Понятие «Идентичность личности» Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

УДК 159.923.2

doi: 10.18101/1994-0866-2017-5-44-51

ПОНЯТИЕ «ИДЕНТИЧНОСТЬ ЛИЧНОСТИ»

© Дарья Сергеевна Гальчук аспирант,

Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена Россия, 192007, г. Санкт-Петербург, Лиговский проспект, 275 E-mail: [email protected]

В современном мире возрастает особый интерес к проблеме формирования идентичности личности, что обусловлено в первую очередь доминированием антропоцентрического подхода. Идентичность формируется и поддерживается в процессе всей жизни человека и зависит от многих факторов. Данное понятие уже давно изучается различными учеными. Это позволило определить его сложность и многоаспектность. Однако в настоящее время нет универсального определения, удовлетворяющего всем требованиям науки.

В статье приводится обзор уже существующих определений идентичности в современном мире и представлен сравнительный анализ подходов к пониманию сущности «идентичности» через призму междисциплинарности. Актуальностью данной темы является попытка обобщить имеющиеся определения идентичности и сформировать представление о данном феномене как о непрерывном процессе самоотождествления и формирования своего Я. Изучение подходов и трактовок способствует систематизации имеющихся знаний и предоставляет возможность лучше понять механизмы становления личности, что особенно важно в эпоху глобализации и особого внимания к индивидуальности. Ключевые слова: идентичность; национальная идентичность; социальная идентичность; этнокультурная идентичность; коллективная идентичность; языковая идентичность; глокализация; языковая личность; самость; индивидуальность

Проблема идентичности личности, как отмечают исследователи, носит многофакторный характер. Личность существует не сама по себе, а как часть окружающего мира, с которым она взаимодействует и к которому она приспосабливается на протяжении всей своей жизнедеятельности, чтобы лучше в нем ориентироваться и ориентировать других.

Феномен идентичности личности как один из составляющих науки о человеке давно привлекает внимание представителей таких гуманитарных наук, как философия, психология, социология, лингвистика и др., каждая из которых вносит свой вклад в обсуждение и решение данной проблемы.

В философии проблема идентичности разрабатывалась начиная со времен Аристотеля и далее в трудах Дж. Локка, Д. Юма, Ф. Шеллинга, Г. Гегеля и др. Изучалась связь между такими понятиями, как «идентичность», «тождество», «самосознание», из чего состоит идентичность личности во времени и каковы ее критерии. Значительное влияние на развитие теории идентичности оказала философская рефлексия взаимодействий Я — Другой.

В своих исследованиях французский философ Поль Рикер и один из основоположников интеракционизма Дж. Мид объясняют понятие идентичности через самость [8; 9]. В работе «Я сам как другой» Рикер выделяет че-

тыре уровня самости: лингвистический (тождество говорящего субъекта), практический (тождество агента действия), повествовательный (тождество персонажа, о котором идет повествование) и этикоюридический (дееспособный субъект, ответственный за свои поступки). При этом самость считается полностью сконструированной, если ее формирование происходит сразу на всех четырех уровнях.

По Миду, самость представляет собой целостность личности, формирующуюся в результате ее социального и личностного взаимодействия. Сначала идентичность существует в виде неких установок, норм и ценностей других людей, которые с течением времени внедряются в сознание индивида как его собственные [8]. Далее заимствованные у других установки становятся его собственными, посредством рефлексии индивид начинает рассматривать себя как социальное Я и применять к себе различные общественные роли. В связи с этим Дж. Мид выделяет осознаваемую и неосознаваемую идентичности. Под осознаваемой идентичностью автор понимает самостоятельное размышление индивида о своем поведении, под неосознаваемой — процесс неосознанного принятия норм, привычек и ритуалов [8].

Согласно мнению исследователей, идентичность не дана человеку изначально, она формируется и поддерживается в процессе его жизнедеятельности. В психологии идентичность трактуется как своеобразный феномен, влияющий на становление личности и ее функционирование в обществе.

Впервые термин «идентичность» в психологии был использован У. Джеймсом, американским психологом и профессором философии, который подчеркивал такие свойства идентичности, как борьба своего и чужого, тождественность и соответствие себе и обществу [5], а заслуга в распространении данного термина принадлежит известному психологу Э. Эриксо-ну. Идентичность, в понимании исследователя, это «процесс одновременного отражения и наблюдения, процесс, протекающий на всех уровнях психической деятельности, посредством которого индивид оценивает себя с точки зрения того, как другие, по его мнению, оценивают его в сравнении с собой и в рамках значимой для них типологии; в то же время он оценивает их суждения о нем с точки зрения того, как он воспринимает себя в сравнении с типами, значимыми для него» [15, с. 32]. Таким образом, процесс идентификации может быть направлен как на себя (самоидентификация), так и на других индивидов. Среди компонентов идентичности Э. Эриксон называет индивидуальность (ощущение собственной уникальности), единство и синтез (внутренний целостный образ себя) и социальную солидарность (ощущение сопричастности к социальной группе, обществу). Иными словами, идентичность, по мнению ученого, это принимаемый индивидом образ себя «во всем богатстве отношений личности к окружающему миру, чувство адекватности и стабильного владения личностью собственным «я» независимо от изменений «я» и ситуации; способность личности к полноценному решению задач, возникающих перед ней на каждом этапе ее развития» [8, с. 12].

Основоположник аналитической психологии Карл Густав Юнг акцентирует проблему идентичности человека в обществе. Он вводит понятие персоны, которое соотносится с навязанными индивиду социальными нормами. Самость в понимании ученого является бессознательным центром психики, вокруг которого формируются личностно-индивидуальные характеристики человека [16].

Как следует из существующих научных психологических исследований, общий взгляд на проблему идентичности заключается в том, что идентичность — это результат идентификационных процессов личности, реализующихся в ходе ее субъективной жизнедеятельности в тесной связи с ее индивидуальным психофизиологическим потенциалом и социальным контекстом ее существования.

С социологической точки зрения идентичность представляет собой категорию, посредством которой приобретаются или усваиваются нормы, идеалы, ценности, роли и мораль представителей тех социальных групп, к которым принадлежит данный индивид [14, с. 143]. Идентичность складывается исключительно из предзаданных тем или иным обществом параметров, возможных только в нем.

Отечественный психолог и социолог И. С. Кон отмечает, что черты идентичности представляют собой условный конструкт, который постоянно видоизменяется под воздействием различных ситуаций [7].

При анализе факторов, влияющих на формирование идентичности, исследователи выделяют два рода факторов. Факторы, которые имеют значение для идентификации личности с точки зрения общества, и факторы, имеющие значение с точки зрения самого человека [2]. Соответственно в структуре идентичности выделяются два уровня: социальный и индивидуальный. Если индивидуальная идентичность представляет собой совокупность характеристик, придающих индивиду качество уникальности, то социальная идентичность — результат идентификации (отождествления) индивида с ожиданиями и нормами его социальной среды. Среди важнейших функций социальной идентичности отмечают реализацию основной потребности человека быть членом той или иной группы, где он будет чувствовать себя в безопасности, в то же время влияя и оценивая других для самореализации и самовыражения [17, с. 589-601]. «Идентификация происходит в течение всей жизни человека, и она невозможна без постоянного участия других людей» [2, с. 11].

Таким образом, одной из ведущих потребностей человека является отождествление с идеями, ценностями, нормами и т. п. других людей, среды его обитания.

В работе «Социальная идентичность, самоопределение и групповые нормы» М. Хогг и А. Рид также указывают на групповую природу идентификации и установок индивида. Подчеркивается тот факт, что групповые нормы и правила обычно формирует небольшая подгруппа лидеров. Пользуясь неуверенностью индивида в своей идентичности, политические партии также могут склонять людей к той или иной группе. Иными словами, идентифицируя себя с группой, индивид, как правило, перенимает их внутригрупповые установки [20, с. 7-30].

Иными словами, социальная идентичность представляет собой процесс принятия установок, интересов, предпочтений, стереотипов, целей, норм и др., значимых для конкретной общности и включающих человека в тот или иной социум. Ученые отмечают также, что такие типы идентичности, как политическая, гендерная, национальная, этническая и т. д., также могут представлять собой формы социальной идентичности. В определенное время каждая из них может стать ведущей и актуализировать весь набор установок и ценностей, полученных и принятых от той или иной социальной группы. Такая трансформация возможна благодаря регулятивному характеру социальной идентичности, которая является «системообразующим элементом деятельности человека, генерализующим и структурирующим его поведение, критерии, оценки и категории» [4, с. 59].

Важнейшей формой социальной идентичности, по мнению исследователей, выступает также этничность, или отождествление себя с определенной культурной традицией или общностью [18]. Под этнической идентичностью понимается устойчивый конструкт, защищающий личность от неопределенности и связанный с социализацией и усвоением культурного опыта. Этнокультурная идентичность выделяется по ряду признаков: месту рождения, языку, внешним признакам (цвет кожи).

Существует два пути формирования идентичности: статичный и динамичный. Статичный путь описывает личностные типы, в то время как динамичный уделяет внимание этапам развития, которые проходит личность. В русле второго подхода считается, что социальные установки и поведение индивида не воспринимаются как изначально зафиксированные принадлежностью к той или иной этничности и культуре, а представляют собой лишь один из этапов формирования идентичности личности. Кроме того, подчеркивается, что в современном мире появляется дополнительная возможность осознанно выбирать свою принадлежность к социальной, культурной и этнической группам [12, с. 112-118]. Существование такого явления вызвало появление нового термина «воображаемое сообщество» (imagined communities) [19].

Изменения в формировании идентичности личности связывают с процессом смешения культур или глобализацией. Однако значение локального также рассматривается как очень важное, что привело к образованию такого нового типа идентичности, как «глокальный человек», который думает глобально, действует локально. При этом исследователи подчеркивают, что глобализация не только не исключает, а, наоборот, подразумевает сохранение и развитие национального своеобразия, поскольку именно своеобразие дает шанс занять свое неповторимое и уникальное место [13, с. 439]. «Гло-кализация» рассматривается также как усиление значимости «локального» на фоне глобальных процессов и становится в настоящие время одной из центральных тенденций культурной глобализации [22, с. 25-44].

«Новая идентичность требует особых качеств человеческого интеллекта — так называемого культурного интеллекта, способного учитывать культурные аспекты межличностного общения» [2, с. 22].

Важная роль в формировании речевого/неречевого поведения индивида, по мнению исследователей, принадлежит национальной идентичности, которая понимается как тождественность своей стране, ее обычаям, традициям, культуре [2, с. 23] Нация представляет собой крупную культурно-историческую, социально-экономическую, политико-географическую, духовную, полисемантическую общность людей. При этом нацию не следует отождествлять с этносом, так как он является лишь группой людей, объединенных объективными и субъективными признаками. В то же время нация не тождественна и этнической общности, представляющей собой устойчивую группу людей, обладающих общей этничностью.

Для национальной идентичности, с точки зрения исследователей, характерно разделение на «своих» и «чужих». «Без этого разграничения ни одно государство, ни один народ, ни одна нация не смогли бы сохранить своего собственного лица, не смогли бы иметь своего собственного пути, своей собственной истории» [6]. Национальная идентичность — это «субъективные чувства и оценки любой человеческой популяции, обладающей общим (историческим) опытом и одной или несколькими одинаковыми для всех ее членов культурными характеристиками, как правило, обычаями, языком и религией» [2, с. 16].

Таким образом можно отметить, что национальная идентичность подразумевает осознание особенностей своей нации и демонстрацию принадлежности к ней. При этом необходима поддержка большинства членов группы, поскольку, как отмечалось, идентификация происходит исключительно в сопоставлении себя с другими. Без этого возможен процесс самоназвания, но не идентификации. Процесс сравнивания осуществляется только при появлении Другого, он является неизбежным, важным и необходимым для самоопределения. «В данной связи межнациональные «разногласия» являются не только нормой, но и дают возможность самоопределения и самовыражения как нации в целом, так и отдельного субъекта в частности» [2, с. 62].

Формирование собственного мира осуществляется через Чужое. Личная идентичность всегда является не только знанием о собственной самотождественности (я есть я), но и знанием о том, что объединяет или отделяет меня (мое я) от других. Иными словами, ответить на вопрос «кто я?» невозможно без того, чтобы не ответить прежде на вопрос «кто мы?» По мнению культуролога Яна Ассмана, идентификация или «интенсификация» себя до мы-идентичности возможна исключительно через соприкосновение с иными формами и сообществами [1]. Каждая общность рассматривает способ своего существования как единственно возможный, поэтому только рефлексия приводит к возникновению мы-идентичности. Только соприкосновение с иным толкает на самоидентификацию и приводит к возникновению тождества группы самой себе в отличие от других групп [11].

Таким образом, коллективная/групповая идентичность — это «познавательная, моральная и эмоциональная связь с обществом, практикой или институтом. Восприятие общего статуса отношений может в большей степени являться частью воображения, кроме того, коллективная идентичность отличается от персональной или может быть ее частью. Коллективная идентичность может быть изначально создана окружением, которое может навя-

зать ее извне, однако результат будет зависеть от того, на кого это давление направлено. Коллективные идентичности выражаются в культурных материалах — именах, нарративах, символах, речевых стилях, ритуалах, одежде. Коллективные идентичности переносят свое восприятие на остальных членов группы: «an individual’s cognitive, moral, and emotional connection with a broader community, category, practice, or institution. It is a perception of a shared status or relation, which may be imagined rather than experienced directly, and it is distinct from personal identities, although it may form part of a personal identity. Collective identities are expressed in cultural materials — names, narratives, symbols, verbal styles, rituals, clothing. Collective identity carries with it positive feelings for other members of the group» [21, с. 285].

Подводя итог, можно отметить, что под коллективной идентичностью понимается устойчивая система «воображаемых» представлений, возникающих вследствие интеракций в границах различных культурных общностей.

Становление и формирование идентичности невозможно без языка, межличностного взаимодействия в определенном культурном сообществе.

В. фон Гумбольдт еще в начале XIX в. высказывал мысль о том, что мышление человека до определенной степени зависит от конкретного языка, на котором он говорит, и от среды (культуры), в которой человек находится

[3].

Проблема соотношения между языком, мышлением и культурой, от которого зависит выражаемая языком картина мира, подробно освещена в концепции «языковой детерминированности или лингвистической относительности» Э. Сепира и Б. Уорфа, у которой есть как последователи, так и критики, не приемлющие ее. Согласно данной концепции, которая представляется вполне рациональной, реальный мир в значительной мере неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы. Два разных языка никогда не бывают столь схожими, чтобы их можно было считать средством выражения одной и той же социальной действительности. Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе, главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества [10].

Овладевая языком и, в частности, значением слов, носитель языка начинает видеть мир под углом зрения, подсказанным его родным языком, то есть язык способен и формирует его когницию и участвует тем самым в становлении его идентичности.

Таким образом, идентификация, в процессе которой проходит конструирование границ идентичности, зависит от многих факторов. Становление «моего» происходит всегда на границе с «другим» и принципиально не завершено. Соотнесенность с чем-то иным, существующим самим по себе, и востребованность этим иным являются необходимым моментом понимания сущности данного феномена.

Литература

1. Ассман Я. Культурная память: письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / пер. с нем. М. М. Сокольской. М.: Языки славянской культуры, 2004. 363 с.

2. Грани идентичности : коллективная монография / А. А. Бучек [и др.]; под общ. ред. Е. А. Кормочи. Петропавловск-Камчатский: Изд-во КамГУ, 2014. 187 с.

3. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию: пер. с нем. / под общ. ред. Г. В. Рамишвили. М.: Прогресс, 2000. 400 с.

4. Гусев А. С. Формирование политической идентичности в современной России (на примере Санкт-Петербурга и Амурской области): дис. … канд. полит. наук. СПб., 2014. 328 с.

5. Джеймс У. Личность // Психология личности : тексты / под ред. Ю. Б. Гип-пенрейтера, А. А. Пузырея. М.: Изд-во МГУ, 1982. 288 с.

6. Дугин А. Г. Карл Шмит: 5 уроков для России [Электронный ресурс]. URL: http://read.virmk.ru/d/Dugin_Shmitt.htm (дата обращения: 25.02.2017).

7. Кон И. С. В поисках себя: личность и ее самосознание. М.: Политиздат, 1984. 335 с.

8. Мид Д. Интернализованные другие и самость // Американская социологическая мысль / сост. Е. И. Кравченко. М.: Изд-во МГУ, 1994. 496 с.

9. Рикер П. Я-сам как другой / пер. с фр. Б. М. Скуратова. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2008. 416 с.

10. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологи. М.: Прогресс, 1993. 656 с.

11. Социокультурная идентичность: опыт философского рассмотрения / А. А. Сауткин. Мурманск, 2015. 139 с.

12. Ставропольский Ю. В. Модели этнокультурной идентичности в современной американской психологии // Вопросы психологии. 2003. № 6. С. 112-118.

13. Тульчинский Г. Л. Постчеловеческая персонология. Новые перспективы свободы и рациональности. СПб.: Алетейя, 2002. 667 с.

14. Российская социологическая энциклопедия / под общ. ред. Г. В. Осипова. М.: НОРМА; ИНФРА-М, 1999. 672 с.

15. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М.: Прогресс, 1996. 344 с.

16. Юнг К. Г. Психология бессознательного: пер. с англ. М.: Когито-Центр, 2010. 352 с.

17. Ядов В. А. Социальные и социально-психологические механизмы формирования идентичности личности // Психология самосознания. Самара: БАХРАХ-М, 2000. С. 589-601.

18. Япринцева К. Л. Феномен культурной идентичности в пространстве культуры: дис. … канд. культурологии. Челябинск, 2006. 139 с.

19. Anderson B. Imagined Communities Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. Verso, 1996. 224 p.

20. Hogg M. A., Reid S. A. Social Identity, Self-Categorization, and the Communication of Group Norms // Communication Theory. 2006. No. 16. P. 7-30.

21. Poletta F., Jasper J. Collective Identity and Social Movements // Annual Review of Sociology. 2001. № 27. P. 285.

22. Robertson R. Glocalization: time-space and homogeneity-heterogeneity // Eds. M. Featherstone et al. Global Modernities. London: Sage, 1995. P. 25-44.

TOWARDS THE CONCEPT OF PERSONAL IDENTITY

Darya S. Galchuk

Research Assistant,

Herzen Russian State Pedagogical University 275 Ligovsky Prospect, St Petersburg 192007, Russia E-mail: [email protected]

Nowadays we observe a growing interest in the problem of identity construction, associated first of all with the dominance of the anthropocentric approach. Identity is developing throughout the life of a person and depends on many factors. This concept has long been studied in various fields of sciences, which made it possible to determine its complexity and multidimensionality. However, at the present time there is no universal definition that satisfies all the requirements of science. The article gives an overview of already existing definitions of identity and presents a comparative analysis of approaches to understanding the essence of «identity» through the prism of interdisciplinarity.

In the article we made an attempt to generalize the existing definitions of identity and vision of this phenomenon as a continuous process of self-identification and formation of identity. Study of approaches and interpretations helps to systematize knowledge and provide an opportunity for better understanding of the mechanisms of personality becoming, which is particularly important in the era of globalization and strong focus on individuality.

Keywords: identity; national identity; social identity; ethnocultural identity; collective identity; linguistic identity; glocalization; linguistic persona; self; individuality.

ИДЕНТИЧНОСТЬ | Энциклопедия Кругосвет

ИДЕНТИЧНОСТЬ (от англ. identity – тождественность) – многозначный житейский и общенаучный термин, выражающий идею постоянства, тождества, преемственности индивида и его самосознания. В науках о человеке понятие идентичность имеет три главные модальности. Психофизиологическая идентичность обозначает единство и преемственность физиологических и психических процессов и свойств организма, благодаря которой он отличает свои клетки от чужих, что наглядно проявляется в иммунологии. Социальная идентичность это переживание и осознание своей принадлежности к тем или иным социальным группам и общностям. Идентификация с определенными социальными общностями превращает человека из биологической особи в социального индивида и личность, позволяет ему оценивать свои социальные связи и принадлежности в терминах «Мы» и «Они». Личная идентичность или самоидентичность (Self-identity) это единство и преемственность жизнедеятельности, целей, мотивов и смысложизненных установок личности, осознающей себя субъектом деятельности. Это не какая-то особая черта или совокупность черт, которыми обладает индивид, а его самость, отрефлексированная в терминах собственной биографии. Она обнаруживается не столько в поведении субъекта и реакциях на него других людей, сколько в его способности поддерживать и продолжать некий нарратив, историю собственного Я, сохраняющего свою цельность, несмотря на изменение отдельных ее компонентов.

Понятие идентичность первоначально появилось в психиатрии в контексте изучения феномена «кризиса идентичности», описывавшего состояние психических больных, потерявших представления о самих себе и последовательности событий своей жизни. Американский психоаналитик Эрик Эриксон перенес его в психологию развития, показав, что кризис идентичности является нормальным явлением развития человека. В период юности каждый человек так или иначе переживает кризис, связанный с необходимостью самоопределения, в виде целой серии социальных и личностных выборов и идентификаций. Если юноше не удается своевременно разрешить эти задачи, у него формируется неадекватная идентичность. Диффузная, размытая идентичность – состояние, когда индивид еще не сделал ответственного выбора, например, профессии или мировоззрения, что делает его образ Я расплывчатым и неопределенным. Неоплаченная идентичность – состояние, когда юноша принял определенную идентичность, миновав сложный и мучительный процесс самоанализа, он уже включен в систему взрослых отношений, но этот выбор сделан не сознательно, а под влиянием извне или по по готовым стандартам. Отсроченная идентичность, или идентификационный мораторий – состояние, когда индивид находится непосредственно в процессе профессионального и мировоззренческого самоопределения, но откладывает принятие окончательного решения на потом. Достигнутая идентичность – состояние, когда личность уже нашла себя и вступила в период практической самореализации.

Теория Эриксона получила широкое распространение в психологии развития. За разными типами идентичности стоят не только индивидуальные особенности, но и определенные стадии развития личности. Однако эта теория описывает скорее нормативные представления о том, как должен протекать процесс развития, психологическая реальность гораздо богаче и разнообразнее. «Кризис идентичности» – не только и не столько возрастной, сколько социально-исторический феномен. Острота его переживания зависит как от индивидуальных особенностей субъекта, так и от темпов социального обновления и от той ценности, которую данная культура придает индивидуальности.

В Средние века темпы социального развития были медленными, а отдельный индивид не воспринимал себя автономным от своей общины. Однозначно привязывая индивида к его семье и сословию, феодальное общество строго регламентировало рамки индивидуального самоопределения: ни род занятий, ни мировоззрение, ни даже жену молодой человек не выбирал сам, это делали за него другие, старшие. В новое время развитое общественное разделение труда и выросшая социальная мобильность расширили рамки индивидуального выбора, человек становится чем-то не автоматически, а в результате собственных усилий. Это усложняет процессы самопознания. Для средневекового человека «знать себя» значило прежде всего «знать свое место»; иерархия индивидуальных способностей и возможностей совпадает здесь с социальной иерархией. Презумпция человеческого равенства и возможность изменения своего социального статуса выдвигает на первый план задачу познания своих внутренних, потенциальных возможностей. Самопознание оказывается предпосылкой и компонентом идентификации.

Расширение сферы индивидуального, особенного, только своего хорошо отражено в истории европейского романа. Герой романа странствований еще целиком заключен в своих поступках, масштаб его личности измеряется масштабом его дел. В романе испытания главным достоинством героя становится сохранение им своих изначальных качеств, прочность его идентичности Биографический роман индивидуализирует жизненный путь героя, но его внутренний мир по-прежнему остается неизменным. В романе воспитания (18 – начало 19 в.) прослеживается также становление идентичности героя; события его жизни предстают здесь так, как они воспринимаются героем, с точки зрения того влияния, которое они оказали на его внутренний мир. Наконец, в психологическом романе 19 в. внутренний мир и диалог героя с самим собой приобретает самостоятельную ценность и подчас становится важнее его действий.

Изменение мировоззренческой перспективы означает и возникновение новых вопросов. Человек выбирает не только социальные роли и идентичности. Он заключает самом себе в себе множество разных возможностей и должен решить, какую из них предпочесть и признать подлинной. «Большинство людей, подобно возможным мирам Лейбница, всего лишь равноправные претенденты на существование. Как мало таких, кто существует на самом деле», – писал немецкий философ Фридрих Шлегель. Но самореализация зависит не только от «Я». Романтики начала 19 в. жалуются на отчуждающее, обезличивающее влияние общества, вынуждающее человека отказываться от своих наиболее ценных потенций в пользу менее ценных. Они вводят в теорию личности целую серию оппозиций: дух и характер, лицо и маска, человек и его «двойник».

Сложность проблемы идентичности хорошо раскрывается в диалектике «Я» и маски. Ее исходный пункт – полное, абсолютное различение: маска – это не «Я», а нечто, не имеющее ко мне отношения. Маску надевают, чтобы скрыться, обрести анонимность, присвоить себе чужое, несвое обличье. Маска освобождает от соображений престижа, социальных условностей и обязанности соответствовать ожиданиям окружающих. Маскарад – свобода, веселье, непосредственность. Предполагается, что маску так же легко снять, как надеть. Однако разница между внешним и внутренним относительна. «Навязанный» стиль поведения закрепляется, становится привычным. Герой известной пантомимы Марселя Марсо на глазах у публики мгновенно сменяет одну маску за другой. Ему весело. Но внезапно фарс становится трагедией: маска приросла к лицу. Человек корчится, прилагает неимоверные усилия, но тщетно: маска не снимается, она заменила лицо, стала его новым лицом!

Таким образом самоидентичность оказывается фрагментарной и множественной. Это также оценивается по-разному. В психологии и психиатрии 19 – начала 20 в. высшими ценностями считались постоянство и устойчивость, изменчивость и множественность «Я» трактовали как несчастье и болезнь, вроде раздвоения личности при шизофрении. Однако многие философские школы Востока смотрели на вещи иначе. Постепенно этот взгляд усваивают и западные мыслители. Немецкий писатель Герман Гессе писал, что личность – это «тюрьма, в которой вы сидите», а представление о единстве «Я» – «заблужденье науки», ценное «только тем, что упрощает состоящим на государственной службе учителям и воспитателям их работу и избавляет их от необходимости думать и экспериментировать». «Любое „я», даже самое наивное, – это не единство, а многосложнейший мир, это маленькое звездное небо, хаос форм, ступеней и состояний, наследственности и возможностей». Люди пытаются отгородиться от мира, замкнувшись в собственном «Я», а нужно, наоборот, уметь растворяться, сбрасывать с себя оболочку. «…Отчаянно держаться за свое „я», отчаянно цепляться за жизнь – это значит идти вернейшим путем к вечной смерти, тогда как умение умирать, сбрасывать оболочку, вечно поступаться своим „я» ради перемен ведет к бессмертию» (Г.Гессе. Избранное, М., 1977).

В конце 20 в. эти идеи распространились и в социологии. Широкую популярность приобрел нарисованный американским востоковедом и психиатром Р.Д.Лифтоном образ «человека-Протея». Традиционное чувство стабильности и неизменности «Я», по мнению Лифтона, основывалось на относительной устойчивости социальной структуры и тех символов, в которых индивид осмысливал свое бытие. В конце 1960-х положение радикально изменилось. С одной стороны, усилилось чувство исторической или психоисторической разобщенности, разрыва преемственности с традиционными устоями и ценностями. С другой стороны, появилось множество новых культурных символов, которые с помощью средств массовой коммуникации легко преодолевают национальные границы, позволяя каждому индивиду ощущать связь не только со своими ближними, по и со всем остальным человечеством. В этих условиях индивид уже не может чувствовать себя автономной, замкнутой монадой. Ему гораздо ближе образ древнегреческого божества Протея, который постоянно менял обличье, становясь то медведем, то львом, то драконом, то огнем, то водой, а свой естественный облик сонливого старичка мог сохранять, только будучи схвачен и закован. Протеевский стиль жизни – бесконечный ряд экспериментов и новаций, каждый из которых может быть легко оставлен ради новых психологических поисков.

В начале 21 в. гигантское ускорение технологического и социального обновления, переживаемое как рост общей нестабильности, сделало эти проблемы еще более насущными. Как замечают английские социологи Энтони Гидденс и Зигмунт Бауман, для современного общества характерна не замена одних традиций и привычек другими, столь же стабильными, надежными и рациональными, а состояние постоянного сомнения, множественности источников знания, что делает самость более изменчивой и требующей постоянной рефлексии. В условиях быстро меняющегося общества неустойчивость и пластичность социальной и личной идентичности становятся закономерными и естественными. Как замечает Бауман, характерная черта современного сознания – приход новой «краткосрочной» ментальности на смену «долгосрочной». Молодых американцев со средним образование в течение их трудовой жизни ожидает по меньшей мере 11 перемен рабочих мест. Применительно к рынку труда лозунгом дня стала гибкость, «пластичность». Резко выросла пространственная мобильность. Более текучими стали и межличностные отношения, вплоть до самых интимных. Никого уже не удивляют краткосрочные браки или совместное проживание с другом/ подругой без регистрации брака и т.д. То, что мы привыкли считать «кризисом идентичности», – не столько болезнь, сколько нормальное состояние личности, которую динамичные социальные процессы вынуждают постоянно «отслеживать» изменения в своем социальном положении и статусе, этнонациональных, семейных и гражданских самоопределениях. Условный, игровой, «перформативный» характер идентификаций распространяется даже на такие, казалось бы, абсолютные идентичности как пол и гендер (проблема смены пола, сексуальной ориентации и т.д.). Это существенно усложняет понимание взаимосвязи нормы и патологии. Например, расстройство гендерной идентичности – это тяжелое психическое расстройство, однако человек, уверенный в том, что все мужские и женские свойства различаются абсолютно и даны раз и навсегда, также будет испытывать трудности.

Если в новое время проблема идентичности сводилась к тому, чтобы построить и затем охранять и поддерживать собственную целостность, то в современном мире не менее важно избежать устойчивой фиксации на какой-то одной идентичности и сохранить свободу выбора и открытость новому опыту. Как заметил великий русский историк В.О.Ключевский, «твердость убеждений – чаще инерция мысли, чем последовательность мышления» (Ключевский. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории, М., 1968). Но если раньше психологическая ригидность (жесткость) нередко помогала социальному выживанию, то теперь она чаще ему вредит. Самоидентичность все больше воспринимается сегодня не как некая твердая, раз и навсегда сформированная данность, а как незаконченный развивающийся проект (Э.Гидденс). В условиях быстро меняющегося социума и растущей продолжительности жизни личность просто не может не самообновляться, и это не катастрофа, а закономерный социальный процесс, которому соответствует новая философия времени и самой жизни.

Эти глобальные сдвиги происходят и в России, но здесь они протекают значительно труднее. Советское общество и культура в течение многих лет ориентировались не на обновление и изменение, а на поддержание стабильности, порядка и преемственности. Всякая новация казалась подозрительной и потенциально опасной, само слово «модернизм» было ругательным. «Обеспеченное светлое будущее» – главное преимущество социализма над капитализмом – выглядело простым продолжением и повторением настоящего и прошлого. Столь же сильным было равнение не на индивидуальную самореализацию, а на институционализированные, жесткие, бюрократические социальные идентичности. Советская пропаганда отождествляла общество и государство, а почти все социальные идентичности советских людей были государственническими. Эта атмосфера была губительна для индивидуальной инициативы и творчества, но люди привыкли к этому стилю жизни.

Распад Советского Союза и противоречия становления рыночной экономики вызвали в стране острый кризис идентичности, вопросы «Кто мы?» и «Куда мы идем? » стали насущными. Если на Западе трудности идентификации обусловлены плюрализмом и индивидуализацией, то в России кризис идентичности – прежде всего результат распада привычного социума, оставившего в сознании многих людей зияющую пустоту. К быстро меняющимся социальным условиям трудно приспособиться не только объективно, но и психологически. В начале 1990-х, отвечая на поставленный социологами вопрос «Кто Я?», люди часто отвечали: «Я никто», «Я винтик», «Я пешка», «Я никому не нужный человек», «Я рабочая лошадь». Такое самочувствие особенно характерно для пенсионеров, бедняков, людей, которые чувствуют себя в этом мире потерянными, бессильными и чужими.

Чтобы выйти из этого мучительного состояния и вернуть подорванное самоуважение, многие люди прибегают к негативной идентификации, самоутверждению от противного. Негативная идентичность конструируется прежде всего образом врага, когда весь мир разделяется на «наших» и «не-наших», причем все собственные беды и неудачи изображаются как результат происков внешних и внутренних врагов. Идеология осажденной крепости, которую годами культивировала Советская власть, принимает при этом отчетливо националистический характер, этнические идентификации доминируют над гражданскими, а сами национальные ценности ассоциируются прежде всего с идеализированным историческим прошлым (традиционализм). На вопрос социологов «Что в первую очередь связывается у Вас с мыслью о Вашем народе?» многие россияне ставят на первое место «наше прошлое, нашу историю» или свою малую родину, «место, где я родился и вырос». Негативная идентичность созвучна мировосприятию старых людей, для которых активная жизнь практически закончилась, но она не подходит молодежи, в создании которой значительно больше представлены ценности личного успеха и самореализации. Вопрос о соотношении личной и социальной идентичности и о том, на каких ценностях основывается конкретное групповое «Мы», очень важен как для индивидуального самоопределения, так и для социальной педагогики.

Игорь Кон

Идентичность как предмет психологического исследования

Проблема идентичности, которая имеет давние традиции изучения в различных областях гуманитарного знания, в настоящее время всё чаще и чаще становится предметом исследования в психологии профессиональной деятельности[3, с.3].

Необходимость формирования идентичности на личностном и профессиональном уровне обусловлена серьёзными внутриполитическими и социально-экономическими изменениями.

В связи с кризисными явлениями в определении идентичности на разных уровнях (национальном, социальном, профессиональном) ощущается потребность в воспитании у молодого поколения патриотических чувств, активной жизненной позиции. Развитие рыночных отношений, технологизация и информатизация производства требует от выпускника системы среднего профессионального образования адаптивности, мобильности, творчества в решении профессиональных задач. Всё это определяет потребность в человеке – «реализовавшейся личности», фундаментальным основанием которой будет стремление к личностному росту и самосовершенствованию[2, с.3].

В отечественной психологии представления об идентичности традиционно развивались в рамках исследования самосознания, самоотношения, кроме того, идентичность рассматривалась как один из аспектов проблемы «Я»[3, с.9].

Проблема идентичности проявляется в рамках глобальной проблематики существования самого рода человеческого как в плане реализации жизненной сущности человека, так и в плане профессиональной подготовки и профессионализации личности[1, с.3].

Проблематикой природы идентичности занимались такие психологи как Л.Б.Шнейдер, Д.В.Колесов, который соотнёс представление об идентичности в логике и психологии. По его мнению, в логике идентичность – это вывод об отсутствии различий: одинаковость, неотличимость, полное совпадение черт сравниваемых объектов, процессов, явлений окружающего мира. В психологии идентичность – это переживание индивидом своего единства с каким-либо индивидом или их группой или своей приверженности к чему-либо, идее, принципу, «делу».

В логике идентичность – это действительно одинаковость объектов. В психологии идентичность – это особая форма отношений. Поэтому, говоря об идентичности, мы всегда имеем в виду, что одной из её сторон является индивид, а другой – другие существа или какие-либо иные объекты, процессы, явления. Но тогда возникает вполне правомерный вопрос: как возможна идентичность, если одинаковых (не различающихся) индивидов нет по определению? Само понятие «индивид» как раз означает «отличающийся от любого другого». И психологи справедливо декларируют «неповторимость» каждого человеческого существа.

Таким образом, идентичность в логике – это следствие отсутствия различий между сравниваемыми объектами, идентичность же в психологии имеет место, несмотря на различия, вопреки им [2, с.12].

Проблема становления идентичности в процессе личностного и профессионального развития и её влияние на качество жизни человека имеет междисциплинарный характер и рассматривается в нескольких аспектах.

В психологии понятие «личностная идентичность» связано с проблемой свободы выбора и самовыражения (И.А.Антонова, А.Б.Орлов, К.Хорни) и проблемой формирования «Я – концепции» личности (И.С.Кон, В.В.Столин, З.Фрейд, Э.Эриксон). Идентифицирование как базовый процесс и механизм самопознания освещён в трудах Е.З.Басиной, Р.Л.Кричевского, В.Г.Маралова, В.А.Петровского, В.С.Мухиной[2, с.3].

Современная психология основывается на развитии личности в системе процессов самопостроения, на стремлении индивида определиться в самопринадлежности, соотнести свой внутренний мир с внешней реальностью в ситуации усложнения, умножающегося экономического, политического, информационного и социально-психологического многообразия.

Идентичность – это сложный феномен, сложная психическая реальность, включающая различные уровни сознания, индивидуальные и коллективные, онтогенетические и социогенетические основания.

Человек становится вполне человеком, когда осознаёт свою идентичность. Мы знаем, кто мы, осознаём свою идентичность в мире людей, профессий, наций.

Если истолковывать понятие «идентичность» как явление уникальной природы, самобытности человека, продуцированное ментальной рефлексией по поводу истории человека, становления личности, то его истоки обнаруживаются в различных трудах по философии, истории, антропологии, этнографии, культурологии.

Сыграв важную роль в создании общей для социальных наук точки зрения на идентичность как результат внутренней самореализации и внешнего контекста бытия, эти идеи оказали влияние на исследование личностной и социальной идентичности как зарубежными, так и отечественными психологами[5, с.5].

Идентичность употребляется как познание чего-либо, кого-либо или как отождествление с кем-либо, чем-либо. В первом случае понимается процесс сопоставления, сличения одного объекта с другим на основании какого-либо признака или свойства. Во втором значении идентификация означает эмоционально-когнитивный процесс отождествления субъектом себя с другим субъектом, группой, образцом.

Идентичность рассматривается и как осознание своего тождества с другими и самим собой, и как чувство, и как сумма знаний о себе, и как поведенческое единство. Она выступает как сложный интегративный феномен.

Теоретическая и эмпирическая разработка проблемы идентичности началась сравнительно недавно, в 60-70 годы XX столетия, хотя само понятие идентичности имеет довольно длительную историю и использовалось многими теориями.

Идентичность можно рассматривать также как элемент единства и многообразия защитной функции «Я», собственно динамики.

Следует отметить, что в зарубежной психологии решение проблемы идентичности ведётся в рамках понятий «Я-концепция», «Образ-Я» [1, с.9]. Так Р.Бернс рассматривает Я-концепцию как систему установок, направленных на себя, которые включают следующие составляющие: когнитивную, оценочную и поведенческую. А.Ватерман выделяет ценностные компоненты идентичности: цели, ценности, убеждения[4, с.9].

Понятие личностной идентичности также активно разрабатывается в современной зарубежной психологии. Особенно широко представлены две линии теоретической интерпретации и эмпирического исследования личностной идентичности. Первую можно отнести к современному психоаналитическому направлению, так как авторы, работающие в данной парадигме, опираются на теорию идентичности Э.Эриксона. Вторая линия исследований опирается на «концепцию – Я» Дж.Мида и объединяет представителей интеракционистского и когнитивного подходов.

Подробный анализ исследований, сделанных зарубежными психологами, приведён в работах Н.А.Антоновой и Н.И.Ивановой.

Общей для социальных наук является точка зрения, опирающаяся на теорию Э.Эриксона, чьи работы можно считать классическими в области проблемы идентичности. Традиционно появление термина «идентичность» в психологии связывают с именем Э.Эриксона, который определил личностную идентичность как внутреннюю непрерывность и самоотождествлённость личности, которая развивается на всех этапах жизненного пути человека[2, с.16].

В связи с этим личностная идентичность рассматривается как совокупность персональных качеств и характеристик индивида, обеспечивающая целостность и тождественность личности, её позитивное самопринятие.

Термин «профессиональная идентичность» употребляется сравнительно недавно в связи с проблемой профессионального самосознания, что нашло отражение в трудах М.Р. Битяновой, Е.Г. Ефремова, Е.А. Климова, А.К. Марковой, Л.М. Митиной[2, с.9].

По мнению многих психологов, формирование профессиональной идентичности происходит в процессе профессионализации. Е.П.Ермолаева подчёркивает, что профессиональная идентичность – продукт длительного личностного и профессионального развития, который появляется на достаточно высоких уровнях овладения профессией[4, с.10].

Выступая в роли системообразующего свойства личности, профессиональная идентичность обеспечивает высокий уровень самопринятия себя как профессионала, быструю адаптацию к новым условиям деятельности. Сформированная профессиональная идентичность выступает в качестве внутреннего источника профессионального развития и личностного роста субъекта[3, с.3].

Профессиональная идентичность – психологическая категория, которая относится к осознанию своей принадлежности к определённой профессии и определённому профессиональному сообществу. Ключевыми составляющими профидентичности выступают образовательно-профессиональная общность судьбы и профессиональная осведомлённость. Свою роль в становлении профидентичности играют определённые ожидания и предпочтения, некие идеальные образы выбранной профессии и себя в ней у каждого человека[5, с.113].

Таким образом, профессиональная идентичность понимается как психолого-педагогическая категория, обозначающая интегративную характеристику личности, обусловленная уровнем сформированности профессионального самосознания, выражающая устойчивое положительное отношение человека к себе как субъекту профессиональной деятельности, позволяющая самостоятельно осуществлять стратегию профессионального развития и включающая в себя профессиональную направленность, профессиональный «образ-Я», позитивный профессиональный идеал и «Я-концепцию»[1, с.7].

Профессиональное и личностное развитие неотделимы, поэтому в основе процесса становления профессиональной и личностной идентичности находятся фазы развития профессионала, дающие представление о целостном жизненном пути и о системных отношениях, характеризующих личность.

 

Литература:

1.    Гарбузова Г.В. Студенческое самоуправление как средство формирования профессиональной идентичности будущих специалистов// Автореф.дис….канд.псих.наук. Ярославль, 2009. – 22с.

2.    Скибо Т.Ю. Педагогические условия становления профессиональной и личностной идентичности студентов колледжа: дис…канд.псих.наук. Воронеж, 2004.

3.    Родыгина У.С. Психологические особенности развития профессиональной идентичности студентов — будущих психологов// Автореф.дис…канд.псих.наук. Курск, 2007. – 23с.

4.    Трандина Е.Е. Становление профессиональной идентичности у студентов юридического вуза// Автореф.дис….канд.псих.наук. Ярославль, 2006. – 23с.

5.    Шнейдер Л.Б. Профессиональная идентичность: теория, эксперимент.- М.: Издательство Московского психолого-социального института, 2004. – 600с.

ИДЕНТИЧНОСТЬ ЛИЧНОСТИ И НАРОДНАЯ КУЛЬТУРА

Личность без идентичности невозможна. Психологическое развитие предполагает становление идентичности, потому что идентичность — это атрибут самосознания [15; 16; 17; 18, 164]. Но идентичность — амбивалентное переживание человеком самого себя: с одной стороны своей уникальности (эго-идентичность), с другой — принадлежности к некой объемлющей личность и значимой для нее общности, своей тождественности с ней (коллективная идентичность).

Если определить дух как единство [2], то формирование идентичности — это не только психологическое, но и духовное развитие, причем отвечающее глубинным потребностям человека. Э. Фромм, к примеру, размышляя о фундаментальных условиях человеческого существо­вания, ставит психическое здоровье в зависимость от удовлетворения потребности в преодолении ограниченности собственного существования, в си­стеме ориентации и поклонения, чувствах приобщённости, укоренён­ности и тождественности [10, 91]

Чем грозит несформированность или утрата идентичности? Для личности — это настоящий экзистенциальный кризис, симптомы которого: разорванное самосознание, дефект воли, утрата идеалов и личностных смы­слов, проблемы социализации и коммуникации, апатия, депрессия, аполитичность, инфантильность, затруднение с профессиональным самоопределе­нием — всем тем, что в совокупности может быть определено как ду­ховное нездоровье. Несформированность или утрата личной идентичности может вызвать: потерю психической стабильности и эмоцио­нальной уравновешенности, повышенную тревожность, неврозы и фобии, появление эскапистского и даже суицидального комплекса, склонность к деструктивному поведению, мазохизму или садизму, а также заболевание алкоголизмом и наркоманией. «Поистине одна из худших форм душевных страданий человека — это скука, незнание, что делать с собой и своей жизнью», — заключает Э. Фромм [10, 387].

Государственные последствия несформированности или утраты идентичности индивидами оборачиваются кризисом национальной идентичности, а это предпосылка к потере национального суверенитета (самоосуществления нации). Вместе с тем значительная часть философов, социологов, полито­логов и культурологов с тревогой говорят о поразившем мир кризисе национальных идентичностей [11; 12; 13; 19]. «Миллионы ин­дивидов напряжённо ищут собственную идентичность или некоторую магическую терапию, облегчающую воссоединение их личности, чтобы победить хаос, внутреннюю энтропию, сформировать со­бственный порядок», — пишет Э. Тоффлер [19, 366]. Утрата любой нацией своей идентичности грозит ей потерей способности к страте­гическому самоутверждению (в терминологии Ю. Хабермаса — «эк­зистенциальному самоутверждению нации»), эрозией политики (только сознание национальной идентичности заставляет людей чув­ствовать взаимную политическую ответственность [11, 369, 370]; на­циональная идентичность — духовное основание современной политической конструкции, условие развития живого политического бытия [14, 387, 394]). Разрушение идентичности народа оборачива­ется его неспособностью сформулировать национальный интерес («национальные интересы вырастают из национальной идентично­сти» [13, 31]) и в конечном итоге — утратой народом своей истори­ческой экзистенции: его способности к самоосуществлению и созиданию своей исторической судьбы, к жизни, опирающейся на со­бственные глубинные основания: культурно-исторические, геополи­тические и духовно-религиозные. С утратой идентичности общество перестаёт быть обществом и превращается в атомизированную массу отчуждённых индивидов — удобный материал для социально-поли­тического, идеологического и экономического манипулирования [3].

В традиционном обществе национальная идентичность как чувство сопричастности судьбе и жизни своего народа формировалась за счет развитой национальной, и прежде всего народной культуры. И в современном обществе у народной культуры есть преимущества перед другими средствами формирования идентичности, так как народная культура архетипична, более всех остальных элементов культуры связана с коллективным бессознательным народа, определяющим его миросозерцание, мирочувствие, миропонимание и корпус идейно-волевых тяготений.

Например, архетипичен сказочно-былинный образ русского богатыря на распутье: он отражает исторический опыт жизни народа, оказавшегося на границе двух культурных материков Запада и Востока и обреченного на постоянный крестный выбор своего пути; в этом же образе богатыря, совершающего свой крестный выбор, угадываются архетипические черты жертвенной любви, самопожертвования при защите родной земли, освященные православной верой.

В интерпретации таких народных архетипических образов происходит обнаружение духа народа, застывшего в образцах народной культуры, но в нас оживающего, обновляемого (актуализируемого) и транслируемого в будущее. В таком «распредмечивании/оживлении» народного духа происходит своеобразный диалог поколений, формируется их солидарность и единство.

Вместе с тем, при всей традиционной значимости народной культуры для воспроизводства идентичности ее место в идентификационном комплексе современного человека, на наш взгляд, значительно сузилось. Народная культура сегодня находится в крайне диффузном состоянии, утратив ту целостность, ясность и отчетливость, которыми обладала в прошлом. Лишь немногие элементы народной культуры по-настоящему представлены в повседневной жизни современного человека (так, как религия).  Многие элементы народной культуры утратили свои функции, и искусственное возвращение их в жизнь современного человека бесперспективно. Разумеется, что эти элементы утрачивают и свою идентификационную роль (к примеру, национальный костюм). Заметим, что этого не скажешь об обсценной лексике, продолжающей выполнять важные психологические функции в жизни человека, — отсюда ее живучесть несмотря на то, что эта лексика табуирована [8].

Те или иные элементы национальной культуры вновь обретут свое идентификационное значение, когда станут вновь встроенными в реальную деятельность и обретут новые функции. Именно это происходит в экономической сфере по брендированию товаров и услуг с использованием различной национальной символики, в сфере туризма — в брендировании территорий и создании новых турпродуктов [6].

      Если элементы народной культуры введены в круг общения и деятельности, они вновь превращаются в знаки, имеющие обновленное значение и смысл, происходит их реинтериоризация, органичное их усвоение, они вновь начинают «звучать».

Однако для своего второго рождения знаки народной культуры нуждаются в благоприятной общей среде. Сегодня ее нет, потому что перестает быть русским образование, перестают быть русскими детские игрушки, язык, еда, кинематограф, городской ландшафт. Практически вся бытовая техносфера и по происхождению, и по содержанию лишена национальной окраски. В такой инородной среде даже удивительные произведения декоративно-прикладного искусства на выставках «Покупайте российское» вместо восхищения и гордости у многих вызывали досаду и разочарование: «Россия XXI века не производит даже собственных утюгов, не говоря о сотовых телефонах, компьютерах и т.п.» Возникает обратный эффект: произведения народных промыслов в определенном контексте «работают» на формирование негативной идентичности, как бы доказывая, что наша самобытность  —  в нашей технологической отсталости.

Без новой функциональной нагруженности, вне органичного для себя контекста любой элемент народной культуры будет скучным, архаичным, нелепым. Там же, где элементы народной культуры сохранили старые или обрели новые функции (эстетические или утилитарные), они продолжают играть свою национально-идентификационную роль (например, национальные костюмы, в которых совершается помолвка или играется свадьба у крымских татар).

Разумеется, придать вторую жизнь некоторым традиционным элементам народной культуры очень сложно, так как они прочно связаны с доиндустриальным хозяйством и образом жизни (как, например, у народов русского Севера, занимавшихся оленеводством, охотой и рыболовством). В условиях урбанизации и индустриализации такие элементы требуют консервации в различных формах современной музейной работы и культурно-досуговой деятельности: по большому счету, народная культура остается самоценной, и важно сохранить не столько ее утилитарные функции, сколько ценностно-смысловое ядро [4].

Сохранение и удержание народной культуры в качестве идентифицирующего фактора зависит во многом от воли общественности, родителей, педагогов, деятелей культуры. Русская интеллигенция, к примеру, оказавшаяся в вынужденной послеоктябрьской эмиграции в 20-х годах прошлого века,  пытаясь сохранить для своих детей русское образование и воспитание, стала активно заниматься комплексным россиеведением, создавать за рубежом русские школы,  институты и книгоиздательства, центры русской культуры в Берлине, Париже, Праге, Белграде, Харбине и т.д. Оказавшись в трудных материальных условиях, люди думали не только о выживании, но и о сохранении русской национальной идентичности.

Другой пример — особая забота о формировании женской национальной идентичности у народов Кавказа [1]. Проявляется она в стремлении приобщить девочек в адекватные традиционному для кавказских народов укладу жизни виды женского труда, самым распространенным из которых является рукоделие. По большому счету, девочек учат не рукоделию, а женской роли: заботе женщины о членах семьи, необходимости уважать отца и брата, всех представителей мужского пола, быть терпеливой, молчаливой и сдержанной, но ответственной, трудолюбивой и искусной хозяйкой, быть ответственной за порядок и покой в доме. Через специфически женский труд у девочки-подростка формируют психологическую установку, с которой она идет по жизни.

Для понимания механизма формирования идентичности средствами народной культуры важно утверждение одного из крупнейших представителей феноменологической герменевтики Поля Рикёра о том, что не существует понимания самого себя, не опосредованного знаками, символами и текстами: самопонимание возникает в интенциональном акте, направленном на знаки культуры, в  интерпретации этих опосредующих знаков [9]. В этой логике народная культура есть та «инаковость», в которую можно и нужно «смотреться», чтобы понять себя нынешнего, современную культуру. Но, в силу того, что это «другое» есть «свое-другое», возникает историческая размерность как индивидуального, так и коллективного сознания: когда «понимание себя» опосредовано образцами народной культуры, то их интерпретация превращается в диалог с прошлым, в вопрошание прошлого, а результатом становится  возникновение историчности сознания, чувства солидарности поколений. Когда же этими «опосредующими» знаками являются случайные или искусственные знаки-новоделы, то воспроизводится одномерный индивид.

Чтобы произошла интериоризация знаков народной культуры, мало учителю эти знаки объяснить: идентичность не извлекается из них механически. Как сделать так чтобы знаки народной культуры стали экзистенциально значимыми для детей и молодежи, когда традиционные образовательные технологии по «приобщению» к народной культуре и «формированию» идентичности оказываются неэффективными, проигрывающими в конкуренции с масс-медиа и прочими влияниями на молодое поколение?

Исследователи проблемы справедливо указывают, что нужны новые образовательные практики, обеспечивающие «проживание» родной культуры, установление глубокой эмоциональной связи с ней и присвоение содержащихся в ней смыслов, осознанное принятие личностью традиций, ценностей, особых форм культурно-исторической, социальной и духовной жизни родного края (малой Родины) и России [4].

Эти практики должны опираться на собственную активность детей и молодежи,  быть диалогичными, ориентированными на свободную и творческую самореализацию учащегося в работе над исследовательскими проектами. По сути, речь идет о наиболее полной реализации идей культурно-исторической психологии Л.С. Выготского. Для того, чтобы знак народной культуры стал орудием преобразования внутреннего мира ребенка, необходимо следовать принципам: общения, единства развития и образования, единства интеллекта и аффекта, спонтанного и реактивного образования [7]. 

 Оптимальной формой реализации этих принципов является, на наш взгляд, исследовательский подход в образовании.  Совместная, в том числе внеурочная деятельность учащихся и учителя по исследованию природы, истории и культуры каждого края в их неразрывной связи с историей и культурой России в целом позволит сделать обра­зование, в полном смысле, национальным воспитанием, о необходимости которого писал еще И.А. Ильин: «Новой России предстоит выработать себе новую систему национального вос­питания, и от верного разрешения этой задачи будет зависеть её бу­дущий исторический путь» [5, 123].

ЛИТЕРАТУРА

1.Амерханова З.Ш., Нюдюрмагомедов А.Н. Ценности традиционной культуры в формировании этнической идентичности девочек-подростков // Этносоциум. 2015. №3. С.118-122.

2.Данилов С.И. Теоретическое обоснование подхода к формированию национальной идентичности как одной из важнейших основ духовного здоровья личности // Инициативы XXI века. 2012. № 3. С. 130-134.

3.Данилов С.И. Феномен революционного психоза // Инициативы XXI века. 2014. №3. С. 91-94.

4.Ефимов В.С., Лаптева А.С. Проблемы и возможности сохранения коренных народов Севера: культурно-антропологический аспект //  Человек.RU: Гуманитарный альманах. Новосибирск: НГУЭУ, 2014. С.186-199.

5.Ильин И.А. О русском национализме: сб. статей. М.: Россий­ский Фонд Культуры, 2006.

6.Коробова О.О. Проблемы развития традиционной народной культуры как специфического экономического явления в современных российских условиях // Социально-экономические явления и процессы. 2010. № 5. С. 59-64.

7.Кравцова Е.Е. Реализация идей Л.С. Выготского в системе непрерывного образования // Инициативы XXI века, 2015. №4. С. 62-65.

8.Мымрин А.В. Эмоциональный язык нецензурной речи // Инициативы XXI века. 2014. №3. С. 95-98.

9.Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. М., 1999.

10.Фромм Э. Здоровое общество. М.: АСТ: АСТ Москва, 2009.

11.Хабермас Ю. Историческое сознание и посттрадиционная идентичность. Западная ориентация ФРГ // Хабермас Ю. Полити­ческие работы. М., 2005.

12.Хабермас Ю. Расколотый Запад. М.: Весь Мир, 2008.

13.Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2004.

14.Хюбнер К. Нация: от забвения к возрождению. М.: Канон+, 2001.

15.Эриксон Э. Детство и общество / Пер. с англ. Обнинск, 1993.

16.Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис / Пер. с англ. М., 1996.

17.Ясперс К. Введение в философию. Минск, 2000.

18.Ясперс К. Общая психопатология.  М., 1997.

19.NY, 1980.

Кризис идентичности личности в условиях глобализации

Бесследно все – и так легко не быть!

Ф. Тютчев

Необходимость заботы о целостности личности

Современная философская мысль в своем интересе к процессу глобализации гораздо чаще останавливает свое внимание на глобальных объектах, связанных с понятием идентичности: идентичность культур, наций, этносов (В. Р. Чагилов, Ф. Х. Кессиди, М. А. Мун- тян, А. Д. Урсул и др.), чем на проблемах личности в условиях глобализации. Между тем глобализация трансформирует не только экономические и политические отношения, она сильно и резко меняет мировоззрение современного человека, в результате чего возникают идеологические и культурные конфликты, психологическое напряжение и мировоззренческая неудовлетворенность. Поэтому представляется, что в современном противоречивом и конфликтном мире одной из важнейших тем философской рефлексии должна стать целостность и интеграция личности.

Целостность личности связана с такими понятиями, как идентификация, идентичность личности и кризис идентичности. И «человеческое, слишком человеческое» – влияние современного многослойного и антиномного контекста бытия человека на становление идентичности, на разрешение кризисов идентичности отдельного человека – остается темой для междисциплинарного размышления. Другой стороной данной проблемы является определение культурного инструмента для построения и сохранения идентичности, ее осмысленного бытия в условиях глобализации.

Каково значение идентичности для личности? Зрелая идентичность интегрирует жизненный опыт, дарования, социальные возможности в эго индивидуума, охраняет когерентность и индивидуальность его опыта, подготавливает индивидуума к ударам, грозящим от разрывов непрерывности в среде, предвидит внутренние и внешние опасности (Э. Эриксон). Если культура перестает поставлять индивидам жизнеспособные образцы, то формируются негативные, запутанные идентичности, снижается способность сдерживать негативные элементы и формируется деструктивное поведение у людей и с позитивной идентичностью. Если же чувство идентичности утрачивается, на место целостности и полноты личности приходят отчаяние, изоляция, смешение ролей, тревога и страхи. Это связано с тем, что форма бытия культуры в своем решительном обновлении может вступить в противоречие с содержанием жизненного опыта человека.

Идентичность как социокультурная проблема

Сущность идентичности в психологии определяется как осознание индивидом непрерывности и тождественности во времени (Д. Локк), последовательности и непротиворечивости собственной личности (У. Джемс), идентификация в детстве с жизнью родителей, затем с национальными, социокультурными символами общества (З. Фрейд). По эпигенетической стадиальной концепции развития личности Э. Эриксона[1], цель развития личности – целостность как зрелое качество, обязанное своим происхождением всем стадиям развития эго. Зрелая психосоциальная идентичность – это «внутренняя тождественность и непрерывность, подготовленная прошлым индивидуума, сочетается с тождественностью и непрерывностью значения для других, выявляемая в реальной перспективе “карьеры”»[2]. Достигнутая идентичность выражается в способности человека испытывать доверие, иметь личностно значимые цели, ценности и убеждения, чувство направленности и осмысленности жизни, осознавать и преодолевать трудности на избранном пути. Мораторий – это состояние кризиса идентичности и активный поиск его разрешения, во время которого человек ищет полезную для разрешения кризиса информацию и реально экспериментирует со стилями жизни.

Преждевременная идентичность свойственна человеку, который, минуя кризис, относительно рано в жизни приобретает определенные цели, ценности, убеждения вследствие идентификации с родителями или другими значимыми людьми. Человек с диффузной идентичностью не имеет прочных целей, ценностей и убеждений, не пытается их сформировать, не способен решать возникающие проблемы и переживает негативные состояния: пессимизм, злобу, отчуждение, беспомощность и безнадежность.

Дж. Мид в концепции символического интеракционизма выделил два аспекта идентичности: социально детерминированную идентичность («Me»), которая строится из интернализованных «генерализованных других», и индивидуальную идентичность («I»), благодаря которой человек реагирует на социальную ситуацию неповторимым образом. Мид считал, что идентичность возникает как результат социального общения человека при условии включенности индивида в социальную группу, где исключительное значение имеет символическая коммуникация – вербальная и невербальная. Он же выделил осознаваемый и неосознаваемый типы идентичности. Неосознаваемая идентичность базируется на неосознанно принятых человеком нормах, привычках, ожиданиях, поступающих от социальной группы, к которой он принадлежит. Осознаваемая идентичность возникает на основе рефлексии и выражает относительную свободу личности, которая думает о цели и тактике своего поведения, а не слепо следует ритуализированному социальному действию[3].

Развивая идеи Дж. Мида, в современной социальной философии и психологии выделяют и другие типы идентичности: социальная идентичность, личная идентичность, Я-идентичность (И. Гофман). Социальная идентичность предъявляет себя как актуальная и виртуальная посредством обозначения себя очевидными атрибутами (депутатский мандат) и предполагаемыми атрибутами («мигалка» на машине депутата) с целью влияния на социальное окружение. В моделях социального поведения реализуется «борьба идентичностей»: манипулируя предъявляемой (образ, транслируемый другим) идентичностью, человек старается приблизить реальную (таким индивид воспринимает себя) к идеальной (таким хотелось бы себя видеть) идентичности и увеличить дистанцию между реальной и негативной (таким не хотелось бы себя видеть) идентичностями (Р. Фогельсон).

В философии французского персонализма (Э. Мунье) сущность идентичности раскрывается в связи с пониманием личности под влиянием категорий экзистенциализма (свобода, внутренний мир, коммуникация) и марксизма (личность выражает современную ей реальность). Целостность личности осуществляется через построение идентичности как «призвания, призыва к единству» самотворчества, коммуникации и единения с другими людьми. «Личность существует только в своем устремлении к “другому”, познает себя только через другого и обретает себя только в “другом”. Первичный опыт личности – это опыт “другой” личности»[4].

Другим источником идентичности является субъективность как самоотождествление, или обозначение своей внутренней жизни, интимности – глубинного и таинственного. Эти значения являются результатом рефлексии – сосредоточения и овладения собой в единстве природного и надприродного. Но рефлексия – это не только всматривание внутрь себя, погружение в себя и в свои образы, она также интенция, проекция «Я». Целостность личности не застывшая идентичность, это «безмолвный призыв», смысл которого постигается на протяжении всей жизни. Желание обрести «живое единство» реализуется через двойное напряжение сил: «сосредоточиваясь, чтобы обрести себя, затем рассредоточиться, чтобы обогатить свой внутренний мир, и вновь обрести себя…»[5].

Ю. Хабермас представляет Я-идентичность как баланс между личностной и социальной идентичностью. Личностная идентичность обеспечивает связность истории жизни человека, а социальная идентичность отвечает требованиям всех ролевых систем, к которым принадлежит человек. Во взаимодействии человек проясняет свою идентичность, стремясь соответствовать нормативным ожиданиям партнера, но выражая свою неповторимость[6].

Условия разрешения кризисов в эволюции идентичности

Идентичность как динамичная структура развивается нелинейно и неравномерно, может идти как в прогрессивном, так и в регрессивном направлении на протяжении всей жизни человека, преодолевая кризисы. Э. Эриксон определяет кризис идентичности как конфликт между сложившейся к данному моменту конфигурацией элементов идентичности с соответствующим ей способом «вписывания» себя в окружающий мир и изменившейся биологической или социальной нишей существования индивида. Всякий раз, когда возникают биологические или социальные изменения, необходимы интегрирующая работа эго и переструктурирование элементов идентичности. Прогресс идентичности достигается одновременной интеграцией и дифференциацией различных взаимосвязанных элементов (идентификаций), на границе постоянства и изменения себя. На каждой стадии развития идентичности новые элементы должны быть интегрированы в имеющуюся структуру, а старые и отжившие – реинтегрированы или отброшены. Отбор новых компонентов в структуру идентичности и приспособление структуры к этим компонентам происходит в процессах ассимиляции, аккомодации и оценки значения и ценности новых и старых содержаний идентичности в соответствии с особенностями социального опыта индивида.

Высокая социокультурная динамика требует быстрой перестройки компонентов идентичности, осуществления выборов, посредством которых человек принимает вызовы времени и новые ценности. Но для поддержания своей идентичности личность может какое-то время не воспринимать эти изменения, используя для этого различные стратегии защиты идентичности, поскольку быстрое разрушение структуры ведет к потере идентичности и связанным с этим негативным состояниям (депрессии, самоубийства). Кризис идентичности, как правило, фокусируется в определенных жизненных сферах, но если он развивается по-разному в разных областях жизни человека, то тот попадает в «многофазовый кризис» (Д. Маттесон). Даже имея достигнутую идентичность, человек, испытывая кризис, может ввергнуться в диффузное состояние и вернуться на более низкий уровень идентичности. Но когда запускается процесс разрешения кризиса, у человека вновь есть шанс достичь идентичности.

Итак, иметь зрелую идентичность – обозначает быть самим собой в уподоблении себя выбранному социокультурному окружению. Принцип сосуществования социальности и индивидуальности в идентичности указывает, что условиями построения личностной идентичности и разрешения кризисов являются:

• идентификация, ассимиляция и интеграция значимых социокультурных образцов;

• развитая рефлексия своих переживаний для самоотождествления;

• коммуникация и ее опосредование значениями отношений Я и Другого;

• понимание и согласованность всех значений Я;

• выбор новых ценностей и целей и решимость для разрешения кризисов.

Таким образом, социокультурная сущность идентичности указывает на метафизическую связь культуры и человека: культурный контекст может или способствовать, или препятствовать формированию идентичности индивида. Нам важно понять, какие конкретные влияния оказывает современный социокультурный контекст как символический «другой» на содержательные аспекты иден- тичности.

Требования многослойного контекста бытия к антиномным свойствам личности

Проблемой построения идентичности современной личности является противоречивая сущность современного культурного контекста: с одной стороны, антиномный характер культуры, с другой стороны, глобальная интеграция. Философы XX в. описали антиномичный характер нашего экзистенциального времени, который проявляется в полицентрической, многополюсной структуре. Духовные корни современной западной культуры уходят в иудейский профетизм, классическую греческую культуру, античный империализм, западное средневековье, эпоху Просвещения (В. Библер, Э. Трельч, К. Ясперс и др.). Э. Трельч полагал, что основной проблемой современного человека будет «культурный синтез». И действительно, наш современник вынужден постоянно прикладывать усилия для синтеза Я в преодолении антиномий культуры: традиции и новации, вещного и духовного, импульса желания и сознательного творчества, чувственного бытия и символической деятельности, необходимости и свободы, обыденности и игры, идеала и симулякра.

Явления глобализации как проблема становления идентичности

Факторы и векторы глобализации показывают направление общественных процессов, но в повседневном опыте человек сталкивается с проявлениями глобализации как конкретным семантическим контекстом, влияющим на усвоение культурных значений в идентичности личности. В опыте человека типы идентичности и явления глобализации взаимообусловлены более сложно, но в нашем анализе их сопоставление позволяет выявить некоторые тенденции становления идентичности.

1. Рыночный характер отношений, конкуренция и обеднение значения мира как символического «другого». Сегодня рынок входит во все сферы жизни и устанавливает свои формы и «стоимости успешности». Мир вещности и употребления востребует производителя и потребителя, а не произведение и творца, что лишает человека культурных конструктов формирования идентичности. Еще К. Маркс определил процесс превращения результатов человеческой деятельности как отчуждение. Рыночные отношения вытесняют неконкурентные слои граждан на границу выживаемости и одичания, не позволяют строить культурное бытие и сохранять уважение к своей личности. Это актуализирует новых «героев» для идентификации – и вот уже «брат» ищет правду с обрезом в ру- ках, и зритель принимает беспощадного, справедливого, нерыноч- ного героя.

2. Плюрализм как множественность и анонимный характер бытия личности. Установка только на множественность без связи с единством и конкретностью рассеивает все существующие представления человека и делает его бытие анонимным. Открытость миру, молчаливый характер бытия личности, латентное слияние в самосознании собственных влечений, чувств и мыслей с диктуемыми ей средствами информации определенными формами мышления и деятельности замещает человеку рефлексию собственных переживаний и порождает имитацию субъектности индивида. М. Хайдеггер описал такое безличное существование (man) человека «как все» в мире объективированных ценностей и форм общения. В безличном мире человек лишь в предельных ситуациях постигает существо своей экзистенции, смысл своего бытия в мире[7].

3. «Контактный тип» социальной целостности и деперсонализация. Современные коммуникации (Интернет, телевидение, спутниковая связь) неограниченно распространяют в массовом сознании современные концепции, представления и идейно-ценностные ориентации. Такая коммуникация интегрирует общество в глобальном масштабе и создает социальную целостность «контактного типа» (М. Маклюэн). Но «контактный тип» социальной целостности ослабляет живую, неопосредованную коммуникацию. Кроме того, усиление групповой самокатегоризации деперсонализирует индивидуальное самовосприятие. С. Л. Рубинштейн определил такое отчуждение человека от человека как отрыв сущности от существования, неподлинность его бытия. Отношения людей сводятся к взаимодействию на уровне имиджа, «маски», социальной роли[8]. Интернетовская деревня наполнена фальсифицированными образами людей, скрытых за выдуманными образами и «никами». Отношение к человеку как к «маске» превращает его в орудие, средство или деперсонализирует его. Деперсонализация – это восприятие себя не как уникальную личность, а как взаимозаменяемый экземпляр социальной категории. Э. Мунье писал: «Когда коммуникация ослабляет свою напряженность или принимает извращенные формы, я теряю свое глубинное “Я”. Ведь известно, что все душевные расстройства связаны с потерей контактов с “другими”, здесь alter становится alienus, а я оказываюсь чуждым самому себе, отчужденным от себя»[9].

4. Прагматизм как мировоззрение и индивидуализм как способ бытия человека. Прагматизм как идеология несет идею тотальной полезности в ущерб нравственным основам в человеке – совести, человечности. Внедряемые сегодня в массовое сознание новые стереотипы самоутверждения – индивидуальный успех, достижительность, индивидуализм, рациональная адаптация – конструкты, чуждые традиционной идентичности россиян. Противоречие между результатом и средством, отсутствие честности и искренности в отношениях между людьми создает ситуацию, когда человек теряет доверие к людям, идеям, делу. В результате происходит разрушение базального доверия к миру – основы идентичности, по концепции Э. Эриксона. Прагматизм производит индивидуализм в форму жизни. Индивидуалист живет во внутренней изоляции, воплощает принципы усиленного самосохранения, обеспечивая права только своего Я и строя жизнь только для себя. Но индивидуализм – это расщепленное бытие человека, который пытается остаться самодостаточным в себе самом (Р. Лаут). «Расщепленное бытие» разрывает естественные для человеческой психики связи «Я – другой», что нарушает личностную целостность[10].

4. Укрупнение образа социума, интеграция социальной системы и потеря уникальности человека. Всякий живой организм обладает своей уникальной природой, и ему полезна только определенная степень открытости-закрытости. Полная открытость приводит к тому, что истощается сокровенное или интимное содержание человеческой личности, исчезает тайна его бытия и уникальность. Ж. Бодрийяр видит в этом проблему потери границы собственного бытия, когда интимное («приватное») приобретает оттенок всеобщности. Но когда исчезает «другой» – потаенный в себе, вместе с ним исчезает самостоятельность[11]. Это губительно для социального организма в условиях вакуума норм и ценностей. А. Швейцер утверждал, что «когда общество воздействует на индивида сильнее, чем индивид на общество, начинается деградация культуры»[12], так как умаляются духовные и нравственные задатки человека.

5. Информационное давление социального целого на сознание индивида посредством глобальных средств воздействия и деструкция самоидентификации. Информационные средства коммуникации (СМК) как инструмент власти социума над индивидуальностью являются источником стандартизации, механизации идентичности, затрудняют постижение, раскрытие Я в культуре. Для разрушения идентичности используются принципы приведения человека к состоянию «как все», «выработки единой идеологии группы», «низведения к ребенку» – то есть то, что возвращает личность в статус ребенка и облегчает введение идеологических ценностей с нуля.

Г. Г. Почепцов описывает технологии средств информации, прямая цель которых – разрушение идентичности[13].

Снятие идентичности. Установление вины.

Самопредавание.

Тотальный конфликт и базовый страх.

Мягкость и возможность.

Подталкивание к признанию.

Канализация вины и т. д.

Посредством СМК транслируются формы замещения и подмена уникальности и целостности индивидуального мышления, чувств, потребностей и ценностной ориентации людей: «идеологизация», «массовизация», «индоктринизация», «фетишизация», «мистификация». Под влиянием фантомов «ложного сознания» (идеологий различного толка) и «поспешного морализирования» массового общества (В. Библер) происходит деструкция самоидентификации, формируется «человек без свойств».

6. Массовизация культуры, реклама как двигатель глобализации и отрыв сущности от существования человека. Современное значение рекламы направлено не на прямую покупку товара, а на введение в структуру значений потребителя определенного имиджа, с которым связан товар. Семиотическое значение рекламы размывает границы самости и затрудняет установление контакта с собой. Товарный знак постепенно как бы «присваивает» человека, навязывая ему определенный образ и чувство принадлежности к определенной социальной группе: успешная женщина пользуется только такой косметикой, мужественный мужчина курит только такие сигареты, модный молодой человек носит такую спортивную марку. Так происходит семиотическое влияние на сознание индивидуальности для построения определенного типа идентификации потребителя.

Формируется личность, которую Г. Маркузе назвал «одномерный человек», – носитель определенной социальной роли[14]. Члены «одномерного общества» думают и говорят «шершавым языком плаката» (В. Маяковский) – языком газеты, рекламы, телевидения. Постепенно процесс отчуждения человека от трансцендирующих истин, мысли, искусства, эстетики жизни ведет к отрыву сущности от существования человека.

7. Универсализация языка знаковых систем информации электронных средств и унификация психологических характеристик личности. В условиях прагматики PR компании транслируют информацию посредством обедненного языка на основе простых сравнений и ассоциаций. Различные реалити-шоу, носящие вненациональный характер, внедряют в сознание зрителей унифицированные образцы поведения определенных психотипов (исследование С. Пека):

• «козел отпущения», который демонстрирует деструктивное поведение смиренного субъекта;

• нарциссическая личность с преобладающей, но завуалированной нетерпимостью к критике как следствием нарциссической травмы;

• претенциозная личность с выраженным беспокойством о внешности и собственном имидже самоуважения;

• слабовыраженный шизофреник с расстройствами в процессе мышления в стрессовых ситуациях.

Пропаганда унификации психики людей на основе нездоровых образцов ведет к снижению общего развития индивидуальности человека, его способности к самовыражению. И чтобы быть самим собой в уподоблении выбранному социокультурному окружению, человеку необходим пересмотр прежних, настоящих и будущих идентификаций, проектирование в будущее их качественно нового сочетания.

Описанные явления глобализации, «моделируя в нас человека», делают естественное построение идентичности проблемой: удлиняют периоды кризисов, провоцируют диффузную идентичность, «расколотое Я». Эти влияния затрагивают все аспекты идентичности:

• для экзистенциальной составляющей – потеря уникальности человека, отрыв сущности от существования человека;

• для рефлексивного механизма идентичности последствие – унификация психологических характеристик личности, деструкция самоидентификации;

• для семантического аспекта идентичности – обеднение значения мира как символического «другого», анонимный характер бытия личности, деперсонализация;

• для социального бытия – индивидуализм и отчуждение как способ существования.

Российская специфика в разрешении кризиса идентичности личности в условиях глобализации

Психоанализ убедительно показал молчаливый характер индивидуального бытия личности: индивид интерпретирует опыт в заданных схемах языка и со всеми предрассудками общества. Явления глобализации углубляют иррациональное господство общества над личностью, антиличностную социальную экспансию в уникальность человека. Становясь бессознательным механизмом «привязывания» чувств, потребностей, сознания индивида к социуму, они исключают его самобытное развитие, основанное на личном выборе и индивидуальной свободе.

У российского человека в разрешении социокультурного кризиса идентичности в процессе глобализации существуют отягощающие обстоятельства – исторически обусловленная изоляция от европейского социокультурного процесса и авторитарная идеология. С одной стороны, это помогало «безболезненно» строить идентичность, поскольку были заданы образы и образцы. Но, с другой стороны, отсутствие выбора и ответственности за выбор целей, ценностей препятствовало формированию ответственности за свою жизнь и культурных способов преодоления кризиса идентичности. Российский человек шел «другим путем» и теперь вынужден переживать все те экзистенциальные кризисы, к преодолению которых у европейцев уже сформировались культурные средства.

Кроме того, транснациональные компании, крупные наднациональные образования как явления глобализации, преодолевая границы государств, несут с собой наднациональную политику, уменьшая национальный суверенитет, но вместе с этим пробуждая бурный рост национализма[15]. Нельзя не согласиться с выводом Л. Е. Гринина, что в ситуации, когда возможен ренессанс национальных структур и идей, нужна гибкость в отношении национальных традиций. В многонациональном российском государстве это особенно важно для национальной идентичности личности. Однако мы наблюдаем противоречие социальной ситуации в России: с одной стороны, строятся и восстанавливаются храмы, священники получили свободу обращения к своей пастве; с другой стороны, российские СМИ внедряют в массовое сознание новые стереотипы самоутверждения – прагматизм, индивидуализм, рационализм. Но источником рационализма в европейской культуре стала протестанская религиозная этика как система мировосприятия и определенная психология (М. Вебер). М. Элиаде доказал, что даже у нерелигиозных людей религия и мифология скрыты в глубинах сознания и всплывают из бездн бессознательного в Я, как только задеваются универсальные символы, связанные с этой глубинной памятью. Для российского менталитета характерны качества личности, обусловленные свойствами российской культуры, выраженной православием и советской идеологией: приоритет духа над материей, центрированность на нравственном сознании, неприятие рационализма, пренебрежение к практицизму, принцип коллективизма, патриотического культа служения обществу. Прививка фрагментов чужих традиций и культуры в идентичность российского человека имеет как следствие деформацию личности – противоречие между ее культурной сущностью и социальными способами реализации.

Ситуация кризиса идентичности россиянина в процессе глобализации усугубляется традиционным «апофеозом беспочвенности» (Л. Шестов) на фоне динамичного расширения социокультурного контекста до границ мира. Всемирная отзывчивость русской «спеленутой» души (по выражению Э. Эриксона) и ее соборность при отсутствии культуры ответственной идентификации может в очередной раз привести к «пересадке культуры» идентичности с чужого плеча. Но как быстро сформировать ответственную личностную идентичность, если «культурность – наследственный дар, и сразу привить ее себе почти никогда не удается»[16]? Вследствие предыдущей «секуляризация духовности» у нас потеряна традиция духовной опеки человека, и в ситуации кризиса он остается в одиночестве. И открытое молодое поколение воспринимает прививаемую целерациональную культуру эмоционально и некритично, а у взрослого населения сопротивление ей вызывает рост иррациональных элементов сознания.

Возможные последствия и культурные перспективы разрешения кризиса идентичности в условиях глобализации

Формирование диффузной, неосознаваемой, негативной идентичностей связано с пассивной позицией человека перед лицом информационного давления на сознание индивида со стороны социального целого, при котором постижение, раскрытие и проявление в культуре индивидуального «Я» затруднено. Явления глобализации требуют от человека новых идентификаций и высоких темпов интеграции, но культурная сущность человека не может создавать личностные формы в темпах глобализации. Следствием этой «заторможенности» являются деперсонализация, разные формы отчуждения, враждебность в отношении новаций или снижение культуры личности, стандартизация, массовизация с ее инстинктивными формами поведения.

Следствием деформации личности, не способной отвечать на вопрос «Кто Я?», то есть устанавливать свою идентичность и развиваться в темпах современной глобализации в окружении «чужого» текста социума, является уход от себя и реальности в алкоголизм и наркоманию. Неблагополучное разрешение кризиса идентичности – это результат безответного, безответственного отношения человека к себе. Успешное преодоление кризисов требует от человека постоянных усилий в построении идентичности на каждом из жизненных этапов: интеграции и дифференциации взаимосвязанных идентификаций, ассимиляции, аккомодации и оценки социальных взаимодействий со значимыми другими, овладения семиотическими средствами выражения себя и понимания языка других, самоотчета, рефлексии и проектирования своего образа. Индивид вынужден преодолевать как антиномный характер самой идентичности, так и социокультурные антиномии реальности и принимать или отвергать новые социальные ситуации, виды деятельности, ценности.

Современные философские исследования глобализации (А. Н. Чу-маков, А. П. Назаретян) указывают на актуальность развития субъективного фактора – осознания человеком своей принадлежности к определенной культурной традиции, типу общественного развития, интерактивного сознания с преобладанием общечеловеческих ценностей, когнитивной сложности индивидуального интеллекта. Оптимизм философии в отношении преодоления кризиса человека (от Э. Мунье до П. Рикера) опирается на понимание того, что внутренние ресурсы личности не предопределены заранее: и то, «что она выражает, не исчерпывает ее, то, что ее обуславливает, не порабощает»[17]. Для укрепления внутреннего мира у личности существуют способы выхода вовне: своеобразие, протест, свобода и ответственность, трансценденция, деятельность, творчество. Личностная жизнь современного человека – это и самоутверждение и самоотрицание субъекта, и обладание и бытие.

Общим контекстом нашего размышления во всех его частях является возвращение человеку «заботы о бытии-в-мире» (М. Хайдеггер) и ответственности в построении осознанной идентичности, чтобы не потерять свою человеческую сущность. Иметь целостность как результат зрелой идентичности возможно путем пересмотра прежних, настоящих и будущих идентификаций, выработки их качественно нового сочетания, что требует от личности мобилизации всех личностных сил и времени. Поэтому «забота» о человеке для современных философии и психологии – определить тот культурный инструмент – амплификатор, который бы усилил способность человека к пониманию себя, «участное мышление» (М. Бахтин) в отношениях с миром и с собой.

Философия и психология предлагают вниманию современного человека новые идеи и методы понимания мира. Одна из них – идея самопонимания на феноменолого-герменевтическом основании (П. Рикер). Культура как мир человеческих смыслов по-прежнему хранит необходимые предпосылки для дальнейшего творческого саморазвития человека. Синтез антиномизма, по убеждению П. Фло-ренского, – в символе, который в культуре человечен и одновременно сверхчеловечен[18]. Понять существование себя и иного – означает понять его как символическое бытие посредством символики своего произведения как другого-в-себе. Культура самопонимания восполняет все планы идентичности: экзистенциальный, рефлексивный, семантический в создании и интерпретации культурного произведения как символического опосредования желаний, рефлексии его значения, выявления личностного смысла для понимания уникальности, предназначенности, возможностей Я. И это – воплощенная в творчестве забота о целостности и полноте бытия личности. Идея и культура самопонимания – разработанный культурный инструмент преодоления кризиса идентичности, кризиса смысла, кризиса сознания – позволяют открыть не только актуальное Я, но и возможное Я личности в современной культуре.

Подведем некоторые итоги нашего размышления об идентичности современного человека. Осуществленный анализ психоаналитического и персоналистского подходов к сущности идентичности прояснил необходимые социокультурные условия формирования зрелой позитивной идентичности и разрешения ее кризисов, что обеспечивает целостность, психическое здоровье и социальное благополучие человека и общества. Обобщение материалов современных философских работ позволило представить многослойный контекст современного социального бытия человека, в котором значимыми являются факторы, векторы и явления процесса глобализации.

[1] Элиаде, М. Священное и мирское. – М.: Изд-во МГУ, 1994.

[2] Там же. – С. 367.

[3] Мид, Дж. Интернализированные другие и самость. – М.: Наука, 1989.

[4] Мунье, Э. Персонализм // Французская философия и эстетика XX века. – М.: Искусство, 1995. – с. 134.

[5] Там же. – с. 150.

[6] Хабермас, Ю. Демократия. Разум. Нравственность. – М.: ACADEMIA, 1995.

[7] Хайдеггер, М. Время и бытие. – М.: Республика, 1993.

[8] Шестов, Л. Апофеоз беспочвенности. – М.: Захаров, 2000.

[9] Мунье, Э. Персонализм. – с. 135.

[10] Лаут, Р. Философия Достоевского в систематическом изложении. – М.: Республика, 1996.

[11] Библер, B. C. От наукоучения к логике культуры. – М., 1991.

[12] Швейцер, А. Упадок и возрождение культуры. Философия культуры. Ч. 1 / Благоговение перед жизнью. – М.: Прогресс, 1992. – с. 69.

[13] Почепцов, Г. Г. Коммуникативные технологии двадцатого века. – М.: Рефл – бук; Киев: Ваклер, 1999.

[14] Рубинштейн, С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. – СПб.: Питер, 2003.

[15] Гринин, Л. Е. Государство и исторический процесс. Политический срез исторического процесса. – М.: КомКнига, 2007. – с. 154.

[16] Шестов, Л. Апофеоз беспочвенности. – С. 19.

[17] Мунье, Э. Персонализм. – С. 109.

[18] Флоренский, П. А. У водоразделов мысли. – М.: Правда, 1990.

%PDF-1.4 % 1 0 obj A>F8>AD5@0) /Creator (Microsoft Word 2010) /ModDate (D:20130715120714+04’00’) /Producer (PDF-XChange Viewer [Version: 2.0 \(Build 42.0\) [beta] \(Jun 8 2009; 16:50:20\)]) /CreationDate (D:20130715120701+04’00’) >> endobj 2 0 obj > endobj 3 0 obj > endobj 4 0 obj > stream

социосфера

Microsoft® Word 20102013-07-15T12:07:01Z2013-07-15T12:07:14ZPDF-XChange Viewer [Version: 2.0 (Build 42.0) [beta] (Jun 8 2009; 16:50:20)] endstream endobj 5 0 obj > /Parent 3 0 R /Contents 17 0 R /MediaBox [0 0 595.3 841.9] /Resources > /ProcSet [/PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI] >> /StructParents 20 >> endobj 6 0 obj > /Parent 3 0 R /Contents 23 0 R /MediaBox [0 0 595.3 841.9] /Resources > /ProcSet [/PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI] >> /StructParents 21 >> endobj 7 0 obj > /Parent 3 0 R /Contents 25 0 R /MediaBox [0 0 595.3 841.9] /Resources > /ProcSet [/PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI] >> /StructParents 22 >> endobj 8 0 obj > /Parent 3 0 R /Contents 27 0 R /MediaBox [0 0 595.3 841.9] /Resources > /ProcSet [/PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI] /ExtGState > >> /StructParents 23 >> endobj 9 0 obj > /Parent 3 0 R /Contents 31 0 R /MediaBox [0 0 595.3 841.9] /Resources > /ProcSet [/PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI] /ExtGState > >> /StructParents 24 >> endobj 10 0 obj > /Parent 3 0 R /Contents 32 0 R /MediaBox [0 0 595.3 841.9] /Resources > /ProcSet [/PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI] /ExtGState > >> /StructParents 25 >> endobj 11 0 obj > /Parent 3 0 R /Contents 33 0 R /MediaBox [0 0 595.3 841.9] /Resources > /ProcSet [/PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI] /ExtGState > >> /StructParents 26 >> endobj 12 0 obj > /Parent 3 0 R /Contents 34 0 R /MediaBox [0 0 595.3 841.9] /Resources > /ProcSet [/PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI] /ExtGState > >> /StructParents 27 >> endobj 13 0 obj > /Parent 3 0 R /Contents 35 0 R /MediaBox [0 0 595.3 841.9] /Resources > /ProcSet [/PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI] /ExtGState > >> /StructParents 28 >> endobj 14 0 obj > /Parent 3 0 R /Contents 36 0 R /MediaBox [0 0 595.3 841.9] /Resources > /ProcSet [/PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI] /ExtGState > >> /StructParents 29 >> endobj 15 0 obj > /Annots [37 0 R 38 0 R 39 0 R 40 0 R] /Parent 3 0 R /Contents 41 0 R /MediaBox [0 0 595.3 841.9] /Resources > /ProcSet [/PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI] >> /StructParents 0 >> endobj 16 0 obj > /Parent 3 0 R /Contents 50 0 R /MediaBox [0 0 595.DԕP

Множественная идентичность личности: социально-психологический аспект [ABYSS]

Множественная идентичность личности: социально-психологический аспект

Multiple personality identity: socio–psychological aspect

УДК 316.6

Березкина А. А., студентка Медицинского института, Орловский государственный университет им. И.С. Тургенева

Ильина Ю. А., кандидат философских наук, доцент, доцент кафедры философии и культурологии, Орловский государственный университет им. И.С. Тургенева

Berezkina A. А., Student of the Medical Institute, Orel State University named after I.S. Turgenev

Ilyina Yu.A., Candidate of Philosophy, Docent, Associate professor of Department of Philosophy and Cultural Studies, Orel State University named after I.S. Turgenev

В статье рассматривается роль социокультурных условий современного мира в формировании и развитии «личности» человека. Авторы показывают, что под влиянием динамично изменяющейся социальной среды происходит формирование «множественной идентичности личности», которая может иметь как конструктивные, так и деструктивные последствия для «самости» человека. Особенное внимание акцентируется на причинах возникновения и особенностях диссоциации целостности личности, отмечая случаи ее «раздвоения» и «удвоения».

Ключевые слова: личность; диссоциативное расстройство идентичности; «удвоение» личности; множественная идентичность личности.

The article deals with the role of socio—cultural conditions of the modern world in the formation and development of the «personality» of man. The authors show that under the influence of dynamically changing social environment the formation of «multiple identity of personality» takes place, which can have both constructive and destructive consequences for the «personality» of a person. Particular attention is paid to the causes and peculiarities of the dissociation of individual integrity, noting cases of «bifurcation» and «doubling».

Keywords: multiple identity of an individual; dissociative identity disorder; «doubling» of an individual; personality.

Список литературы

1. Андреева, 2011 – Андреева Г. М. К вопросу о кризисе идентичности в условиях социальных трансформаций / Психологические исследования: электрон. науч. журн. 2011. № 6 (20). С. 1. URL: http:/psystudy.ru/index.php/num/2011n6–20/580–andreeva20.html (дата обращения: 12.02.2020)

2. Волков, 1996 – Волков Е.  Н. Основные модели контроля сознания (реформирования мышления) / Журнал практического психолога. М. Фолиум. 1996. № 5. С. 86–95.

3. Гагарин, 2002 – Гагарин А. С. «Экзистенциалы человеческого бытия: одиночество, смерть, страх (От античности до Нового времени) Историко–философский аспект». Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук. Екатеринбург. 2002. 47 с.

4. Гегель, 1990 – Гегель Г. В. Ф. Философия права. М. Мысль, 1990. 524 с.

5. Роллс, 2010 –Роллс Дж. Классические случаи в психологии. Питер. 2010. 256 с.

6. Киз, 2018 – Киз Д. Таинственная история Билли Миллигана. Эксмо. 2018. 576 с.

7. Карабущенко, 2016 – Карабущенко Н. Б. «Формы регуляции поведения личности в ситуации морального выбора») / Акмеология. №1. 2016. С. 75–79

8. Кон, 1967 – Кон И.С. Социология личности. М., Политиздат, 1967. 383 с.

9. Махов, 2016 – Махов С. Ю. Психология личности. МАБИВ. 2016. 150 с.

10. Петровский, Ярошевский, 1998. – Петровский А. В., Ярошевский М. Г. Основы теоретической психологии. М. ИНФРА–М. 1998. 140 с.

11. Холл, 2015 – Холл С. Вопрос культурной идентичности / Художественная жизнь. 2015. № 77—78. URL: http:/xz.gif.ru/numbers/77—78/hall/ (дата обращения: 12.02.2020)

12. Шрайбер, 2013 – Шрайбер Ф. Сивилла. Азбука. 2013. 544 с.

13. Lifton, 2000 – Lifton R. J. The Nazi Doctors. Medical Killing and the Psychology of Genocide. Basic Books. 2000. Р. 576.

References

1. Аndreeva, 2011 — Andreeva G. M. K voprosu o krizise identichnosti v usloviyah social’nyh transformacij / Psihologicheskie issledovaniya: elektron. nauch. zhurn. 2011. № 6 (20). S. 1. URL: http:/psystudy.ru/index.php/num/2011n6–20/580–andreeva20.html (data obrashcheniya: 12.02.2020)

2. Volkov, 1996 — Volkov E.  N. Osnovnye modeli kontrolya soznaniya (reformirovaniya myshleniya) / ZHurnal prakticheskogo psihologa. M. Folium. 1996. № 5. S. 86–95.

3. Gagarin, 2002 — Gagarin A. S. «Ekzistencialy chelovecheskogo bytiya: odinochestvo, smert’, strah (Ot antichnosti do Novogo vremeni) Istoriko–filosofskij aspekt». Avtoreferat dissertacii na soiskanie uchenoj stepeni doktora filosofskih nauk. Ekaterinburg. 2002. 47 s.

4. Gegel’, 1990 — Gegel’ G. V. F. Filosofiya prava. M. Mysl’, 1990. 524 s.

5. Rolls, 2010 — Rolls Dzh. Klassicheskie sluchai v psihologii. Piter. 2010. 256 s.

6. Kiz, 2018 — Kiz D. Tainstvennaya istoriya Billi Milligana. Eksmo. 2018. 576 s.

7. Karabushchenko, 2016 — Karabushchenko N. B. «Formy regulyacii povedeniya lichnosti v situacii moral’nogo vybora») / Akmeologiya. №1. 2016. S. 75–79

8. Kon, 1967 — Kon I.S. Sociologiya lichnosti. M., Politizdat, 1967. 383 s.

9. Mahov, 2016 — Mahov S. YU. Psihologiya lichnosti. MABIV. 2016. 150 s.

10. Petrovskij, YAroshevskij, 1998. — Petrovskij A. V., YAroshevskij M. G. Osnovy teoreticheskoj psihologii. M. INFRA–M. 1998. 140 s.

11. Holl, 2015 — Holl S. Vopros kul’turnoj identichnosti / Hudozhestvennaya zhizn’. 2015. № 77-78. URL: http:/xz.gif.ru/numbers/77-78/hall/

12. SHrajber, 2013 — SHrajber F. Sivilla. Azbuka. 2013. 544 s.

13. Lifton, 2000 — Lifton R. J. The Nazi Doctors. Medical Killing and the Psychology of Genocide. Basic Books. 2000. R. 576.

Полный текст PDF

abyss_issue/12/4.txt · Последние изменения: 2020/06/24 00:17 — Желтикова И. В.

Определение идентичности — IResearchNet

Концепция идентичности была определена как внутренняя психическая система, которая объединяет внутреннее «я» человека и внешний социальный мир в единое целое. Интеграция личного «я» и социального внешнего мира рассматривалась как процесс развития, который, согласно Эрику Эриксону, требует, чтобы индивид синтезировал фрагменты детских идентификаций в единую структуру в позднем подростковом и раннем взрослом возрасте.Формирование идентичности уже давно рассматривалось таким образом; однако представление о том, что индивиды синтезируют фрагменты детских идентификаций в единую структуру в подростковом возрасте, больше не может быть адекватной моделью для полного понимания развития идентичности. Многие исследователи и теоретики сейчас утверждают, что традиционные теории развития идентичности не полностью объясняют развитие группы или социальной идентичности человека, такой как пол, этническая принадлежность, класс и сексуальная ориентация.Выдающаяся критика основополагающих теорий развития идентичности состоит в том, что они были построены на основе традиционной европоцентрической индивидуалистической культуры. Следовательно, традиционные теории могут не подходить к женщинам, небелым европейским расовым / этническим группам и коллективистским культурам, чьи семейные системы, культурные нормы и вехи развития могут отличаться от традиционных европоцентрических культурных моделей. Именно в этот момент психологи начали изучать элементы личностной идентичности, а также социально-политические и культурные силы, влияющие на идентичность.

Большая часть исследований идентичности сосредоточена на чертах или динамике, которые считаются универсальными для всех людей (например, самооценка, интроверсия-экстраверсия и уровни тревожности), независимо от расы, культуры, пола, сексуальной ориентации или класса. . На этом уровне исследователи и клиницисты рассматривают человеческий опыт как схожий, например, опыт старения, преодоление жизненного стресса и межличностные отношения. Однако степень, в которой любая из этих черт и динамики может быть высокой или низкой, заметной, усиленной или приглушенной, различается в зависимости от социально-демографических категорий, таких как культура, класс, пол, этническая принадлежность или сексуальная ориентация.

Все люди должны объединить когнитивные, эмоциональные и социальные факторы, чтобы сформировать самоощущение. Хотя процесс интеграции для многих людей похож, теория Эриксона не учитывает различия, которые люди могут испытывать при интеграции нескольких идентичностей на основе демографических категорий (например, пола, расы, сексуальной ориентации, физических способностей). Уникальные черты и характеристики человека, динамика семьи, культурные и этнические нормы, убеждения и отношения, а также опыт угнетения вносят значительный вклад в развитие его внутреннего «я» и внешнего социального мира.Эти факторы могут либо тормозить, либо способствовать процессу развития исследования, решения и приверженности, необходимых для выражения и значимости личности. Поскольку область психологии включает в себя более широкое понимание идентичности, многие исследователи и теоретики пришли к выводу, что люди являются культурными существами и на них по-разному влияют различные аспекты личной идентичности и контекстуальные факторы. Взаимосвязь между психологическими и социокультурными силами в жизни людей расширила концептуальные представления о том, как люди развивают осознание и принятие себя по отношению к себе, другим, своему месту и определению в обществе, а также членству в социальных группах. .

Социальная и групповая идентичность

Теория социальной идентичности Анри Тайфеля представляет собой интеграцию социально-психологических теорий, которые описывают процесс, посредством которого индивиды идентифицируют себя с соответствующими социальными группами. Люди классифицируют себя и классифицируются другими с точки зрения социальных справочных групп, которые часто служат для сохранения общих взглядов, убеждений и ценностей, общих для инсайдеров. Чувство «принадлежности» — важный аспект самоощущения каждого человека.Социальные группы помогают создать систему взглядов, которая способствует определению места и определению личности в обществе. Развитие личности решает вопрос «Кто я?» тогда как социальная идентичность отвечает на вопрос «Кто я по сравнению с другими?» Последний вопрос весьма актуален для недоминантных членов группы, которые часто сталкиваются с проблемами социального угнетения, дискриминации и маргинализации, связанных с их групповой идентичностью. Принимая во внимание эти факторы, исследование идентичности может включать в себя необходимость осознавать, оценивать и отождествлять себя с соответствующими социальными группами (например,g., пол, раса / этническая принадлежность, сексуальная ориентация, класс, религия), испытывая угнетение и маргинализацию, связанные с членством в этих соответствующих группах. Идентификация с социальной группой, которая рассматривается обществом негативно, наполнена когнитивными и аффективными проблемами, которые необходимо решать и интегрировать с собой. Следовательно, интеграция внутреннего и внешнего восприятий самого себя становится сложным процессом, потенциально включающим позитивное восприятие себя на личном уровне, но также требующим согласования с негативным восприятием себя как члена соответствующей социальной группы.Поэтому приверженность и решимость интегрированного «я», как предлагают теоретики традиционной идентичности, могут стать более сложными и трудными.

Модели развития идентичности

За последние 20 лет модели развития идентичности возникли в первую очередь из-за интереса к консультированию по вопросам культурного многообразия. Было разработано несколько моделей для описания расовой идентичности, феминистской и женской идентичности, идентичности геев и лесбиянок, межрасовой идентичности и мировоззрения социального класса.Модели идентичности обеспечивают концептуальную основу для описания психологической и социокультурной принадлежности и связи с соответствующими социальными группами. Обычно каждая модель описывает прогрессию через серию стадий или состояний эго от неприятия / неосознания к самопринятию / осознанию определенной социальной группы. Каждый статус эго включает в себя определенные задачи развития, которые необходимо решить для успешного перехода к следующему статусу. Некоторые модели сосредотачиваются на влиянии «измов» (например,, расизм, сексизм, гетеросексизм) как факторы, способствующие принятию или непринятию соответствующей социальной идентичности. Например, модели расовой идентичности Джанет Хелмс описывают процесс развития, в ходе которого члены соответствующих социальных групп должны преодолеть интернализованный расизм, чтобы достичь самоутверждающейся расовой групповой идентичности. Общее предположение теории развития социальной идентичности Хелмса и других состоит в том, что если человек может принять установки, поведение и убеждения, относящиеся к его или ее социальной идентичности, его или ее психологическое благополучие будет положительным.

Это описание процесса развития идентичности — очень общая тема, встречающаяся во многих моделях развития идентичности, и ее не следует интерпретировать как единый процесс для всех членов в соответствующей социальной группе или в разных социальных группах. Переживания «измов» интернализуются по-разному от человека к человеку и от группы к группе, и их следует исследовать как с этической, так и с эмической точек зрения. Развитие идентичности включает в себя процесс интеграции когнитивного, эмоционального и социального опыта человека с аспектами его или ее внутренней сущности (например,ж., личностные качества, тревожность, самооценка, интроверсия-экстраверсия).

До недавнего времени модели идентичности фокусировались на отдельных социальных идентичностях. Исследователи и теоретики утверждали, что модели единой идентичности неадекватны для описания и понимания множественных социальных идентичностей людей с этой точки зрения. Многие люди являются членами более чем одной социальной группы. Например, цветные женщины идентифицируют себя как женщины и как члены расовой группы. Кроме того, оба членства помещают этих людей в маргинальные, недоминантные группы.Учитывая, что большинство моделей идентичности и теорий идентичности сосредотачиваются на одной идентичности, они часто опускают опыт, связанный с конвергенцией нескольких идентичностей в пределах одного человека. Принадлежность к пересекающимся социальным идентичностям может также распространяться на переживание и усвоение множества форм и уровней угнетения. Психологические и социокультурные факторы влияют на развитие социальной идентичности человека и, таким образом, влияют на то, как индивид интегрирует эти идентичности для построения конгруэнтного целого.

Люди являются культурными существами, и все аспекты личности человека взаимосвязаны (включая расу, пол, класс, сексуальную ориентацию). Развитие личности человека включает в себя интеграцию когнитивного, эмоционального и социального опыта, связанного с его или ее социальной идентичностью, с аспектами его или ее внутреннего «я» (например, личностными чертами, тревогой, самооценкой, интроверсией-экстраверсией). Социокультурный контекст человека служит фильтром, через который когнитивный, эмоциональный и социальный опыт его или ее социального внешнего мира интегрируется с аспектами его или ее личного «я», чтобы построить конгруэнтное целое.Этот сложный процесс интеграции особенно важен для людей, которые принадлежат к недоминантным группам. Перед ними часто стоит сложная задача интеграции множества, иногда конфликтующих, аспектов самих себя, чтобы сформировать единую структуру идентичности. Стратегии консультирования должны учитывать идею о том, что развитие идентичности для членов, не являющихся большинством, включает социокультурные факторы, а также личные аспекты личности. Таким образом, индивид может лучше интегрировать все грани своей множественной самости и развить более согласованное и целостное ощущение себя.

Артикул:

1. Эриксон, Э. Х. (1968). Идентичность, молодость и кризис. Нью-Йорк: У. В. Нортон.
2. Хелмс, Дж. Э. (1994). Черно-белая расовая идентичность: теория, исследования и практика. Вестпорт, Коннектикут: Greenwood Press.
3. Triandis, H.C. (1989). Я и социальное поведение в различных культурных контекстах. Психологическое обозрение, 96, 506-620.

См. Также:

Теория социальной идентичности | Simply Psychology

1. Социальная психология
2. Теория социальной идентичности

Теория социальной идентичности

Автор: Dr.Сол Маклеод, обновлено 2019

---

Самым большим вкладом Анри Тайфеля в психологию была теория социальной идентичности. Социальная идентичность — это представление человека о том, кем он является, на основе членства в группе.

Тайфель (1979) предположил, что группы (например, социальный класс, семья, футбольная команда и т. Д.), К которым принадлежат люди, были важным источником гордости и самоуважения. Группы дают нам чувство социальной идентичности: чувство принадлежности к социальному миру.

Мы разделили мир на «них» и «нас» на основе процесса социальной категоризации (т.е. мы помещаем людей в социальные группы).

Анри Таджфель предположил, что стереотипы (то есть разделение людей на группы и категории) основаны на нормальном когнитивном процессе: тенденции группировать вещи вместе. При этом мы склонны преувеличивать:

1. различия между группами

2. сходство вещей в одной группе.

Это известно как внутри группы (мы) и вне группы (они). Центральная гипотеза теории социальной идентичности состоит в том, что члены группы внутри группы будут стремиться найти негативные аспекты чужой группы, тем самым улучшая свое представление о себе.

Предвзятые взгляды между культурами могут привести к расизму; в своих крайних формах расизм может привести к геноциду, как это произошло в Германии с евреями, в Руанде между хуту и ​​тутси и, совсем недавно, в бывшей Югославии между боснийцами и сербами.

Точно так же мы разделяем людей на категории. Мы видим группу, к которой мы принадлежим (внутренняя группа), как отличная от других (внешняя группа), а члены одной и той же группы более похожи, чем они есть.

Социальная категоризация — одно из объяснений предвзятого отношения (т. Е. Менталитета «они» и «мы»), которое приводит к группам внутри и вне группы.

Примеры ин-групп и аут-групп

Примеры ин-групп и аут-групп

o Северная Ирландия: католики — протестанты

o Руанда: хуту и ​​тутси

o Югославия: боснийцы и сербы

o Германия: евреи и нацисты

o Политика: лейбористы и консерваторы

o Футбол: Ливерпуль и Манчестер Юнайтед

o Пол: мужчины и женщины

o Социальный класс: средний и Рабочие классы

---

Этапы теории социальной идентичности

Этапы теории социальной идентичности

Тайфел и Тернер (1979) предположили, что существует три психических процесса, участвующих в оценке других как «нас» или «они» (т.е. «В группе» и «вне группы». Они происходят в определенном порядке.

Категоризация

Первый — это категоризация. Мы классифицируем объекты, чтобы понимать и идентифицировать их. Очень похожим образом мы классифицируем людей (включая себя), чтобы понять социальную среду. Мы используем социальные категории, такие как черный, белый, австралиец, христианин, мусульманин, студент и водитель автобуса, потому что они полезны.

Если мы можем отнести людей к категории, то это говорит нам кое-что об этих людях, и, как мы видели на примере с водителем автобуса, мы не могли бы нормально функционировать без использования этих категорий; я.е. в контексте автобуса.

Точно так же мы узнаем кое-что о себе, зная, к каким категориям мы принадлежим. Мы определяем соответствующее поведение со ссылкой на нормы групп, к которым мы принадлежим, но вы можете сделать это только в том случае, если можете сказать, кто принадлежит к вашей группе. Человек может принадлежать к разным группам.

Социальная идентификация

На втором этапе, социальной идентификации, мы принимаем идентичность группы, к которой мы себя причисляем.

Если, например, вы причислили себя к категории студента, скорее всего, вы примете личность студента и начнете действовать так, как, по вашему мнению, поступают студенты (и соответствуете нормам группы).

Ваша идентификация с группой будет иметь эмоциональное значение, и ваша самооценка будет связана с членством в группе.

Социальное сравнение

Заключительный этап — социальное сравнение. После того, как мы классифицировали себя как часть группы и отождествили себя с этой группой, мы склонны сравнивать эту группу с другими группами.Если мы хотим поддерживать нашу самооценку, наша группа должна выгодно отличаться от других групп.

Это очень важно для понимания предрассудков, потому что, как только две группы идентифицируют себя как соперников, они вынуждены соревноваться, чтобы члены сохранили свою самооценку.

Конкуренция и враждебность между группами, таким образом, является не только вопросом конкуренции за ресурсы (как в «Пещере разбойников Шерифа»), например за работу, но также и результатом конкурирующих идентичностей.

Заключение

Повторюсь, в теории социальной идентичности членство в группе — это не что-то чужеродное или искусственное, что прикреплено к человеку, это реальная, истинная и жизненно важная часть человека.

Опять же, очень важно помнить, что внутренние группы — это группы, с которыми вы себя идентифицируете, а чужие — это те, с которыми мы не идентифицируемся и которые могут дискриминировать.

Как ссылаться на эту статью:

Как ссылаться на эту статью:

McLeod, S. A. (2019, 24 октября). Теория социальной идентичности . Просто психология. https://www.simplypsychology.org/social-identity-theory.html

Ссылки на стиль APA

Tajfel, H., Тернер, Дж. К., Остин, В. Г., и Уорчел, С. (1979). Интегративная теория межгруппового конфликта. Организационная идентичность: Читатель , 56-65.

Как ссылаться на эту статью:

Как ссылаться на эту статью:

McLeod, S. A. (2019, 24 октября). Теория социальной идентичности . Просто психология. https://www.simplypsychology.org/social-identity-theory.html

Frontiers | Привычка и идентичность: поведенческие, когнитивные, аффективные и мотивационные аспекты интегрированного Я

Введение

Что определяет нашу идентичность? Потенциальным источником идентичности, которому уделяется мало внимания в литературе, посвященной Я и Я-концепции, является набор наших привычек.Большая часть повседневного поведения является привычной, то есть выполняется часто, часто автоматически и в стабильном контексте (например, Verplanken and Aarts, 1999; Wood et al., 2002; Gardner, 2015; Verplanken, 2018). Привычки различаются по разным причинам. Один из них — сложность; некоторые привычки связаны с простыми действиями, такими как грызть ногти или проверять время, в то время как другие являются частью более сложного поведения или распорядка, например пожертвования на благотворительность или физических упражнений. Привычки также различаются по степени вовлеченности других людей.Например, поехать на работу в машину — это уединенное занятие, а звонки родителям поддерживают отношения. И привычки различаются по степени важности для нас. Мы можем даже не знать о многих важных привычках и , например о том, где вы сидите за столом или как завязываете обувь. Другие привычки более важны, например, те, которые выражают важную ценность. Остается без ответа вопрос, вносят ли привычки вклад в то, что мы считаем своей идентичностью, и если это так, то как эти источники идентичности встроены в другие связанные с собой конструкции и процессы, такие как убеждения о самих себе, самооценка и т. Д. и саморегулирование.

Личную или самоидентификацию можно рассматривать как ментальное представление людей о том, кем они являются, которое включает автобиографические воспоминания, самоатрибуции, убеждения, мотивации, повторяющиеся мысли, эмоции и самовосприятие. Эти повествования постоянно строятся и пересматриваются (например, Vignoles, 2011). Привычки могут стать частью самоидентификации через различные психологические процессы. Один из таких процессов может быть конечным результатом реализованных мотиваций, например, предложенных в социально-когнитивных моделях (например,г., Фишбейн и Айзен, 1975; Деси и Райан, 1991; Rise et al., 2010). Сильная мотивация, основанная на самоидентификации, может спровоцировать повторяющиеся действия, которые затем могут стать привычкой. Такие привычки могут функционировать как средство самоконтроля при достижении цели: привычки освобождают человека от необходимости обдумывать и принимать решения о действиях и, таким образом, могут способствовать достижению цели (например, Galla and Duckworth, 2015). Другой путь к отношениям привычки и идентичности — через самовосприятие (например, Bem, 1972).Воспринимая наши собственные часто выполняемые действия, мы можем сделать вывод, что они важны для нас и, следовательно, могут быть частью того, кем мы являемся (например, Neal et al., 2012; Wood and Rünger, 2016).

Эмпирические доказательства связи привычки и идентичности

Каковы доказательства наличия отношений между привычкой и идентичностью? Некоторые привычки напрямую указывают на определенную личность. Например, хотя культура курения быстро меняется, в некоторых слоях населения эта привычка по-прежнему означает мужественность или «крутизну» (например,г., Нг и др., 2007). Самоидентификация была изучена как потенциальное дополнение к теории запланированного поведения. Эта теория предполагает намерение действовать в качестве основного детерминанта поведения, которое, в свою очередь, определяется отношением, нормативным давлением и воспринимаемым контролем над поведением (например, Ajzen, 1991). В метаанализе роли самоидентификации в теории запланированного поведения Rise et al. (2010) установили, что самоидентификация коррелирует на 0,33 с прошлым поведением, которое часто рассматривается как показатель привычки.Ряд первичных исследований предоставил доказательства ассоциации между привычкой и идентичностью. Charng et al. (1988) сообщили о корреляции 0,22 между привычкой сдавать кровь и показателем идентичности как донора крови. Gardner et al. (2012) обнаружили сильную корреляцию между показателями привычки к пьянству и идентичности с пьянством среди студентов университетов ( r = 0,69). Гарднер и Лалли (2013) обнаружили сильную корреляцию между привычкой и внутренней мотивацией к физической активности ( r = 0.64). Gatersleben et al. (2014, исследование 2) обнаружили, что показатели экологической и бережливой идентичности опосредованы между экологическими ценностями и проэкологическим поведением ( β s = 0,35 и 0,28, соответственно). Lindgren et al. (2015) обнаружили значительную корреляцию между неявной оценкой алкогольной идентичности и привычки к употреблению алкоголя ( r = 0,36). Verplanken и Roy (2016) обнаружили, что индекс экологических привычек значительно коррелирует с биосферными ценностями ( r = 0.31), личные нормы ( r = 0,45) и личное участие ( r = 0,30), то есть конструкции, которые тесно связаны с самоидентификацией. Маккарти и др. (2017) сообщили о сильной корреляции между показателем идентичности, заботящейся о своем здоровье, и оценкой привычки здорового питания ( r = 0,69). Albini et al. (2018) обнаружили значительную корреляцию между личной важностью и привычкой употреблять овощи ( r = 0,49). Поскольку упомянутые выше отношения являются корреляционными, причинный поток в отношениях привычка-идентичность неизвестен и вполне может быть двунаправленным: конкретная идентичность может спровоцировать поведение и, таким образом, поддерживать привычку, в то время как самовосприятие привычки может подпитывать самоидентификация (ср., Wood and Rünger, 2016).

Для подтверждения связи между привычкой и идентичностью можно использовать две точки зрения за пределами социально-психологической области. Первый исходит из области нравственного развития личности как стержня личности. Развитие самооценки и самоидентификации сопровождается развитием моральной идентичности (например, Blasi, 1994). С раннего возраста мы учимся «поступать правильно» в самых разных ситуациях. Повторение таких моральных действий может превратиться в моральные привычки и подпитывать моральную идентичность.Такие привычки могут стать тем, что можно назвать «характером», «предрасположенностью второй природы» или даже моральной идентичностью (например, Акино и Рид, 2002; Халси и Хэмпсон, 2014; Уорд и Кинг, 2018). Во-вторых, интересный взгляд на отношения привычки и идентичности с философской точки зрения был предложен Вагнером и Нортоффом (2014). Эти авторы обсуждали разницу между «личностью» и «личностной идентичностью». Личность относится к чертам, которые определяют человека в определенный момент времени.Однако, поскольку такие функции изменчивы и непостоянны, и для того, чтобы сохраняться в качестве того же человека , то есть иметь личную идентичность, функции должны оставаться стабильными. Таким образом, Вагнер и Нортофф (2014) рассматривали привычку как объяснительную конструкцию, которая связывает эти различные временные измерения, чтобы сформировать личную идентичность.

Эмпирическая основа взаимосвязи между привычкой и самоидентификацией не является однозначной. Например, Murtagh et al. (2012) сообщили о несущественной корреляции между показателем идентичности и показателями прошлого поведения в режиме передвижения ( — с, варьирующиеся от 0 до 0.02 и 0,07). Кроме того, в то время как в Albini et al. (2018) процитированное выше исследование, личная важность и привычка к употреблению овощей значимо коррелировали, при употреблении фруктов такой корреляции не было ( r = 0,06). Не было также доказательств наличия связи между привычкой и идентичностью в комплексном исследовании характера повседневных привычек учащихся, проведенном Wood et al. (2002), в котором участников просили ежечасно писать отчеты о своем поведении и опыте. Во всяком случае, в этом исследовании привычки были связаны с отрицательной самооценкой и относительной важностью этого поведения для достижения личных целей.

В совокупности рассмотренные выше исследования и перспективы позволяют сделать два вывода. Во-первых, существуют значительные, а иногда и существенные связи между мерами привычки и мерами самоидентификации, и есть некоторые аргументы за пределами социальной психологии в пользу такой взаимосвязи. Во-вторых, такие корреляции не встречаются повсеместно; Между исследованиями существует большая разница в величине корреляций между привычками и идентичностью. Это говорит о том, что некоторые привычки, но не все, связаны с самоидентификацией.Мы утверждаем, что главными кандидатами на такую ​​роль являются привычки, связанные с важными целями или ценностями. Цели и ценности могут быть интегрированы в самооценку человека и, таким образом, вероятно, будут неоднократно разыгрываться (например, Deci and Ryan, 1991; Sheldon and Elliot, 1999; Aarts and Dijksterhuis, 2000; Verplanken and Holland, 2002; Bardi and Schwartz, 2003; Hitlin, 2003; Gatersleben et al., 2014; Burkley et al., 2015). Кроме того, мы предполагаем, что люди различаются по силе ассоциаций привычки и идентичности.Во-первых, разные люди имеют разные привычки и, таким образом, могут связывать разные привычки со своей самоидентификацией, что может приводить к различиям между исследованиями. Во-вторых, люди могут различаться по степени, в которой они определяют привычки как имеющие отношение к личности в первую очередь.

Интегрированная личность

Возникающей в литературе о себе темой является осознание того, что некоторые части личности более существенны, чем другие, что было названо настоящим Я (например,g., Rogers, 1961), подлинное Я (например, Koole and Kuhl, 2003; Johnson et al., 2004) или истинное Я (Newman et al., 2014; Strohminger et al., 2017). В основе этой концепции лежит понятие интегрированного «я» , то есть высокая степень взаимосвязи внутри когнитивных, аффективных, мотивационных и поведенческих систем и между ними. Kuhl et al. (2015) представили нейробиологическую модель, которая объясняет различные функциональные характеристики интегрированного «я», такие как эмоциональная и соматосенсорная связь, внимание к релевантной для себя информации и самопозитивность.Интегрированное Я является целостным и включает в себя огромное количество автобиографической памяти. Он функционирует посредством высокоуровневой параллельно-распределенной обработки, действующей в основном на неявных уровнях, и, таким образом, способен одновременно интегрировать большое количество связанных с собой процессов — когнитивных, эмоциональных, мотивационных и волевых (Kuhl et al., 2015). Мы утверждаем, что самовосприятие поведения как такового — это не то, что связывает их с собой, но что поведение становится частью интегрированного «я», если выполняются два условия.Во-первых, такое поведение стало привычным, то есть постоянно и автоматически выполняется и, таким образом, укоренилось в автобиографической памяти человека. Во-вторых, поведение связано с важной целью или ценностью. Это не относится ко всем привычкам и не ко всем людям.

Суи и Хамфрис (2015) обобщили работу, которая более подробно проливает свет на свойства интегрированного «я» на нейрокогнитивном уровне. В качестве индикатора степени, в которой человек обладает интегрированной самостью, эти исследователи использовали задачи перцептивного сопоставления, которые оценивают различия во времени реакции и точности между сопоставлением связанных с собой стимулов и стимулов, связанных с другими (Sui et al., 2012). Большие различия указывают на более сильные эффекты самоопределения приоритетов (т. Е. На более сильную «самообъективность»). Суи и его коллеги продемонстрировали, что самоотнесение может иметь широкий интегративный эффект в отношении восприятия, внимания, памяти и принятия решений (например, Sui et al., 2012), что, таким образом, интерпретируется как когнитивная самоинтеграция. Эти данные свидетельствуют о том, что самоотнесение — это не просто повествование, отражающее текущие процессы, связанные с самими собой. Скорее, самооценка активно модулирует когнитивные процессы и действует как «клей», который связывает различные формы информации, например, между стимулами в восприятии и памяти, или объединяет различные этапы обработки информации, например, при принятии решений.Sui et al. (2012) утверждали, что самоотнесение приводит к сильному эффекту самоориентификации в восприятии и познании. Суй и Гу (2017) далее выдвинули нейронную структуру интегрированного Я, где они утверждали, что когнитивные и аффективные аспекты самовзаимодействия влияют на поведение через три нейронные сети — вентральную сеть, включая вентральную медиальную префронтальную кору (vmPFC). , когнитивный контроль и сети значимости. Исследователи сообщили, что стимулирование эмоциональной валентности может изменить самооценку при распознавании лиц.Например, когда участников просят оценить отрицательные личностные черты, преимущество обработки себя по сравнению с лицами других уменьшается (Ma and Han, 2010). В соответствии с этим эффект самоопределения приоритетов в задаче перцептивного сопоставления был нарушен у людей с низким настроением (Sui et al., 2016) из-за разрушения интегрированного « я » (в данном случае внутренней связи между собой и позитивным настроением). эмоции) у депрессивных людей. Короче говоря, сила самоопределения приоритетов («предвзятость»), наблюдаемая в этих задачах перцептивного сопоставления, может рассматриваться как показатель когнитивной самоинтеграции.

На эмпирическом уровне ряд авторов описывают «истинное я», которое, возможно, является субъективным переживанием интегрированного «я» (например, Newman et al., 2014; Strohminger and Nichols, 2014; De Freitas et al., 2018 ). Истинное «я» — это то, что человек считает своей подлинной сущностью и воспринимается как моральное и доброе по своей сути. Хотя истинное «я» — это, по сути, убеждение, которого человек придерживается о себе, и поэтому оно может быть ложным или искаженным, оно имеет последствия для когнитивного и социального функционирования человека.Например, сообщалось, что неблагоприятные события, связанные с самими собой, с большей вероятностью будут забыты (Hu et al., 2015). Люди также склонны приписывать себе положительные результаты по сравнению с другими людьми, в то же время связывая отрицательные результаты с другими, тем самым демонстрируя предвзятую причинную атрибуцию при социальной оценке (Greenwald, 1980) или влиять на окружающую среду (например, Newman et al., 2014). Наконец, моральные ценности, составляющие чью-то истинную сущность, могут служить ориентирами для оценки морального ценностного статуса других (например,г., Newman et al., 2014). Таким образом, истинное Я может вызывать чувство собственного достоинства и чувство смысла жизни (например, Schlegel et al., 2009) и защищать себя от негативных точек зрения (Sedikides and Green, 2009). Таким образом, определенные привычки можно рассматривать как воплощение достижения целей или ценностей, связанных с истинным «я», и, таким образом, они могут стать частью самоидентификации человека.

Настоящие исследования

Настоящие исследования направлены на изучение взаимосвязи между степенью, в которой люди связывают привычки со своим истинным «я», и тем, как это соотносится с когнитивными, аффективными и мотивационными аспектами «я».Различия в ассоциациях между привычкой и идентичностью оценивали, предлагая участникам 80 вариантов поведения и задавая две оценки для каждого из этих поведений, то есть самооценку привычки и то, насколько эта деятельность отражает их истинное «я». Для каждого участника была рассчитана корреляция между этими двумя оценками по 80 типам поведения, которые, таким образом, служили мерой ассоциаций между привычками и идентичностью. В исследовании 1 этот показатель ассоциации был коррелирован с показателями когнитивной самоинтеграции, полученными с помощью парадигмы перцептивного сопоставления, разработанной Sui et al.(2012). Кроме того, исследование содержало оценки самооценки как аффективного компонента саморегулирования и стиля сосредоточения на хроническом саморегулировании (т.е. «продвижение» и «профилактика»; Хиггинс, 1998) как мотивационного аспекта личности. Стиль продвижения — это ориентация на надежды, стремления и ваше идеальное «я». Стиль предотвращения — это ориентация на безопасность и ответственность и выполнение того, что, по вашему мнению, должно быть сделано. Ожидались положительные корреляции между ассоциациями привычки и идентичности, когнитивной самоинтеграцией, самооценкой и ориентацией на саморегулирование в стиле продвижения.Исследование 2 более подробно сосредоточено на измерении ассоциации между привычкой и идентичностью. Это исследование направлено на демонстрацию того, что ассоциации между привычкой и идентичностью сильнее, если они генерируются в контексте целей и ценностей по сравнению с более конкретным контекстом.

Исследование 1

Метод

Участники и процедура

Исследование проводилось в лаборатории авторского университета. Перед этим исследованием был проведен анализ мощности. В предыдущем исследовании с участием 67 участников, предположительно старше, чем в настоящем исследовании, средняя корреляция 0.36 ( p <0,003) было обнаружено между когнитивной самоинтеграцией в задаче перцептивного сопоставления, использованной в настоящем исследовании, и самоотчетной мерой личной дистанции (Sui and Humphreys, 2017). Вместе с настройкой α 0,05, двусторонним тестированием, принятием степени 0,80 и целью обнаружения корреляций средней величины эффекта ( r ≈ 0,30) требовался размер выборки примерно 85. Всего было набрано 90 участников из числа студентов университета.Всего было 29 мужчин и 61 женщина. Их средний возраст составлял 21 год (SD = 2,67). У всех участников было нормальное зрение или зрение с поправкой на нормальное. Информированное согласие было получено от всех участников в соответствии с процедурами, утвержденными этическим комитетом авторов (IRB).

Участники работали индивидуально и визуально раздельно. Сначала они выполнили задачу сопоставления восприятия, которая оценила когнитивную самоинтеграцию. За этим последовала анкета, которая содержала рейтинги привычек и идентичности, а также оценки самооценки и саморегулирования.Сеанс длился 30–40 мин. Участникам было выплачено 5 фунтов стерлингов за их вклад.

Меры

Когнитивная самоинтеграция

Когнитивная самоинтеграция была измерена путем оценки силы самоопределения приоритетов («предвзятости») в задаче перцептивного сопоставления (Sui et al., 2012). Сначала участников попросили назвать одного из своих лучших друзей. Затем они выбрали незнакомца того же пола из общего списка имен, не соответствующего никому из их знакомых. Затем названные друг и незнакомец использовались в задаче перцептивного сопоставления, где им было предложено связать три геометрические фигуры (треугольник, круг, квадрат) с метками, указывающими на себя («Вы»), названного лучшего друга («Друг»). , и названный незнакомец («Незнакомец») соответственно.Назначение конкретных форм трем ярлыкам было уравновешено отдельными людьми. Баллы самоопределения приоритетов были рассчитаны с использованием показателей эффективности «Ты» и «Незнакомец». Причина, по которой «Друг» был включен в задание, заключалась в том, чтобы сделать его достаточно сложным, чтобы избежать эффектов потолка.

После инструкции по ассоциации участники выполнили задачу сопоставления формы / метки. Участников попросили оценить, были ли одновременно представлены пары форма / метка (например,g., круг / «Вы») соответствовали ассоциациям, которые им было поручено создать. Каждое испытание начиналось с центрального фиксирующего креста в течение 500 мс, за которым следовала пара форма / метка в центре экрана в течение 100 мс. Форма (треугольник, круг или квадрат) с углом обзора 3,5 × 3,5 ° появилась над белым центральным фиксирующим крестом с углом обзора 0,8 × 0,8 °. Один из трех ярлыков («Ты», «Друг» или «Незнакомец»), покрывающий 1,76 / 2,52 ° × 1,76 ° угла обзора, отображался под крестиком фиксации.Все стимулы белого цвета отображались на сером фоне. Программное обеспечение E-prime версии 2.0 использовалось для представления стимулов и записи ответов. Эксперимент проводился на ПК с 22-дюймовым монитором (1920 × 1080 пикселей) при 60 Гц.

Половина пар «форма / метка» соответствовала инструкции по ассоциации и, следовательно, должна рассматриваться как «сопоставление» испытаний; в остальных испытаниях формы и метки были повторно сопряжены, чтобы сформировать испытания «несоответствия». Для испытаний на несоответствие фигура была объединена с одной из других меток (например,g., кружок / «Незнакомец» в нашем примере). Следующий кадр был пустым полем 1000 мс. Участникам предлагалось как можно быстрее и точнее ответить «совпадение» или «несоответствие» в течение этого интервала в 1000 мс, нажав одну из двух клавиш на клавиатуре указательным или средним пальцем правой руки. Порядок ответов участников был уравновешен. Затем в центре экрана в течение 500 мс отображалось сообщение обратной связи («правильно», «неправильно» или «слишком медленно»). Участники были проинформированы об их общей точности в конце каждого блока.После 12 практических испытаний было проведено три блока по 60 испытаний. Таким образом, в каждом блоке было 30 попыток сопоставления и 30 попыток несовпадения.

Показатели самообъективности были рассчитаны для времени реакции (RT) и точности, соответственно, для правильных ответов при испытаниях с метками формы. Учитывались только правильные ответы длиной более 200 мс. Все участники имели оценку точности> 0,55 (т. Е. На 5% или более выше уровня вероятности). Самостоятельная предвзятость в отношении RT была выведена из разницы в RT для себя по отношению к незнакомому состоянию, разделенной на сумму двух условий и умноженной на 100 {i.е., 100 × [(незнакомец — я) / (я + незнакомец)]}. Самооценка точности была проиндексирована разницей в производительности для себя по отношению к незнакомому состоянию, деленной на сумму двух условий [то есть (себя — незнакомец) / (я + незнакомец)]. Более высокие баллы по обоим параметрам указывали на более сильную самооценку и, таким образом, были приняты как более сильная когнитивная самоинтеграция.

Ассоциации привычек и идентичностей

Участникам были представлены 80 моделей поведения, которые были выбраны для охвата 10 областей мотивации, связанных с ценностями (см., Шварц, 1992; Bardi and Schwartz, 2003): гедонизм (например, «Наслаждайся фильмом»), стимуляция (например, «Сделай что-нибудь захватывающее»), самостоятельность (например, «Найди что-нибудь сам»), универсализм (например, «Купи экологические продукты »), доброжелательность (например,« Пожертвуйте на благотворительность »), соответствие (например,« Носите то, что модно »), традиции (например,« Посещайте семейные торжества »), безопасность (например,« Убедитесь, что ваша дверь заперта. »), Мощности (например,« Сделайте так, чтобы ваш голос был услышан ») и достижений (например,« Учеба в выходные »).Участников попросили дать по две оценки каждому поведению. Первая оценка представляла собой частоту выполнения поведения («Как часто вы выполняете это действие»), о которой сообщают сами, что рассматривалось как показатель силы привычки. Ответы давались по 5-балльной шкале от «никогда» (1) до «всегда» (5). Вторая оценка касалась того, в какой степени поведение отражало истинное «я» участников. Инструкция должна была указать, «насколько эта деятельность отражает , кто вы на самом деле как личность (ваше« истинное я »).Ответы давались по 5-балльной шкале от «совсем нет» (1) до «очень сильно» (5). Для каждого отдельного участника была рассчитана корреляция между частотой и истинными самооценками по 80 типам поведения. Эти корреляции внутри участников рассматривались как мера индивидуальных различий в ассоциациях привычки и идентичности.

Самоуважение

Самоуважение оценивалось по 10-балльной шкале самооценки (Розенберг, 1965). Примеры вопросов: «Я чувствую, что обладаю рядом хороших качеств» и «Я бы хотел больше уважать себя» (закодировано в обратном порядке).Ответы давались по 5-балльной шкале от «не согласен» (1) до «согласен» (5). Баллы были закодированы таким образом, что более высокие числа указывают на более высокую самооценку. Кронбах α был 0,85.

Саморегулирующийся центр

Индивидуальные различия в направленности саморегулирования оценивались по шкале поощрения / профилактики из 18 пунктов (Lockwood et al., 2002). Шкала содержит две подшкалы, измеряющие ориентацию на продвижение и профилактику саморегулирования соответственно. Примеры ориентировочных заданий по продвижению: «Я часто представляю, как я достигну своих надежд и стремлений» и «Моя главная цель прямо сейчас — реализовать свои амбиции.Примеры профилактических ориентиров: «Я боюсь, что не выполню свои обязанности и обязательства» и «Моя главная цель прямо сейчас — избежать неудач». Ответы давались по 7-балльной шкале от «совсем не верно для меня» (1) до «очень верно для меня» (7). Баллы были закодированы таким образом, чтобы более высокие числа указывали на сильную направленность продвижения или предотвращения. α s Кронбаха составляли 0,87 и 0,73 для подшкал ориентации на продвижение и профилактику, соответственно. Корреляция между двумя подшкалами была 0.42, р <0,001. Чтобы исследовать уникальные отклонения каждой подшкалы, в дальнейших анализах использовались некоррелированные факторные оценки для каждой подшкалы из ротационного факторного анализа Varimax.

Результаты и обсуждение

Корреляция между привычками и идентичностью внутри участников варьировала от -0,19 до 0,89, что свидетельствует о существенных индивидуальных различиях в ассоциациях между привычками и идентичностью. Средняя корреляция составила 0,46. В последующих анализах корреляции «привычка-идентичность» были преобразованы по методу Fisher- Z , хотя результаты были почти идентичными при использовании нетрансформированных корреляций.

В таблице 1 представлены средние значения, стандартные отклонения и корреляции между переменными исследования. На рисунке 1 показаны соответствующие диаграммы рассеяния восьми ключевых корреляций. Результаты показывают, что степень, в которой люди связывают привычки с самоидентификацией, статистически значимо коррелирует как с показателями самообъективов, так и с самооценкой и ориентацией на саморегулирование по продвижению. Кроме того, показатели самооценки статистически значимо коррелировали с самооценкой и ориентацией на продвижение по службе.

Таблица 1 . Средние значения, стандартные отклонения и корреляции (Исследование 1).

Рисунок 1 . (A – H) Диаграммы рассеяния ключевых корреляций в исследовании 1.

Было обнаружено, что чувство идентичности, обусловленное привычками, связано с когнитивными, аффективными и мотивационными аспектами личности. Модель корреляций предполагает, что люди, для которых привычки сильно связаны с чувством идентичности, демонстрируют более сильную когнитивную самоинтеграцию, более высокую самооценку и более сильное стремление к идеальному «я».Обратите внимание, что полученные корреляции были между тремя очень разными типами данных, то есть корреляциями между привычками и идентичностью внутри участников, данными о задержке / точности и самооценкой, соответственно, что говорит против завышенных корреляций из-за систематических ошибок и предубеждений социальной желательности.

Исследование 2

В исследовании 1 предполагалось, что в чувстве идентичности подразумеваются привычки, если они связаны с важными целями или ценностями. Исследование 2 было направлено на проверку этого предположения. Мы утверждаем, что ассоциации между привычкой и идентичностью сильнее, если участники подтверждают ценности, которые, как считается, связаны с соответствующими привычками.Таким образом, задача ассоциации между привычкой и идентичностью, которая использовалась в исследовании 1, была представлена ​​при двух условиях. В условиях утверждения ценностей участников попросили для каждого из 80 вариантов поведения указать , почему они будут выполнять это действие, в дополнение к привычке и истинной самооценке. Они могли выбирать между 10 ценностями, которые представляли собой мотивационный континуум круговой цепи ценностей Шварца (1992). Участники в контрольных условиях указали для каждого действия в , в это время дня, когда они, вероятно, будут заниматься этим действием, и могли выбирать между 10 указанными временами.Ожидалось, что внутриучастные корреляции между привычкой и истинными самооценками будут сильнее при подтверждении ценности по сравнению с контрольным условием. Обоснованием было то, что подтверждение ценностей повысит значимость целей, которых придерживаются участники, что, таким образом, приведет к более высоким рейтингам важности.

Метод

Участники и дизайн

Исследование проводилось онлайн через Prolific Academic, британскую платформу для онлайн-исследований.Перед этим исследованием был проведен анализ мощности. Поскольку предыдущих исследований, которые могли бы служить эталоном, нет, мы стремились выявить небольшую величину эффекта в двустороннем тесте t между двумя независимыми выборками (Cohen d ≈ 0,25), установив α 0,05 и принимая степень 0,80. Размер выборки, необходимый для этой установки, составлял приблизительно 500. Всего было набрано 500 участников, 482 из которых завершили исследование. Все участники были студентами.Было 307 мужчин и 173 женщины, при этом двое участников не указали пол. Их средний возраст составлял 22 года (SD = 3,07). Информированное согласие было получено от всех участников в соответствии с процедурами, утвержденными ведомственным комитетом по этике (IRB). Участники были случайным образом распределены по критерию подтверждения ценности по сравнению с контрольным условием. На выполнение задачи ушло 15–20 минут. Участникам было выплачено 2,25 фунта стерлингов за их вклад.

Материалы

Задача на установление ассоциации между привычкой и идентичностью содержала те же 80 моделей поведения, которые использовались в исследовании 1.В качестве объяснения рейтинга привычек участникам сказали: «Насколько привычкой для вас является это занятие? Привычка — это то, что вы делаете часто и автоматически ». Затем рейтинги были представлены следующим образом: «Когда у вас есть возможность, как часто и автоматически вы это делаете?» Ответы давались по 5-балльной шкале от «никогда» (1) до «всегда» (5). В качестве объяснения истинных самооценок участникам сказали: «Насколько упражнение отражает, кто вы на самом деле как личность? То есть в какой степени эта деятельность представляет то, что вы считаете своим «истинным я».’”Рейтинги идентичности были затем представлены следующим образом:« Насколько эта деятельность отражает ваше истинное «я»? » Ответы давались по 5-балльной шкале от «совсем нет» (1) до «очень хорошо» (5). Между каждой привычкой и рейтингом идентичности участников в условии подтверждения ценностей попросили выбрать из раскрывающегося меню , почему они будут выполнять задание («Если бы вы сделали это, почему?»). Им были представлены 10 областей ценностей (Schwartz, 1992), которые были кратко объяснены: «Влияние (социальный статус и престиж, контроль над людьми и ресурсами)»; «Достижение (личный успех, компетентность, соответствие высоким стандартам)»; «Удовольствие (наслаждение, чувственное удовлетворение, снисходительность)»; «Волнение (приключения, новизна, поиск проблем, исследование)»; «Независимость (стремление к свободе, независимости, уникальности, творчеству)»; «Благополучие (понимание, толерантность, благополучие людей и природы)»; «Полезно (помогает людям, с которыми вы встречаетесь или с которыми часто общаетесь)»; «Традиция (уважение, приверженность, принятие обычаев культуры или религии)»; «Соответствие (соблюдение правил, оправдание ожиданий других, соблюдение норм)»; «Безопасность (безопасность, гармония, стабильность для себя, других и сообщества в целом).Метки значений и их описания были представлены на странице с инструкциями, в то время как раскрывающееся меню содержало 10 меток значений. В контрольных условиях участникам также было представлено раскрывающееся меню, но их попросили указать , когда они будут выполнять действие («Если бы вы сделали это, в какое время это обычно происходило бы?»). Они могли выбрать одно из следующих 10 раз: 7:00, 9:00, 11:00, 13:00, 15:00, 17:00, 19:00, 21:00, 11:00 и 01:00.

Достоверность манипуляции с утверждением ценностей была проверена в онлайн-исследовании среди 93 участников.Было 38 мужчин и 55 женщин, при этом двое участников не указали пол. Их средний возраст составлял 27 лет (SD = 8,28). Информированное согласие было получено от всех участников в соответствии с процедурами, утвержденными этическим комитетом авторов (IRB). Участникам был представлен случайный выбор 25 из 80 вариантов поведения и случайным образом назначены для подтверждения ценности или условия контроля, описанного выше. По каждому поведению их спрашивали, насколько важным будет для них это действие по 6-балльной шкале от «совсем нет» (1) до «очень сильно» (6).Были усреднены 25 оценок. Участники в условии подтверждения ценности действительно дали более высокие оценки важности, чем участники в контрольном условии, M -подтверждение значения = 4,02, контроль = 3,73, t (91) = 2,25, p <0,03, Коэна d = 0,47. Это подтвердило обоснованность манипуляции с утверждением ценности.

Результаты и обсуждение

Корреляция между привычками и идентичностью внутри участников в этой выборке варьировалась от -0.21 до 0,99. Средняя корреляция составила 0,69. Медиана корреляции составила 0,71 в условиях подтверждения ценности и 0,65 в условиях контроля. Тест t был проведен после преобразования корреляций Fisher- Z . Разница между этими двумя условиями была статистически значимой: t (480) = 2,34, p <0,02, коэффициент Коэна d = 0,21. Результаты были почти идентичными при использовании нетрансформированных оценок: t (480) = 2.58, p <0,01, коэффициент Коэна d = 0,23. Этот результат подтверждает концепцию и предполагает, что ассоциации между привычкой и идентичностью сильнее, если привычки связаны с ценностными мотивами.

Общие обсуждения

Как мы утверждали во введении, привычки не обязательно связаны с идентичностью. Люди различаются по тому, какие привычки они развивают, и, следовательно, какие привычки, если таковые имеются, составляют часть их самоидентификации. Между прочим, мы не хотим утверждать, что непривычное поведение не может быть частью чьей-либо самоидентификации.Наше предположение заключалось в том, что некоторые привычки могут быть более связаны с чувством идентичности, чем другие, а именно те привычки, которые являются воплощением хронических целей или ценностей. В настоящих исследованиях были выбраны привычки, выведенные из основных ценностных сфер (Schwartz, 1992). Поскольку ценности по своей сути являются мотивационными силами, эти привычки с большей вероятностью будут связаны с целями, связанными с ценностями, и с большей вероятностью будут иметь центральное значение для личности и чувства самоидентификации (например, Verplanken and Holland, 2002).Различия в измерении ассоциации между привычкой и идентичностью, использованной в обоих исследованиях, показали, что существуют индивидуальные различия в степени, в которой люди связывают привычки с самоидентификацией. В исследовании 1 эта вариация коррелировала с когнитивной самоинтеграцией (самооценкой), самооценкой и ориентацией на саморегулирование в стиле продвижения. Исследование 2 продемонстрировало, что ассоциации между привычкой и идентичностью сильнее, когда они явно рассматриваются как воплощения ценностей, что подтверждает предположение о том, что ценностные привычки подразумеваются в чувстве самоидентификации.

Корреляции, обнаруженные в исследовании 1, согласуются с интегрированными рамками «я», предложенными Kuhl et al. (2015) и Суи и Гу (2017), в которых подчеркивается взаимодействие между когнитивными, аффективными и мотивационными аспектами личности для управления поведением. Корреляции с ассоциациями привычки и идентичности предполагают, что восприятие себя как действия, которые служат достижению важных целей, может быть частью такой сети и, таким образом, может усиливать чувство собственного достоинства и представлять стремление к «идеальному я».Последнее также может быть источником положительных эмоциональных переживаний, поскольку положительные эмоции и более высокая самооценка являются следствием успешной саморегуляции, ориентированной на продвижение (например, Higgins, 1998). В соответствии с этим, разрушение внутренних ассоциаций между собой и позитивностью приводит к снижению эффективности самопознания (Ma and Han, 2010), а негативное настроение вызывает снижение эффекта самоопределения приоритетов в восприятии (Sui et al., 2016). Kuhl et al. (2015) рассматривали самопозитивность и внутреннюю безопасность как одну из функциональных характеристик интегрированного «я».Положительные отношения, обнаруженные в исследовании 1, могут, таким образом, указывать на то, что Роджерс (1961) охарактеризовал как характеристику «полностью функционирующего человека», то есть того, кто стремится полностью реализовать свой потенциал. Хотя отдельные компоненты, включенные в это исследование, интересны сами по себе, очевидные взаимосвязи между этими различными частями данных предполагают такую ​​более целостную интегративную структуру. Самовосприятие привычек и связанных с ними ощущений идентичности может, таким образом, играть роль в этой системе, по крайней мере, в той степени, в которой было развито интегрированное «я».Однако следует отметить, что сильное интегрированное Я не обязательно позитивное или полезное, но может также характеризовать людей, которые сильно бредят или связаны с нарциссизмом и самовозвеличиванием. Но и у этих людей самовосприятие привычек может поддерживать такие убеждения.

Важный вопрос — каковы именно механизмы, лежащие в основе интегрированного «я». Другими словами, какова динамика, которая управляет отношениями между поведенческими, когнитивными, аффективными и мотивационными аспектами интегрированного «я»? Корреляционные данные исследования 1, демонстрируя отношения между этими сущностями, оставляют без ответа вопросы причинно-следственной связи.Например, способствуют ли более сильные ассоциации привычки и идентичности более сильной когнитивной самоинтеграции и положительному самочувствию, или люди с сильным интегрированным «я» и высокой самооценкой становятся более внимательными к тому, что они делают, чтобы реализовать свое идеальное «я»? Многообещающий подход к моделированию этих отношений обеспечивается моделями процесса управления, которые описывают, как люди саморегулируются с точки зрения поведения, познания, аффекта и мотивации (например, Carver and Scheier, 1998; Vohs and Baumeister, 2017).Хотя разработка этих моделей выходит за рамки данной статьи, они описывают процессы, которые разворачиваются, когда люди испытывают несоответствия между текущим состоянием и целью. Такими целями могут быть моральные ценности, составляющие часть истинного «я». Если и когда личность активируется, привычки могут выполнять разные роли в модели процесса управления, например, как способ уменьшить воспринимаемое несоответствие между текущим состоянием и целью и, таким образом, вызвать положительный эффект. Привычки также могут выступать в качестве стандарта, по которому оценивается достижение цели, что может вызывать положительные или отрицательные чувства, в зависимости от результата такой операции.Другая возможная роль привычек — это механизм, с помощью которого разум расставляет приоритеты в действиях из ряда вариантов, которые могут привести к достижению цели (например, Verplanken et al., 1994).

В обоих исследованиях мы коррелировали оценки привычек участников со степенью, в которой они воспринимали это поведение как часть своего истинного «я». В то время как истинное Я воспринимается как сугубо личное и имеет фундаментальное значение для того, кем человек себя считает (например, De Freitas et al., 2018), содержание моральных убеждений, лежащих в основе истинного Я, прочно закреплено в культуре. человек принадлежит (e.г., De Freitas et al., 2017). Это делает истинное Я по своей сути социальной конструкцией. Конкретная привычка (например, помощь пожилому человеку) может, таким образом, представлять собой образ действий, посредством которого выражается культурно обусловленная моральная ценность (доброжелательность). Привычки, тесно связанные с моральными ценностями, могут, таким образом, служить ориентирами для оценки не только самого себя, но и делать выводы и даже суждения о личности, психическом состоянии или поведении других людей (например, Newman et al., 2014, 2015 ; Де Фрейтас и др., 2018).

Ограничение настоящих исследований состоит в том, что по очевидной причине предотвращения перегрузки для участников оценки привычек и идентичности для 80 видов поведения должны были быть ограничены одним критерием, в то время как по психометрическим причинам это не идеально. Связанное с этим и, возможно, более фундаментальное ограничение заключается в том, что одноэлементные меры поведенческой частоты оставляют место для аргумента, который мы измеряли частым, повторяющимся или знакомым поведением, которое может быть или не быть привычным в соответствии с современными определениями привычки.Это было в некоторой степени спасено в исследовании 2 путем оценки того, насколько «часто и автоматически» выполнялось поведение (но см. Gardner and Tang, 2014). Хотя мы признаем это ограничение, в многочисленных исследованиях, в которых использовался Индекс привычек самоотчета (Verplanken and Orbell, 2003), который содержит элементы, оценивающие опыт повторения, а также автоматичность, эти два компонента сильно коррелированы.

Как следствие, настоящее исследование вносит вклад в обсуждение Индекса самооценки привычек (SRHI; Verplanken and Orbell, 2003).Один из 12 пунктов этой шкалы относится к самоидентификации («Поведение X — это то, что обычно я»). Обсуждается вопрос о том, должен ли этот пункт быть частью самооценки привычки (например, Gardner et al., 2012; Rebar et al., 2018). Помимо того факта, что этот пункт постоянно демонстрирует высокую корреляцию между пунктами и общей шкалой, настоящие результаты подтверждают валидность пункта как части SRHI.

Понимание взаимосвязи между привычкой и идентичностью может иметь важные последствия для вмешательств по изменению поведения, в частности, на продолжительность изменения, если вмешательство будет успешным.Чтобы изменение поведения сохранялось с течением времени, может потребоваться выполнение двух условий. Первый — превратить новое поведение в привычку, то есть поведение, которое выполняется часто и автоматически (например, Rothman et al., 2009; Walker et al., 2015; Gardner and Lally, 2018). Но, во-вторых, долгосрочное поддержание поведения может быть улучшено, если привычка становится частью самоидентификации человека. Например, Уэст (2006) утверждает, что самоидентификация может быть одним из основных факторов изменения поведения и, что важно, поддержания вновь приобретенного поведения (например,г., Томбор и др., 2015). Таким образом, настоящие исследования могут указать на захватывающее новое направление в разработке более эффективных вмешательств по изменению поведения, а именно не только изменение поведения как такового, но и превращение нового поведения в привычки, встроенные в контекст самоидентификации, и, таким образом, извлечение выгоды из интегрированного я. рамки.

Заключение

Некоторые привычки служат целям самоидентификации, в частности, когда они рассматриваются в контексте связанных с собой целей или центральных ценностей.Самость может функционировать как субъективный центр тяжести, включая когнитивные, аффективные, мотивационные и поведенческие аспекты (например, Sui, 2016). Сила этой «гравитационной силы» различается у разных людей. Некоторым самость кажется относительно слабо собранной структурой, тогда как для других она имеет гораздо более сильную связность. Настоящие исследования показывают, что для последнего типа людей привычки могут играть роль в этой структуре и, таким образом, составлять часть самоидентификации.

Заявление об этике

Это исследование было проведено в соответствии с рекомендациями Британского психологического общества с письменного информированного согласия всех испытуемых.Все субъекты дали письменное информированное согласие в соответствии с Хельсинкской декларацией. Протокол был одобрен этическим комитетом факультета психологии Университета Бата (номера ссылок № 17-266 и № 18-235 для исследований 1 и 2, соответственно).

Взносы авторов

BV и JS внесли равный вклад в исследование и рукопись.

Заявление о конфликте интересов

Авторы заявляют, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Благодарности

Авторы благодарят Анну Гладвин, Викнеша Дживачандрана и Имоджен Ормстон за их вклад в программирование и сбор данных, а также Еву Легран и Грега Майо за их проницательные комментарии.

Сноски

Список литературы

Айзен И. (1991). Теория запланированного поведения. Орган. Behav. Гм. Decis. Процесс. 50, 179–211. DOI: 10.1016 / 0749-5978 (91)

-T

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Альбини, В., Батлер, Л. Т., Трейл, В. Б., Кеннеди, О. Б. (2018). Понимание потребления фруктов и овощей детьми и подростками: вклад аффекта, самооценки и силы привычки. Аппетит 120, 398–408. DOI: 10.1016 / j.appet.2017.09.018

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Барди А. и Шварц С. Х. (2003). Ценности и поведение: сила и структурные отношения. Личный. Soc. Psychol. Бык. 29, 1207–1220.DOI: 10.1177 / 0146167203254602

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Блази А. (1994). «Моральная идентичность: ее роль в нравственном функционировании» в Фундаментальные исследования нравственного развития . изд. Б. Пука (Нью-Йорк: издательство Garland), 168–179.

Google Scholar

Беркли, Э., Кертис, Дж., Беркли, М., и Хатвани, Т. (2015). Слияние целей: интеграция целей в рамках самооценки. Самоидентификация 14, 348–368. DOI: 10.1080 / 15298868.2014.1000959

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Карвер К. С. и Шайер М. (1998). О саморегуляции поведения . (Нью-Йорк: издательство Кембриджского университета).

Google Scholar

Чарнг, Х.-В., Паллиавин, Дж. А., и Каллеро, П. Л. (1988). Ролевая идентичность и аргументированные действия в прогнозировании повторяющегося поведения. Soc. Psychol. Q. 51, 303–317. DOI: 10.2307 / 2786758

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Де Фрейтас, Дж., Цикера, М., Гроссманн, И., и Шлегель, Р. (2018). Нравственное совершенство — это суть личности. Trends Cogn. Sci. 22, 739–740. DOI: 10.1016 / j.tics.2018.05.006

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Деци, Э. Л., и Райан, Р. М. (1991). «Мотивационный подход к себе: интеграция в личность» в симпозиуме Небраска по мотивации: перспективы мотивации . Vol. 38, изд. Р. Динстбьер (Линкольн: Университет Небраски), 237–288.

Google Scholar

Фишбейн М. и Айзен И. (1975). Вера, отношение, намерение и поведение: введение в теорию и исследования . (Ридинг, Массачусетс: Эддисон-Уэсли).

Google Scholar

Галла Б. М., Дакворт А. Л. (2015). Больше, чем сопротивление искушению: полезные привычки определяют взаимосвязь между самоконтролем и положительными жизненными результатами. J. Pers. Soc. Psychol. 109, 508–525. DOI: 10.1037 / pspp0000026

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Гарднер, Б.(2015). Обзор и анализ использования «привычки» в понимании, прогнозировании и влиянии на поведение, связанное со здоровьем. Health Psychol. Ред. 9, 277–295. DOI: 10.1080 / 17437199.2013.876238

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Гарднер Б., де Брюйн Г.-Дж. и Лалли П. (2012). Привычка, идентичность и повторяющиеся действия: перспективное исследование пьянства у британских студентов. руб. J. Health Psychol. 17, 565–581. DOI: 10.1111 / j.2044-8287.2011.02056.x

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Гарднер Б. и Лалли П. (2013). Усиливает ли внутренняя мотивация привычку к физической активности? Моделирование отношений между самоопределением, прошлым поведением и силой привычки. J. Behav. Med. 36, 488–497. DOI: 10.1007 / s10865-012-9442-0

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Гарднер Б. и Лалли П. (2018). «Моделирование формирования привычки и ее детерминанты» в Психология привычки: теория, механизмы, изменения и контексты .изд. Б. Верпланкен (Чам, Швейцария: Springer), 207–229.

Google Scholar

Гарднер Б. и Танг В. (2014). Размышление о неотражающем действии: поисковое размышление вслух о показателях привычки к самоотчету. руб. J. Health Psychol. 19, 258–273. DOI: 10.1111 / bjhp.12060

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Gatersleben, B., Murtagh, N., and Abrahamse, W. (2014). Ценности, идентичность и экологическое поведение. Contemp. Soc. Sci. 9, 374–392. DOI: 10.1080 / 21582041.2012.682086

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Гринвальд А.Г. (1980). Тоталитарное эго: фабрикация и пересмотр личной истории. Am. Psychol. 35, 603–618. DOI: 10.1037 / 0003-066X.35.7.603

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Хиггинс, Э. Т. (1998). Поощрение и профилактика: регулятивная направленность как мотивационный принцип. Adv. Exp. Soc. Psychol. 30, 1–46.DOI: 10.1016 / S0065-2601 (08) 60381-0

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Хитлин, С. (2003). Ценности как ядро ​​личной идентичности: установление связей между двумя теориями «я». Soc. Psychol. Q. 66, 118–137. DOI: 10.2307 / 1519843

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ху, X., Бергстрём, З. М., Боденхаузен, Г. В., и Розенфельд, Дж. П. (2015). Подавление нежелательных автобиографических воспоминаний снижает их автоматическое влияние: данные электрофизиологии и неявный тест автобиографической памяти. Psychol. Sci. 26, 1098–1106. DOI: 10.1177 / 0956797615575734

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Халси, Т. Л., и Хэмпсон, П. Дж. (2014). Моральный опыт. New Ideas Psychol. 34, 1–11. DOI: 10.1016 / j.newideapsych.2014.02.001

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Джонсон, Дж. Т., Робинсон, М. Д., и Митчелл, Э. Б. (2004). Выводы об истинном «я»: когда действия говорят больше, чем ментальные состояния? Дж.Чел. Soc. Psychol. 87, 615–630. DOI: 10.1037 / 0022-3514.87.5.615

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Коул, С. Л., и Кул, Дж. (2003). В поисках настоящего себя: функциональная перспектива оптимальной самооценки и подлинности. Psychol. Inq. 14, 43–48. DOI: 10.1207 / S15327965PLI1401_02

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Куль, Дж., Квирин, М., и Кул, С. Л. (2015). Быть кем-то: интегрированное Я как нейропсихологическая система. Soc. Личное. Psychol. Компас 9, 115–132. DOI: 10.1111 / spc3.12162

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Линдгрен, К. П., Соседи, К., Тичман, Б. А., Гассер, М. Л., Кайсен, Д., Норрис, Дж. И др. (2015). Привычка не делает прогнозы сильнее: скрытые алкогольные ассоциации и привычка однозначно предсказывают употребление алкоголя. Наркоман. Behav. 45, 139–145. DOI: 10.1016 / j.addbeh.2015.01.003

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Локвуд, П., Джордан, К. Х., и Кунда, З. (2002). Мотивация положительными или отрицательными образцами для подражания: сфера регулирования определяет, кто нас больше всего вдохновит. J. Pers. Soc. Psychol. 83, 854–864. DOI: 10.1037 / 0022-3514.83.4.854

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ма, Ю., и Хан, С. (2010). Почему мы реагируем на себя быстрее, чем на других? Теория неявной положительной ассоциации самоудовлетворения во время неявного распознавания лиц. J. Exp. Psychol. Гм.Восприятие. Выполнять. 36, 619–633. DOI: 10.1037 / a0015797

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Маккарти, М. Б., Коллинз, А. М., Флаэрти, С. Дж., И Маккарти, С. Н. (2017). Привычка к здоровому питанию: роль для целей, личности и самоконтроля? Psychol. Отметка. 34, 772–785. DOI: 10.1002 / март 21021

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Муртаг, Н., Гатерслебен, Б., и Уззелл, Д. (2012). Угроза самоидентификации и сопротивление изменениям: свидетельства регулярного поведения в поездках. J. Environ. Psychol. 32, 318–326. DOI: 10.1016 / j.jenvp.2012.05.008

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Нил, Д., Вуд, В., Лабрек, Дж. С., и Лалли, П. (2012). Как привычки определяют поведение? Воспринимаемые и фактические триггеры в повседневной жизни. J. Exp. Soc. Psychol. 48, 492–498. DOI: 10.1016 / j.jesp.2011.10.011

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ньюман Дж. Э., Блум П. и Нобе Дж. (2014). Ценностные суждения и истинное Я. Личный. Soc. Psychol. Бык. 40, 203–216. DOI: 10.1177 / 0146167213508791

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ng, N., Weinehall, L., and Ohman, A. (2007). «Если я не курю, я не мужчина»: взгляды индонезийских мальчиков-подростков на курение. Health Education. Res. 22, 794–804. DOI: 10.1093 / her / cyl104

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Rebar, A. L., Gardner, B., Rhodes, R. E., and Verplanken, B. (2018).«Измерение привычки» в Психология привычки: теория, механизмы, изменения и контексты . изд. Б. Верпланкен (Чам, Швейцария: Springer), 31–49.

Google Scholar

Райз, Дж., Ширан, П., Хуккельберг, С. (2010). Роль самоидентификации в теории запланированного поведения: метаанализ. J. Appl. Soc. Psychol. 40, 1085–1105. DOI: 10.1111 / j.1559-1816.2010.00611.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Роджерс К.Р. (1961). Как стать личностью: взгляд терапевта на психологию . (Бостон, Массачусетс: Houghton Mifflin).

Google Scholar

Розенберг, М. (1965). Общество и самооценка подростков . (Принстон, Нью-Джерси: Издательство Принстонского университета).

Google Scholar

Ротман, А. Дж., Ширан, П., и Вуд, В. (2009). Рефлективные и автоматические процессы в инициировании и поддержании диетических изменений. Ann. Behav. Med. 38 (Дополнение 1), S4 – S17.DOI: 10.1007 / s12160-009-9188-3

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Шлегель Р. Дж., Хикс Дж. А., Арндт Дж. И Кинг Л. А. (2009). Собственное Я: доступность истинной самооценки и смысл жизни. J. Pers. Soc. Psychol. 96, 473–490. DOI: 10.1037 / a0014060

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Шварц, С. Х. (1992). Универсалии в содержании и структуре ценностей: теория и эмпирические тесты в 20 странах. Adv. Exp. Soc. Psychol. 25, 1–65. DOI: 10.1016 / S0065-2601 (08) 60281-6

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Седикидес, К., и Грин, Дж. Д. (2009). Память как механизм самозащиты. Soc. Личное. Psychol. Компас 3, 1055–1068. DOI: 10.1111 / j.1751-9004.2009.00220.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Шелдон К. М. и Эллиот А. Дж. (1999). Стремление к цели, удовлетворение потребностей и долгосрочное благополучие: модель самосогласования. J. Pers. Soc. Psychol. 76, 482–497. DOI: 10.1037 / 0022-3514.76.3.482

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Strohminger, N., Knobe, J., and Newman, G. (2017). Истинное «я»: психологическая концепция, отличная от «я». Перспектива. Psychol. Sci. 12, 551–560. DOI: 10.1177 / 1745691616689495

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Strohminger, N., and Nichols, S. (2014). Сущностное моральное я. Познание 131, 159–171. DOI: 10.1016 / j.cognition.2013,12.005

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Суи Дж., Хе Х. и Хамфрис Г. У. (2012). Эффекты восприятия социальной значимости: данные о влиянии самоопределения приоритетов на перцептивное соответствие. J. Exp. Psychol. Гм. Восприятие. Выполнять. 38, 1105–1117. DOI: 10.1037 / a0029792

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Суй Дж., Орлинг Э. и Хамфрис Г.W. (2016). Негативная музыка разрушает самооценку и вознаграждает предубеждения в восприятии. Q. J. Exp. Psychol. 69, 1438–1448. DOI: 10.1080 / 17470218.2015.1122069

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Томбор И., Шахаб Л., Хербек А., Нил Дж., Мичи С. и Уэст Р. (2015). Идентичность курильщика и ее потенциальная роль в курении молодых людей: метаэтнография. Health Psychol. 34, 992–1003. DOI: 10.1037 / hea0000191

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Б.Verplanken (ред.) (2018). Психология привычки: теория, механизмы, изменения и контексты . (Чам, Швейцария: Springer).

Google Scholar

Верпланкен, Б., Аартс, Х.А.Г. (1999). Привычка, отношение и запланированное поведение: привычка — пустая конструкция или интересный случай автоматизма? Eur. Rev. Soc. Psychol. 10, 101–134. DOI: 10.1080 / 14792779943000035

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Verplanken, B., Aarts, H., ван Книппенберг, А., и ван Книппенберг, К. (1994). Отношение к общей привычке: предшественники выбора способа передвижения. J. Appl. Soc. Psychol. 24, 285–300. DOI: 10.1111 / j.1559-1816.1994.tb00583.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Verplanken, B., и Holland, R. W. (2002). Мотивированное принятие решений: влияние активации и самоцентрированности ценностей на выбор и поведение. J. Pers. Soc. Psychol. 82, 434–447. DOI: 10.1037 / 0022-3514.82.3.434

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Verplanken, B., and Orbell, S. (2003). Размышления о прошлом поведении: показатель силы привычки в самооценке. J. Appl. Soc. Psychol. 33, 1313–1330. DOI: 10.1111 / j.1559-1816.2003.tb01951.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Verplanken, B., and Roy, D. (2016). Расширение прав и возможностей вмешательств по продвижению устойчивого образа жизни: проверка гипотезы о прерывании привычки в полевом эксперименте. J. Environ. Psychol. 45, 127–134. DOI: 10.1016 / j.jenvp.2015.11.008

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Виньоль, В. Л. (2011). «Мотивы идентичности» в Справочнике идентичности . Теория и исследования . ред. С. Дж. Шварц, К. Люикс и В. Л. Виньолес (Нью-Йорк: Springer), 403–432.

Google Scholar

К. Д. Вохс и Р. Ф. Баумейстер (ред.) (2017). Справочник по саморегулированию. 3-е изд. (Нью-Йорк: Гилфорд).

Google Scholar

Уокер, И., Томас, Г. О., Верпланкен, Б. (2015). От старых привычек трудно избавиться: формирование и распад привычки путешествовать во время переезда в офис. Environ. Behav. 47, 1089–1106. DOI: 10.1177 / 0013916514549619

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Вест, Р. (2006). Теория наркозависимости . (Оксфорд: Блэквелл).

Google Scholar

Вуд, В., и Рюнгер, Д. (2016). Психология привычки. Annu. Rev. Psychol. 67, 11.1–11.26. DOI: 10.1146 / annurev-psycho-122414-033417

CrossRef Полный текст | Google Scholar

теории социальной идентичности | Определение, история, примеры и факты

Теория социальной идентичности , в социальной психологии, исследование взаимодействия между личной и социальной идентичностями.Теория социальной идентичности направлена ​​на определение и предсказание обстоятельств, при которых люди считают себя индивидуумами или членами группы. Теория также рассматривает последствия личной и социальной идентичности для индивидуального восприятия и группового поведения.

Итальянский социальный клуб

Итальянский социальный клуб в Клеркенвелле, Ислингтон, Лондон.

Деннис Марсико / Британская энциклопедия, Inc.

История

Теория социальной идентичности разработана на основе серии исследований, часто называемых минимальными групповыми исследованиями, проведенных британским социальным психологом Генри Тайфелем и его коллегами в начале 1970-х годов.Участников распределили по группам, которые были максимально произвольными и бессмысленными. Тем не менее, когда людей просили присваивать баллы другим участникам исследования, они систематически присуждали больше баллов членам группы, чем членам вне группы.

Исследования с минимальными группами были интерпретированы как показывающие, что простого действия по разделению индивидов на группы может быть достаточно, чтобы заставить их думать о себе и других с точки зрения членства в группе, а не как об отдельных людях.Этот вывод отклонялся от общепринятой в то время точки зрения, а именно, что объективный конфликт интересов является центральным фактором возникновения межгруппового конфликта.

Таким образом, теория социальной идентичности возникла из убеждения, что членство в группе может помочь людям привить смысл в социальных ситуациях. Членство в группе помогает людям определить, кто они есть, и определить, как они относятся к другим. Теория социальной идентичности была разработана как интегративная теория, поскольку она была направлена ​​на соединение когнитивных процессов и поведенческой мотивации.Изначально основное внимание уделялось межгрупповым конфликтам и межгрупповым отношениям в более широком смысле. По этой причине теория первоначально называлась теорией социальной идентичности межгрупповых отношений.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишись сейчас

Более поздние разработки ученика Таджфела Джона Тернера и его коллег по когнитивным факторам, имеющим отношение к социальной идентификации, дополнительно уточнили, как люди интерпретируют свое собственное положение в различных социальных контекстах и ​​как это влияет на их восприятие других (например,ж., стереотипы), а также их собственное поведение в группах (например, социальное влияние). Эти разработки составляют теорию самокатегоризации или теорию социальной идентичности группы. Вместе теорию самокатегоризации и теорию социальной идентичности можно отнести к подходу социальной идентичности.

Когнитивные процессы

Теория социальной идентичности была разработана, чтобы объяснить, как люди создают и определяют свое место в обществе. Согласно теории, центральными в этом отношении являются три психологических процесса: социальная категоризация, социальное сравнение и социальная идентификация.

Социальная категоризация относится к тенденции людей воспринимать себя и других с точки зрения определенных социальных категорий, то есть как относительно взаимозаменяемых членов группы, а не как отдельных и уникальных людей. Например, можно думать об определенном человеке, Джейн, как о феминистке, юристе или футбольном фанате.

Социальное сравнение — это процесс, с помощью которого люди определяют относительную ценность или социальное положение определенной группы и ее членов. Например, школьные учителя могут рассматриваться как имеющие более высокий социальный статус, чем сборщики мусора.Однако по сравнению с университетскими профессорами школьные учителя имеют более низкий социальный статус.

Социальная идентификация отражает представление о том, что люди обычно не воспринимают социальные ситуации как сторонние наблюдатели. Вместо этого их собственное представление о том, кто они и как они относятся к другим, обычно зависит от того, как они видят других людей и группы вокруг них.

Тогда чья-то социальная идентичность рассматривается как результат этих трех процессов (социальная категоризация, социальное сравнение и социальная идентификация).Социальную идентичность можно определить как осознание индивидом принадлежности к определенным социальным группам вместе с некоторой эмоциональной и ценностной значимостью членства в этой группе. Таким образом, в то время как индивидуальная идентичность относится к самопознанию, связанному с уникальными индивидуальными атрибутами, социальная идентичность людей указывает на то, кем они являются с точки зрения групп, к которым они принадлежат.

Мотивация

Согласно теории социальной идентичности, социальное поведение определяется характером и мотивацией человека как личности (межличностное поведение), а также принадлежностью человека к группе (т.е., межгрупповое поведение).

Люди обычно предпочитают поддерживать положительный имидж групп, к которым они принадлежат. В результате процессов социальной идентичности люди склонны искать положительно ценные черты, отношения и поведение, которые можно рассматривать как характерные для их групп.

Эта склонность может также побудить их сосредоточиться на менее благоприятных характеристиках чужих групп или преуменьшить важность положительных чужих характеристик. Тенденция отдавать предпочтение своим внутренним группам по сравнению с соответствующими чужими группами может влиять на распределение материальных ресурсов или результатов между членами внутри группы и за пределами группы, оценку продуктов внутри группы по сравнению с продуктами внешней группы, оценки внутри группы по сравнению с другими. производительность и достижения вне группы, а также коммуникация о поведении внутри группы по сравнению с внешними членами группы.

Стратегии повышения статуса

Считается, что мотивация к установлению позитивной социальной идентичности лежит в основе межгруппового конфликта, поскольку члены неблагополучных групп стремятся улучшить положение своей группы и социальное положение, а члены благополучных групп стремятся защитить и сохранить свое привилегированное положение.

Согласно системе убеждений об индивидуальной мобильности, люди являются свободными агентами, способными переходить из одной группы в другую.Определяющей чертой системы является представление о том, что границы групп проницаемы, так что отдельные лица не связаны или не ограничены членством в группах в стремлении улучшить свое положение. Таким образом, возможности и результаты людей рассматриваются как зависящие от их талантов, жизненного выбора и достижений, а не от их этнического происхождения или социальных групп.

Совершенно другая система убеждений, известная как система убеждений социальных изменений, утверждает, что изменения в социальных отношениях зависят от групп, изменяющих свое положение относительно друг друга.Безопасность статуса зависит от воспринимаемой стабильности и законности существующих различий в статусе между группами. Стабильность и легитимность имеют тенденцию взаимно влиять друг на друга: когда позиции могут быть изменены, существующие межгрупповые различия в статусе кажутся менее законными. И наоборот, когда ставится под сомнение легитимность существующих статусных различий между группами, воспринимаемая стабильность таких отношений, вероятно, будет подорвана.

Две системы убеждений, в свою очередь, определяют, что люди, скорее всего, будут делать, когда они стремятся к более позитивной социальной идентичности.Теория социальной идентичности различает три типа стратегий повышения статуса: индивидуальная мобильность, социальная конкуренция и социальное творчество.

Индивидуальная мобильность позволяет людям добиваться улучшения индивидуального положения независимо от группы. Это также может быть индивидуальное решение для преодоления групповой девальвации.

Социальная конкуренция — это стратегия на уровне группы, которая требует, чтобы члены группы сплотились и объединили силы, чтобы помочь друг другу улучшить свою совместную работу или результаты.

Наконец, социальное творчество подразумевает, что люди изменяют свое восприятие положения в группе. Этого можно достичь, введя альтернативные измерения для сравнения, чтобы подчеркнуть способы, которыми внутренняя группа положительно отличается от релевантных чужих групп. Вторая возможность — переоценить существующие групповые характеристики для улучшения восприятия внутри группы. Третья возможность — сравнить свою группу с другой контрольной группой, чтобы текущее положение в группе выглядело более позитивным.

Стратегии социального творчества обычно характеризуются как когнитивные стратегии, потому что они изменяют восприятие людьми текущего положения своей группы, а не меняют объективные результаты. Тем не менее было продемонстрировано, что эти стратегии могут стать первым шагом к достижению социальных изменений. Поскольку стратегии социального творчества помогают сохранить идентификацию и положительное отношение к своей группе, даже если она имеет низкий статус, со временем эти стратегии могут дать членам группы возможность добиваться реального улучшения положения своей группы

Что значит иметь идентичность Кризис

Вы, вероятно, слышали термин «кризис идентичности» раньше и, вероятно, имеете довольно хорошее представление о том, что он означает.Но откуда взялась эта идея? Почему люди переживают такой личный кризис? Это что-то приурочено к подростковому возрасту? Если вы не уверены в своей роли в жизни или чувствуете, что не знаете «настоящего себя», возможно, вы переживаете кризис идентичности.

Что такое кризис идентичности?

Эта концепция берет свое начало в работе психолога по развитию Эрика Эриксона, который считал, что формирование идентичности является одной из самых важных частей жизни человека.

Хотя развитие чувства идентичности является важной частью подросткового возраста, Эриксон не верил, что формирование и рост идентичности ограничиваются только подростковым возрастом. Напротив, идентичность — это то, что меняется и растет на протяжении всей жизни, когда люди сталкиваются с новыми проблемами и решают другой опыт.

Теоретик Эриксон ввел термин кризис идентичности и считал, что это один из самых важных конфликтов, с которыми люди сталкиваются в процессе развития.По словам Эриксона, кризис идентичности — это время интенсивного анализа и изучения различных способов взглянуть на себя.

Собственный интерес Эриксона к идентичности зародился в детстве. Выросший еврей, Эриксон выглядел очень скандинавским и часто чувствовал себя аутсайдером обеих групп. Его более поздние исследования культурной жизни среди юроков северной Калифорнии и сиу из Южной Дакоты помогли формализовать идеи Эриксона о развитии идентичности и кризисе идентичности.

Эриксон описал идентичность как «субъективное ощущение, а также наблюдаемое качество личного сходства и непрерывности, соединенное с некоторой верой в идентичность и непрерывность некоторого общего образа мира.Как качество жизни без самосознания, это может быть великолепно очевидно в молодом человеке, который нашел себя так же, как он нашел свою общность ».

Теория статуса идентичности

Исследователь Джеймс Марсия (1966, 1976, 1980) развил первоначальную теорию Эриксона. По словам Марсии и его коллег, баланс между идентичностью и заблуждением заключается в приверженности идентичности.

Марсия также разработала метод интервью для измерения личности, а также четыре различных статуса личности.Этот метод рассматривает три различных области функционирования: профессиональная роль, убеждения и ценности и сексуальность.

• Потеря права выкупа Статус — это когда человек взял на себя обязательство, не пытаясь выяснить личность.
• Достижение идентичности происходит, когда человек прошел через исследование различных идентичностей и взял на себя обязательство одной.
• Распространение идентичности происходит, когда нет ни кризиса идентичности, ни обязательств. Те, кто имеет статус распространения идентичности, склонны чувствовать себя не на своем месте в мире и не стремятся к чувству идентичности.
• Мораторий — это статус человека, который активно участвует в изучении различных идентичностей, но не взял на себя никаких обязательств.

Причины

На стадиях психосоциального развития Эриксона кризис идентичности возникает в подростковом возрасте, когда люди борются с чувством идентичности и не понимают роли.

В сегодняшнем быстро меняющемся мире кризисы идентичности сегодня более распространены, чем во времена Эриксона. Эти конфликты, конечно, не ограничиваются подростковым возрастом.

Люди склонны испытывать их на разных этапах жизни, особенно в моменты больших перемен, в том числе:

• Начало новых отношений
• Прекращение брака или партнерства
• Переживание травмирующего события
• Рождение ребенка
• Узнавание о состоянии здоровья
• Потеря любимого человека
• Потеря или начало работы
• Переезд

Кризисы идентичности также распространены среди людей с психическими заболеваниями, включая депрессию, созависимость, биполярное расстройство и пограничное расстройство личности.

Симптомы

Как узнать, что у вас кризис идентичности? Хотя мы все время от времени задаемся вопросом, кто мы такие, у вас может быть кризис идентичности, если вы переживаете большие перемены или стрессовое время в жизни, и следующие вопросы начинают мешать вашей повседневной жизни.

• Что меня увлекает?
• Каковы мои духовные убеждения?
• Каковы мои ценности?
• Какова моя роль в обществе или цель жизни?
• Кто я? Этот вопрос может быть в целом или в отношении ваших отношений, возраста и / или карьеры.

Слово от Verywell

Есть веская причина преодолеть кризис идентичности. Исследователи обнаружили, что те, кто твердо придерживается своей идентичности, как правило, более счастливы и здоровы, чем те, кто этого не сделал.

Изучение различных аспектов себя в разных сферах жизни, включая вашу роль на работе, в семье и в романтических отношениях, может помочь укрепить вашу личность. Попробуйте заглянуть внутрь себя, чтобы определить качества и характеристики, которые определяют вас и заставляют вас чувствовать себя основательно и счастливым, а также ваши ценности, интересы, увлечения и хобби.

Самоидентификация | Encyclopedia.com

ПРИМЕНЕНИЕ САМОИДЕНТИЧНОСТИ В ОТНОШЕНИИ ОТНОШЕНИЯ И ПОВЕДЕНИЯ

ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ МЕЖДУ САМОИДЕНТИЧНОСТЬЮ И ПРОШЛОМ ПОВЕДЕНИЕМ

ОЦЕНКА САМОИДЕНТИФИКАЦИИ

Социальная цель

Социальная цель представлял особый интерес в социальных науках, потому что он отражает озабоченность по поводу того, как социальное поведение людей меняется не только в зависимости от различных социальных ролей, но и в зависимости от того, какие социальные другие люди взаимодействуют с человеком.В социальных науках проводится различие между личностными идентичностями, самоидентификациями и социальными идентичностями (Hogg, Terry, and White, 1995; Thoits, Virshup, 1997). Личная идентичность состоит из самоопределений с точки зрения уникальных и идиосинкразических характеристик. Социальная идентичность, с другой стороны, отражает идентификацию личности с социальной группой или категорией. Самоидентификация , о которой идет речь в этой статье, концептуализируется как определение себя как личности, выполняющей определенную роль или поведение.

Самоидентификация относится к самооценке человека, самореферентному познанию или самоопределению, которые люди применяют к себе как следствие структурных ролевых позиций, которые он или она занимает, или определенного поведения, которым он или она регулярно занимается. Самоидентификация отражает «ярлыки, которые люди используют для описания себя» (Biddle, Bank, and Slavings, 1987, стр. 326). Например, самоидентификация человека может включать тот факт, что он является матерью, женой, дочерью, социальным работником и донором крови.Самоидентичность придает смысл самому себе не только потому, что они относятся к конкретным ролевым спецификациям или поведению, но также потому, что они отделяют роли или действия от контрролей или противоположного поведения (Lindesmith and Strauss 1956). Например, «роль матери приобретает значение в связи с ролью отца, врача в связи с медсестрой и так далее» (White and Burke 1987, p. 312).

Теоретически важность концепции самоидентификации вытекает из теории идентичности (Stryker 1968, 1980; Burke 1980; Stryker and Serpe 1982; Wiley 1991), которая рассматривает личность не как автономную психологическую сущность, а как многогранную социальная конструкция, которая возникает из ролей людей в обществе и поведения, которое они выполняют.Символические интеракционисты, такие как Мид (1934) и Кули (1902), считали «я» продуктом социального взаимодействия: именно через социальное взаимодействие идентичности действительно приобретают самооценку, и люди узнают, кто они. Важно отметить, что теория идентичности фокусируется на самоопределяющих ролях, которые люди занимают в обществе, а не на более широком спектре различных социальных атрибутов, таких как пол, раса или этническая принадлежность, которые можно приписать себе. Таким образом, общая перспектива теории идентичности формирует основу для относительно большого количества микросоциологической литературы, посвященной предсказанию ролевого поведения (Simon 1992; Thoits 1991).Однако в рамках социальной психологии исследователи были больше заинтересованы в использовании самоидентификации для улучшения нашего понимания и предсказания взаимосвязи между установками и действиями.

Концепция самоидентификации играет ключевую роль в связи между социальной структурой и индивидуальными действиями. Самоидентификация по определению подразумевает действие (Callero, 1985) и представляет собой набор ожиданий, предписывающих поведение, основанное на социальном положении человека и считающееся уместным другими. Удовлетворительное исполнение ролей или поведения не только подтверждает и подтверждает самоидентификацию человека (Callero, 1985), но также положительно отражается на самооценке.Восприятие того, что кто-то удовлетворительно исполняет роль, должно усиливать чувство собственного достоинства, тогда как восприятие плохого исполнения роли может порождать сомнения в собственной значимости и даже может вызывать симптомы психологического стресса (Thoits 1991; Hoelter 1983; Stryker and Serpe 1982 ).

В области социальной психологии наибольший интерес к самоидентификации проявили исследователи в области отношения-поведения. В этой области утверждалось, что самоидентификация может определять намерения и поведение.Например, политические активисты могут участвовать в акциях протеста, потому что активизм стал центральной частью их самооценки, а доноры крови могут сдавать кровь, потому что донорство стало важной частью их самоопределения. Самоидентификация может иметь прогнозирующий эффект на намерения, независимо от отношения и других построений, потому что самоидентификация включает в себя цели или интересы людей, которые отличаются от тех, которые выражаются их установками. Действительно, как отмечает Спаркс (2000), интеграция самоидентификации в теорию запланированного поведения «дает возможность более подробно изучить социальные, моральные и эмоциональные аспекты отношения и поведения людей» (стр.45).

Несколько авторов рассмотрели вопрос о том, в какой степени самоидентификация может быть полезным дополнением к доминирующим моделям отношений отношения к поведению, а именно к теориям разумного действия (Fishbein, Ajzen, 1974) и запланированного поведения (Ajzen, 1991). Было обнаружено, что самоидентификация вносит значительный вклад в прогнозирование поведения в ряде областей, включая альтруистическое поведение, такое как донорство крови (Charng, Piliavin и Callero, 1988), политическое поведение, такое как голосование (Granberg and Holmberg 1990), экологическое поведение. такое поведение, как переработка отходов (Терри, Хогг и Уайт, 1999), поведение, связанное со здоровьем, такое как физические упражнения (Теодоракис, 1994) или законное и незаконное употребление наркотиков (Коннер и Макмиллан, 1999), и поведение потребителей, такое как выбор продуктов питания (Спаркс и Шеперд, 1992) .На основе прошлых исследований Коннер и Армитаж (1998) утверждали, что разумно предположить, что существуют определенные формы поведения, для которых самоидентификация является важным фактором, определяющим намерения (Armitage and Conner, 2001).

Одним из важных вопросов для исследователей самоидентификации является природа взаимодействия между самоидентификацией и прошлым поведением. Теория идентичности предполагает, что самоидентификация и прошлое поведение взаимодействуют, чтобы влиять на намерения. То есть, при повторении поведения, это поведение с большей вероятностью будет рассматриваться как важная часть самооценки, увеличивающая предсказательную силу самоидентификации.Однако поддержка этой гипотезы была неоднозначной: некоторые исследования показали, что самоидентификация более предсказуема в отношении намерений на более высоких уровнях прошлого поведения (Charng et al., 1988), некоторые тесты не обнаружили доказательств того, что эффекты самоидентификации варьируются в зависимости от прошлых характеристик поведения (Astrom and Rise 2001; Terry et al. 1999), и другие тесты показали, что самоидентификация более предсказуема в отношении намерений на более низких уровнях прошлого поведения (Conner and McMillan 1999; Fekadu и Крафт 2001).Коннер и Макмиллан утверждали, что более сильное влияние самоидентификации на намерение на более низких уровнях прошлого поведения может отражать роль, которую первоначальный опыт играет в усилении соответствия идентичности намерениям. Однако по мере повторения поведения намерения становятся менее зависимыми от когнитивных факторов, таких как самоидентификация, и в большей степени — под контролем привычных сил, таких как прошлое поведение. Учитывая эти несоответствия, необходимы дополнительные исследования взаимодействия самоидентификации и прошлого поведения с использованием широкого диапазона популяций и моделей поведения, чтобы более полно понять роль самоидентификации в контексте отношения к поведению.

В литературе самоидентификация оценивается несколькими способами. Первоначально исследователи использовали прямые и явные утверждения, чтобы измерить степень интеграции той или иной роли или поведения как части личности. Например, исследователи, работающие в рамках теории запланированного поведения, просили людей указать уровень своего согласия с такими утверждениями, как: «Я считаю себя тем человеком, которого беспокоят долгосрочные последствия для здоровья моего выбора продуктов питания». (Sparks and Guthrie 1998), «Донорство крови — важная часть меня» (Charng et al.1988), или «Я не из тех, кто ориентирован на использование противозачаточных средств» (Fekadu and Kraft 2001).

Такие меры оказались надежными и позволяют прогнозировать поведенческие намерения; однако было отмечено несколько критических замечаний. Во-первых, явные утверждения требуют, чтобы люди публично заявили о своей идентификации с определенной ролью и поведением, что увеличивает значимость этого поведения (Sparks, Shepherd, Wieringa, and Zimmermanns, 1995). Во-вторых, утверждалось, что показатели самоидентификации служат мерой прошлого поведения, при этом люди, возможно, делают вывод о своей самоидентификации на основе изучения своего прошлого поведения (Sparks 2000).Наконец, Фишбейн (1997) утверждал, что меры самоидентификации могут по существу представлять собой меры поведенческого намерения.

Однако за последнее десятилетие исследователи разработали альтернативные меры самоидентификации. Опираясь на маркетинговые исследования, Маннетти и его коллеги (2002, 2004) использовали меру идентичности, которая отражает степень сходства между самооценкой человека и представлением о себе стереотипного или идеализированного человека, который участвует в целевом поведении. После получения независимых описаний двух изображений расстояние или близость между ними вычисляется как показатель разницы, который затем используется в качестве меры идентичности-сходства.Этот тип измерения, который является менее прямым и явным, а также более конкретным, чем другие меры, не увеличивает значимости поведения и не зависит от поведенческого намерения, как было обнаружено, является крупным и значимым предиктором поведенческого намерения (Mannetti , Пьерро и Ливи, 2002, 2004).

Теория и исследования в области социальных наук подчеркнули важную роль, которую самоидентификация играет в формировании и руководстве действиями, но необходимы дальнейшие исследования, чтобы разграничить ее конкретные роли.Одним из важных направлений будущих исследований является изучение взаимодействия между самоидентификацией и другими конструкциями, которые определены как важные в исследованиях отношения и поведения, и отслеживание развития самоидентификации с течением времени. Еще одно важное направление исследований, учитывая критику, направленную на меры самоидентификации, — это разработка мер, позволяющих избежать как концептуальных проблем, обозначенных выше, так и статистических проблем, связанных с использованием оценок разницы. Интерес к самоидентификации и ее влиянию на поведение широко распространен, и вполне вероятно, что интерес к этой области будет сохраняться еще долгое время.

СМОТРИ ТАКЖЕ Выбор в психологии; Принимать решение; Личность; Я-концепция; Самооценка; Социальная идентификация; Социальная психология; Социология, Микро-

Айзен, И. 1991. Теория запланированного поведения. Организационное поведение и процессы принятия решений людьми 50 (2): 179–211.

Армитаж, К. Дж. И М. Коннер. 2001. Эффективность теории запланированного поведения: метааналитический обзор. Британский журнал социальной психологии 40: 471–499.

Astrøm, A. N., and J. Rise. 2001. Намерение молодых людей есть здоровую пищу: расширение теории запланированного поведения. Психология и здоровье 16: 223–237.

Биддл, Б. Дж., Б. Дж. Банк и Р. Л. Славингс. 1987. Нормы, предпочтения, личности и решения об удержании. Social Psychology Quarterly 50 (4): 322–337.

Берк, П. Дж. 1980. Самость: требования к измерениям с точки зрения интеракционистов. Social Psychology Quarterly 43 (1): 18–29.

Каллеро, П. 1985. Важность ролевой идентичности. Social Psychology Quarterly 48 (3): 203–215.

Чарнг, Х. У., Дж. А. Пилиавин и П. Л. Каллеро. 1988. Ролевая идентичность и обоснованные действия в прогнозировании повторяющегося поведения. Social Psychology Quarterly 51: 303–317.

Кули, К. 1902. Человеческая природа и социальный порядок. Нью-Йорк: Scribner’s.

Коннер М. и К. Дж. Армитаж. 1998. Расширение теории запланированного поведения: обзор и возможности для будущих исследований. Журнал прикладной социальной психологии 28: 1429–1464.

Коннер М. и Б. Макмиллан. 1999. Эффекты взаимодействия в теории запланированного поведения: изучение использования каннабиса. Британский журнал социальной психологии 38: 195–222.

Fekadu, Z., and P. Kraft. 2001. Самоидентификация в перспективе планируемого поведения: прошлое поведение и его сдерживающее влияние на отношения самоидентификации-намерения. Социальное поведение и личность 29: 671–686.

Фишбейн, М.1997. Прогнозирование, понимание и изменение социально значимого поведения: извлеченные уроки. В Сообщение социальной психологии , ред. К. МакГарти и С. А. Хаслам, 77–91. Оксфорд: Блэквелл.

Фишбейн М. и Айзен И. 1974. Факторы, влияющие на намерения и отношения намерения и поведения. Отношения с людьми 27 (1): 1–15.

Гранберг Д. и С. Холмберг. 1990. Взаимосвязь намерений и поведения среди американских и шведских избирателей. Social Psychology Quarterly 53 (1): 44–54.

Hoelter, Jon W. 1983. Влияние оценки ролей и приверженности на самобытность. Social Psychology Quarterly 46 (2): 140–147.

Хогг М.А., Д.Дж. Терри и К.М. Уайт. 1995. Рассказ о двух теориях: критическое сравнение теории идентичности с теорией социальной идентичности. Social Psychology Quarterly 48: 203–215.

Линдесмит А. Р. и А. Л. Штраус. 1956. Социальная психология , ред. изд. Нью-Йорк: Драйден Пресс.

Маннетти, Л., А. Пьерро и С. Ливи, 2002. Объяснение поведения потребителей: от запланированного к самовыражающему поведению. Журнал прикладной социальной психологии 32 (7): 1431–1451.

Маннетти, Л., А. Пьерро и С. Ливи. 2004. Переработка: запланированное и самовыражающееся поведение. Журнал экологической психологии 24: 227–236.

Мид, Г. 1934. Разум, Я и общество. Чикаго: Издательство Чикагского университета.

Саймон, Р. В. 1992. Родительские ролевые штаммы, значимость родительской идентичности и гендерные различия в психологическом стрессе. Журнал здоровья и социального поведения 33: 25–35.

Спаркс, стр. 2000. Модели отношения-поведения на основе субъективной ожидаемой полезности: полезность самоидентификации. В Отношения, поведение и социальный контекст: роль норм и группы Членство , ред. Д. Дж. Терри и М. А. Хогг, 31–46. Махва, Нью-Джерси: Лоуренс Эрлбаум.

Спаркс П. и К. А. Гатри. 1998. Самоидентификация и теория запланированного поведения: полезное дополнение или бесполезный прием. Журнал прикладной социальной психологии 28 (15): 1393–1410.

Спаркс П. и Р. Шеперд. 1992. Самоидентификация и теория запланированного поведения: оценка роли идентификации с зеленым потреблением. Social Psychology Quarterly 55 (4): 388–399.

Спаркс, П., Р. Шеперд, Н. Виринга и Н. Циммерманнс. 1995. Воспринимаемый поведенческий контроль, нереалистичный оптимизм и диетические изменения: исследовательское исследование. Аппетит 24: 243–255.

Страйкер, С.1968. Важность идентичности и ролевое исполнение: актуальность теории символического взаимодействия для семейных исследований. Журнал брака и семьи 30: 558–564.

Страйкер С. 1980. Символический интеракционизм: социальная структурная версия . Менло-Парк, Калифорния: Бенджамин / Каммингс.

Страйкер С. и Р. Т. Серпе. 1982. Приверженность, индивидуальность и ролевое поведение: теория и пример исследования. В Личность, роли и социальное поведение , ред.У. Икес и Э. С. Ноулз, 199–218. Нью-Йорк: Springer-Verlag.

Терри Д. Дж., М. А. Хогг и К. М. Уайт. 1999. Теория запланированного поведения: самоидентификация, социальная идентичность и групповые нормы. Британский журнал социальной психологии 38: 225–244.

Теодоракис, Ю. 1994. Запланированное поведение, сила отношения, идентичность ролей и прогнозирование поведения при выполнении упражнений. Спортивный психолог 8: 149–165.

Тойц, П. А. 1991. О совмещении теории идентичности и исследования стресса. Social Psychology Quarterly 54 (2): 101–112.

Тойц, П. А., и Л. К. Виршуп. 1997. Я и мы: формы и функции социальных идентичностей. В Самость и идентичность: фундаментальные проблемы , ред. Р. Д. Эшмор и Л. Джуссим, 1: 106–133. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Уайт, К. Л. и П. Дж. Берк. 1987. Этническая идентичность ролей среди чернокожих и белых студентов колледжа: интеракционистская перспектива. Социологические перспективы 30: 310–331.

Уайли, М.G. 1991. Гендер, работа и стресс: потенциальное влияние ролевой идентичности и приверженности. Social Psychology Quarterly 32: 495–510.

Дебора Дж. Терри

Джоан Р. Смит

Самость и идентичность — обзор

Введение

Большинство исследований креативности основывались на индивидуальных различиях или лабораторных исследованиях с использованием тестов, предполагающих дивергентное мышление ( Торранс, 1972) или экспериментальные задачи, предполагающие понимание (Finke, Ward, & Smith, 1992).Многие из этих исследований рассматривают творчество как деятельность по решению проблем. Этот подход имеет двойное очарование: с одной стороны, его легко реализовать в контролируемых экспериментальных установках или в бумажных и карандашных (или компьютерных) тестах; с другой стороны, он обращается к нашей способности преодолевать конкретные трудности новыми и непредвиденными способами. Таким образом, этот подход обеспечил плодородную почву для проведения множества исследований, касающихся психологических и нейробиологических основ этого феномена (Bowden, Jung-Beeman, Fleck, & Kounios, 2005; Hélie & Sun, 2010; Kaufman & Sternberg, 2010; Куниос и др., 2006, 2008; Schooler, Ohlsson, & Brooks, 1993).

Просто ради аргументации мы будем называть этот подход здесь моделью решения проблем творчества. Стоит отметить, что модель творчества, направленная на решение проблем, соответствует определенному взгляду на роль мозга в поведении и познании, который господствовал на протяжении большей части второй половины 20-го века. С этой точки зрения мозг — это, по сути, (очень сложная) реактивная машина, которая управляет поведением, производя соответствующие реакции на стимулы, возникающие в окружающей среде.Таким образом, знание, восприятие или создание чего-либо рассматривается как следствие некоторого внешнего вызова или ситуации, обычно такой, которая может быть определена во времени и пространстве. Такой подход естественным образом выделяет те аспекты познания, которые связаны с событиями, вызывающими определенные действия. Соответственно, это хорошо сочетается с творчеством, поскольку дает новое решение четко определенной проблемы.

В то же время этот подход игнорирует спонтанные, не связанные со стимулами аспекты познания, которые характерны для бодрствующей жизни: активное самомотивированное исследование окружающей среды и постоянный поток мыслей, не связанных со стимулами, которые мы испытываем каждый день.Взгляд на мозг как на динамичный, а ум как на по своей природе беспокойный восходит к Джеймсу (1890), Лэшли (1930) и Зингеру (1966, 1975), а также другим (Freeman, 1975; Llinás, 1988). Тем не менее, только с плодотворной работой над режимом работы мозга по умолчанию (Gusnard, Raichle, & Raichle, 2001; Raichle et al., 2001) эндогенная динамика мозга стала более широко приниматься во внимание. Благодаря этому сдвигу те аспекты психической жизни, которые возникают, когда не задействованы конкретные задачи, были выдвинуты на первый план и стали целью согласованных эмпирических исследований (Mason et al., 2007; Маккирнан, Д’Анджело, Кауфман и Биндер, 2006; Смоллвуд и Школьник, 2006).

Вероятно, феномен блуждания разума привлек наибольшее внимание среди тех, кто отражает спонтанное познание (McMillan, Kaufman, & Singer, 2013). Во время блуждания мыслей человек испытывает постоянный, в основном спонтанный поток мыслей, который не обязательно относится к текущему контексту окружающей среды (например, когда вы позволяете своим мыслям плыть по течению во время посещения лекции или прогулки по парку).В сценарии реактивного мозга, ориентированного на решение проблем, блуждание разума, естественно, рассматривается как препятствие. Действительно, многочисленные исследования показали, что спонтанные отвлечения могут отрицательно повлиять на производительность при выполнении самых разных задач, таких как обучение на лекции (Lindquist & McLean, 2011; Risko, Anderson, Sarwal, Engelhardt, & Kingstone, 2012; Szpunar, Moulton, & Schacter, 2013), ответы на стандартные тесты академической успеваемости (Mrazek et al., 2012), чтение (Smallwood, McSpadden, & Schooler, 2008) и другие (Immordino-Yang, Christodoulou, & Singh, 2012; Smallwood, Fishman , & Schooler, 2007).Однако в новом сценарии этот всеобъемлющий процесс заслуживает изучения сам по себе (Smallwood & Schooler, 2015). Что еще более важно, растет число исследований, которые начали выдвигать на первый план потенциально конструктивные стороны блуждания разума при творческом мышлении (Baird et al., 2012; Preiss, Cosmelli, Grau, & Ortiz, 2016; Sio & Ormenod, 2009; Smallwood & Andrews). -Hanna, 2013) и саморегуляции (Andrews-Hanna et al., 2013; Baird, Smallwood, & Schooler, 2011; Zedelius & Schooler, 2015).Сдвиг в сторону эндогенной динамики мозговой активности и спонтанности разума подчеркивает иную, но необходимую точку зрения на творчество. Этот сдвиг позволяет нам выйти за рамки дихотомии между ориентированным на задачу решением проблем и спонтанным блужданием ума, не связанным с задачей.

Ранее мы утверждали, что психологическое понимание творческого озарения должно учитывать сложную временную структуру продолжающегося потока опыта (Cosmelli & Preiss, 2014).На наш взгляд, творческое озарение обнаруживает двойную временную ориентацию. С одной стороны, инсайт имеет непосредственную ссылку на то, что происходило в предыдущий момент, поскольку опыт решения проблемы инсайтом всегда связан с предшествующим «желанием» или «отсутствием» контекста, на который реагирует это понимание. Соответственно, инсайт-решения обычно воспринимаются как , заполняющий пробел (Gruber, 1995). С другой стороны, инсайт-решения являются творческими не только потому, что они решают данную проблему неожиданно и оригинально, но и потому, что они включают реструктуризацию восприятия или репрезентации самой проблемы (Chi, 1997; Weisberg, 1995).Таким образом, творческое понимание меняет способ интерпретации текущей проблемы с точки зрения ее будущих последствий. В отличие от ориентированного на прошлое измерения проницательности, этот ориентированный на будущее аспект наиболее четко проиллюстрирован через биографические отчеты о спонтанном озарении и интервью с людьми, которые открывают новые способы взгляда на старую проблему или производят теоретический синтез ранее не связанных явлений ( Csikszentmihalyi, 1996; Csikszentmihalyi & Sawyer, 1995; Gruber, 1995; Gruber & Wallace, 1999).

Следовательно, если мы примем во внимание спонтанные мысли ума как основу творческих процессов, становится очевидным, что эти процессы глубоко влияют на самих себя и, следовательно, глубоко переплетаются с процессом развития личности творца. Действительно, недавняя работа над способами мышления, лежащими в основе творческого процесса, показала, что два основных процесса, задействованных в творчестве — генерация идеи и оценка идеи — зависят от тонкого взаимодействия множественных мозговых сетей (Ellamil, Dobson, Beeman, & Christoff, 2012 ; но см. также конвергентные идеи Jung, Mead, Carrasco, & Flores, 2013; Mok, 2014).С одной стороны, генеративное мышление коррелирует с активностью медиальной височной доли. С другой стороны, в процессах оценки идеи задействованы как исполнительные области, так и области по умолчанию, включая соответствующие узлы лимбических областей, таких как передний островок, предположительно связанные с внутренними висцероцептивными процессами (Ellamil et al., 2012; Fox & Christoff, 2014; Singer, Critchley, & Preuschoff, 2009).

Главный вклад этого расширенного временного подхода в понимание состоит в том, что он позволяет связать творческий процесс с развитием себя и личности.Мы утверждаем, что профессиональные творцы развивают чувство идентичности, прочно основанное на их осознании процесса блуждания разума. По мере того, как авторы становятся более опытными, они лучше понимают творческий процесс и его феноменологическую природу. В частности, они становятся скитальцами с осознанным разумом . То есть они делают решение проблемы осознания во времени расширенным стержнем своей личности и своей жизненной истории. Чтобы понять, как работает этот процесс, здесь полезно извлечь выгоду из модели идентичности, основанной на жизненных историях (McAdams, 2001).Как отмечает МакАдамс, современная личность принимает форму истории, включая все ее компоненты, то есть сеттинг, сцены, характер, сюжет и тему. История личной жизни кристаллизуется в позднем подростковом и юношеском возрасте, а во взрослой жизни она становится развивающейся историей самого себя, в которой рассказы людей о самих себе дают им чувство единства и цели. Взгляды, аналогичные взглядам Макадамса, разделяются Нельсоном и Фивушем (2004), но с упором на память, а не на идентичность.