ни от человечества» в кавычки, видимо, потому, что эти слова В. И. Ленина общеизвестны и цитируются почти всегда, когда говорят об объективной истине^[17].

Куда делась такая простая мысль, известная еще элеатам, что истинное знание – это знание об истинно существующем?. . Почему раз за разом авторы делают вид, что не видят того, что гносеологическая истина, как верно заметил еще Т. Павлов, «всегда субъективна, поскольку она всегда является человеческой истиной (а не “ничьей”)»[18]? Восточная пословица гласит: «Хоть тысячу раз кричи: “Халва!” – во рту от этого слаще не станет». Тысячу раз можно повторить, что содержание знания – это объективная истина, однако истинное содержание знания никогда не станет объективным, если понятие «объективное» понимать как существование чего-либо за пределами головы человека, существующего независимо от человека, без человека и до человека.

Что было действительной причиной обструкции онтологического понимания истины и абсолютизации ее гносеологической трактовки в отечественной философии прошлого столетия, мы указали: идеологический догматизм советской идеологии со ссылкой на авторитет В. И. Ленина. Тем интереснее будет посмотреть, как выглядела позиция вождя мирового пролетариата по этому вопросу на самом деле.

Вот слова В. И. Ленина, имеющие прямое отношение к рассматриваемому вопросу. «Существует ли объективная истина, то есть может ли в человеческих представлениях быть такое содержание, которое не зависит от субъекта, не зависит ни от человека, ни от человечества?»^[19] Ясно, что в период работы над «Материализмом и эмпириокритицизмом» в термин «объективная истина» он вкладывал смысл, что она есть «содержание знания, соответствующее объективному миру».

В. И. Ленин допустил терминологическую вольность, возможно, для него не играющую принципиальной роли, но при формальном понимании и восприятии его слов оказывающую деформирующее воздействие на понимание явления, именуемого «объективной истиной».

А знал ли он вообще о наличии онтологического понимания истины? Полагаю, что знал. Неоднократно Ленин выписывал, подчеркивал, комментировал такие трактовки истины.

В «Науке логики» Гегеля Ленин прокомментировал объективно-идеалистическое понимание определения истинности абсолютной идеи. Против слов Гегеля: «Как наука истина есть чистое развивающееся самосознание» – В. И. Ленин коротко пометил: «Поповщина»^[20]. Слова Гегеля «истина бытия есть сущность» В. И. Ленин комментирует так: «Такова первая фраза, звучащая идеалистически насквозь, мистикой». Мысль Ленина не совсем ясна, ибо он тут же замечает: «свежий ветер» – на слова Гегеля: «задний план составляет истину бытия»[21]. Есть в «Философских тетрадях» и выписка из того места, где Гегель рисует картину, как из онтологической когерентности абсолютного духа вырастает онтологическая корреспондентность определения его истинности через истинность его частей – понятия и предмета: «Истина состоит лишь в их отношении друг к другу… что каждое из них в самом своем понятии содержит другое»^[22]. Это место В. И. Ленин оставил без пояснений. Но слова эти привлекли его внимание, он их выписал.

У Гегеля есть слова: «Истина, как согласующееся с объектом знание… пронизало собой объект». Речь о том, что объективный дух, став знанием, пронизывает самого себя в новом облике развития, оставаясь все равно тем же самым объективным духом. В. И. Ленин с двух сторон подчеркнул и написал: «Истина и объект»[23].

Вот еще один комментарий Ленина: «Гегель вполне прав по существу против Канта. Мышление, восходя от конкретного к абстрактному, не отходит… от истины, а подходит к ней… от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике – таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности»^[24]. Истина у Гегеля объективна. И Ленин говорит в том же смысле. Если в другом, то последняя строка в замечании Ленина теряет смысл.

Неоднократно В. И. Ленин наталкивался на мысли Гегеля о том, что сущность более истинна, чем явление, что истинность умопостигаемого более истинна, чем истинность чувственно постигаемого^[25].

Знак «нотабене» поставил Ленин напротив слов Гегеля, что познание вещей «в себе и для себя» есть познание истины, что «истина. .. состоит в единстве объекта и понятия»^[26].

В некоторых моментах видно, как мысль Ленина сопротивляется онтологической трактовке истины, как он не желает расставаться уже с привычным гносеологическим представлением об истине. Вот одно такое место. Гегель пишет, что логические формы «сами по себе соответствуют истине». В. И. Ленин украшает эти слова знаками «????», потом пишет: «“Логика” вопрос об истине»[27]. Ленин не смог преодолеть уже устоявшееся представление, что истина есть категория лишь гносеологическая. Потому он переиначивает (а заодно и упрощает) мысль Гегеля. У Гегеля прослеживается мысль об объективной истинности форм бытия, которые он на свой лад называет «логикой», а Ленин вкладывает в это слово смысл «учение об этих формах». Но это вещи разные. Не будем забывать, что перед нами конспекты, не предназначенные для чужих глаз. Это записи для себя, для уяснения того, что прочитано, а вовсе не трактат по философии. Конспекты эти так и надо оценивать: как процесс самообразования В. И. Ленина. Ленин учился у великих мыслителей прошлого. Учился самостоятельно, уже будучи признанным лидером партии. Учился и не считал это чем-то зазорным. Процесс учения, любого учения, предполагает и возможные упрощения воспринимаемого материала, искажения, недопонимания отдельных моментов, требует преодоления устоявшихся стереотипов мышления.

Рассмотрим пример. «Замечательно: к “идее” как совпадению понятия с объектом, к идее как истине, Гегель подходит через практическую, целесообразную деятельность человека, – пишет В. И. Ленин и дальше по-своему интерпретирует. – Вплотную подходит к тому, что практикой своей доказывает человек объективную правильность своих идей, понятий, знаний, науки»[28]. Сбоку он дописал: «От субъективного понятия и субъективной цели к объективной истине». Но ведь у Гегеля речь идет совсем не о том, «объективная истина» у Гегеля обозначает совсем иное. Он утверждает, что объективная абсолютная идея, трансформируясь, развивается и, приняв вид человеческого духа, осознает себя как дух, объективный и мировой, где человеческий дух – лишь момент, помогающий абсолютной идее определять свою истинность. А у Ленина получается совсем иное.

Создается впечатление, что он, хотя и оставался на позиции гносеологической трактовки истины, постоянно приглядывался к онтологическому ее пониманию. Ленин неоднократно выписывает такие места, где у Гегеля речь идет именно об онтологических вариантах определения истины. Выписывает – и оставляет без комментариев. Так обычно делают с материалом, над которым надо подумать, возвращаться и подумать: не раз, не два… Так поступил В. И. Ленин с фрагментами из § 213, где истина определяется как «тождество объективности с понятием»[29]. Иногда Ленин, как бы поневоле, «проговаривается»: «Юм и Кант в “явлениях” не видят являющейся вещи в себе, отрывают явления от объективной истины»[30]. Пусть это пересказ Гегеля, но ведь Ленин подтверждает рядом свое согласие с позицией Гегеля, а не Юма и Канта. Здесь союз объективного идеалиста и материалиста против субъективного идеализма проявляется в том, что они оба признают объективную (онтологическую) истину. А вот еще: В. И. Ленин отчеркнул тремя черточками и пометил: «Замечательно верно и глубоко», – следующие слова Гегеля: «Так называемое объяснение и доказательство вводимого в теоремы конкретного материала оказывается отчасти тавтологией, отчасти искажением истинного положения вещей»[31]. Непроизвольно Ленин оценил мысль о возможности искажения «истинного положения вещей» как глубокую и верную. Но истинное положение вещей тем и интересно, что оно объективно. А в познании объективно истинное положение вещей может быть искажено. Понятно, что тогда это знание будет ложным. В. И. Ленин выписал слова «истинное положение вещей», выражающие онтологическую трактовку истины, которым он особого значения не придает. Об этом свидетельствует, например, то, что Ленин слова Гегеля: «Идея не достигает еще в этом познании истины вследствие несоответствия предмета субъективному поня- тию»[32] – слева подчеркнул одной чертой. Не тремя, не двумя, как делает он на этой же странице выше, а одной коротенькой. То есть Ленин видит эту трактовку истины, но особого внимания не обращает, не придает ей особого значения. Позволю себе допущение, что он оставлял для себя этот вопрос не до конца решенным, открытым. И как честный ученый, если бы он профессионально стал заниматься философией, пришел бы к дополнению своего гносеологического понимания истины онтологическим. Для такого допущения есть основания. В. И. Ленин пишет: «Гегель о практике и объективности познания» – около слов, очерченных с четырех сторон: «Теоретическое познание должно дать объект в его необходимости, в его всесторонних отношениях, в его противоречивом движении an und für sich. Но человеческое понятие эту объективную истину познания “окончательно” улавливает и овладевает ею, лишь когда понятие становится “для себя бытием” в смысле практики. То есть практика человека и человечества есть проверка, критерий объективности познания. Такова ли мысль Гегеля? К этому надо вернуться»[33]. Эти слова подтверждают, что В. И. Ленин был знаком с онтологической трактовкой истины, знал суть этой позиции. Это видно из того, что Ленин не только просто пересказал Гегеля, но даже «перевел» на материалистический язык. В знании отражена вещь в ее истинности, если при производстве ее человеком получается желаемая вещь, та самая вещь, которую он познавал и теперь, глядя на полученный результат своей деятельности, убедился, что познал ее в истинном виде.

Сомнение В. И. Ленина: «Такова ли мысль Гегеля?» – и говорит о том, что он оставил вопрос нерешенным для себя.

Вот еще один фрагмент, где В. И. Ленин имеет дело с онтологической трактовкой истины. К слову сказать, эти высказывания он тоже обвел с четырех сторон, справа еще добавив знак «NВ»: «Познание… находит перед собой истинное сущее как независимо от субъективных мнений… наличную действительность. (Это чистый материализм.) Воля человека, его практика, сама препятствует достижению своей цели… тем, что отделяет себя от познания и не признает внешней действительности за истинно-сущее (за объективную истину). Необходимо соединение познания и практики»[34].

В. И. Ленин сталкивался с онтологической трактовкой истины не только у Гегеля. В книге И. Дицгена «Мелкие философские работы» В. И. Ленин подчеркнул слова: «Истина является и явление истинно»[35].

При внимательном прочтении приводимого ниже отрывка из указанной работы Дицгена легко можно видеть моменты, где немецкий философ говорит об онтологической истинности. В. И. Ленин читал, изучал эту работу Дицгена, но его понимание объективной истинности не принял. Дицген писал: «Чтобы точнее познать природу абсолютной истины, прежде всего необходимо преодолеть укоренившийся предрассудок, будто она духовного свойства. Нет, абсолютную истину мы можем видеть, слышать, обонять, осязать, несомненно также познавать, но она не входит целиком в познание, она не есть чистый дух. Ее природа ни телесна, ни духовна, ни то ни другое, – она всеобъемлюща, она как телесна, так и духовна. Абсолютная истина не имеет особенной природы, ее природа есть, скорее, природа всеобщего. Или, выражаясь без всяких иносказаний: всеобщая естественная природа и абсолютная истина тождественны. Не существует двух природ – одной телесной, другой духовной; есть только одна природа, в которой заключается все телесное и все духовное…

Человеческое познание, будучи само относительной истиной, связывает нас с другими явлениями и отношениями абсолютного бытия.

Как субъект, так и объект… составляют части, или явления, той всеобщей сущности, которую мы называем универсумом…

То, что мы познаем, суть истины, относительные истины, или явления природы. Самое природу, абсолютную истину, нельзя познать непосредственно, а только при посредстве ее явлений. Но откуда мы можем знать, что за этими явлениями скрывается абсолютная истина, всеобщая природа?..

Никогда не говорилось ни об истине, ни о познании ничего более бессмысленного, чем то, что о ней говорит ходячая логика уже целые тысячелетия: истина – это совпадение нашего познания с предметом последнего. Как может картина “совпадать” с моделью? Приблизительно, да… Итак, мы можем лишь относительно познавать природу и части ее, ибо всякая часть . ..имеет все же природу абсолютного»[36].

Трудность, которая стала камнем преткновения, ясна. Человек может в ходе познания охватить только ограниченную часть природы. То есть знание человека относительно. Но откуда тогда знание о том, что есть абсолютная истина? Дицген отвечает: «Оно прирождено нам»[37]. В. И. Ленин поставил против этого высказывания знак вопроса. А мысль Дицгена такова. Человек ведь тоже порождение Абсолюта. Следовательно, как часть, он несет в себе и абсолютное. И вот в таком качестве он, человек, сам добывает свои относительные по отношению к Универсуму знания, а идея абсолютной истины – от его единства с этим Универсумом. Дицген чувствует мистичность такого допущения и пишет: «Это материнское лоно и есть абсолютная истина; оно вполне истинно и все же мистично, то есть оно – неисчерпаемый источник познания, следовательно, непознаваемо до конца»[38].

Диалектику объективно абсолютной и объективно относительной истин Дицген представлял так: «То, что Спиноза называл бесконечной субстанцией, то, что мы называем универсумом или абсолютной истиной, столь же тождественно с конечными явлениями, с относительными истинами. .. как лес тождественен со своими деревьями или как вообще род – со своими видами»[39]. В. И. Ленин мог соглашаться или не соглашаться с такой трактовкой истины, но не видеть, совсем не замечать, что это иная, чем у него, трактов-ка, не мог. Остается только предполагать и догадываться, почему Ленин не стал вникать в такое понимание истины, почему прошел мимо, почему никак не прокомментировал. Подчеркивания, выписки таких трактовок свидетельствуют, что В. И. Ленин осознавал это различие двух подходов к пониманию объективной истины, но остался при своем мнении, что объективная истина – это содержание знания, соответствующее объективной действительности, не зависящей ни от человека, ни от человечества. Свое предположение на этот счет мы уже высказали: В. И. Ленин как философ-материалист близок к английскому и французскому материализму XVII–XVIII вв., в котором наиболее последовательно и проводится гносеологическое представление об истине. Дицген же на пути к диалектическому материализму заложил первые камни в фундамент нового понимания объективной (абсолютной и относительной) истины. Позиция Дицгена не лишена еще «родовых пятен» любого крайнего эмпиризма – упрощений и, как следствие этого, непоследовательностей, выражающихся в уступках субъективно-идеалистическому сенсуализму и рационализму. Но общее направление обозначено верно: к диалектическому материализму, который должен преодолеть эмпирическую односторонность абсолютизации гносеологического понимания истины.

Вот еще два высказывания Дицгена, попавшие в поле зрение В. И. Ленина, из которых и без комментариев ясно видны и новизна, и недостатки взглядов Дицгена. «Если мы признаем, что абсолютная истина… существует реально как материальный универсум, и что человеческий дух есть лишь телесная, или реальная, действительная и действующая часть общей истины, признанная отображать другие части общей истины, то этим проблема ограниченного и неограниченного будет совершенно разрешена»[40]. Здесь те же, что мы видели и у Гегеля, контуры восхождения от абстрактного к конкретному при определении истинности абсолютного первоначала мира по схеме онтологической (объективной) когерентности. Вторая цитата: «Природа истины не идеальна, а субстанциальна; она материалистична; она постигается не мыслью, но глазами, ушами и руками; она не продукт мысли, а скорее наоборот: мысль есть продукт универсальной жизни. Живой универсум – это воплощенная истина»[41].

Трудно, просто невозможно удержаться от удивления и восторженного восклицания, читая об этом «живом универсуме», который сам в себе, через себя, с помощью себя делает себя познающе истинным. Восторг вызывает воспоминание о взглядах Вл. Соловьева о вселенском всеединстве, к которому мир идет через ступеньки: природа, общество, человек, – все более усиливая свою истинность, которая через красоту ведет к добру. Мы видим необъяснимую конвергенцию материализма и идеализма – этих евклидовых философских параллелей – в отдаленном будущем, в бесконечно удаленной точке.

В. И. Ленин видел онтологическую трактовку истины не только у Дицгена, но и у других философов. Он подчеркнул при чтении книги А. Рея «Современная философия» слова: «Истина – это объективное»[42]. Привлекла его внимание и мысль Рея, что «заблуждение не есть абсолютная антитеза истины»[43]. Но почему В. И. Ленин прошел мимо? Почему не использовал это в своей работе «Материализм и эмпириокритизм»?

Можно выдвинуть несколько взаимосвязанных предположений. Первое. Когда В. И. Ленин писал свою книгу, конспектов по философии еще не было. Основательное знакомство с историей философии состоялось позже. Второе. Как уже было сказано, Ленин как философ-материалист «замешан» на эмпиризме, близком к эмпиризму английских и французских материалистов XVII–XVIII вв. Это видно невооруженным глазом любому непредвзятому читателю «Материализма и эмпириокритицизма». Третье. При чтении конспектов В. И. Ленина остается странное ощущение. Создается впечатление, что он читает Гегеля не как идеалиста, а как материалиста. Это похоже на то, как дети, которых учат английскому языку, услышав «тейбл», мыслят не «стол», а воспринимают это как русское словосочетание «ты был». Читая конспекты В. И. Ленина, трудно отделаться от этого ощущения: Ленин вкладывает в слова Гегеля не тот смысл, что сам Гегель, а свой, на словах похожий, но материалистический. Трудно согласиться, что такое прочтение является «материалистическим прочтением» Гегеля. Это одно из возможных объяснений факта, почему в советской философской литературе игнорировалась онтологическая трактовка истины и настойчиво пропагандировалось абсолютизация гносеологического понимания истины, – такой точки зрения придерживался В. И. Ленин. И последователи этой односторонней точки зрения должны вести свою родословную вовсе не с Аристотеля, как это часто делается, а от механистического материализма Нового времени через догматизацию взглядов В. И. Ленина. Социальные события, политика и идеология большевизма, построенного на культе авторитета В. И. Ленина, и послужили непосредственной и прямой причиной абсолютизации в течение долгих лет в советской философии гносеологического понимания истины и обструкции онтологической ее трактовки. Бывает время разбрасывать и время собирать камни. Настало, думается, время исправлять упущенное.

^[1] Подробнее о том, как взгляды английских и французских материалистов XVII–XVIII вв. перекочевали в работу В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», а потом по понятным причинам стали догмой, см.: Хазиев B. C. Роса истины. – Уфа, 1998.

[2] Краткий философский словарь. – 3-е изд. – М., 1952. – С. 160.

[3] Нарский И. С. Проблема истины и истинности / И. С. Нарский // Диалектическое противоречие и логика познания. – М., 1969. – С. 164, 166.

^[4] Философия для аспирантов / под ред. И. И. Кального. – СПб., 1999. – С. 404.

^[5] Лифшиц М. А. Об идеальном и реальном // Вопросы философии. – 1980. – № 10. – С. 124.

^[6] Аристотель. Метафизика 9.10.

^[7] Аристотель. Метафизика 5.29.

[8] Руткевич М. Н. Диалектический материализм. – М., 1973. – С. 233.

^[9] Хасхачих Ф. И. Истина // Вестник МГУ. – Серия 7. Философия. – 1988. – № 1. – С. 50.

^[10] Хасхачих Ф. И. Указ. соч. – С. 49.

^[11] Там же. – С. 50–52.

[12] Там же. – С. 53.

[13] Хасхачих, Ф. Указ. соч. – С. 53.

^[14] Хайдеггер М. О сущности истины // Философские науки. – 1989. – № 4. – С. 93.

^[15] Хасхачих, Ф. Указ. соч. – С. 53.

^[16] Диалектический материализм / под ред. А. П. Шептулина. – М., 1974. – С. 155.

^[17] См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. – Т. 18. – С. 123. У Ленина: «…которое не зависит от субъекта, не зависит ни от человека, ни от человечества».

[18] Павлов Т. Теория отражения. – М.: Ин. лит-ра, 1949. – С. 408.

^[19] Ленин В. И. Указ. соч. – Т. 18. – С. 123.

^[20] Ленин В. И. Указ. соч. – Т. 29. – С. 88.

[21] Там же. – С. 115.

^[22] Там же. – С. 123.

^[24] Там же. – С. 152–153.

^[25] Ленин В. И. Указ. соч. – Т. 29. – C.154, 183.

^[26] Там же. – С. 155.

[27] Там же. – С. 156.

[28] Ленин В. И. Указ. соч. – Т. 29. – С. 173.

[29] Там же. – С. 179.

[30] Там же. – С. 187.

[31] Там же. – С. 192.

[32] Ленин В. И. Указ. соч. – Т. 29. – С. 192.

[33] Там же. – С. 193.

[34] Ленин В. И. Указ. соч. – Т. 29. – С. 197–198.

[35] Там же. – С. 385.

[36] Ленин В. И. Указ. соч. – Т. 29. – С. 423–424.

[37] Там же. – С. 425.

[39] Там же. – С. 427.

[40] Ленин В. И. Указ. соч. – Т. 29. – С. 428.

[41] Ленин В. И. Указ. соч. – Т. 29. – С. 441.

[42] Там же. – С. 514.

Объективность (философия) — Objectivity (philosophy)

Центральная философская концепция, относящаяся к реальности и истине

В философии , объективность является понятием истины , не зависящего от индивидуальной субъективности ( смещения , вызванной своим восприятием , эмоциями или воображением ). Утверждение считается имеющим объективную истинность, если его условия истинности выполняются без предвзятости, вызванной разумным субъектом. Научная объективность означает способность судить без пристрастия или внешнего влияния. Объективность в моральных рамках требует, чтобы моральные кодексы оценивались на основе благополучия людей в обществе, которые им следуют. Моральная объективность также требует, чтобы моральные кодексы сравнивались друг с другом через набор универсальных фактов, а не через субъективность .

Объективность знаний

Платон считал геометрию условием идеализма, связанного с универсальной истиной. Его противопоставление объективности и мнения стало основой философии, стремящейся разрешить вопросы реальности , истины и существования . Он рассматривал мнения как принадлежащие изменчивой сфере чувств , в отличие от фиксированной, вечной и познаваемой бесплотности . Если Платон проводил различие между тем, как мы познаем вещи, и их онтологическим статусом, то субъективизм, такой как у Джорджа Беркли , зависит от восприятия . В терминах Платона критика субъективизма состоит в том, что трудно различить знания, мнения и субъективные знания.

Платонический идеализм — это форма метафизического объективизма, согласно которому идеи существуют независимо от индивида. С другой стороны, эмпирический идеализм Беркли утверждает, что вещи существуют только так, как они воспринимаются . Оба подхода демонстрируют попытку объективности. Платоновское определение объективности можно найти в его эпистемологии , основанной на математике , и в его метафизике , где знание онтологического статуса объектов и идей устойчиво к изменениям.

В противовес методу личной дедукции философа Рене Декарта , натурфилософ Исаак Ньютон применил относительно объективный научный метод для поиска свидетельств перед тем, как сформулировать гипотезу. Частично в ответ Кант «s рационализма , логик Фреге применяется объективностью к его эпистемологических и метафизических философий. Если реальность существует независимо от сознания , то логически она будет включать в себя множество неописуемых форм. Объективность требует определения истины, сформированного предложениями со значением истинности . Попытка сформировать объективный конструкт включает в себя онтологические привязанности к реальности объектов.

Важность восприятия в оценке и понимании объективной реальности обсуждается в эффекте наблюдателя в квантовой механике. Прямые или наивные реалисты полагаются на восприятие как на ключ к наблюдению за объективной реальностью, в то время как инструменталисты считают, что наблюдения полезны для предсказания объективной реальности. Концепции, охватывающие эти идеи, важны в философии науки . Философия разума исследует, полагается ли объективность на постоянство восприятия .

Объективность в этике

Этический субъективизм

Термин «этический субъективизм» охватывает две различные теории этики. Согласно когнитивным версиям этического субъективизма, истинность моральных утверждений зависит от человеческих ценностей, взглядов, чувств или убеждений. Некоторые формы когнитивистского этического субъективизма можно считать формами реализма, другие — формами антиреализма. Дэвид Хьюм — основополагающая фигура когнитивного этического субъективизма. Согласно стандартной интерпретации его теории, черта характера считается моральной добродетелью, когда она вызывает чувство одобрения у сочувствующего, информированного и рационального наблюдателя. Точно так же, Родерик Ферт «s идеальная теория наблюдатель считал , что правильные действия являются те , что беспристрастный, рациональный наблюдатель одобрит. Уильям Джеймс , другой этический субъективист, считал, что цель хороша (для человека или для человека) только в том случае, если этого хочет этот человек (см. Также этический эгоизм ). Согласно некогнитивным версиям этического субъективизма, таким как эмотивизм, прескриптивизм и экспрессивизм, этические утверждения вообще не могут быть истинными или ложными: скорее, они являются выражением личных чувств или приказов. Например, в эмотивизме Эй Дж. Айера утверждение «Убийство — это неправильно» эквивалентно по значению эмоциональному «Убийство, Бу!»

Этический объективизм

Согласно этическому объективисту, истинность или ложность типичных моральных суждений не зависит от убеждений или чувств какого-либо человека или группы лиц. Согласно этой точке зрения, моральные суждения аналогичны суждениям о химии , биологии или истории в той мере, в какой они верны, несмотря на то, во что кто-то верит, надеется, желает или чувствует. Когда им не удается описать эту независимую от разума моральную реальность, они ложны — независимо от того, во что кто-то верит, надеется, желает или чувствует.

Существует множество версий этического объективизма, включая различные религиозные взгляды на мораль, платонический интуиционизм, кантианство , утилитаризм и определенные формы этического эгоизма и контрактуализма . Обратите внимание на то, что платоники определяют этический объективизм еще более узко, так что он требует существования внутренней ценности. Следовательно, они отвергают идею о том, что контрактники или эгоисты могут быть этическими объективистами. Объективизм, в свою очередь, отдает первостепенное значение происхождению системы отсчета и, как таковой, рассматривает любую произвольную систему отсчета в конечном итоге как форму этического субъективизма посредством транзитивного свойства, даже если рамка случайно совпадает с реальностью и может использоваться для измерений.

Моральный объективизм и релятивизм

Моральный объективизм — это точка зрения, согласно которой то, что правильно или неправильно, не зависит от того, что кто-то считает правильным или неправильным. Моральный объективизм зависит от того, как моральный кодекс влияет на благополучие людей в обществе. Моральный объективизм позволяет сравнивать моральные кодексы друг с другом через набор универсальных фактов, чем нравы общества. Николас Решар определяет нравы как обычаи в каждом обществе (то есть, что женщины могут носить) и заявляет, что моральные кодексы нельзя сравнивать с личным моральным компасом. Примером является категорическим императивом из Иммануила Канта , который говорит: «Закон только согласно такой максиме [т.е. правила] , в котором вы можете в то же время будет , что она стала всеобщим законом». Джон Стюарт Милль был последовательным мыслителем и поэтому предложил утилитаризм, который утверждает, что в любой ситуации правильным поступком будет то, что может принести наибольшее счастье в целом. Моральный релятивизм — это точка зрения, согласно которой моральный кодекс соотносится с агентом в их конкретном моральном контексте. Правила в рамках моральных кодексов равны друг другу и считаются «правильными» или «неправильными» только в рамках своих конкретных моральных кодексов. Релятивизм противоположен универсализму, потому что не существует единого морального кодекса, которому каждый агент должен следовать. Релятивизм отличается от нигилизма, потому что он подтверждает каждый существующий моральный кодекс, а нигилизм — нет. Когда дело доходит до релятивизма, русский философ и писатель Федор Достоевский придумал фразу «Если Бога нет, все дозволено». Эта фраза была его взглядом на последствия отказа от теизма как основы этики. Американский антрополог Рут Бенедикт утверждала, что не существует единой объективной морали и что мораль зависит от культуры.

Критика моральной объективности

Мораль создается, когда социальные нормы в обществе побуждают агента совершить действие. Со временем агенты привязываются к одобренному поведению и будут вознаграждены в обществе за поддержку желаемых действий. Эти нормы заставляют агентов задуматься о том, что нужно для удовлетворения этих норм. Благодаря укреплению социальных норм агент может иметь причины, по которым эти нормы укоренились в процессе принятия решений. Все это может ничего не значить для агента, если он не задумывается о том, какой станет его будущая версия себя. Как только происходит такое невнимание к будущему, агент может заботиться только о настоящем и принимать решения, исходя из собственного продвижения, а не учитывая социальные нормы.

Смотрите также

Рекомендации

дальнейшее чтение

• Холостяк, Гастон . La Formation de l’esprit scientifique: вклад в психологический анализ . Париж: Vrin, 2004. ISBN   2-7116-1150-7 .
• Кастильехо, Давид. Становление современной объективности . Мадрид: Ediciones de Arte y Bibliofilia, 1982.
• Кун, Томас С. Структура научных революций . Чикаго: University of Chicago Press, 1996, 3-е изд. ISBN   0-226-45808-3 .
• Мегилл, Аллан. Переосмысление объективности . Лондон: Duke UP, 1994.
• Нагель, Эрнест . Структура науки . Нью-Йорк: Brace and World, 1961.
• Нагель, Томас . Взгляд из ниоткуда . Оксфорд: Oxford UP, 1986
• Нозик, Роберт . Инварианты: структура объективного мира . Кембридж: Гарвардский университет, 2001.
• Поппер, Карл. Р. Объективное знание: эволюционный подход . Oxford University Press, 1972. ISBN   0-19-875024-2 .
• Решер, Николай . Объективность: обязательства безличного разума . Нотр-Дам: Notre Dame Press, 1977.
• Рорти, Ричард . Объективность, релятивизм и правда . Кембридж: Издательство Кембриджского университета, 1991
• Руссе, Бернар. La théorie kantienne de l’objectivité , Париж: Vrin, 1967.
• Шеффлер, Израиль . Наука и субъективность . Хакетт, 1982. Голоса мудрости; читатель мультикультурной философии. Кесслер

внешние ссылки

ОБЪЕКТИВНОЕ — это… Что такое ОБЪЕКТИВНОЕ?

    ОБЪЕКТИВНОЕ — то, что существует независимо от индивидуального сознания; прежде всего это физические вещи и события в пространстве и времени; другие люди, их действия и состояния сознания; собственное тело индивида. С точки зрения объективного идеализма объективно-реально существует Абсолют.     В истории философии объективный мир жестко противопоставлялся субъективному. Вместе с тем существуют серьезные основания считать, что субъективное возникает как результат коммуникативных взаимодействий субъекта с другими. Коммуникация, предполагая участвующих в ней субъектов и тем самым относясь к субъективному, в то же время осуществляется в пространстве и времени посредством объективных средств (знаки языка, жесты, действия и т. д.). Такого рода объективное иногда называют интерсубъективным.     Предметы культуры и воплощенные в них смыслы (включая орудия, инструменты, приборы, произведения архитектуры, художественные, научные, философские и иные тексты) существуют объективно, но в то же время предполагают индивидуальных субъектов (с их субъективным миром) и субъектов коллективных. Именно субъекты создают предметы культуры и их смыслы. Объективные смыслы, в т. ч. и те смыслы, которые пока никем не осознаются, могут существовать лишь постольку, поскольку имеются субъекты, способные их выявить, сделать собственным субъективным достоянием (поэтому не прав К. Поппер, когда он допускает возможность существования объективного знания без познающего субъекта). В том случае, если таких субъектов по каким-то причинам не имеется (они погибли, забыли язык, на котором написаны тексты, и т. д.), объективность предметов культуры превращается в объективность физических вещей, а их объективные смыслы утрачиваются.     При решении некоторых проблем приходится различать разные уровни объективного мира. Так, напр., психолог Дж. Гибсон считает, что понять восприятие в качестве способа извлечения информации из объективного мира можно только в том случае, если мы отличим окружающий мир, с которьм имеет дело восприятие, от физического мира, о котором говорит наука. Характеристики окружающего мира во многом отличны от того, что свойственно физическому миру (это касается прежде всего пространства, времени, событий и др.). К тому же окружающему миру присущи определенные возможности, которые существуют вполне объективно, но в то же время имеют смысл лишь в соотношении с потребностями и размерами воспринимающего существа (животного или человека).

    5. А. Лекторский

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль. Под редакцией В. С. Стёпина. 2001.

Субъективность и объективность (новый взгляд)

Не могу не написать на тему «субъективности» и «объективности». Эти понятия широко используются в философии, причем из философии давно перешли и в обычный язык,  употребляются весьма часто. «Субъективный»  – со значением «собственный», «особый», «специфический»; и «объективный» со значением «действительный», «истинный», « не зависящий от восприятия». Уже здесь видна странность – явно противоположные слова не противоположны по вкладываемому значению. Дальше – больше. Если копнуть глубже – окажется что это понятия пустые, не имеющие значения и употребляемые неправомерно, с произвольным значением. Они всегда, без исключения, вносят путаницу вместо ясности. Недавний пост antonrai и комментарии к нему — хороший тому пример:    http://community.livejournal.com/ru_philosophy/832976.html  Разделяя общий пафос поста, попытку защитить ценность знания,  обосновать притязания  философов на истинность суждений, я никак не могу согласиться с определением объективного и субъективного.  Собственно, мне не встречалось ни одного ясного непротиворечивого текста об этих понятиях, включая статьи Лекторского в «Философской энциклопедии» (как старой, так и новой). Вот, для примера, цитата из книги А.А. Меграбяна «Деперсонализация»: «Весь объективный материальный мир отображается в субъективном только через объективные высшие нервно-физиологические процессы, происходящие в организме и мозге. Субъективное психическое содержание сознания, в свою очередь, оказывает воздействие на внешний мир только через объективные процессы». Диалектику везде пытались впихнуть, но здесь – особенно неудачно вышло, как объективное переходит в субъективное и наоборот — загадка. Понять, что такое субъективное и объективное сложно и философу.  Итак, давайте разберемся.             

Субъект – деятель, объект – то, на что направлено действие, активность. Это – основа, из которой следует исходить.      Но ведь действие – это процесс, оно не может быть постоянным. Значит деятель может считаться таковым только когда действует. А учитывая, что воздействию может подвергаться и он, возникает относительность действия.  Нет субъекта вообще, а есть «субъект х и объект у»,  то есть ни один человек не является субъектом вообще.  Ну к примеру, человека можно назвать «вратарь», кто такой вратарь?  Человек, который стоит на воротах. Без этого уточнения будет неоднозначность. А вот что значит «стоит», когда вратарь спит — он вратарь или нет? Не вратарь.  Вратарь — не тот, кто стоит на воротах вообще,  вратарем мы называем человека, КОГДА он стоит на воротах.   «Субъект» точно как вратарь. Субьект — тот, кто действует, так? Нет. Субъект — тот кто действует, когда он действует (в момент действия).  Не стоящий сейчас на воротах — не вратарь, тот, кто в данный момент не действует — не субъект. Вывод : ни один человек не является субъектом по умолчанию, это не его качество. Любой человек может быть и субъектом, и объектом действия.

        Переходим к познанию.  На каком основании познание приравнивается к действию? Я не вижу оснований. Только по тому, что есть направленность? Возможно. Но направленность чего? Внимания. Причем речь здесь именно о восприятии, а не о познании. Познание есть результат обработки восприятий, представляет чисто внутриразумный акт. Если же говорить о воздействии в познании, то скорее воздействие идет на человека («субъекта»), чем наоборот. Например – при просмотре фильма. Не глаза воздействуют на экранное изображение. Если же нет действия, которое мы отмечаем, слова «субъект» и «объект» неприменимы. Направление внимания отмечать с помощью этих слов неправильно. Тут под субъектом обозначается «воспринимающий» а под объектом — «воспринимаемаемое». Далее понятия замещаются, что искажает смысл.

      Если нет оснований для введения «субъект» и «объект» в процессы  ощущения, восприятия, а тем более, познания, то нет и оснований для разговора об «объективном» и «субъективном». Ну ладно, примиримся (запомнив однако) с неуместностью понятий.  Что будет означать «субъективность познания»? Обычно понимают особенности восприятия данного субъекта (=человека).  Но это понимание не соответствует смыслу слова субъект! Возникает дополнительная путаница. Субъект — указание на воспринимающего, почему слово «субъективный» обозначает какие-то особенности? Субъективный — принадлежащий субъекту, свойственный субъекту.  Это свойство может быть присуще и другим, здесь это не имеет значения.  Таким образом, прилагательное образовано правильно, но значение вложено искусственно, вопреки обычному образованию значения прилагательных. Как если бы «красота» значило одно, а «красивый» – нечто не связанное с «красотой». Далее. Объект – то на что действуют. А объективный, как я уже заметил – истинный, не связанный с особенностями восприятия.  Почему тогда «объективный». Принадлежащий объекту – это нечто неясное, мы не знаем что это, при чем тут истинность? Мы говорим про результат восприятия – а значит объект тут непричем (хотя, напоминаю, в познании и нет объектов).  Восприятие всегда «субъективно», потому что его – по допущенной схеме – осуществляет субъект. «Объективность» просто неуместна в этом контексте.

       К чему же можно приложить категории, неверно названные «субъективный» и «объективный», вносящие путаницу? Только к знанию, высказыванию. Только в процессе коммуникации знание получает оформление, и мысль/чувство получают оформление. Высказывания похожи, но они существенно различаются. Есть знание, и есть мнение. Знание говорит о действительном, мнение – о «моих» мыслях, чувствах, взглядах, оценках.    Познание нельзя оторвать от человека, а вот знание, его продукт, интерсубъективно.    Знания можно передать, они сформулированы на языке, с использованием логики и опорой на общий людям опыт. Именно общность есть условие знания, тем самым любой разговор о его «субъективности», то есть вмешательстве личного элемента, устраняется. Знание может быть только «объективно». В 20 веке много вреда принесло смешение точки зрения наблюдателя в теории относительности – с субъективностью. Хотя здесь как раз последовательное онаучивание , установление точки зрения описания позволяет связать её с собственной, создать полностью  «объективное» описание.  Знания можно передать, они «объективны», но люди, хотящие внести смуту в разум, придумывают «субъективность». Хотя та есть свойство мнения – и там полностью уместна. Если я говорю – «я люблю груши», то это именно «субъективность», моё свойство, если уж это слово вообще применимо к чему-нибудь. Смешав познание и знание, знание и мнение, дали возможность дискредитировать знание путем преувеличения момента личного восприятия. Хотя в производстве, а особенно при передаче и повторном подтверждении знания этот элемент минимизируется.

      Если каждый говорил бы «субъективное» — понимание было бы невозможно. Даже мнение содержит только элемент особенностей восприятия данного человека. Обычно это не мешает его адекватно понимать.   Когда человек говорит о знании и о мнении, он говорит различно. «Я вижу яблоко» – не знание. Такое высказывание нельзя оспорить – оно говорит о восприятии, а не о яблоке. «на этом столе лежит яблоко»» – уже знание, подлежащее проверке и полностью лишенное «субъективности». Ошибка, когда человек путает эти две вещи, то есть произвольно переводит «я вижу яблоко» в « яблоко лежит на столе». Но это уже проблемы точности высказываний, а не «субъективности». 

Резюмирую:
1. Категории «субъект» и «объект» не могут быть привязаны к предметам.
2. При отсутствии действия выражения «субъект» и «объект» неуместны. Данные понятия не соответствуют гносеологической проблематике.
3. Субъективное – есть свойство субъекта, и не применимо ни к восприятию, ни к познанию.
4. Знание всегда независимо от специфики познающего. Тем самым не только слово «субъективное» неприменимо, но и любое понятие с тем же значением, которым бы мы захотели его заместить.

Думаю сказанного достаточно, чтобы отказаться от употребления «субъекта» и «объекта» в отношении познания и его продуктов. Тем более «субъективный» и «объективный». Прошу прощение за вынужденное многословие и за упрощение речи (адресован текст не только профессиональным философам).
 

Объективность (философия) | Психология Вики

Оценка | Биопсихология | Сравнительный | Познавательная | Развивающий | Язык | Индивидуальные различия | Личность | Философия | Социальные |
Методы | Статистика | Клиническая | Образовательная | Промышленное | Профессиональные товары | Мировая психология |

Индекс философии: Эстетика · Эпистемология · Этика · Логика · Метафизика · Сознание · Философия языка · Философия разума · Философия науки · Социальная и политическая философия · Философия · Философы · Список списков

---

Объективность имеет различные значения в философии и, несомненно, является одной из самых важных философских проблем, поскольку касается эпистемологического статуса знания, понятия объективной реальности и вопроса о нашем субъективном отношении к другим объектам в мире.

В науке объективность обычно рассматривается как результат соблюдения научного метода научным сообществом, включая дебаты и согласие по определенным парадигмам. В истории часто считается, что объективность достигается за счет использования исторического метода, определенного в конце 19 века, и экспертной оценки. Таким образом, объективный подход к проблеме означает уделение должного внимания известным свидетельствам (относящимся к делу фактам). Если соответствующие доказательства отрицаются или фальсифицируются, объективный подход невозможен.Объективный подход особенно важен в науке и в процессах принятия решений, которые затрагивают большое количество людей (например, политика).

С одной стороны, объективность может определять статус знания в отличие от «субъективного знания». В этом обычном использовании (научное) знание считается объективным, а личное мнение — субъективным. Парадигму этого определения объективности можно найти в платоновской эпистемологии, которая принимает в качестве модели математику. Платон был известен тем, что рассматривал знание геометрии как условие философского ученичества, поскольку оба были озабочены универсальными истинами. Таким образом, оппозиция Платона между объективным знанием и doxa (греческое слово, означающее «мнения») станет основой для более поздних философий, нацеленных на решение проблемы реальности, знания и человеческого существования. Эпистема — греческое слово, обозначающее знание, и может объяснить, почему, согласно Платону, может быть только научное или философское знание, но не «субъективное знание».В понимании Платона личные мнения просто не имеют значения, поскольку они принадлежат изменяющейся сфере чувственного, противоположной фиксированной и вечной сфере разборчивости. Отныне концепция Платона часто является ядром современной идеологии науки, которая считает только научное знание правомерным и дисквалифицирует обычное, непрофессиональное знание как идеологическое (или как «субъективное знание», выражение, которое Платон, несомненно, критикует как оксюморон). Однако различные научные философии не согласны с этой платонической эпистемологией, утверждая, что ее конститутивный дуализм слишком упрощен, или настаивают на других способах достижения объективности, например, посредством интерсубъективности (т.е. путем консенсуса, достигнутого научным сообществом посредством диалога; ср. например Юрген Хабермас).

Выражение «субъективное знание» может относиться к ложным утверждениям о знании, как в критике Платоном doxa . Однако критики выступили против политических последствий такой эпистемологии, утверждая, что она узаконивает технократию, если не сциентизм или позитивизм. Действительно, несколько авторов указали, что такая концепция, глубоко укоренившаяся в западном этноцентризме, не только антидемократична, но и интеллектуально недостаточна.Известный этнолог Клод Леви-Стросс, например, продемонстрировал в книге «Дикий разум » (1962), что «примитивное» знание столь же достоверно и объективно, как и научное. Мишель де Серто также выступал за вид эмпирического знания в области искусства и ремесел; Эту позицию разделяет «этнометодология» Гарольда Гарфинкеля, которая фокусируется на способах, которыми люди уже понимают мир, и на том, как они используют это понимание. Греческое слово metis (что можно примерно перевести как «уловка») также защищалось некоторыми авторами как практическая форма интеллекта и знания, в отличие от научного знания ^[1] .

В другом, более слабом смысле, «субъективное знание» относится к интроспективному знанию. Таким образом, объективное знание — это знание об объектах, включая другие субъекты, а субъективное знание — это знание самого себя. Это значение объективности относится к предполагаемому разделению мира на субъекты и объекты и ставит проблему сознания. Обратите внимание, что термин «субъективное знание», используемый в маркетинге и поведении потребителей, относится к оценке человеком качества своих собственных знаний.

Критических замечаний [править | править источник]

Вывод о том, что кто-то нашел «объективный» ответ на проблему (или объективное описание онтологического состояния), обычно не позволяет человеку исследовать альтернативы. Это приводит к проблемам, поскольку посылка может быть неверной или верной только частично.

Кроме того, использование «объективного подхода» не всегда может быть уместным, особенно в тех случаях, когда невозможно быть объективным либо из-за отсутствия соответствующих фактов и необходимых точек зрения, либо из-за субъективного мнения или реакции, которые оказываются важный.Таким образом, возможно неуместное применение «объективного подхода» в ситуациях, требующих выражения субъективных мыслей или чувств.

Заключение [править | править источник]

Объективность — это акт или склонность к объективности, а не сама цель. Возможность полной объективности часто обсуждалась, особенно в областях истории, журналистики и эпистемологии (см. Также философию науки). Он рассматривался как результат определенного исторического метода или научного метода или даже, как в классической марксистской концепции, как результат социальных взаимодействий.В этом смысле объективность дискурса является результатом социальных взаимодействий, и научный дискурс не может быть отделен от социального контекста.

Юрген Хабермас, напротив, верил в диалог, который может быть изолирован от властных отношений и, наконец, прийти к консенсусу, рассматриваемому как условие возможности самого дискурса. Таким образом, он считал, что объективность достигается за счет непрерывного диалога, который приведет только к дальнейшему совершенствованию и точности.Согласно этой концепции, объективность требует общения и добросовестности. Даже если человек не принимает существование независимых суждений или вневременных истин, это не исключает возможности жизнеспособного общения или знания.

Этот оптимистический взгляд на необходимый прогресс посредством разговора подвергся критике со стороны таких философов, как Мишель Фуко или Жиль Делез, которые закрепили мнимое определение философии как «маркетинг» или как простой «демократический разговор», в котором каждый раскрывает свою личную точку зрения .

Объективизм имеет тенденцию утверждать, как и в платоновском идеализме, что существует реальность или царство объектов, существующих независимо от разума. Таким образом, метафизический объективизм, противоположный субъективизму (например, эмпиризму Беркли), верит в существование объективной реальности. Таким образом, объективизм включает в себя объекты, о которых мы можем не знать, и которые не являются предполагаемыми объектами ментальных действий. Объективность требует истины, а сами объекты не являются истинными или ложными.Только предложения или объективные составляющие наших пропозициональных действий истинны или ложны.

Обсуждается важность восприятия в оценке и понимании объективной реальности. Реализм утверждает, что восприятие является ключом к непосредственному наблюдению за объективной реальностью, в то время как инструментализм считает, что восприятие не обязательно полезно для непосредственного наблюдения за объективной реальностью, но полезно для интерпретации и предсказания реальности. Концепция, охватывающая эти идеи, важна для философского основания науки.

Взаимосвязь вероятности и объективизма [редактировать | править источник]

Значение вероятности для объективизма признается при попытке понять ситуации с неизвестными истинами, лежащими в основе. Например, можно предположить, что монету подбрасывают, не глядя на нее, а затем накрывают листом бумаги. Объективизм предполагает, что существует скрытая правда о состоянии монеты, независимо от того, что наблюдатель не может ее увидеть. Вероятность становится полезной для понимания и осознания возможных ситуаций этой неизвестной части объективной реальности.

Объективность в журналистике и истории [править | править источник]

При принятии политических решений игнорирование соответствующих свидетельств или альтернативных интерпретаций может привести к политике, которая, хотя и имеет благие намерения, имеет эффект, противоположный запланированному. В этом контексте часто утверждается, что, хотя демократия может препятствовать быстрым и решительным действиям, тем не менее, это лучшая гарантия того, что все соответствующие факты и интерпретации будут включены в процесс, что приведет к политике с большей долгосрочной выгодой.

Использование объективного подхода часто контрастирует с аргументами авторитетных источников, в которых утверждается, что X истинно, потому что авторитет Y так утверждает. Предполагается, что Y — авторитет, способный использовать наиболее объективный подход. Но может возникнуть необходимость оценить точку зрения Y против других авторитетов, которые также заявляют о своем объективном подходе. Это важный аспект академического научного метода в современном понимании.

Некоторые марксистские авторы, такие как Георг Лукач, утверждали, что истинная объективность на самом деле достигается только диалектическим материализмом, который был бы единственной «наукой», имеющей видение «тотальности» исторического процесса.Помимо полемического намерения критиковать «буржуазную науку», знаменитая книга Лукача «История и классовое сознание» (1923) была мощной критикой Канта критики и его «буржуазной концепции науки», которая вызвала непреодолимое сопротивление. разрыв между субъектом и объектом познания, а значит, обрекает разум на познание простых явлений. Таким образом, Кант считал, что реальность («ноумен») не может быть объективно познана. Лукач подверг критике эту идеалистическую концепцию, которая отвергает социальный и исторический процесс, который, согласно его проекту «онтологии социального бытия», на самом деле является конечной реальностью.

1. ↑ Vernant, Jean-Pierre and Detienne, Marcel, Les ruses de l’intelligence — La mètis des Grecs , Paris, Flammarion, 1974.

• Bachelard, Gaston, La education de l’esprit scientifique: вклад в психологический анализ созерцания , Paris: Vrin, 2004 ISBN 2711611507 .
• Поппер, Карл. R. Объективное знание: эволюционный подход , Oxford University Press, 1972, торговая книга в мягкой обложке, 395 страниц, ISBN 0198750242 , твердый переплет больше не издается.См. Библиотеки.
• Давид Кастильехо, Формирование современной объективности , Мадрид: Ediciones de Arte y Bibliofilia, 1982.
• Томас С. Кун, Структура научных революций , Чикаго: University of Chicago Press, 1996, 3-е изд. ISBN 0226458083
• Аллан Мегилл, Rethinkink Objectivity , London: Duke UP, 1994.
• Эрнест Нагель, Структура науки , Нью-Йорк: Brace and World, 1961.
• Thomas Nagel, Взгляд из ниоткуда , Oxford: Oxford UP, 1986
• Роберт Нозик, Инварианты: структура объективного мира , Кембридж: Гарвардский университет, 2001.
• Николас Решер, Объективность: обязательства безличного разума , Нотр-Дам: Notre Dame Press, 1977.
• Ричард Рорти, Объективность, релятивизм и истина , Кембридж: Cambridge University Press, 1991
• Бернар Руссе, La théorie kantienne de l’objectivité , Париж: Vrin, 1967.
• Израиль Шеффлер, Наука и субъективность, Hackett, 1982.

Общее: Философия: Восточная — Западная | История философии: Древнее — Средневековье — Современное | Портал

Списки: Основные темы | Список тем | Философы | Философия | Словарь философских «измов» | Философские движения | Публикации | Объявления категории … другие списки

Филиалы: Эстетика | Этика | Эпистемология | Логика | Метафизика | Философия : образование, история, язык, право, математика, разум, философия, политика, психология, религия, наука, социальная философия, социальные науки.

Школы: Агностицизм | Аналитическая философия | Атеизм | Критическая теория | Детерминизм | Диалектика | Эмпиризм | Экзистенциализм | Гуманизм | Идеализм | Логический позитивизм | Материализм | Нигилизм | Постмодернизм | Рационализм | Релятивизм | Скептицизм | Теизм

Ссылки: Учебник по философии | Интернет-энциклопедия.философии | Философский словарь | Стэнфордская энциклопедия. философии | Руководство по философии Интернета

de: Objektivität es: Objetividad fr: Objectivité nl: Objectiviteit sv: Objektivitet ж: 客观 能力

Объективность — Философия — Oxford Bibliographies

Идея объективности приобрела важность в отношении широкого диапазона академических дисциплин и профессиональных практик. Конкретно или, по крайней мере, частично философские справочные работы связаны с этой концепцией либо сами по себе, либо в контексте какой-либо другой темы.Edwards 1996 и Borchert 1996 предоставляют доступ к ряду соответствующих статей, включая Hepburn 1996 о мистицизме, Cudd 1996 и Nye 1996 о феминизме, Timmons 1996 о конструктивизме и Rosen 1996 о реализме. Miller 2005 — хороший обзор, а Reiss и Sprenger 2014 подробно освещают объективность в науке.

Борхерт, Дональд М., изд. Энциклопедия философии: Приложение . Нью-Йорк: Macmillan Reference USA, 1996.

Приложение 1996 года гораздо больше связано с концепцией объективности, чем более ранняя энциклопедия , содержащая статьи об аналитическом феминизме; конструктивизм, мораль; теория принятия решений; феминистская философия; Гадамер; моральный релятивизм; философия медицины; Платонизм, математический; подходы практического разума; и реализм.

Кадд, Энн Э. «Аналитический феминизм». В Энциклопедия философии: Приложение . Под редакцией Дональда М. Борхерта, 20–21. Нью-Йорк: Macmillan Reference USA, 1996.

Эта статья дает хороший отчет о том, как самоидентифицированные «аналитические» феминистки стремились реабилитировать и улучшить концепцию объективности, а не отвергать ее, как это делают другие радикальные феминистки.

Эдвардс, Пол, изд. Философская энциклопедия .8 томов. Нью-Йорк: Macmillan Reference USA, 1996.

Энциклопедия (первоначально опубликованная в 1967 году) не содержит статей, специально посвященных объективности, и только семь, которые содержат существенные ссылки на эту концепцию. Это «История семантики», «Скандинавская философия», «Келер, Вольфганг», «Мистицизм, природа и оценка», «Предложения, суждения, предложения и утверждения», в которых идея рассматривается в связи с « диадическая теория суждения », происходящая из анализа интенциональности Франца Брентано, и« Вейль, (Клаус Хьюго) Герман »(чья книга « Философия математики и естествознания »цитируется как Weyl 1949 в« Счету инвариантности »).

Хепберн, Рональд. «Мистицизм, природа и оценка». В Философская энциклопедия . Vol. 5–6, От логики к психологизму . Под редакцией Пола Эдвардса, 429–434. Нью-Йорк: Macmillan Reference USA, 1996.

Хепберн отмечает, что «Мистик. . . обычно утверждает, что его опыт [ы]. . . раскрыть природу реальности, что [они] познавательные, объективные переживания. . . [т.е. являются] раскрытием всей вселенной в ее изначальной природе.Он отмечает, что мистик мог бы сослаться на «впечатляющее совпадение свидетельств об основах среди мистиков разных периодов и частей света» (стр. 432). Здесь мы находим знакомые метафизические и методологические противоречия в размышлениях об объективности.

Миллер Александр. «Объективность.» В The Shorter Routledge Encyclopedia of Philosophy . Под редакцией Эдварда Крейга, 751–753. New York: Routledge, 2005.

Эта короткая отдельная статья, перепечатанная из собственно энциклопедии Routledge, , является одной из 1691 статей по состоянию на 10 августа 2018 года, в которых упоминается концепция.

Най, Андреа. «Феминистская философия». В Энциклопедия философии: Приложение . Под редакцией Дональда М. Борхерта, 185–191. Нью-Йорк: Macmillan Reference USA, 1996.

В этой статье рассматривается, среди прочего (стр. 189), «радикальное сомнение в объективности в науке» и «взгляд на истину с точки зрения« божьего взора »».

Рейсс, Джулиан и Ян Шпренгер. «Научная объективность». В Стэнфордская философская энциклопедия . Под редакцией Эдварда Н.Залта. Стэнфорд, Калифорния: Исследовательская лаборатория метафизики, Стэнфордский университет, 2014.

Это чрезвычайно подробное изложение ключевых вопросов, связанных с объективностью в отношении научных заявлений и практик. Он различает понятия процесса и продукта и включает обсуждение роли концепции в специальных науках. Это одна из 353 статей по состоянию на 5 июля 2018 года, ссылающихся на объективность, в Стэнфордской энциклопедии философии .

Розен, Гидеон.»Реализм.» В Энциклопедия философии: Приложение . Под редакцией Дональда М. Борхерта, 492–495. Нью-Йорк: Macmillan Reference USA, 1996.

Эта статья дает хорошее общее введение в эту концепцию объективности, которая, с точки зрения дискуссии в Широком отделе, носит скорее метафизический, чем методологический характер. Пожалуй, наиболее убедительный тезис Розена (стр. 492) заключается в том, что «нереалист отвергает риторику реалиста об объективности. Но это неприятие может принимать ряд более определенных форм, и их разнообразие проливает свет на то, чего требует реализм.”

Тиммонс, Марк. «Конструктивизм, мораль». В Энциклопедия философии: Приложение . Под редакцией Дональда М. Борхерта, 106–108. Нью-Йорк: Macmillan Reference USA, 1996.

В этой статье комментируется вызов конструктивистским представлениям о моральной объективности, связанный с возможностью моральной ошибки.

Объективное и субъективное в философии и религии

Различия между объективностью и субъективностью лежат в основе дебатов и конфликтов в философии, морали, журналистике, науке и многом другом.Очень часто «объективный» трактуется как жизненная цель, а «субъективный» используется как критика. Объективные суждения хороши; субъективные суждения произвольны. Объективные стандарты хороши; субъективные стандарты коррумпированы.

Реальность не такая уж чистая и аккуратная: есть области, где объективность предпочтительнее, но другие области, где субъективность лучше.

Объективность, субъективность и философия

В философии различие между объективным и субъективным обычно относится к суждениям и утверждениям, которые делают люди.Предполагается, что объективные суждения и утверждения свободны от личных соображений, эмоциональных перспектив и т. Д. Однако предполагается, что на субъективные суждения и утверждения в значительной степени (если не полностью) влияют такие личные соображения.

Таким образом, утверждение «Я ростом шесть футов» считается объективным, поскольку предполагается, что на такое точное измерение не влияют личные предпочтения. Более того, точность измерения может быть проверена и перепроверена независимыми наблюдателями.

Напротив, утверждение «Мне нравятся высокие мужчины» является полностью субъективным суждением, поскольку оно может быть основано исключительно на личных предпочтениях — действительно, это утверждение личных предпочтений.

Возможна ли объективность?

Конечно, степень, в которой может быть достигнута любая объективность — и, следовательно, существует ли различие между объективным и субъективным — является предметом больших споров в философии.

Многие утверждают, что истинная объективность не может быть достигнута, кроме, возможно, таких вопросов, как математика, в то время как все остальное следует свести к степени субъективности.Другие выступают за менее строгое определение объективности, допускающее возможность ошибок, но, тем не менее, ориентированное на стандарты, не зависящие от предпочтений говорящего.

Таким образом, измерение роста человека на высоте шести футов можно рассматривать как объективное, даже если измерение не может быть точным с точностью до нанометра, измерительное устройство может быть неточным, человек, проводивший измерение, подвержен ошибкам и т. Д. .

Даже выбор единиц измерения, возможно, до некоторой степени субъективен, но в очень реальном объективном смысле рост человека составляет шесть футов, или они не зависят от наших субъективных предпочтений, желаний или чувств.

Объективность, субъективность и атеизм

Из-за очень фундаментальной природы различия между объективностью и субъективностью атеисты, которые ведут какие-либо философские дискуссии с теистами по таким вопросам, как мораль, история, справедливость и, конечно же, необходимость понимать эти концепции. В самом деле, трудно представить себе общие дебаты между атеистами и теистами, в которых эти концепции не играют основной роли, явно или неявно.

Самый простой пример — это вопрос морали: религиозные апологеты очень и очень часто утверждают, что только их убеждения обеспечивают объективную основу морали.Верно ли это, и если это так, то является ли проблема субъективности быть частью морали? Другой очень распространенный пример исходит из историографии или философии истории: в какой степени религиозные писания являются источником объективных исторических фактов и в какой степени они являются субъективными оценками или даже просто теологической пропагандой? Как отличить?

Знание философии полезно практически во всех областях возможных дебатов, в значительной степени потому, что философия может помочь вам лучше понять и использовать такие базовые концепции. С другой стороны, поскольку люди не очень знакомы с этими концепциями, вы можете в конечном итоге потратить больше времени на объяснение основ, чем на обсуждение вопросов более высокого уровня.

Объективно это не плохо, но может быть субъективно разочаровывающим, если это не то, что вы надеялись сделать.

Философский словарь разума

Подробности: [Примечание. Следующее обсуждение и ссылки предназначены для записей об объективном, субъективном, объективном и субъективном.] Есть два основных способа, которыми философы истолковывают объективное / субъективное различие: метафизический путь и эпистемический путь. Эти различные конструкции касаются того, как ответить на следующие вопросы: Какие вещи являются объективными и, наоборот, субъективными? Являются ли интенциональные состояния (знания, убеждения, ментальные представления, суждения, предложения, новостные сообщения) или частные события в целом (камни, деревья, боли, электроны, ценности) объективными или субъективными? Разница между метафизическим и эпистемическим понятиями объективности (и субъективности) связана с тем, что являются носителями свойств объективности (и субъективности). Например, философы, работающие над теорией цвета, используют метафизическое понятие различия. Они задаются вопросом, являются ли сами цвета (в отличие от наших суждений о них) объективными (независимые от разума свойства физических объектов) или субъективными (просто кажущиеся свойства объектов, которые зависят от нашего восприятия). Напротив, в эпистемической концепции объективности только суждения, убеждения и т. Д. Являются носителями объективности. Так, например, суждение о том, что на Луне нет атмосферы, может считаться объективным суждением, тогда как мое суждение о том, что ваниль является лучшим вкусом мороженого, является субъективным.Многие дискуссии в современной философии науки и эпистемологии, которые основываются на предполагаемой объективности научного знания, используют эпистемологическое понятие объективного / субъективного различия. В философии разума ведутся споры относительно того, делает ли субъективность сознания (см. Сознание, квалиа) его нефизическим. Также ведутся споры относительно того, является ли понятие субъективности здесь эпистемическим, метафизическим или их сочетанием (см. Nagel 1986, Lycan 1996). Эпистемическое понятие объективности само по себе допускает два различных толкования. Во-первых, суждение (или что-то еще) является объективным на тот случай, если оно претендует на независимое от разума состояние дел. Во-вторых, суждение (или что-то еще) является объективным на тот случай, если существует или может быть широко распространенное согласие относительно его истинности. Рорти (1979) называет эти две разные конструкции объективности, объективности «зеркальным отражением» и объективности «соглашением» соответственно. Гаукер (1995) называет их «соответствием» и «интерсубъективной» концепцией объективности соответственно. Однако, как бы вы это ни нарезали, некоторое представление о независимости разума и зависимости от разума играет роль в различиях между объективным и субъективным. Согласно метафизическому понятию, что-то объективно только в том случае, если оно существует независимо от умов, и субъективно в противном случае. (Электроны против чувств. ) Согласно эпистемическому понятию «соответствия» объективности суждение объективно только в том случае, если его истинность определяется ссылкой на независимое от разума состояние дел, и субъективно в противном случае.(«Электроны заряжены отрицательно» против «Я не люблю шпинат».)) Что касается «интерсубъективного» эпистемологического понятия объективности, суждение является объективным только в том случае, если оно не зависит от прихотей конкретного ума, но требует возможность широкого консенсуса, а в противном случае — субъективный. («Отрывать руки без анестезии ужасно» по сравнению с «Есть чизбургер без кетчупа — ужасно».) Пит Мандик

(PDF) Объективность и субъективность: переосмысление философской программы

360 S.Afr. J. Philos. 2009, 28 (4)

энтизм »), на которое указывают авторы-экзистенциалисты, но я нахожу более систематическое описание

его в работе Бернарда Лонергана.2 Лонерган разделяет опасения первого, но

опирается на не- скептический неотомистский подход раскрывает элемент самовосстановления в знании и обосновывает акт самоутверждения, тематизируя

спонсорство и агентность3. Это (а) позволяет вести диалог с донаучными культурами; (b)

дает принцип сотрудничества между естественными и социальными науками; и (c)

устанавливает этику ответственности и подлинности.

Поскольку намерение практическое, в конечном счете педагогическое, я выбираю то, что я считаю

доступными иллюстрациями ключевых моментов в укреплении принятых представлений об объективности и субъективности

. В первом примере, обсуждении Ньютоном проблемы реального движения, я намерен проиллюстрировать некоторые трудности в осмыслении идеи

объективности в пост-коперниканском мысленном контексте. Это можно было бы ошибочно считать

, ведущим к релятивизму.На последующую философию повлияла воображаемая

ньютоновская картина реальности, отчужденная от нашего обычно переживаемого ощущения

целей, целей, намерений как определяющих повседневную реальность. и литература с акцентом на научную точку зрения, экзистенциалистское движение, которое призывает к повторному введению чувства субъективной реальности как ядра философского исследования реальности (раздел 3). Я подвергаю понятие сознания Сартра критическому анализу с помощью

, противопоставляя его понятию Лонергана (Раздел 4). В разделе 5 я применяю идеи субъективности и агентности субъективности

, разработанные Лонерганом и другими, чтобы ниспровергнуть классическую версию Analytic

, изложенную в эссе Нагеля 1979 года «Субъективное и объективное». Наконец, я привожу

примеров философии из моего собственного университета в защиту

в целом. 2 Мое использование Лонергана в этой статье настолько повсеместно, что делает подробные ссылки неуместными.Центральная роль

для Лонергана в самоприсвоении в частично экзистенциалистском смысле этого термина очевидна из

Введения к его книге «Проницательность», в которой он описывает цель работы как «не составлять список

».

абстрактные свойства человеческого знания, но чтобы помочь читателю осуществить личное присвоение

конкретной динамической структуры, имманентной и периодически действующей в его собственной познавательной деятельности »

(1970: xvii). Разъяснение «экзистенциалистской» точки зрения Лонергана можно найти в его эссе

«Предмет» и «Existenz and Aggioramento», а также в его лекциях по экзистенциализму, опубликованных

как Vol. 22 Сочинения, особенно гл. 14, «Горизонт, история, философия». В «The Sub-

ject» Лонерган отмечает внимание, уделяемое этой теме Гегелем, Кьеркегором, Ницше, Хайдеггером,

Бубера, но также и то, что следует начать с коперниканской революции Канта (Morelli and Morelli, 1997:

421).Я также признателен Хьюго Мейнеллу за многочисленные изложения мысли Лонергана, в частности, за философию Redi-

. Тщательное сравнительное исследование Лонергана в контексте современной мысли

можно найти в книге Маккарти, «Кризис в философии». Более систематическое описание когнитивной теории Лонергана

можно найти в моей статье 1996 года о Лонергане в «Методе».

3 Лонерган проводит ироническое сравнение с комментариями Малиновского о примитивной культуре посадочных модулей Тробрианда, которая, по его словам, демонстрирует проявление разума в вопросах практической жизни (он

размышляет о законе причины и следствия) но за пределами этого царства разум уступает место мифам и магии.

В нашем собственном обществе, по словам Лонергана, существует тенденция «просто сделать более развитую и более цивилизованную интеллектуальную и рациональную часть жизни в Тробриане, сохраняя при этом окружающую ничейную землю

, которая раньше была заселена мифами и людьми. магия но которая сейчас пуста — мы не допускаем, Вот

странных зверя; мы просто не беспокоимся об этом ». (1990: 101) Настоящая проблема, продолжает он, состоит в том, чтобы захватить «эту территорию, эту пустоту, с умом и рассудительностью», как это было сделано в царстве for-

mer.

4 Как недавно повторил мой коллега Дэвид Сперретт, «наука и особенно физика» показали нам

, «что реальная вселенная глубоко чужда нашему стандартному представлению о мире» (2008: 159), что составляет

иногда называемый «народно-психологическим» взглядом на реальность, другими словами, включающий такие предположительно реальные (и, таким образом, предположительно причинно-следственные) элементы, такие как цели и ценности. Точно так же Jaegawon

Kim (2005). Хотя это могло бы быть широко распространенной точкой зрения, на протяжении многих лет Николас Максвелл утверждал

, что это вовсе не рационально оправданная позиция относительно природы науки.См. Его (1986) и его (2008).

Введение: объективность в науке | SpringerLink

Объективность — это модное слово в философии науки: оно пронизывает различные метафизические и эпистемологические дискуссии и помогает укрепить доверие общества к науке. Эпистемический авторитет науки, кажется, зависит от степени ее объективности.И наоборот, «просто субъективно» или «не подтверждено объективно» — это ярлыки, которые часто используются научными скептиками и отрицателями, чтобы отвергнуть научное состояние дел в какой-либо дисциплине (например, науке о климате). Понимание научной объективности имеет решающее значение для осмысления дебатов о надежности научных исследований.

Центральные философские вопросы об объективности в науке: Что делает научное утверждение объективным? Можно ли вообще достичь идеала объективности? Стоит ли вообще к этому стремиться? И так далее.Сегодня большинство философов рассматривают объективность как многогранную концепцию, которая может применяться к научным объектам (теориям, функциям, измерениям), а также к индивидуальным процессам мышления и социальным аспектам производства знаний.

Все эти вопросы обсуждались на 8-й конференции Мюнхен – Сидней – Тилбург (MuST) в Тилбурге 10–12 июня 2015 года. Статьи в этом специальном выпуске были представлены на конференции и отобраны для публикации с помощью стандартного двойного слепого коллеги. -обзор процесса.Они подходят к теме научной объективности с разных сторон: отношение к плюрализму и релятивизму, естественным законам, эпистемологическим сообществам и проблемам специальных наук.

Макс Биалек защищает лучший системный анализ естественных законов Дэвида Льюиса от возражения, что он не может объяснить интуицию об объективности естественных законов. В конце концов, то, что считается «лучшим», зависит от того, как ученый измеряет такие критерии, как простота и степень соответствия.Может быть несколько наборов законов природы. Бялек показывает, что не нужно занимать крайние позиции в отношении относительности лучшего системного анализа, чтобы ответить на эту критику.

Яана Эльги обсуждает, как философские предложения о социальной организации науки должны отражать возрастающую демократизацию науки. Она изучает профессиональную этику американской археологии как пример, где политически мотивированные и эпистемически мотивированные изменения сходятся на практике.

Инкери Коскинен исследует, как социальные представления об объективности должны быть изменены в свете демократизации научных исследований, в частности в ситуациях, когда невозможно легко идентифицировать соответствующее эпистемологическое сообщество. Она сочетает свою критику широко распространенных представлений об объективности с ситуацией, когда коренные общины участвуют в процессе производства знаний.

Мартин Куш обсуждает философские последствия особой формы эпистемического релятивизма: а именно идею о том, что невозможно показать без вопросов, что одна эпистемическая система превосходит (все) другие.Особое внимание уделяется «проблеме критерия»: точка зрения, согласно которой попытка обосновать определенные стандарты как объективные, приводит к проблеме регресса.

Дэвид Людвиг проводит тематическое исследование о местных знаниях в общинах коренных народов, используя его в качестве средства оценки текущих дебатов о научной объективности. Он приходит к выводу, вопреки распространенному мнению, что местные знания (в отличие от универсальных) часто можно квалифицировать как объективные.

Femke Truijens придерживается мнения о том, что различия между уровнями симптомов до и после лечения в медицине предлагают процедурно объективную количественную оценку эффективности лечения.Она использует психотерапию как аргумент, чтобы доказать, что этот метод работает на проблемной числовой основе из-за трудностей с объективным измерением уровня симптомов.

Наконец, Марсель Вебер поддерживает тезис Серла о том, что биологические функции не могут быть объективными из-за их зависимости от целей, которые мы ценим (например, жизни и выживания). Против Серла Вебер утверждает, что функции онтологически не зависят от ценностей и что утверждения о функциях становятся истинными благодаря предположительно объективным характеристикам, таким как причинная зависимость, отношения части-целого или механистическая конституция.

Мы хотели бы поблагодарить авторов и рецензентов за отличную работу, а участников конференции за очень стимулирующую, вдохновляющую и приятную встречу. Мы также в долгу перед финансирующими агентствами, которые поддержали конференцию и создание этого специального выпуска (проект NWO Vidi 276-20-023 и грант для начинающих исследователей ERC 640638). Наконец, мы благодарим Гилу Шер, главного редактора Synthese, за предоставленную нам возможность выпустить этот специальный выпуск, а также за сопровождение и руководство нами, приглашенными редакторами, во время процесса.

Информация об авторе

Принадлежность

1. Тилбургский центр логики, этики и философии науки (TiLPS), Тилбургский университет, PO Box , 5037 LE, Тилбург, Нидерланды

   Маттео Коломбо и Ян Шпренгер

2. Grote Каувенберг 18, ​​SD 418, 2000, Антверпен, Бельгия

   Рауль Жерве

Автор, ответственный за переписку

Для корреспонденции Ян Шпренгер.

Права и разрешения

Открытый доступ Эта статья распространяется в соответствии с условиями Международной лицензии Creative Commons Attribution 4.0 (http://creativecommons.org/licenses/by/4.0/), которая разрешает неограниченное использование, распространение и воспроизведение на любом носителе при условии вы должным образом указываете первоначального автора (авторов) и источник, предоставляете ссылку на лицензию Creative Commons и указываете, были ли внесены изменения.

Перепечатки и разрешения

Об этой статье

Цитируйте эту статью

Коломбо, М., Жерве, Р. и Спренгер, Дж. Введение: объективность в науке. Synthese 194, 4641–4642 (2017). https://doi.org/10.1007/s11229-017-1582-x

Скачать цитату

Ключевые слова

• Объективность
• Наука
• Релятивизм
• Межсубъективность
• Измерение

Историческое и философское понимание объективности

Различие, присущее отрывку Дастона, демонстрирует это различие исторического и философского.Историческое описывает случайные, контекстные элементы объективности. Философский отвечает на абстрактные вопросы относительно объективности, такие как «объективно ли научное знание?». Как признает Дастон, без исторического философия может отвергнуть «объективность» только как несостоятельную по своему значению и, следовательно, как идола рынка.

К сожалению, для участников рынка это философское отрицание своего кумира как бессмысленное игнорирует саму сущность идола. Представление об идоле вызывает понимание не только ошибочного предположения, но и священного предположения.

Как и Дастон, Питер Новик является историком термина «объективность». В своей книге «Эта благородная мечта» он пишет о дебатах об объективности в исторической дисциплине. В данном случае историческая профессия — это рынок. Понимание этого термина Новиком с точки зрения рынка отвергает философское игнорирование объективности как неадекватного.Он понимает это не как философский кумир, а как миф. Это понимание устраняет суждение об «ошибочном» или «бессмысленном», но сохраняет святость, на которую ссылаются предположения. Новик защищает свое использование тем, что не требует позиции относительно истинности или ложности объективности. «Скорее, — пишет он, —

это средство для освещения важных функций, которым «историческая объективность» служила в поддержании профессионального исторического предприятия; и, поскольку мифы по определению священны, упорство, действительно, свирепость, с которой они защищались (Novick 3).

Миф, особенно объективно продемонстрированный, касается не только происхождения, но и динамических концепций. Мифы, в отличие от идолов, действуют в рамках культурных ценностей и предположений. Соответственно, мифы можно адаптировать, оспаривать, дискредитировать и отвергать (4). Основной пример Новика мифа, работающего как объективность, демонстрируется следующим:

Мы считаем самоочевидной истину о том, что все люди созданы равными, что их Создатель наделил их определенными неотъемлемыми правами…. Что для обеспечения этих прав среди людей создаются правительства (7).

Такой краткий отрывок редко бывает заполнен таким количеством того, что Новик называет «двусмысленными терминами и сомнительными утверждениями» (7). По «строгим философским критериям» это утверждение абсурдно. Однако более двухсот лет вера в эту чушь была краеугольным камнем свободы и равенства в Соединенных Штатах.

Но что, можно спросить, может раскрыть эта историзация объективности? Новик описывает объективность как «обширную коллекцию предположений, взглядов, стремлений и антипатий» (Новик 1). Историк этого термина, в случае успеха, предоставит читателю отчет об этой обширной коллекции. Питер Новик в своей истории понятий в американской исторической профессии делает именно это.

Историческое понимание, в отличие от философского, демонстрирует, что определенные контекстуальные элементы, как показано, способствуют вере в возможность объективности, а отсутствие этих элементов способствует отказу от возможности объективности. Уильям Дин пишет в своей книге «Религиозный критик в американской культуре», что Новик «рассматривает вопрос объективности не как эзотерический вопрос, а как совокупность связанных методологических и культурных проблем, коренящихся в отношениях оптимизма, пессимизма и замешательства» (Dean 33 ).

Новик утверждает, что основные допущения об объективности исторической профессии

включать приверженность реальности прошлого и истине как соответствию этой реальности; резкое разделение между знающим и известным, между фактом и ценностью и, прежде всего, между историей и вымыслом. Исторические факты рассматриваются как предшествующие интерпретации и не зависящие от нее: ценность интерпретации оценивается по тому, насколько хорошо она учитывает факты; если это противоречит фактам, от него нужно отказаться.Правда одна, а не перспектива (Новик 1-2).

Фред Д’Агостино в своем эссе «Трансцендентность и разговор: две концепции объективности» утверждает, что есть два основных мотива для объективности. Первое, что он видит, — это уход от непарохиальной ориентации. Во-вторых, он утверждает, что «насущная практическая потребность найти« авторитетную »основу для координации и ориентации наших социальных практик» (D’Agostino 87-88). Каждое из основных предположений Новика об исторической объективности можно объяснить одним или обоими этими мотивами.Обеспечение авторитетной основы, которая была универсальной по правде, и избежание региональной ограниченности и ограниченности поколений с постоянным вкладом были центральными целями объективности в профессии историка, а также в смежных дисциплинах во второй половине девятнадцатого и в некоторых частях двадцатого веков. .

Новик пытается выяснить, почему историки сочли эти цели желательными и как они пытались их достичь. Результатом подхода Новика является понимание всего спектра контекстуальных факторов и элементов, которые влияют на объективность, и того, как они влияют на них.

Эти элементы исторической профессии неразрывно связаны с предположениями о науке и природе профессионального согласия и вежливости. Профессионализация имела решающее значение для исторической объективности, чтобы достичь своей цели — обеспечить авторитетную основу. Новик объясняет, что «основание исторической профессии — сообщество исторически компетентных — было … необходимой предпосылкой для установления, идентификации и легитимации объективной исторической истины» (Novick 52).Эта авторитетная основа требовала поиска универсальных истин. Наука и ее методы были путями к таким непристойным истинам. Таким образом, две основные цели объективности были выполнены на авторитетной основе через профессионализацию, которая позволила открывать универсальные истины и избегать ограниченности с помощью научного метода.

Соответственно, исторически объективность — это социальное явление, зависящее от достижения методологического консенсуса (52).Задача профессионализации — регулировать, пропагандировать и обеспечивать соблюдение этого консенсуса. Опираясь на этот фундамент профессионализма, наука обеспечивает универсальный способ дискурса. С философской точки зрения, поскольку эти факторы не признаются, объективность обсуждается на совершенно другом уровне. Цель этого эссе — продемонстрировать, как это отчужденное отношение философского и исторического, абстрактного и конкретного указывает на заблуждение относительно объективности и вызвано им.

---

История «вопроса объективности» в истории

История этого термина в исторической профессии лучше всего демонстрирует Питер Новик. Новик описывает, как исторически различные аксиомы науки и разнообразные обстоятельства профессионализации меняли или взаимодействовали с пониманием историками объективности. Новик делит эту историю последних ста лет американской исторической профессии на четыре этапа, каждая из которых приспосабливается к культурным условиям. Ниже приводится поэтапное изложение истории Новика вопроса об объективности в американском контексте.

---

Фаза I: «Объективность воцарилась»

Этот этап направлен на возникновение и рассеяние вопроса об объективности в исторической профессии и охватывает период с 1880-х годов до начала Первой мировой войны. Понимание исторической объективности возникло в результате путаницы. Американские студенты, обучающиеся в немецких университетах, неверно истолковали большую часть немецкой историографии, что привело к убеждению, что объективность естественных наук применима к другим дисциплинам.Из-за этого понимания величайшей целью историков было подражать методам их научной модели. Новик пишет, что этот научный метод

должен быть строго фактическим и эмпирическим, избегая гипотез; научное предприятие было скрупулезно нейтральным в отношении более крупных вопросов о цели и значении; и если ее систематически проводить, она может в конечном итоге дать исчерпывающую, «окончательную» историю (37).

Это было методологическое понимание, которое обеспечило историкам доступ к универсальным истинам и, следовательно, авторитетную основу.

Эта авторитетная основа, как указывалось ранее, была найдена в профессионализации и ее способности регулировать и действовать в соответствии с этой методологией. Природа этой молодой профессии была чрезвычайно однородной идеологически и методологически. На рубеже веков ограниченная автономия, отсутствие этнического или классового разнообразия и узкие подходы к области истории обеспечивали аномальную степень однородности, которую никогда больше не увидят. Соответственно, была и аномальная степень признания объективности.

---

Этап II: «Объективность осаждена»

Начиная с того, что Новик называет «самым благородным повстанческим движением», в начале двадцатого века, прогрессивный историзм стал бросать идеологический и методологический вызов позитивистскому историзму и в процессе этого бросать вызов и подрывать это понимание объективности. Новик пишет во введении, что «в случае историографии, когда были поставлены под сомнение определенные аксиомы« научного метода », идеи объективности, уходящие корнями в более старые концепции науки, оказались под серьезной угрозой» (5).Развитие неевклидовой геометрии и неаристотелевской многозначной логики, а также популяризация теории относительности Альберта Эйнштейна, принципа дополнительности Нильса Бора и неопределенности Вернера Гейзенберга изменили концепцию науки и принципы, основанные на этой концепции. . Масштабы изменений привели ни к чему иному, как к потере оптимистической уверенности, которая была характерна для довоенных историков. «Наука», — утверждает Новик, —

предлагал довоенным историкам не просто метод — хорошо или плохо понятый — но, прежде всего, видение понятного мира: модель достоверности, недвусмысленной истины; знание, которое было определенным и независимым от ценностей или намерений исследователя.Ни одна из этих характеристик не сохранилась в первой трети века (134-5).

Применение аксиом науки в период между двумя мировыми войнами привело к новому видению истории, в котором истина была «искусственной, социальной и перспективной» (152) и, следовательно, относительной в том смысле, что существовало множество критериев знания.

Это подрыв методологического консенсуса и отразил, и укрепил определенные предположения о природе исторического предприятия. Две главы Новика, «Профессионализм застопорился» и «Расхождение и несогласие», посвящены описанию взаимосвязи между уверенностью в объективности и уверенностью в профессионализме.Как и следовало ожидать, они оба отказались. Неспособность профессии прийти к единому мнению по некоторым очень важным вопросам привела к необходимому пересмотру ранее принятых утверждений о природе истории и исторических исследований. Это расхождение имело серьезные последствия для характера исторического предприятия. «Нападение на объективистскую эпистемологию, — пишет Новик, —

открыло давно назревшее рассмотрение того, что историческая наука может и должна делать; то, что он не может и не должен пытаться делать. Критика ранее непроверенных предположений вошла в коллективное сознание профессионалов и никогда не могла быть устранена навсегда (277).

---

Этап III: «Реконструкция объективности»

В начале 1940-х годов один историк писал: «Война не допускает релятивизма» (287). Из-за опасностей, создаваемых идеологически усиленными политическими партиями 40-х годов, историки нового консенсуса ненавидели понимание истины, которое давало равный статус злобным тоталитаристам и просвещенным либералам Свободного мира.Началась духовная и идеологическая мобилизация в защиту Запада. Это требовало моральной привязанности, непривязанности к познанию, утверждения и стремления к определенности. Обвинение в беспристрастности тоталитарной науки принесло ей прилагательное «идеологическая» (299). Наука в свободном мире могла бы достичь объективности, фактов реальности, исключив идеологическое (299). Историю нельзя было запятнать как идеологическую. Историки были напряжены, потому что объективность как беспартийность казалась несовместимой с их политическими убеждениями и моралью. В 1952 году участник симпозиума заметил, что «интеллект ассоциировал себя с властью, как, возможно, никогда раньше в истории» (301). За исключением физиков, в этой ассоциации не было худшего виновника, чем историческая профессия. Американские историки могли только оправдать свои политические и моральные убеждения с уверенностью в своем объективном познании.

Результатом для профессии стало возвращение к почти безоговорочному сближению как методов, так и идей.Консенсус по поводу этой уверенности в общей объективной науке привел к оптимизму и уверенности в старом идеале. «Хотя в совершенно ином глобальном климате и в гораздо более слабой форме, — пишет Уильям Дин, — эта фаза была неявным возвратом к … объективизму конца девятнадцатого и начала двадцатого веков» (Dean 35). Несмотря на признание умеренного релятивизма, этот климат действительно был похож.

---

Этап IV: «Объективность в условиях кризиса»

Десятилетие шестидесятых ознаменовалось упадком идеологического консенсуса, который характеризовал этот климат. «Политическая культура резко качнулась влево, затем вправо; консенсус сменился сначала поляризацией, затем фрагментацией; утверждение — негативностью, замешательством, апатией и неуверенностью» (Novick 415).

На этом этапе не аксиомы науки изменили понятие исторической объективности; вместо этого аксиомы о самой природе науки привели к серьезному переосмыслению науки как универсальной основы истины. В 1962 году Томас Кун опубликовал «Структуру научных революций».Теория научной революции Куна открыла доступ к обсуждению науки как «человеческого и исторического вопроса» (526). «Безусловно, теперь действительно существовало единство науки в том смысле, что вся наука была подчинена истории, а не, как прежде, истории, подчиненной науке» (526). Последствия этого для традиционного понимания «объективности» заключались в том, что она могла иметь значение только в не поддающейся опровержению системе координат. Это отрицало абсолютистское понимание «объективности» и ставило под угрозу предположения, основанные на этом понимании. «Поскольку изучение истории обеспечило дисциплине устойчивую объективистскую основу, историзация науки дестабилизировала эту основу» (537).

Как и следовало ожидать, в результате этого сломанного фундамента нигде не было обнаружено профессиональной вежливости и сближения. Дин заявляет, что «с 1960-х годов не должно было быть доминирующего культурного стиля или методологии» (Dean 35). Новик также утверждает, что «идеологический беспорядок заменил консенсус, от которого всегда так сильно зависели идеи объективности» (Novick 573).История потеряла определение исторического предприятия в целом (584). Эта потеря привела к радикальной фрагментации и сегрегации фрагментов между школами мысли и идеологическими взглядами (например, история афроамериканцев, история женщин, история марксизма). Об этом особенно свидетельствует «вопрос об объективности». Каждая группа определяла объективность, а также историю по-своему, и использовала это понятие объективности для защиты этого понятия истории. В большинстве случаев понимание двух терминов в школах было совершенно несовместимым и создавало смешанное и, следовательно, путанное понимание каждого из них.«Дискурс внутри дисциплины, — объясняет Новик, — фактически рухнул» (592).

Дин описывает «риторическую силу четырехфазного повествования Новика» как «то, что он не делает ожидаемого последнего шага» (Dean 36). «Четвертая фаза», — продолжает он.

не повторяет вторую фазу, поскольку третья фаза … повторила первую фазу … Новик нарушает то, что могло быть симметрией, и утверждает, что недавно доминирующие стили были заменены хаосом стилей в жизни интеллектуалов .На этой последней стадии нет даже явного противостояния между историками-релятивистами и объективистами; вместо этого есть нечто большее, чем отказ от теории (36).

---

Заключение: когда пророчество терпит неудачу

Итак, где же тогда остается вопрос об объективности? Настоящее время унаследовало эту многослойную, разрастающуюся идею объективности. Ценность мифического и исторического понимания объективности Новиком заключается в его разъяснении использования этого термина. Историки объективности, такие как Новик и Дастон, могут избежать путаницы, написав конкретное понятие объективности для определенного времени.

Путаница возникает, когда объективность удаляется из соответствующего исторического контекста. Поскольку мифы понятны только в рамках культурных представлений, сделать утверждение об истине или ложности независимо от этих рамок — значит выразить наблюдение, лишенное содержания: «сказать что-то, что не является ни интересным, ни полезным» (Новик 6). Таким образом, что касается объективности, историческое понимание необходимо для любого содержательного философского понимания.

Расхождение между двумя представлениями, философским и историческим, указывает на проблему объективности.Философия разделяет цели объективности, абсолютной и универсальной истины. История по самой своей природе — это описание ограниченности времени и пространства. Различие между философским и историческим подходами заключается в различении объективной и относительной природы самой объективности. Тем не менее, исходя из этого различия, кажется возможным более четкое и полное понимание объективности. Альфред Норт Уайтхед однажды написал, что «в формальной логике противоречие является сигналом поражения; но в эволюции реального знания оно знаменует собой первый шаг на пути к победе» (Whitehead 187).

«Мифы подвергаются риску, когда то, что они предсказывают, не оправдывается» (Новик 5). Исторически и философски эта описанная объективность требует существенного согласия в отношении целей, ценностей и когнитивной организации восприятия реальности (Новик 61). Это требует идеологической и методологической однородности, допускающей ограниченность. Авторитетная основа и избегание ограниченности, две обсуждаемые здесь цели объективности, безусловно, не смогли материализоваться, а точнее, не смогли даже реализовать возможность материализации из-за несоизмеримых понятий каждого из них и отсутствия однородности. Это отражается и усиливает фрагментацию исторической профессии и академической Америки.

Как продемонстрировала историзация науки на этой последней стадии, абстрактное понимание объективности, символизируемое научным методом, было подчинено конкретному позиционному историческому пониманию. Когда кто-то говорит об объективности с философской точки зрения, он имеет в виду термин с разными значениями в разных мирах; историческое понимание необходимо для того, чтобы дать этому термину осмысленное значение.Но нужно спросить: если рассматривать только историческое, как возможно понимание в нынешнем культурном контексте? Историческое понимание не может дать текущих представлений.

Пришло время поискать понимание объективности в абстрактных границах башни из слоновой кости и исторической рыночной площади. Характеристика объективности, делающая ее неприемлемой исключительно на теоретическом уровне, состоит в том, что это не «чисто философский вопрос» (11).Скорее, «это чрезвычайно эмоциональный вопрос: в нем ставки очень высоки, намного выше, чем в любых спорах по поводу существенных интерпретаций» (11). В настоящее время понятие объективности не только оспаривается по существу; он тоже по сути запутан. Именно по этой причине Новик и Дин понимают объективность как эмоциональную проблему. Новик утверждает, что «для многих предметом спора является не что иное, как значение предприятия, которому они посвятили свою жизнь, и, таким образом, в очень значительной степени смысл их собственной жизни» (11).

Если знание не оправдывает себя, ответственность человеческих усилий полностью основывается на человеческом решении. Объективность была и была священной, потому что обеспечивала безопасность и уверенность в действиях. Помещая истину в общественный контекст, туда также возлагается ответственность за неудачи. Качество жизни будет отражать принятые решения. Это радикальная свобода воли с огромными последствиями. Сообщество может понять, что ошибалось, только когда главы будут закрыты.

Тем не менее, в некотором смысле кажется спорным, что именно эта опасность делает сочетание практического и теоретического уровней наиболее выгодным для разрешения проблемы. «Возможно ли, — спрашивает Дин, — понять, как национальный миф может отказаться от универсальных структур мышления и по-прежнему создавать общую культуру?» (Дин хх). Именно на этот вопрос должны ответить интеллектуалы в американских академических кругах. Короче говоря, он спрашивает, можем ли мы поддерживать «авторитетную» основу, обеспечивающую уверенность в наших практиках, а также допускающую ограниченность. Мы должны прийти к понятию объективности, которое объясняет весь диапазон человеческого опыта. Строгое философское рассмотрение приводит к отбрасыванию термина или его основных элементов.Единственная историческая концентрация лишена обоснования для нынешнего представления. Философия необходима для критики абстракций и целей; история необходима, чтобы обосновать эту критику в действительности.

Избегание ограниченности, продемонстрированное исторически и философски навязанное, больше не является жизнеспособной целью объективности. Описанная фрагментация является результатом сохранения желаемой цели. Осознав невозможный и нежелательный характер этой цели, мы можем объединить два понимания, основанных на общем стремлении к авторитетной основе, на которой признаются и учитываются отношения и ценности.Когнитивная анархия не будет результатом отказа от этой цели. Альфред Уайтхед очень полезен для демонстрации того, как попытка избежать ограниченности может привести к отчужденным отношениям двух пониманий, а также как можно избежать когнитивной анархии без этой цели. Он пишет, что

любая вербальная форма утверждения, которая существовала в течение некоторого времени перед миром, обнаруживает двусмысленность; и что часто такая двусмысленность поражает самую суть смысла.Эффективный смысл доктрины в прошлом не может быть определен простым логическим анализом словесных утверждений … Вы должны принять во внимание всю реакцию человеческой природы на схему мышления (Whitehead 190).

История раскрывает суть смысла, а философия контролирует всю реакцию.

Историки и философы должны начать лучше понимать и ценить важность целого. Философы больше не могут пренебрегать реальными элементами опыта, а историки больше не могут отказываться признавать общность.И, самое главное, дискурс должен продолжаться с учетом исторической и философской природы объективности.

---

Цитируемые работы

Д’Агостино, Фред. «Трансцендентность и разговор: две концепции объективности». Американский философский квартал . Том 30, номер 2 (апрель 1993), 87-108.
Дастон, Лотарингия. «Факты Бэкона, академическая вежливость и предыстория объективности». Переосмысление объективности .Дарем: Duke UP, 1994.
Дастон, Лоррейн и Питер Галисон. «Образ объективности». Представительства 40 . Калифорнийский университет, осень 1992 г., стр. 81–129.
Дин, Уильям. Религиозный критик в американской культуре . Олбани: State University of New York Press, 1994.
Новик, Питер. Эта благородная мечта: «Вопрос объективности» и американская историческая профессия . Нью-Йорк: Cambridge UP, 1988.