Для чего должен быть свободен человек: «Что значат для вас понятия «свобода» и «свободный человек»?» – Яндекс.Кью

Содержание

Продолжите суждения : «Человек должен быть свободен от…», «Человек должен быть свободен

Привести примеры памятников культуры, которые помогают хранить коллективную память об исторических событиях(Не менее трёх)

Здравствуйте помогите пожалуйста решить вот это задание по общество.21. Задание 21 N 1764 ИЗ НИХ. Составьте план текста. Для этого выделите основные с … мысловые фрагменты текста и озаглавьте каждый Основным институтом современного образования является школа. От других форм обучения она отличается многообразием подготовки учащихся, а также особыми технологиями, используемыми в процессе занятий. Выполняя «заказ» общества, школа, наряду с другими учебными заведениями, осуществляет подготовку квалифицированных кадров для различных сфер человеческой деятельности.Требования общества к образованию выражаются в системе принципов государственной образовательной политики. В настоящее время образовательная политика в РФ строится на следующих принципах: гуманистический характер образования; приоритет общечеловеческих ценностей; право личности на свободное развитие; общедоступность образования; внимание системы образования к потребностям обучаемых; светский характер образования в государственных учреждениях.Эти принципы определяют основные направления образовательной политики, а также характер образования в нашей стране. Стремительное развитие науки и связанных с ней технологий производства поставило на повестку Дня вопрос о реформировании как структуры, так и содержания образования. Среди основных направлений проводящейся реформы можно Выделить: демократизацию системы обучения и воспитания; гуманитаризацию и гуманизацию, компьютеризацию, интернационализацию процесса образования. Сегодня по-настоящему эффективной может быть названа только такая модель образования, в рамках которой происходит отход от авторитарного стиля поведения педагога, снижение его роли в качестве источника информации и повышение роли обучаемого в процессе освоения получаемой им информации. По-иному подходят к выработке критериев оценки эффективности результатов образования : — это не только полученные обучаемым знания, но и уровень творческого и нравственного развития его личности.22. Задание 22 N 8402Какие два отличия современной школы от других форм обучения названы в тексте? Используя текст и знания курса, объясните смысл фразы: «Школа выполняет “заказ” общества». Используя текст, назовите любые четыре принципа современной образовательной политики в РФ. 23. Задание 23 N 1767Какую модель образования автор считает эффективной? Предположите, почему. Используя знания курса, объясните, какая иная модель образования может считаться эффективной.

СРОЧНООО! в законе 15-го века Флоренции говорится, что свобода имеет право не зависеть от самоуправления других людей, и необходимо, чтобы республика … не только поддержала это право, но и распространила его на своей территории мы можем считать это выражение характерным для древней республики аргументируйте ответ ЗАРАНЕЕ СПАСИБО ❤

Краткий пересказ защита отечества по книге

в законе 15-го века Флоренции говорится, что свобода имеет право не зависеть от самоуправления других людей, и необходимо, чтобы республика не только … поддержала это право, но и распространила его на своей территории. мы можем считать это выражение характерным для древней республики аргументируйте ответ

1. Отношение к природе в первобытном/древнем/средневековом обществе. Как изменилось сейчас отношение в новом времени. 2.Почему в Юго-Восточной Азии от … ношение к природе духовно сильно отличается от европейского. 3.Объясни высказывание ученых: а)«социальный прогресс идёт параллельно регрессу природы» б)Общество должно изменить отношение к природе-если хочет жить» 4. Что вас известно о менталитете японцев в отношении природы и почему он такой? 5. Сформулируйте своё определение: Культура отношения человека к природе.-это?

можно ли считать понятие мир и согласие взаимосвязаными

в законе 15-го века Флоренции говорится, что свобода имеет право не зависеть от самоуправления других людей, и необходимо, чтобы республика не только … поддержала это право, но и распространила его на своей территории мы можем считать это выражение характерным для древней республики аргументируйте ответ

Назовите идеологию массового общественно-политического движения сторонников мира, выступающих против войн и требующих разоружения.

ЭССЕ ПО ОБЩЕСТВОЗНАНИЮ. ПОЧЕМУ ЛЮДИ НАРУШАЮТ ЗАКОНЫ? МИНИМУМ 150 СЛОВ.

Вы себя свободным ощущаете? – Власть – Коммерсантъ

«Власть» решила спросить читателей об их жизненных ценностях. Начать мы решили со свободы.

Олег Табаков, народный артист СССР, лауреат государственных премий СССР и РФ, премии президента РФ, художественный руководитель МХТ имени А. П. Чехова:

Для меня быть свободным человеком — это быть самодостаточным, то есть без папы-министра или мамы-генерального директора чего-то достичь. Это приходит не сразу, приходит после того, как понимаешь, что ты реализуешься как человек. А связывать чувство свободы с интернетом, с режимом или с чем-то еще — я никогда не связывал. Интернет манной небесной никогда не считал, поэтому какие-то блокировки сайтов катастрофой для меня никогда не являлись. Более того, некоторые проявления интернета считаю отвратительными: публикуемые там гадости могут размещать только люди без образования и культуры. А это не свободные люди, и мне они не интересны.

Никита Белых, губернатор Кировской области:

Фото: Роман Яровицын, Коммерсантъ

Свобода, как и многие другие критерии человеческой жизни, это категория, которая находится внутри человека, а не вовне его. Можно находиться в чистом поле, далеко от власти и только с куском хлеба и мясом на вертеле, но при этом чувствовать себя абсолютно несвободным человеком. А можно жить в тоталитарной системе и ощущать свою внутреннюю свободу. Никакой конкретной страны в этом примере я не привожу. Лично я периодически ощущаю себя и свободным, и несвободным человеком. Но это ощущение у меня связано лишь с моим внутренним состоянием, а не внешними фактами. Свобода — это вопрос собственных ощущений. Да, в нашей жизни бывают мелкие проблемы, раздражители, от которых я испытываю дискомфорт, но никогда не испытываю несвободу.

Александр Малис, президент компании «Евросеть»:

Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ

В принципе я ощущаю себя свободным человеком. Я сам себе ставлю рамки, и они гораздо уже тех, которые ставит передо мною общество. Поэтому мое личное пространство довольно большое. При каких критериях я могу почувствовать себя уже менее свободным человеком? Наверное, до тех пор пока я могу свободно передвигаться, я могу считать себя свободным человеком.

Иосиф Райхельгауз, режиссер, создатель и художественный руководитель московского театра «Школа современной пьесы»:

Фото: Наталья Логинова, Коммерсантъ

Иногда ощущаю, а иногда — нет. В молодости чувствовал себя свободным гораздо чаще, чем сейчас. Чем больше узнаешь, чем больше ответственности появляется в твоей жизни, тем менее ты свободен. Если сформулировать коротко, то свобода для меня — это понимание, что я автор своей жизни. Когда этому не мешают другие и когда я оказываюсь сильнее всех обстоятельств, тогда я наиболее свободен. И наоборот. Каждый человек — режиссер собственной жизни, поэтому не нужно ссылаться ни на власть, ни на время, ни на окружение, ни на прочие внешние вещи. Свобода всегда начинается изнутри. И только от тебя зависит, будешь ты свободным или нет.

Павел Каплевич, художник, сценограф, продюсер:

Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ

Свобода — это категория, которую каждый выбирает по своему плечу. Это очень внутренняя история, и для каждого она своя. Для меня свобода — скорее самообман, потому что я прекрасно понимаю, что на самом деле ее нет. Просто мне нравится жить, думая, что она есть. Я, например, ушел изо всех мест, где когда-то работал, и сейчас, когда меня приглашают на разные посты, я отказываюсь, чтобы остаться свободным. Но при этом я понимаю, что глобально несвободен. Я не свободен от своего сына, от обязательств перед людьми, с которыми я работаю, и которые помогают мне быть свободным, в конце концов, мы все несвободны от смерти. Я всегда должен думать о куске хлеба, и это тоже несвобода. Сейчас по телевизору все говорят, что скоро наступит конец света, и многие несвободны от этого. Для меня высшее проявление свободы — проснуться утром, посмотреть в окно и осознать, что никуда не надо спешить, можно выйти из дома на час раньше или на час позже и жить той жизнью, которой ты хочешь.

Дмитрий Быков, писатель:

Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ

В каком-то отношении да, в каком-то нет. Свободным я себя ощущаю, когда пишу, но, к сожалению, все время писать невозможно. Главное в личной свободе для меня чувство безопасности. А его не было ни в Советской России, ни в постсоветской. И хотя я встречаюсь с кем хочу, пишу что хочу, ощущение опасности меня преследует постоянно. Здесь это входит в состав атмосферы, как смог в свое время входил в состав английской атмосферы. В отношении концепции свободы мне близок по философским взглядам поляк, а впоследствии англичанин Лешек Колаковский. Он учил своих последователей, что ни одно этическое учение не снимает с человека ответственности. Что все приходится продумывать заново в момент морального выбора. Мы свободны от всякого рода этических доминирований, это все наша личная проблема. Колаковский был человек жестокого, предельного понимания свободы и был другом Окуджавы. И мне его понимание свободы очень импонирует. Абсолютная свобода достижима, я думаю, как абсолютная свобода выбора. Россия же страна очень интересная, но ни свободной, ни безопасной она не будет еще очень долго. Но в этом есть и свои плюсы.

Анатолий Лейрих, президент совета директоров компании «Химэкс», член генерального совета «Деловой России»:

Фото: Василий Дерюгин, Коммерсантъ

Да. И хотя свобод на свете очень много и, наверное, все они нужны, но для нашей страны наиболее важны две свободы: свобода предпринимательства и свобода перемещения. То есть для меня самое важное иметь возможность заниматься любимым делом, и чтобы никто за это не убивал, и свобода уехать, например, из страны. Все остальные свободы, на мой взгляд, второстепенны. Даже свобода прессы. Возможно, от недостатка внутренней свободы страдают те, кто зависит от власти: чиновники, предприниматели, зависимые от бюджетных денег. У меня такого нет, я с бюджетом не работаю. Но быть абсолютно свободным тоже невозможно. Как говорил Ленин: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». А ведь он далеко не дурак был. Когда я был маленьким и спросил своего отца, что такое коммунизм, он сказал, что когда возьмешь мешок мороженого и испачкаешься, то сможешь свободно взять и мешок мороженого, и новую одежду. Он привел мне это как пример абсурдного понимания абсолютной свободы, как наплевательского отношения к труду других. Коммунизм это тоже мечта о свободе.

Дмитрий Гутов, художник:

Фото: Валерий Левитин, Коммерсантъ

Да, я себя чувствую абсолютно свободным. Для меня свобода — это когда ни перед кем не нужно отчитываться. У Пушкина есть стихотворение «Из Пиндемонти». Оно начинается со слов «Не дорого ценю я громкие права, от коих не одна кружится голова». Это абсолютно моя позиция. Можно его процитировать от начала и до конца, это и будет выражением моих мыслей о свободе. Свобода политическая и свобода творческая — две совершенно разные вещи. «И мало горя мне, свободно ли печать морочит олухов, иль чуткая цензура в журнальных замыслах стесняет балагура. Все это, видите ль, слова, слова, слова». Свое ощущение свободы я выработал до семи лет, и с тех пор у меня не было оснований его пересматривать.

Ольга Свиблова, директор Мультимедиа Арт Музея:

Фото: Валерий Левитин, Коммерсантъ

Я ощущала, ощущаю и буду ощущать себя свободным человеком. Если что-то встанет на пути моей свободы, то я буду искать выход. Я была свободной, родившись в год смерти Сталина, была свободной, когда росла во времена хрущевской оттепели, когда переживала брежневский застой, была свободна в период горбачевской перестройки. Если я почувствую, что кто-то отнимает у меня мою свободу, то начну искать для себя нишу, где я могу вновь ощущать себя свободной. Я, например, отличный садовод, отличный дворник, я хорошо убираюсь и могу быть уборщицей. У меня есть та свобода, которая естественным образом дана мне. У человека ее нельзя отнять. За все то время, пока я директор музея, мы ни разу не подвергались цензуре. Не было такого: «Это выставляйте, а это нет». Так что лично я всегда чувствую себя свободной.

Анатолий Смелянский, ректор Школы-студии МХАТ:

Фото: Дмитрий Духанин, Коммерсантъ

Пожалуй, я ощущаю себя свободным. Я не пишу на политические темы, и наше государство не обращает на меня внимания, поэтому я ощущаю себя свободным и счастливым человеком, таким системным либералом. Свобода для меня — это возможность делать то, что я хочу, и то, что, по моему мнению, важно для меня, моей страны, государства. Правда, из этого мало что получается. КПД выходит 15-20%, а остальное уходит на ерунду, на то, что кажется важным чиновникам. Часто из-за всяких препон приходится начинать какие-то вещи заново, и с этим довольно трудно смириться. Свобода нужна в пределах осознанной необходимости. В нашем деле без внутренней свободы, я считаю, никак. Без свободы я себе жизнь не представляю. При советской власти ее не было, может, только в какой-то степени внутренняя, но внешней не было. Сейчас есть и внешняя, и внутренняя свобода. А то, что мы в итоге получили,— это плоды наших усилий. На то, как я определяю для себя это понятие, повлиял прежде всего Чехов с его пониманием того, что такое русская свобода. Этот писатель дал мне более глубокое понимание свободы для русского верующего человека, чем Толстой и Достоевский. Было бы самонадеянно считать себя полностью свободным. Но я вижу обстоятельства, то, что предо мною стоит, и сказать, что я ощущаю свободу — это ничего не сказать. Скажу так: я чувствую и испытываю свою свободу ежедневно. Мне кажется, что на творческую свободу напрямую никто сейчас не покушается, но существует очень много вещей организационного характера, которые разрушают свободу, не дают человеку ее обрести. Есть множество внешних обстоятельств, которые делают ее узенькой и небольшой, менее существенной.

Екатерина Горохова, вице-президент и генеральный директор Kelly Services CIS:

Я чувствую себя свободной. Для меня это в первую очередь означает возможность думать, говорить, принимать решения, которые мне по душе. Чувство свободы возникает, когда нет причин для беспокойства. Ты понимаешь, что живешь и действуешь согласно своим ценностям, принципам и законам. Если ты знаешь, что платишь все налоги, можно спать спокойно. Каждый день на нас оказывают давление и пытаются ограничивать нашу свободу. Это всегда вопрос выбора — насколько мы можем поступиться своими принципами или бороться за свои интересы.

Алексей Слюсарь, генеральный директор «АльфаСтрахование-Жизнь»:

Фото: Александр Щербак, Коммерсантъ

Я ощущаю себя свободным. Пусть не каждую секунду, но это постоянное состояние. Единственный фактор, который периодически мешает этому,— жесткий график. Однако минимальное количество свободного времени является отличным стимулом к его рациональному использованию. Бенджамину Франклину принадлежит афоризм: «Если хочешь иметь досуг, не теряй времени даром». Не хочу показаться теоретиком тайм-менеджмента, но многие его методики действительно позволяют ощущать не только эффективность расходуемого времени, но и сохранять в большом потоке событий свободу, управлять собственной жизнью. Свобода для меня — это не столько право поступать, как хочется в конкретный момент, а возможность в целом мыслить и действовать без навязывания извне.

Page Not Found | ShareAmerica

Чтобы положить конец пандемии коронавируса, Соединенные Штаты и международные партнеры активизируют сотрудничество по передаче в дар вакцин против COVID-19 в различные страны и регионы мира.

В рамках глобальной борьбы с коронавирусом США уже приняли, в частности, такие меры:

передали в дар зарубежным странам более 160 млн доз вакцин;
закупили 1 млрд доз вакцин для передачи в дар 100 развивающимся странам;
пожертвовали 4 млрд долларов на реализацию глобальной инициативы по справедливому распределению безопасных и эффективных вакцин против COVID-19;
поставляют критически важные для борьбы с коронавирусом медикаменты и оборудование и оказывают другую помощь в восстановлении экономики, преодолении нехватки продуктов питания и укреплении здравоохранения.

“Соединенные Штаты являются главным в мире арсеналом вакцин в нашей совместной борьбе с вирусом, – заявил 3 июня президент США Джозеф Байден. – Мы продолжим делать все, что в наших силах, для построения безопасного мира, более устойчивого перед лицом угрозы распространения инфекционных заболеваний”.

Предлагаем вниманию читателей ежедневно обновляемую подборку фотографий, твитов и статей о поставках Соединенными Штатами зарубежным странам по всему миру вакцин против COVID-19.

28 сентября

США объявили о передаче Кении 210,3 тыс. доз вакцин против COVID-19 производства компании Pfizer-BioNTech.

The United States, in partnership with the @_AfricanUnion and @gavi #COVAX, donated 210,300 doses of the Pfizer COVID-19 vaccine to Kenya. We are committed to working with our friends in Kenya and around the world to end the COVID-19 pandemic. pic.twitter.com/yGI57RCQQH

— Department of State (@StateDept) September 28, 2021

США объявили о доставке в Анголу 464 090 доз вакцин против COVID-19 производства компании Pfizer-BioNTech.

The United States will continue to prioritize our African partners in our fight against COVID-19. In partnership with the @_AfricanUnion and @gavi #COVAX, we successfully delivered 464,090 doses of the Pfizer COVID-19 vaccine to the people of Angola. pic.twitter.com/fAxQwzPjA7
— Department of State (@StateDept) September 28, 2021

США объявили о доставке в Демократическую Республику Конго 250 380 доз вакцин против COVID-19 производства компании Pfizer-BioNTech.

The United States continues to lead the global fight against COVID-19. In partnership with @gavi #COVAX and the @_AfricanUnion, we delivered 250,380 doses of the Pfizer COVID-19 vaccine to our friends in the Democratic Republic of Congo. pic.twitter.com/xfbYivqw3c
— Department of State (@StateDept) September 28, 2021

США объявили о доставке в Намибию 100 620 доз вакцин против COVID-19 производства компании Pfizer-BioNTech.

Ending the COVID-19 pandemic is a top priority for the United States. Today we are pleased to announce the donation of 100,620 doses of the Pfizer COVID-19 vaccine to our friends in Namibia, in close partnership with @gavi #COVAX and the @_AfricanUnion. pic.twitter.com/QI0SVJ9m3G
— Department of State (@StateDept) September 28, 2021

26 сентября

США объявили о доставке в Боливию 188 370 доз вакцин против COVID-19 производства компании Pfizer-BioNTech.

We are pleased to deliver an additional 188,370 Pfizer vaccine doses to the Bolivian people. The United States is proud to help save lives and end the COVID-19 pandemic in Bolivia and around the world. pic.twitter.com/mEq8fWQiGF
— Department of State (@StateDept) September 27, 2021

24 сентября

США объявили о доставке в Гвинею 336 тыс. доз вакцин против COVID-19 производства компании Johnson & Johnson.

Today the United States delivered 336,000 doses of the Johnson & Johnson COVID-19 vaccine to Guinea. We are committed to providing vaccines to our friends in Guinea and around the world to save lives and end the COVID-19 pandemic. pic.twitter.com/juqEtBvQV7
— Department of State (@StateDept) September 25, 2021

США объявили о доставке в Мозамбик 336 тыс. доз вакцин против COVID-19 производства компании Johnson & Johnson.

The United States, in partnership with @_AfricanUnion and @gavi #COVAX, donated 336,000 does of the Johnson & Johnson COVID-19 vaccine to Mozambique. These vaccines will save lives and protect the people of Mozambique as we combat COVID-19 together. pic.twitter.com/EJVEpolV13
— Department of State (@StateDept) September 25, 2021

США объявили о доставке в Индонезию 4,6 млн доз вакцин против COVID-19 производства компании Pfizer-BioNTech.

The United States’ donation of 4.6 million doses of the Pfizer COVID-19 vaccine to Indonesia through @gavi #COVAX demonstrates our commitment to stand with the global community to save lives and bring an end to the COVID-19 pandemic. pic.twitter.com/KcipDRmsGw
— Department of State (@StateDept) September 24, 2021

США объявили о доставке в Габон 100 620 доз вакцин против COVID-19 производства компании Pfizer-BioNTech.

The U.S. is committed to providing safe and effective COVID-19 vaccines to ensure no one is left behind in the fight against the pandemic. Through our partnership with @gavi and the @_AfricaUnion, we delivered 100,620 doses of the Pfizer COVID-19 vaccine to our friends in Gabon. pic.twitter.com/5HoqRv4iCf
— Department of State (@StateDept) September 24, 2021

США объявили о доставке в Маврикий 76 050 доз вакцин против COVID-19 производства компании Pfizer-BioNTech.

The United States is proud to announce the delivery of 76,050 doses of the Pfizer COVID-19 vaccine to Mauritius, in close partnership with @gavi #COVAX and the @_AfricanUnion. We stand in solidarity with our friends in Mauritius as we combat this global pandemic together. pic.twitter.com/Yj7votuWnX
— Department of State (@StateDept) September 24, 2021

США объявили о доставке в Эфиопию 665,2 тыс. доз вакцин против COVID-19 производства компании Johnson & Johnson.

The U.S. delivered 655,200 additional doses of the Johnson & Johnson COVID-19 vaccine to Ethiopia, via @gavi #COVAX and the @_AfricanUnion. We have now donated over 2.5 million doses to the people of Ethiopia and are committed to defeating this pandemic one delivery at a time. pic.twitter.com/Gy43X7nFec
— Department of State (@StateDept) September 24, 2021

22 сентября

США объявили о предаче в дар зарубежным странам 500 млн доз вакцин против COVID-19 производства комании Pfizer-BioNTech. Общее количестов переданных в дар вакцин составило 1,1 млн доз.

America is committed to beating COVID-19. Today, the United States is doubling our total number of global donated vaccines to more than 1.1 billion. For every shot we’ve put in an American arm to date, we are donating three shots globally.
— Secretary Antony Blinken (@SecBlinken) September 22, 2021

21 сентября

США объвили о передаче в дар Мексике 1 750 тыс. доз вакцин против COVID-19.

We are pleased to deliver an additional 1,750,000 Moderna COVID-19 vaccine doses to our friends and neighbors in Mexico. The United States values our partnership with Mexico on many issues and is proud to help save lives and end the pandemic in Mexico and around the world. pic.twitter.com/FJfGPcGXGK
— Department of State (@StateDept) September 22, 2021

США объявили о передаче в дар Филиппинам 2 580 тыс. доз вакцин против COVID-19.

The United States is proud to donate an additional 2.58 million doses of the Pfizer COVID-19 vaccine to the Philippines as part of the broader U.S. commitment to make available 500 million Pfizer doses to @gavi for distribution through #COVAX. Together, we can end this pandemic. pic.twitter.com/sW0Ei9eQ4H
— Department of State (@StateDept) September 21, 2021

США объявили о передаче в дар Доминике 11,7 тыс. доз вакцин против COVID-19.

We are pleased to announce that 11,700 doses of the Pfizer COVID-19 vaccine were delivered to Dominica. Only by continuing to vaccinate the world can we win the battle against COVID-19 and move forward together. pic.twitter.com/bW4lCCNz7c
— Department of State (@StateDept) September 21, 2021

20 сентября

В сотрудничестве с международными партнерами США поставляют вакцины в удаленные общины.

Медицинский работник Деви Кунвар из населенного пункта Пипалчаури (в районе Дарчула в Непале) получила переданные в дар Соединенными Штатами вакцины против COVID-19 производства компании Johnson & Johnson (© UNICEF / Ngakhusi)

США объявили о передаче в дар Уганде 1,6 млн доз вакцин против COVID-19.

The United States is proud to announce its donation of more than 1.6 million doses of the Pfizer COVID-19 vaccine to Uganda. The U.S., in partnership with @gavi #COVAX and the @_AfricanUnion, has donated over 2 million COVID-19 vaccines to our friends in Uganda. pic.twitter.com/EovGTpJZNi
— Department of State (@StateDept) September 20, 2021

17 сентября

США объявили о передаче в дар Гондурасу 7 020 тыс. доз вакцин против COVID-19.

Today 7,020 additional doses of the Pfizer COVID-19 vaccine arrived in Honduras. The U.S. has now donated 88,920 doses to Honduras via #COVAX in the past two weeks. The U.S. is delivering on its commitment to partners in the region that we will combat COVID-19 together. pic.twitter.com/7Hdi7GwunN
— Department of State (@StateDept) September 17, 2021

The United States announced the delivery of an additional 4.6 million COVID-19 vaccine doses to Indonesia.

An additional 4.6 million US-donated #COVID19 vaccine doses are arriving in #Indonesia, a total of nearly 13 million so far. 190 @USAID-supported vaccine sites immunized thousands of people in Jakarta last month, and we’re proud to continue our partnership. pic.twitter.com/wOoSbyekYp
— Samantha Power (@PowerUSAID) September 18, 2021

США объявили о передаче в дар Кении 79,6 тыс. доз вакцин против COVID-19.

We are proud to announce the delivery of 795,600 doses of the Pfizer COVID-19 vaccine to the people of Kenya, in close partnership with @gavi #COVAX and the @_AfricanUnion. These vaccines will save lives in Kenya as we fight the spread of COVID-19 together. pic.twitter.com/ZIqjlrX1GM
— Department of State (@StateDept) September 17, 2021

13 сентября

Соединенные Штаты объявили о поставке Пакистану 320 580 доз вакцины против COVID-19 производства компании Pfizer–BioNTech.

U.S. Consul General Mark Stroh and Sindh Minister of Health and Population Welfare, Dr. Azra Fazal Pechuho welcomed the arrival of 320,580 new Pfizer vaccine doses sent by the United States through the COVAX facility to the people of Sindh. #COVAX #USConsulateKhi #USPAK pic.twitter.com/kKx3oPYt9J
— US Consulate Karachi (@usconsulatekhi) September 13, 2021

Соединенные Штаты объявили о поставке Сьерра-Леоне 113 490 доз вакцины против COVID-19 производства компании Pfizer–BioNTech.

We are proud to announce the delivery of 113,490 doses of the Pfizer COVID-19 vaccine to Sierra Leone, in close partnership with @gavi #COVAX and the @_AfricanUnion. These vaccines will save lives in Sierra Leone as we fight COVID-19 together. pic.twitter.com/Sp45UVv05Q
— Department of State (@StateDept) September 14, 2021

12 сентября

Соединенные Штаты объявили о поставке Того 117 тыс. доз вакцины против COVID-19 производства компании Pfizer–BioNTech.

Today, the United States successfully donated an additional 117,000 doses of Pfizer COVID-19 vaccine to Togo via @gavi. With every donation, we affirm that we stand with our partners in Africa and around the world against COVID-19. #COVAX pic.twitter.com/SGkIWMVbO8
— Department of State (@StateDept) September 12, 2021

11 сентября

Соединенные Штаты объявили о поставке Кот-д’Ивуару 373 230 доз вакцины против COVID-19 производства компании Pfizer–BioNTech.

We are pleased to announce the arrival of 373,230 doses of the Pfizer COVID-19 vaccine to Cote d’Ivoire via @gavi #COVAX. Working with our partners, we will confront the pandemic in Africa together. pic.twitter.com/gCGorSX2lz
— Department of State (@StateDept) September 12, 2021

10 сентября

Соединенные Штаты объявили о поставке Тунису 687 960 доз вакцины против COVID-19 производства компании Pfizer–BioNTech.

The United States is committed to defeating the global COVID-19 pandemic alongside our international partners. Today, we are proud to announce an additional delivery of 687,960 doses of the Pfizer vaccine to Tunisia. pic.twitter.com/k5TKkxdZnS
— Department of State (@StateDept) September 10, 2021

8 сентября

Соединенные Штаты объявили о поставке Монголии 188 370 доз вакцины против COVID-19 производства компании Pfizer–BioNTech.

Since the beginning of the COVID-19 pandemic, the United States has provided more than $4 million in support to Mongolia. Our donation of 188,370 doses of the Pfizer vaccine through #COVAX will further protect the people of Mongolia and help bring an end to the pandemic. pic.twitter.com/cwIT3qjRJ5
— Department of State (@StateDept) September 8, 2021

6 сентября

Соединенные Штаты объявили о передаче в дар Демократической Республике Конго 250 320 доз вакцин против COVID-19 производства компании Moderna.

The U.S. is proud to announce our donation of 250,320 doses of the Moderna COVID-19 vaccine to the people of the Democratic Republic of Congo, in collaboration with the @_AfricanUnion via @gavi #COVAX. We are committed to supporting our AU partners against the threat of COVID-19. pic.twitter.com/QFDO8yZc8A
— Department of State (@StateDept) September 6, 2021

Соединенные Штаты дополнительно передали в дар Косово 503,1 тыс. доз вакцин.

With the rise of more infectious COVID-19 strains like Delta, today’s donation of 503,100 Pfizer vaccine doses will allow Kosovo to protect its citizens faster. A healthy, independent, resilient Kosovo is a stronger partner for the United States. pic.twitter.com/NZdllkZjy5
— Department of State (@StateDept) September 6, 2021

Соединенные Штаты объявили о дополнительной передаче в дар Кении 880 320 доз вакцин против COVID-19.

The U.S. continues to stand by its friends and allies in the global fight against COVID-19. Our donation of an additional 880,320 doses of Moderna COVID-19 vaccines to Kenya, in close partnership with the @_AfricanUnion via @gavi #COVAX, will play a critical role in saving lives. pic.twitter.com/yEtKeueGgd
— Department of State (@StateDept) September 6, 2021

Соединенные Штаты объявили о передаче в дар Уганде 647 080 доз вакцин против COVID-19 производства компании Moderna.

Keeping to our commitment of leading the global fight against COVID-19, the United States is proud to announce its donation of 647,080 doses of the Moderna COVID-19 vaccine to Uganda in coordination with @_AfricanUnion via @gavi #COVAX. pic.twitter.com/AEgqkCt9F9
— Department of State (@StateDept) September 6, 2021

4 сентября

Соединенные Штаты и партнеры доставили в Гану 1 229 620 доз вакцин против COVID-19 производства компании Moderna.

The United States will continue to prioritize vulnerable populations in our fight against COVID-19. Our partnership with the @_AfricanUnion via @gavi enabled the successful donation of 1,229,620 doses of the Moderna COVID-19 vaccine to Ghana. #COVAX. pic.twitter.com/jhBUFaC1mS
— Department of State (@StateDept) September 4, 2021

2 сентября

Соединенные Штаты и международные партнеры проводят информационные кампании о безопасных и эффективных вакцинах против COVID-19 по всему миру.

Жительница Южного Судана Бушай Аят Отоу была привита вакциной против COVID-19 после участия в информационной сессии ЮНИСЕФ по безопасности вакцин (UNICEF/Mach)

1 сентября

Соединенные Штаты объявили о поставке одного миллиона доз вакцины против COVID-19 в Бангладеш. Общее количество переданных в дар Бангладеш доз вакцин составило 6,5 млн.

The U.S. stands with the people of Bangladesh in the fight against COVID-19. In addition to the 5.5 million Moderna vaccine doses delivered in July, we are donating another 1 million Pfizer vaccine doses to Bangladesh. We are grateful for all those hard at work to save lives. https://t.co/bX8kWoDMAG
— Department of State (@StateDept) September 1, 2021

31 августа

Подразделение Национальной гвардии США в штате Юта доставило гуманитарную помощь и медицинское оборудование для борьбы с COVID-19 в Непал на общую сумму 90 млн долларов.

The American people’s #COVID19 support for Nepal is remarkable – over $90M to date – and we continue to assist however we can. Today the @UTNationalGuard brought humanitarian supplies and life-saving equipment to Nepal, donated by NGOs. pic.twitter.com/6YjzvSK5bu
— Ambassador Randy Berry (@USAmbNepal) August 31, 2021

Соединенные Штаты передали в дар Иордании 4,7 млн долларов на цели борьбы против COVID-19. На эти средства будет закуплено оборудование для диагностирования и лечения заболевания.

.@USAID just donated $4.7M in American Rescue Plan funds to help #Jordan fight #COVID19. Earlier donations helped boost testing capacity from 500 to 50K/day. These funds will help health workers treat and vaccinate ppl and help us end this pandemic sooner.https://t.co/acBxG0IAoo
— Samantha Power (@PowerUSAID) August 31, 2021

29 августа

Соединенные Штаты объявили о поставке второй партии вакцин против COVID-19 в Украину. Общее количество переданных в дар Украине доз вакцин составило 2,2 млн.

Sharing safe and effective vaccines with the world is a key part of defeating COVID-19. The second shipment to Ukraine of COVID-19 vaccine doses, as part of our donation of nearly 2.2 million doses, reaffirms that commitment. pic.twitter.com/axPjpZY80y
— Department of State (@StateDept) August 30, 2021

Соединенные Штаты объявили о поставке 151 тыс. доз вакцин против COVID-19 производства компании Johnson & Johnson в Йемен.

The U.S. is proud to deliver the first batch of Johnson & Johnson vaccines to Yemen through #COVAX. These 151,200 vaccines are in addition to the more than $108 million we have provided for COVID-19 response to refugees, vulnerable migrants, IDPs, and host communities in Yemen. pic.twitter.com/fzjdYJzga6
— Department of State (@StateDept) August 29, 2021

28 августа

Соединенные Штаты дополнительно передали в дар Шри-Ланке 100 тыс. доз вакцин против COVID-19. Общее количество переданных в дар Шри-Ланке доз вакцин составило 1,5 млн.

Providing safe and effective vaccines is critical to ending the COVID-19 pandemic. Today, the U.S. donated over 100,000 Pfizer vaccine doses to Sri Lanka, in addition to the 1.5 million Moderna doses donated in July, to keep more Sri Lankans safe and protected from the virus. pic.twitter.com/1cQsCY8CRs
— Department of State (@StateDept) August 28, 2021

27 августа

В рамках программы COVAX Соединенные Штаты дополнительно отправили в Сальвадор 188 370 доз вакцин производства компании Pfizer-BioNTech.

Through global vaccine donations, the United States is leading efforts to protect the world from the threat of COVID-19. We are proud to announce an additional delivery of 188,370 doses of the Pfizer vaccine to El Salvador in partnership with #COVAX. pic.twitter.com/UeGVlxdtvj
— Department of State (@StateDept) August 28, 2021

Соединенные Штаты объявили о поставке 604 800 доз вакцин против COVID-19 производства компании Johnson & Johnson в Алжир.

The United States is committed to defeating the global COVID-19 pandemic alongside our international partners. We are proud to announce the delivery of 604,800 doses of the Johnson & Johnson vaccine to Algeria. pic.twitter.com/MWxlSCG6Yd
— Department of State (@StateDept) August 28, 2021

В дополнение переданным Пакистану в июле 5,5 млн доз вакцин этой стране поставлено еще 3,7 млн доз вакцин производства компании Pfizer–BioNTech.

The United States provided 3.7 million Pfizer COVID-19 vaccine doses to Pakistan, in addition to the 5.5 million Moderna vaccines delivered in July. Through our continued vaccination efforts and cooperation in public health, we can end the pandemic together. pic.twitter.com/EHttZF3OUe
— Department of State (@StateDept) August 27, 2021

На этой неделе Соединенные Штаты отправили 302 тыс. вакцин в Республику Конго и 81 тыс. доз – в Ботсвану.

US vaccine donations to sub-Saharan Africa continue, with more than 302,000 J&J vaccines arriving in Republic of Congo and 81,000 Pfizer vaccines in Botswana over the past week. These deliveries build on over $1 billion from @USAID to help sub-Saharan Africa respond to COVID-19. pic.twitter.com/NzKj5rw4VT
— Samantha Power (@PowerUSAID) August 27, 2021

Эта публикация регулярно обновляется. Смотрите материалы на эту же тему – в наших июльской и августовской статьях.

Два понимания свободы | Библиотека

Принуждать человека — значит лишать его свободы, но свободы от чего? Почти все моралисты в истории человечества прославляли свободу. Значение этого слова, равно как и некоторых других — счастья и доброты, природы и реальности — столь многослойно, что найдется немного истолкований, которые окажутся для него непригодными. Я не намерен рассматривать ни историю этого многослойного слова, ни тем более две сотни его значений, выявленных историками идей. Я собираюсь рассмотреть только два его значения, которые, будучи центральными, вобрали в себя значительную долю человеческой истории, как прошлой, так, осмелюсь утверждать, и будущей. Первое из этих политических значений свободы я буду (следуя во многом прецеденту) называть «негативным», и это значение подразумевается в ответе на вопрос: «Какова та область, в рамках которой субъекту — будь то человек или группа людей — разрешено или должно быть разрешено делать то, что он способен делать, или быть тем, кем он способен быть, не подвергаясь вмешательству со стороны других людей?». Второе значение я буду называть позитивным, и оно подразумевается в ответе на вопрос: «Что или кто служит источником контроля или вмешательства и заставляет человека совершать это действие, а не какое-нибудь другое, или быть таким, а не другим?». Безусловно, это разные вопросы, хотя ответы на них могут частично совпадать.

Понятие «негативной свободы»

Обычно говорят, что человек свободен в той мере, в какой никто: ни другой человек, ни группа людей — не препятствует его действиям. Политическая свобода в этом смысле и есть та область, в рамках которой человек может действовать, не подвергаясь вмешательству со стороны других. Если другие люди не позволяют мне сделать то, что в противном случае я мог бы сделать, то в этой степени я несвободен; если из-за действий других людей упомянутая область сжимается, уменьшаясь далее известного предела, то обо мне можно сказать, что я нахожусь в состоянии принуждения и, возможно, даже порабощения. Однако слово принуждение не охватывает все случаи, когда мы не способны что-либо сделать. Если я не способен прыгнуть выше десяти футов, или не могу читать из-за слепоты, или тщетно пытаюсь понять наиболее темные места у Гегеля, то было бы странным говорить, что в этой степени я подвергаюсь порабощению или принуждению. Принуждение предполагает намеренное вторжение других людей в область, где в противном случае я мог бы действовать беспрепятственно. Вы только тогда лишены политической свободы, когда другие люди мешают вам достичь какой-либо цели. Простая неспособность достичь цели еще не означает отсутствия политической свободы. Об этом свидетельствует и современное употребление таких взаимосвязанных выражений как «экономическая свобода» и «экономическое рабство». Доказывают, порой очень убедительно, что если человек слишком беден и не может позволить себе купить буханку хлеба, совершить путешествие по миру или обратиться за помощью в суд, хотя на все это нет юридического запрета, то он не более свободен, чем когда это запрещено законом. Если бы моя бедность была своего рода болезнью и не позволяла бы мне покупать хлеб, оплачивать путешествия по миру или добиваться слушания моего дела в суде, как хромота не позволяет мне бегать, то было бы неестественно видеть в ней отсутствие свободы, тем более — политической свободы. Только в том случае, если я объясняю свою неспособность приобрести какую-либо вещь тем, что другие люди предприняли определенные меры, и поэтому я, в отличие от них, не имею денег для приобретения данной вещи, только в этом случае я считаю себя жертвой принуждения или порабощения. Другими словами, употребление слова «принуждение» зависит от принятия определенной социально-экономической теории, объясняющей причины моей нищеты и неспособности что-либо делать. Если отсутствие материальных средств вызвано недостатком умственных и физических способностей, то, только приняв указанную теорию, я стану говорить не просто о нищете, а об отсутствии свободы. Если к тому же я считаю, что моя нужда обусловлена определенным социальным устройством, которое, на мой взгляд, является несправедливым и нечестным, то я буду говорить об экономическом рабстве или угнетении. «Не природа вещей возмущает нас, а только недобрая воля», — говорил Руссо. Критерием угнетения служит та роль, которую, по нашему мнению, выполняют другие люди, когда прямо или косвенно, намеренно или ненамеренно препятствуют осуществлению наших желаний. Свобода в этом смысле означает только то, что мне не мешают другие. Чем шире область невмешательства, тем больше моя свобода.

Именно так понимали свободу классики английской политической философии. Они расходились во взглядах относительно того, насколько широкой может или должна быть упомянутая область. По их мнению, при существующем положении вещей она не может быть безграничной, ибо ее безграничность повлекла бы за собой то, что все стали бы чинить бесконечные препятствия друг другу, и в результате такой «естественной свободы» возник бы социальный хаос, и даже минимальные потребности людей не были бы удовлетворены, а свобода слабого была бы попрана сильным. Эти философы прекрасно понимали, что человеческие цели и действия никогда сами по себе не придут в гармонию, и (какими бы ни были их официальные доктрины) они ставили выше свободы такие ценности, как справедливость, счастье, культура, безопасность или различные виды равенства, а потому были готовы ограничивать свободу ради этих ценностей или даже ради нее самой. Ибо иначе было бы невозможно создать желательный, с их точки зрения, тип социального объединения. Поэтому, признавали эти мыслители, область свободных действий людей должна быть ограничена законом. Однако в равной мере они допускали — в особенности такие либертарианцы, как Локк и Милль в Англии, Констан и Токвиль во Франции — что должна существовать некоторая минимальная область личной свободы, в которую нельзя вторгаться ни при каких обстоятельствах. Если эта свобода нарушается, то индивидуальная воля загоняется в рамки слишком узкие даже для минимального развития природных человеческих способностей, а без этих способностей люди не только не могли бы добиваться целей, которые они считают благими, правильными или священными, но и были бы не способны просто ставить эти цели перед собой. Отсюда следует, что необходимо провести границу между сферой частной жизни и сферой публичной власти. Где ее провести — об этом можно спорить, а, по сути, и заключать соглашения. Люди во многих отношениях зависят друг от друга, и никакая человеческая деятельность не может быть настолько частной, чтобы никак и никогда не затрагивать жизнь других людей. «Свобода щуки — это смерть пескаря»; свобода одних зависит от ограничений, накладываемых на других. «Свобода оксфордского профессора, — как кто-то может добавить, — это нечто иное по сравнению со свободой египетского крестьянина».

Эта идея черпает свою силу в чем-то одновременно истинном и важном, хотя сама фраза рассчитана на дешевый политический эффект. Несомненно, предоставлять политические права и гарантию невмешательства со стороны государства людям, которые полуголы, неграмотны, голодны и больны, значит издеваться над их положением; прежде всего этим людям нужна медицинская помощь и образование и только потом они смогут осознать свою возросшую свободу и сумеют ею воспользоваться. Чем является свобода для тех, кто не может ею пользоваться? Если условия не позволяют людям пользоваться свободой, то в чем ее ценность? Прежде следует дать людям наиболее важное; как говорил радикальный русский писатель девятнадцатого века, иногда сапоги важнее произведений Шекспира; индивидуальная свобода — не главная потребность человека. Свобода — это не просто отсутствие какого бы то ни было принуждения; подобная трактовка слишком раздувает значение этого слова, и тогда оно может означать или слишком много, или слишком мало. Египетский крестьянин прежде всего и больше всего нуждается в одежде и медицинской помощи, а не в личной свободе, но та минимальная свобода, которая нужна ему сегодня, и то расширение свободы, которое понадобится ему завтра, — это не какая-то особая для него разновидность свободы, а свобода, тождественная свободе профессоров, художников и миллионеров.

Думаю, муки совести у западных либералов вызваны не тем, что люди стремятся к разной свободе в зависимости от их социально-экономического положения, а тем, что меньшинство, обладающее свободой, обрело ее, эксплуатируя большинство или, по крайней мере, стараясь не замечать, что огромное большинство людей лишено свободы. Либералы имеют все основания считать, что если индивидуальная свобода составляет для людей высшую цель, то недопустимо одним людям лишать свободы других, а тем более — пользоваться свободой за счет других. Равенство свободы; требование не относиться к другим так, как ты не хотел бы, чтобы они относились к тебе; исполнение долга перед теми, благодаря кому стали возможны твои свобода, процветание и воспитание; справедливость в ее наиболее простом и универсальном значении — таковы основы либеральной морали. Свобода — не единственная цель людей. Я мог бы, вместе с русским критиком Белинским, сказать, что если другие люди лишены свободы, если мои братья должны жить в нищете, грязи и неволе, то я не хочу свободы и для себя, я отвергаю ее обеими руками и безоговорочно выбираю участь моих братьев. Но мы ничего не выиграем, если будем смешивать понятия. Пусть, не желая терпеть неравенство и широко распространившуюся нищету, я готов пожертвовать частью или даже всей своей свободой; я могу пойти на эту жертву добровольно, но то, от чего я отказываюсь ради справедливости, равенства и любви к своим товарищам, — это свобода. У меня были бы все основания мучиться сознанием вины, если бы при известных обстоятельствах я оказался не готовым принести эту жертву. Однако жертва не ведет к увеличению того, чем было пожертвовано: роста свободы не происходит, как бы ни были велики моральная потребность в жертве и компенсация за нее. Все есть то, что есть: свобода есть свобода; она не может быть равенством, честностью, справедливостью, культурой, человеческим счастьем или спокойной совестью. Если моя свобода, свобода моего класса или народа связана со страданиями какого-то количества людей, то система, где возможны такие страдания, несправедлива и аморальна. Но если я урезаю свою свободу или отказываюсь от нее полностью, чтобы испытывать меньше позора из-за существующего неравенства, и при этом индивидуальная свобода других, по существу, не возрастает, то происходит потеря свободы в ее абсолютном выражении. Это может быть возмещено ростом справедливости, счастья или спокойствия, но утрата свободы налицо, и было бы простым смешением ценностей утверждать, что хотя моя «либеральная» индивидуальная свобода выброшена за борт, некоторый другой вид свободы — «социальной» или «экономической» — возрос. Впрочем, это не отменяет того, что свободу одних временами нужно ограничивать, чтобы обеспечить свободу других. Руководствуясь каким принципом следует это делать? Если свобода представляет собой священную, неприкосновенную ценность, то такого принципа просто не существует. Одна из противоположных норм должна, по крайней мере, на практике, уступить: не всегда, правда, по соображениям, которые можно четко сформулировать, а тем более — обобщить в универсальных правилах и максимах. И тем не менее на практике компромисс должен быть достигнут.

Для философов, придерживающихся оптимистического взгляда на человеческую природу и верящих в возможность гармонизации человеческих интересов (в их число входят Локк, Адам Смит и, возможно, Милль), социальная гармония и прогресс не отменяют существование довольно большой сферы частной жизни, границы которой не могут быть нарушены ни государством, ни каким-либо другим органом власти. Гоббс и его сторонники, в особенности консервативные и реакционные мыслители, полагали, что нужно помешать людям уничтожать друг друга и превращать социальную жизнь в джунгли и пустыню; они предлагали предпринять меры предосторожности для сдерживания людей, а потому считали необходимым увеличить область централизованного контроля и, соответственно, уменьшить область, контролируемую индивидом. Однако и те и другие были согласны, что некоторая сфера человеческого существования не должна подвергаться социальному контролю. Вторжение в эту область, какой бы маленькой она ни была, есть деспотизм. Самый яркий защитник свободы и сферы частной жизни Бенжамен Констан, никогда не забывавший о якобинской диктатуре, призывал оградить от деспотического посягательства, по крайней мере, свободу веры, убеждений, самовыражения и собственности. Джефферсон, Берк, Пейн и Милль составили разные списки индивидуальных свобод, но сходным образом обосновывали необходимость держать власть на расстоянии. Мы должны сохранить хотя бы минимальную область личной свободы, если не хотим «отречься от нашей природы». Мы не можем быть абсолютно свободными и должны отказаться от части нашей свободы, чтобы сохранить оставшуюся часть. Полное подчинение чужой воле означает самоуничтожение. Какой же должна быть тогда минимальная свобода? Это та свобода, от которой человек не может отказаться, не идя против существа своей человеческой природы. Какова ее сущность? Какие нормы вытекают из нее? Эти вопросы были и, видимо, всегда будут предметом непрекращающегося спора. Но какой бы принцип ни очерчивал область невмешательства, будь то естественное право или права человека, принцип полезности или постулат категорического императива, неприкосновенность общественного договора или любое другое понятие, с помощью которого люди разъясняют и обосновывают свои убеждения, предполагаемая здесь свобода является свободой от чего-либо; она означает запрет вторжения далее некоторой перемещаемой, но всегда четко осознаваемой границы. «Только такая свобода и заслуживает названия свободы, когда мы можем совершенно свободно стремиться к достижению того, что считаем для себя благом», — говорил один из самых известных поборников свободы. Если это так, то есть ли какое-либо оправдание принуждению? Милль не сомневался, что есть. Все индивиды по справедливости имеют равное право на минимальную свободу, поэтому каждого из них нужно сдерживать, используя при необходимости силу, чтобы он не отнял свободу у другого индивида. По существу, вся функция закона и состоит в предотвращении именно таких столкновений: роль государства тем самым сводится к тому, что Лассаль пренебрежительно назвал функцией ночного сторожа или регулировщика уличного движения.

Почему защита индивидуальной свободы столь священна для Милля? В своем известном трактате он заявляет, что до тех пор, пока людям не будет разрешено вести тот образ жизни, какой они хотят и какой «касается только их самих», цивилизация не сможет развиваться; если не будет свободного обмена идеями, мы не сможем найти истину; не будет возможностей для развития самобытности, оригинальности, гениальности, умственной энергии и нравственного мужества. Общество будет задавлено тяжестью «массовой заурядности». Все разнообразное и богатое содержанием исчезнет под гнетом обычая и постоянной склонности людей к послушанию, которое рождает только «истощенных и бесплодных», «ограниченных и изуродованных» индивидов с «зачахшими способностями». «Языческое превознесение человека столь же достойно уважения, как и христианское самоотвержение». «Вред от ошибок, совершаемых человеком вопреки совету или предупреждению, значительно перевешивается злом, которое возникает, когда другим позволено принуждать человека делать то, что они считают для него благом». Защита свободы имеет «негативную» цель — предотвратить вмешательство. Угрожать человеку гонениями, если он не согласится жить так, чтобы другие выбирали за него цели; закрыть перед ним все двери, кроме одной, значит противоречить той истине, что человек — это существо, самостоятельно проживающее свою жизнь. И здесь не важно, насколько хороша перспектива, открываемая той единственной дверью, и насколько благородны мотивы тех, кто устанавливает ограничения. Именно так со времени Эразма (возможно, кто-то сказал бы — со времени Оккама) и по сей день понимают свободу либералы. Все требования гражданских свобод и индивидуальных прав, все протесты против эксплуатации и унижения, против посягательств со стороны государственной власти и массового гипноза, рождаемого обычаем или организованной пропагандой, проистекают из этой индивидуалистичной и вызывающей немало споров концепции человека.

Три момента следует отметить в связи с этой позицией. Во-первых, Милль смешивает два разных представления. Согласно первому из них, любое принуждение само по себе есть зло, ибо оно препятствует осуществлению человеческих желаний, но его можно использовать для предотвращения других, еще больших, зол. Невмешательство же, как нечто противоположное принуждению, само по себе есть благо, хотя и не единственное. Это представление выражает «негативную» концепцию свободы в ее классическом варианте. Согласно другому представлению, людям следует стремиться открывать истину и воспитывать в себе определенный, одобряемый Миллем, тип характера, сочетающий такие черты, как критичность, самобытность, богатое воображение, независимость, нежелание подчиняться, достигающее самых эксцентричных проявлений, и т. д. Открыть истину и воспитать такой характер можно только в условиях свободы. Оба эти представления являются либеральными, но они не тождественны, и связь между ними в лучшем случае эмпирическая. Никто не стал бы утверждать, что истина и свобода самовыражения могут процветать там, где мысль задавлена догмой. Но исторические факты свидетельствуют скорее о том (именно это и доказывал Джеймс Стефан, предпринявший впечатляющую атаку на Милля в своей книге «Свобода, Равенство, Братство» (’Liberty, Equality, Fraternity’), что честность, любовь к истине и пламенный индивидуализм процветают в сообществах со строгой и военной дисциплиной, как например, в общинах пуритан-кальвинистов в Шотландии и Новой Англии, уж во всяком случае не менее часто, чем в более терпимых и нейтральных обществах. Это разрушает аргумент Милля в пользу свободы как необходимого условия развития человеческой одаренности. Если эти две цели несовместимы друг с другом, то Милль оказывается перед лицом мучительной дилеммы еще до того, как возникнут трудности, вызванные несовместимостью его доктрины с последовательным утилитаризмом, даже гуманистически истолкованным самим Миллем.

Во-вторых, эта доктрина возникла сравнительно недавно. Античный мир едва ли знал индивидуальную свободу как осознанный политический идеал (в отличие от его действительного осуществления). Уже Кондорсе отмечал, что понятие индивидуальных прав отсутствовало в правовых представлениях римлян и греков; в равной мере это верно и в отношении иудейской, китайской и всех последующих древних цивилизаций. Торжество этого идеала было скорее исключением, а не правилом даже в недавней истории Запада. Свобода в таком ее истолковании нечасто становилась лозунгом, сплачивающим большие массы людей. Желание не подвергаться посягательствам и быть предоставленным самому себе свидетельствует скорее о том, что цивилизация достигла высокой ступени развития как в лице отдельных индивидов, так и общества в целом. Трактовка сферы частной жизни и личных отношений как чего-то священного в самом себе проистекает из концепции свободы, которая, если учесть ее религиозные корни, получила законченное выражение лишь с наступлением эпохи Возрождения или Реформации. Однако упадок этой свободы означал бы смерть цивилизации и всего нравственного мировоззрения.

Третья особенность этого понятия свободы наиболее важна. Она состоит в том, что свобода в таком ее понимании совместима с некоторыми формами самодержавия или, во всяком случае, совместима с отсутствием самоуправления. Свобода в этом смысле имеет принципиальную связь со сферой управления, а не с его источником. На деле, демократия может лишить гражданина огромного числа свобод, которыми он пользуется при других формах правления, и, кроме того, можно легко представить себе либерально настроенного деспота, который предоставляет своим подданным широкую личную свободу. Оставляя своим гражданам большую область свободы, деспот, вместе с тем, может быть несправедливым, поощрять крайние формы неравенства, мало заботиться о порядке, добродетели и развитии знания, но если учесть, что он не ограничивает свободу граждан или, во всяком случае, делает это в меньшей степени, чем правители при многих других режимах, он удовлетворяет определению Милля. Свобода в этом смысле не связана, по крайней мере логически, с демократией и самоуправлением. В общем, самоуправление может обеспечивать лучшие гарантии соблюдения гражданских свобод, чем другие режимы, и поэтому в его поддержку выступали многие либертарианцы. Но между индивидуальной свободой и демократическим правлением нет необходимой связи. Ответ на вопрос «Кто управляет мной?» логически не связан с вопросом «Как сильно правительство ограничивает меня?». Именно это, в конечном счете, и обнаруживает глубокое различие между понятиями негативной и позитивной свободы. Позитивная трактовка свободы вступает в свои права, когда мы пытаемся ответить на вопросы «Кто управляет мною?» и «Кто должен сказать, что мне следует или не следует делать и кем мне следует или не следует быть?», а не когда мы задаемся вопросом «Что я свободен делать и кем я свободен быть?», поэтому связь между демократией и индивидуальной свободой значительно более слабая, чем это полагают многие защитники той и другой. Желание управлять собой или, по крайней мере, участвовать в процессе управления своей жизнью может быть столь же глубоким, как и желание иметь свободную область действия, а исторически, возможно, и более древним. Но в этих случаях мы желаем не одного и того же. На деле, предметы желания здесь совершенно разные, и именно это обстоятельство привело к великому столкновению идеологий, подчинивших своей власти наш мир. «Позитивная» концепция свободы предполагает не свободу «от», а свободу «для» — свободу вести какой-то предписанный образ жизни, поэтому для сторонников «негативной» свободы она порой оказывается лишь лицемерной маской жестокой тирании.

Понятие позитивной свободы

«Позитивное» значение слова «свобода» проистекает из желания индивида быть хозяином своей собственной жизни. Я хочу, чтобы моя жизнь и принимаемые мной решения зависели от меня, а не от действия каких-либо внешних сил. Я хочу быть орудием своего собственного волеизъявления, а не волеизъявления других людей. Я хочу быть субъектом, а не объектом; хочу, чтобы мной двигали мои собственные мотивы и осознанно поставленные цели, а не причины, воздействующие на меня извне. Я хочу быть кем-то: хочу быть деятелем, принимающим решения, и не хочу быть тем, за кого решают другие; я хочу сам собой руководить и не хочу подчиняться воздействию внешней природы или других людей, как если бы я был вещью, животным или рабом, не способным к человеческой деятельности: не способным ставить перед собой цели, намечать линии поведения и осуществлять их. Именно это я имею в виду, по крайней мере отчасти, когда говорю, что я рациональное существо и мой разум отличает меня как человека от всего остального мира. Прежде всего я хочу воспринимать себя мыслящим, волевым, активным существом, несущим ответственность за сделанный выбор и способным оправдать его ссылкой на свои собственные убеждения и цели. Я чувствую себя свободным в той мере, в какой осознаю, что я таков, и порабощенным — в той мере, в какой я вынужден признать, что я не таков.

Свобода быть хозяином своей собственной жизни, и свобода от препятствий, чинимых другими людьми моему выбору, на первый взгляд, могут показаться не столь уж логически оторванными друг от друга — не более, чем утвердительный и отрицательный способ выражения одной и той же мысли. Однако «позитивное» и «негативное» понятия свободы исторически развивались в расходящихся направлениях и не всегда логически правильными шагами, пока в конце концов не пришли в прямое столкновение друг с другом.

При объяснении этой ситуации порой ссылаются на ту силу, которую приобрела совершенно безобидная вначале метафора владения собой. «Я свой собственный хозяин», «я никому не раб», но разве я не могу быть (как склонны рассуждать платоники и гегельянцы) рабом природы? Или рабом своих собственных неукротимых страстей? Разве это не разные виды одного и того же родового понятия «раб» — одни политические и правовые, другие — нравственные и духовные? Разве у людей нет опыта освобождения себя от духовного рабства и от рабской покорности природе, и разве в ходе такого освобождения люди не открывали в себе, с одной стороны, некоторое главенствующее Я, а с другой стороны, нечто такое, что подчиняется этому Я. Это главенствующее Я затем различными способами отождествляют с разумом, с «высшей природой» человека, с его «реальным», «идеальным» или «автономным» Я, с тем Я, которое стремится к вещам, дающим длительное удовлетворение, с «наилучшим» Я, а затем это Я противопоставляют иррациональным влечениям, неконтролируемым желаниям, «низкой» природе человека, его погоне за сиюминутными удовольствиями, его «эмпирическому» или «гетерономному» Я, которое поддается каждому порыву желания и страсти и нуждается в строгой дисциплине, чтобы встать в полный рост своей «реальной» природы. В настоящее время эти два Я разделены, так сказать, еще большей пропастью: реальное Я воспринимается как нечто более широкое, чем сам индивид (в обычном понимании этого слова), как некое социальное «целое» — будь то племя, раса, церковь, государство или великое сообщество всех живущих, умерших и еще не рожденных, в которое индивид включается в качестве элемента или аспекта. Затем это существо отождествляют с «истинным» Я, и оно, навязывая единую коллективную или «органическую» волю своим непокорным членам, достигает собственной свободы, которая, таким образом, оказывается и «высшей» свободой его членов. Опасность использования различных органических метафор, оправдывающих принуждение тем, что оно поднимает людей на «более высокий» уровень свободы, отмечалась неоднократно. Таким оборотам речи придает убедительность то, что мы считаем возможным, а иногда и оправданным, принуждать людей ради достижения некоторой цели (скажем, ради справедливости и общественного процветания), к которой они стремились бы, будь более просвещенными, но не делают этого в силу своей слепоты, невежественности и порочности. Благодаря этому мне легче считать, что я принуждаю других людей ради них самих, ради их собственных, а не моих интересов. Затем я заявляю, что лучше их самих знаю их действительные нужды. В лучшем случае отсюда следует, что они не стали бы сопротивляться моему принуждению, будь они столь же рациональны и мудры, как я, и понимай они столь же хорошо свои интересы, как понимаю их я. Но я могу утверждать и значительно большее. Я могу заявить, что в действительности они стремятся к тому, чему оказывают сознательное сопротивление из-за своего невежества, ибо внутри их заключена некая скрытая сущность — их непроявленная рациональная воля или «истинная» цель, и эта сущность, хотя ее опровергает все, что они чувствуют, делают и о чем открыто говорят, является их «настоящим» Я, о котором их бедное эмпирическое Я, существующее в пространстве и времени, может ничего не знать или знать очень мало. Именно этот внутренний дух и есть то единственное Я, которое заслуживает, чтобы его желания были приняты во внимание. Заняв такую позицию, я могу игнорировать реальные желания людей и сообществ, могу запугивать, притеснять, истязать их во имя и от лица их «подлинных» Я в непоколебимой уверенности, что какова бы ни была истинная цель человека (счастье, исполнение долга, мудрость, справедливое общество, самореализация), она тождественна его свободе — свободному выбору его «истинного», хотя и часто отодвигаемого на второй план и не проявляющегося, Я.

Этот парадокс разоблачали не раз. Одно дело говорить, что я знаю, в чем состоит благо для Х (хотя сам он может этого и не знать), и можно даже игнорировать желания Х ради этого блага и ради него самого, но совсем другое дело говорить, что ео ipso он выбрал это благо, по существу неосознанно, — выбрал не как человек из повседневной жизни, а как некое рациональное Я, о котором его эмпирическое Я может и не знать, выбрал как некое «подлинное» Я, которое способно осознать свое благо и не может не выбрать его, когда оно установлено. Эта чудовищная персонификация, когда то, что Х выбрал бы, будь он тем, кем он не является, или, по крайней мере, еще не стал, приравнивается к тому, чего Х действительно добивается и что действительно выбирает, образует сердцевину всех политических теорий самореализации. Одно дело говорить, что меня можно заставить ради моего же собственного блага, которого я не понимаю из-за своей слепоты; иногда это оказывается полезным для меня и действительно увеличивает мою свободу. Но совсем другое дело говорить, что если это мое благо, то меня, по существу, и не принуждают, поскольку мне — знаю я это или нет — следует желать его. Я свободен (или «подлинно» свободен), даже если мое бедное земное тело и мое глупое сознание решительно отвергают это благо и безрассудно сопротивляются тем, кто старается, пусть из добрых побуждений, навязать его мне.

Это магическое превращение (или ловкость рук, за которую Уильям Джеймс совершенно справедливо высмеивал гегельянцев), безусловно, можно с такой же легкостью проделать и с «негативным» понятием свободы. В этом случае Я, которому не должно строить препятствия, из индивида с его реальными желаниями и нуждами в их обычном понимании сразу вырастает в некоего «подлинного» человека, отождествляемого со стремлением к идеальной цели, о которой его эмпирическое Я даже и не мечтало. По аналогии с Я, свободным в позитивном смысле, этот «подлинный» человек мгновенно раздувается в некую сверхличностную сущность: государство, класс, нацию или даже ход истории, — которые воспринимаются как более «реальные» носители человеческих качеств, чем эмпирическое Я. Однако, с точки зрения истории, теории и практики «позитивная» концепция свободы как самовладения, с ее предпосылкой о внутренней раздвоенности человека, легче осуществляет расщепление личности на две части: на трансцендентного господина и эмпирический пучок желаний и страстей, который нужно держать в строгой узде. Именно это обстоятельство и сыграло главную роль. Это доказывает (если, конечно, требуется доказательство столь очевидной истины), что концепция свободы непосредственно вытекает из представлений о том, что определяет личность человека, его Я. С определением человека и свободы можно проделать множество манипуляций, чтобы получить то значение, которое желательно манипулятору. Недавняя история со всей очевидностью показала, что этот вопрос отнюдь не является чисто академическим.

Последствия различения двух Я станут еще более очевидными, если рассмотреть, в каких двух основных исторических формах проявлялось желание быть управляемым своим «подлинным» Я. Первая форма — это самоотречение ради достижения независимости, а вторая — самореализация или полное отождествление себя с некоторым конкретным принципом или идеалом ради достижения той же цели.

<…>

VII

Свобода и суверенность Французская революция, во всяком случае в ее якобинской форме, подобно всем великим революциям, была именно таким всплеском жажды позитивной свободы, охватившей большое число французов, которые ощутили себя освобожденной нацией, хотя для многих из них она означала жесткое ограничение индивидуальных свобод. Руссо торжествующе заявлял, что законы свободы могут оказаться более жестокими, чем ярмо тирании. Тирания — служанка господ. Закон не может быть тираном. Когда Руссо говорит о свободе, он имеет в виду не «негативную» свободу индивида не подвергаться вмешательству в рамках определенной области; он имеет в виду то, что все без исключения полноправные члены общества участвуют в осуществлении государственной власти, которая может вмешиваться в любой аспект жизни каждого гражданина. Либералы первой половины девятнадцатого века правильно предвидели, что свобода в «позитивном» смысле может легко подорвать многие из «негативных» свобод, которые они считали неприкосновенными. Они говорили, что суверенность народа способна легко уничтожить суверенность индивида. Милль терпеливо и неопровержимо доказывал, что правление народа — это не обязательно свобода. Ибо те кто правит, необязательно те же люди, которыми правят, поэтому демократическое самоуправление — это режим, при котором не каждый управляет собой, а в лучшем случае каждым управляют остальные. Милль и его ученики говорили о тирании большинства и тирании «преобладающего настроения или мнения» и не видели большой разницы между этими видами тирании и любым другим, посягающим на свободу человеческой деятельности внутри неприкосновенных границ частной жизни.

Никто не осознавал конфликта между двумя видами свободы так хорошо и не выразил его так четко, как Бенжамен Констан. Он отмечал, что когда неограниченная власть, обычно называемая суверенитетом, в результате успешного восстания переходит из одних рук в другие, это не увеличивает свободы, а лишь перекладывает бремя рабства на другие плечи. Он вполне резонно задавал вопрос, почему человека должно заботить, что именно подавляет его — народное правительство, монарх или деспотические законы. Констан прекрасно осознавал, что для сторонников «негативной» индивидуальной свободы основная проблема заключается не в том, у кого находится власть, а в том, как много этой власти сосредоточено в одних руках. По его мнению, неограниченная власть в каких угодно руках рано или поздно приведет к уничтожению кого-либо. Обычно люди протестуют против деспотизма тех или иных правителей, но реальная причина тирании, согласно Констану, заключена в простой концентрации власти, при каких бы обстоятельствах она ни происходила, поскольку свободе угрожает само существование абсолютной власти как таковой. «Это не рука является несправедливой, — писал он, -а орудие слишком тяжело — некоторые ноши слишком тяжелы для человеческой руки». Демократия, сумевшая одержать верх над олигархией, привилегированным индивидом или группой индивидов, может в дальнейшем подавлять людей столь же нещадно, как и предшествовавшие ей правители. В работе, посвященной сравнению современной свободы и свободы древних, Констан отмечал, что равное для всех право угнетать — или вмешиваться — не эквивалентно свободе. Даже единодушный отказ от свободы не сохраняет ее каким-то чудесным образом — на том только основании, что было дано согласие и согласие было общим. Если я согласен терпеть гнет и с полным безразличием или иронией смотрю на свое положение, то разве я менее угнетен? Если я сам продаю себя в рабство, то разве я в меньшей степени раб? Если я совершаю самоубийство, то разве я в меньшей степени мертв — на том только основании, что я покончил с жизнью добровольно? «Правление народа — это неупорядоченная тирания; монархия же — более эффективный централизованный деспотизм». Констан видел в Руссо самого опасного врага индивидуальной свободы, ибо тот объявил, что «отдавая себя всем, я не отдаю себя никому». Даже если суверен — это «каждый» из нас, для Констана было не понятно, почему этот суверен не может при желании угнетать одного из «тех», кто составляет его неделимое Я. Конечно, для меня может быть предпочтительней, чтобы свободы были отняты у меня собранием, семьей или классом, в которых я составляю меньшинство. Быть может, в этом случае мне удастся убедить других сделать для меня то, на что я, с моей точки зрения, имею право. Однако, лишаясь свободы от руки членов своей семьи, друзей или сограждан, я все равно в полной мере лишаюсь ее. Гоббс, по крайней мере, был более откровенным; он не пытался представить дело так, будто суверен не порабощает. Он оправдывал это рабство, но во всяком случае не имел бесстыдства называть его свободой.

На протяжении всего девятнадцатого столетия либеральные мыслители не уставали доказывать, что если свобода означает ограничение возможностей, которыми располагают другие люди, чтобы заставить меня делать то, чего я не хочу или могу не хотеть, то каким бы ни был идеал, ради которого меня принуждают, я являюсь несвободным, и поэтому доктрина абсолютного суверенитета по своей сути носит тиранический характер. Для сохранения нашей свободы недостаточно провозгласить, что ее нельзя нарушить, если только это нарушение не будет санкционировано тем или иным самодержавным правителем, народным собранием, королем в парламенте, судьями, некоторым союзом властей или законами, поскольку и законы могут быть деспотичными. Для этого нам необходимо создать общество, признающее область свободы, границы которой никому не дано нарушать. Нормы, устанавливающие эти границы, могут иметь разные названия и характер: их можно называть правами человека, Словом Господним, естественным правом, соображениями полезности или «неизменными интересами человека». Я могу считать их истинными априорно или могу провозглашать их своей высшей целью или высшей целью моего общества и культуры. Общим для этих норм и заповедей является то, что они получили столь широкое признание и столь глубоко укоренились в действительной природе людей в ходе исторического развития общества, что к настоящему моменту они составляют существенную часть нашего представления о человеке. Искренняя вера в незыблемость некоторого минимума индивидуальной свободы требует бескомпромиссной позиции в этом вопросе. Сейчас уже ясно, как мало надежд оставляет правление большинства; демократия, как таковая, не имеет логической связи с признанием свободы, и порой, стремясь сохранить верность собственным принципам, она оказывалась неспособной защитить свободу. Как известно, многим правительствам не составило большого труда заставить своих подданных выражать волю, желательную для данного правительства. «Триумф деспотизма состоит в том, чтобы заставить рабов объявить себя свободными». Сила здесь может и не понадобиться; рабы совершенно искренне могут заявлять о своей свободе, оставаясь при этом рабами. Возможно, для либералов главное значение политических — или «позитивных» прав, как, например, права участвовать в государственном управлении, — состоит в том, что эти права позволяют защитить высшую для либералов ценность — индивидуальную «негативную» свободу.

Но если демократии могут, не переставая быть демократиями, подавлять свободу, по крайней мере, в либеральном значении этого слова, то что сделает общество по-настоящему свободным? Для Констана, Милля, Токвиля и всей либеральной традиции, к которой они принадлежали, общество не свободно, пока управление в нем не осуществляется на основе, как минимум, следующих двух взаимосвязанных принципов. Во-первых, абсолютными следует считать только права людей, власть же таковой не является, а потому, какая бы власть ни стояла над людьми, они имеют полное право отказаться вести себя не достойным человека образом. Во-вторых, должна существовать область, в границах которой люди неприкосновенны, причем эти границы устанавливаются не произвольным образом, а в соответствии с нормами, получившими столь широкое и проверенное временем признание, что их соблюдения требуют наши представления о нормальном человеке и о том, что значит действовать неразумным или недостойным человека образом. Например, нелепо считать, что суд или верховный орган власти мог бы отменить эти нормы, прибегнув к некоторой формальной процедуре. Определяя человека как нормального, я отчасти имею в виду и то, что он не мог бы с легкостью нарушить эти нормы, не испытывая при этом чувства отвращения. Именно такие нормы нарушаются, когда человека без суда объявляют виновным или наказывают по закону, не имеющему обратной силы; когда детям приказывают доносить на своих родителей, друзьям — предавать друг друга, а солдатам — прибегать к варварским методам ведения войны; когда людей пытают и убивают, а меньшинства уничтожают только потому, что они вызывают раздражение у большинства или у тирана. Подобные действия, объявляемые сувереном законными, вызывают ужас даже в наши дни, и это объясняется тем, что независимо от существующих законов для нас имеют абсолютную моральную силу барьеры, не позволяющие навязывать свою волю другому человеку. Свобода общества, класса или группы, истолкованная в негативном смысле, измеряется прочностью этих барьеров, а также количеством и важностью путей, которые они оставляют открытыми для своих членов, если не для всех, то во всяком случае для огромного их большинства.

Это прямо противостоит целям тех, кто верит в свободу в «позитивном» смысле самоуправления. Первые хотят обуздать власть, вторые — получить ее в собственные руки. Это кардинальный вопрос. Здесь не просто две разные интерпретации одного понятия, а два в корне различных и непримиримых представления о целях жизни. Это нужно хорошо осознавать, даже если на практике часто приходится искать для них компромисс. Каждая из этих позиций выдвигает абсолютные требования, которые нельзя удовлетворить полностью. Но в социальном и моральном плане было бы полным непониманием не признавать, что каждая их этих позиций стремится претворить в жизнь высшую ценность, которая и с исторической, и с моральной точки зрения достойна быть причисленной к важнейшим интересам человечества.

VIII

Один и многие

Есть одно убеждение, которое более всех остальных ответственно за массовые человеческие жертвы, принесенные на алтарь великих исторических идеалов: справедливости, прогресса, счастья будущих поколений, священной миссии освобождения народа, расы или класса и даже самой свободы, когда она требует пожертвовать отдельными людьми ради свободы общества. Согласно этому убеждению, где-то — в прошлом или будущем, в Божественном Откровении или в голове отдельного мыслителя, в достижениях науки и истории или в бесхитростном сердце неиспорченного доброго человека — существует окончательное решение. Эту древнюю веру питает убеждение в том, что все позитивные ценности людей в конечном счете обязательно совместимы друг с другом и, возможно, даже следуют друг из друга. «Природа словно связывает истину, счастье и добродетель неразрывной цепью», — говорил один из лучших людей, когда-либо живших на земле, и в сходных выражениях он высказывался о свободе, равенстве и справедливости. Но верно ли это? Уже стало банальным считать, что политическое равенство, эффективная общественная организация и социальная справедливость, если и совместимы, то лишь с небольшой крупицей индивидуальной свободы, но никак не с неограниченным laissez-faire; справедливость, благородство, верность в публичных и частных делах, запросы человеческого гения и нужды общества могут резко противоречить друг другу. Отсюда недалеко и до обобщения, что отнюдь не все блага совместимы друг с другом, а менее всего совместимы идеалы человечества. Нам могут возразить, что где-то и как-то эти ценности должны существовать вместе, ибо в противном случае Вселенная не может быть Космосом, не может быть гармонией; в противном случае конфликт ценностей составляет внутренний, неустранимый элемент человеческой жизни. Если осуществление одних наших идеалов может, в принципе, сделать невозможным осуществление других, то это означает, что понятие полной самореализации человека есть формальное противоречие, метафизическая химера. Для всех рационалистов-метафизиков от Платона до последних учеников Гегеля и Маркса отказ от понятия окончательной гармонии, дающей разгадку всем тайнам и примиряющей все противоречия, означал грубый эмпиризм, отступление перед жесткостью фактов, недопустимое поражение разума перед реальностью вещей, неспособность объяснить, оправдать, свести все к системе, что «разум» с возмущением отвергает. Но поскольку нам не дана априорная гарантия того, что возможна полная гармония истинных ценностей, достижимая, видимо, в некоторой идеальной сфере и недоступная нам в нашем конечном состоянии, мы должны полагаться на обычные средства эмпирического наблюдения и обычное человеческое познание. А они, разумеется, не дают нам оснований утверждать (или даже понимать смысл утверждения), что все блага совместимы друг с другом, как совместимы в силу тех же причин и все дурные вещи. В мире, с которым мы сталкиваемся в нашем повседневном опыте, мы должны выбирать между одинаково важными целями и одинаково настоятельными требованиями, и, достигая одних целей, мы неизбежно жертвуем другими. Именно поэтому люди придают столь огромную ценность свободе выбора: будь они уверены, что на земле достижимо некоторое совершенное состояние, когда цели людей не будут противоречить друг другу, то для них исчезла бы необходимость мучительного выбора, а вместе с ней и кардинальная важность свободы выбора. Любой способ приблизить это совершенное состояние был бы тогда полностью оправдан, и не важно, сколько свободы пришлось бы принести в жертву ради приближения этого состояния. Не сомневаюсь, что именно такая догматичная вера ответственна за глубокую, безмятежную, непоколебимую убежденность самых безжалостных тиранов и гонителей в истории человечества в том, что совершаемое ими полностью оправдывается их целью. Я не призываю осудить идеал самосовершенствования, как таковой, — не важно, говорим мы об отдельных людях, или о народах, религиях и классах, — и не утверждаю, что риторика, к которой прибегали в его защиту, всегда была мошенническим способом ввести в заблуждение и неизменно свидетельствовала о нравственной и интеллектуальной порочности. На самом деле, я старался показать, что понятие свободы в ее «позитивном» значении образует сердцевину всех лозунгов национального и общественного самоуправления, вдохновлявших наиболее мощные движения современности в их борьбе за справедливость; не признавать этого — значит не понимать самые важные факты и идеи нашего времени. Однако в равной мере я считаю безусловно ошибочной веру в принципиальную возможность единой формулы, позволяющей привести в гармонию все разнообразные цепи людей. Эти цели очень различны и не все из них можно, в принципе, примирить друг с другом, поэтому возможность конфликта, а, стало быть, и трагедии, никогда полностью не устранима из человеческой жизни, как личной, так и общественной. Необходимость выбирать между абсолютными требованиями служит, таким образом, неизбежным признаком человеческих условий существования. Это придает ценность свободе, которая, как считал Актон, есть цель-в-себе, а не временная потребность, вырастающая из наших нечетких представлений и неразумной, неупорядоченной жизни; свобода — это не затруднение, преодолеваемое в будущем с помощью какой-либо панацеи.

Я не хочу сказать, что индивидуальная свобода в наиболее либеральных обществах служит единственным или главным критерием выбора. Мы заставляем детей получать образование и запрещаем публичные казни. Это, конечно, ограничивает свободу. Мы оправдывает это ограничение, ибо неграмотность, варварское воспитание, жестокие удовольствия и чувства хуже для нас, чем ограничение, необходимое для их исправления и подавления. Эта позиция опирается на наше понимание добра и зла, на наши, так сказать, моральные, религиозные, интеллектуальные, экономические и эстетические ценности, которые в свою очередь связаны с нашими представлениями о человеке и основных потребностях его природы, Другими словами, в решении таких проблем мы осознанно или неосознанно руководствуемся своим пониманием того, из чего складывается жизнь нормального человека в противоположность существованию миллевских «ограниченных и изуродованных», «истощенных и бесплодных» натур. Протестуя против цензуры и законов, устанавливающих контроль над личным поведением, видя в них недопустимые нарушения свободы личности, мы исходим из того, что запрещаемые этими законами действия отражают фундаментальные потребности людей в хорошем (а фактически, в любом) обществе. Защищать подобные законы — значит считать, что данные потребности несущественны или что не существует иного способа их удовлетворения, как путем отказа от других, высших ценностей, выражающих более глубокие потребности, чем индивидуальная свобода. Считается, что используемый здесь критерий оценки ценностей имеет не субъективный, а, якобы, объективный — эмпирический или априорный — статус.

Определяя, в какой мере человек или народ может пользоваться свободой при выборе образа жизни, следует учитывать многие другие ценности, из которых наиболее известные, видимо, — равенство, справедливость, счастье, безопасность и общественный порядок. Стало быть, свобода не может быть неограниченной. Как справедливо напоминает нам Р. X. Тони, свобода сильных, какой бы ни была их сила — физической или экономической, должна быть ограничена. Содержащееся в этой максиме требование уважения — это не следствие, вытекающее из некоторого априорного правила, гласящего, например, что уважение к свободе одного человека логически влечет за собой уважение к свободе других людей; это требование обусловлено тем, что уважение к принципам справедливости и чувство стыда за вопиющее неравенство среди людей столь же существенны для человека, как и желание свободы. Тот факт, что мы не можем иметь все, — это не случайная, а необходимая истина. Когда Берк напоминает о постоянной необходимости возмещать, примирять и уравновешивать; когда Милль ссылается на «новые эксперименты в жизни» с их неизбежными ошибками; когда мы осознаем принципиальную невозможность получить четкие и определенные ответы не только на практике, но и в теории с ее идеальным миром совершенно добрых и рациональных людей и абсолютно ясных идей, это может вызвать раздражение у тех, кто ищет окончательных решений и единых, всеобъемлющих и вечных систем. Но именно этот вывод неизбежен для тех, кто вместе с Кантом хорошо усвоил ту истину, что из искривленного ствола человечества никогда не было изготовлено ни одной прямой вещи.

Излишне напоминать, что монизм и вера в единый критерий всегда были источником глубокого интеллектуального и эмоционального удовлетворения. Неважно, выводится ли критерий оценки из того, как видится будущее совершенное состояние философам восемнадцатого столетия и их технократическим последователям в наши дни, или он коренится в прошлом — /a terre et les morts, — как полагают немецкие историцисты, французские теократы и неоконсерваторы в англоязычных странах, но он обязательно, в силу своей негибкости, натолкнется на некоторый непредвиденный ход человеческой истории, который не будет с ним согласовываться. И тогда этот критерий можно будет использовать для оправдания прокрустовых жестокостей — вивисекции реально существующих человеческих обществ в соответствии с установленным образцом, который диктуется нашими, подверженными ошибкам представлениями о прошлом или будущем, а они, как известно, во многом, если не полностью, — плод нашего воображения. Стремясь сохранять абсолютные категории и идеалы ценой человеческих жизней, мы в равной мере подрываем принципы, выработанные наукой и выкованные историей; в наши дни приверженцев такой позиции можно встретить и среди левых, и среди правых, но она неприемлема для тех, кто уважает факты.

Для меня плюрализм с его требованием определенной доли «негативной» свободы — более истинный и более человечный идеал, чем цепи тех, кто пытается найти в великих авторитарных и подчиненных строгой дисциплине обществах идеал «позитивного» самоосуществления для классов, народов и всего человечества. Он более истинен хотя бы потому, что признает разнообразие человеческих цепей, многие из которых несоизмеримы друг с другом и находятся в вечном соперничестве. Допуская, что все ценности можно ранжировать по одной шкале, мы опровергаем, на мой взгляд, наше представление о людях как свободных агентах действия и видим в моральном решении действие, которое, в принципе, можно выполнить с помощью логарифмической линейки. Утверждать, что в высшем, всеохватывающем и тем не менее достижимом синтезе долг есть интерес, а индивидуальная свобода есть чистая демократия или авторитарное государство, — значит скрывать под метафизическим покровом самообман или сознательное лицемерие. Плюрализм более человечен, ибо не отнимает у людей (как это делают создатели систем) ради далекого и внутренне противоречивого идеала многое из того, что они считают абсолютно необходимым для своей жизни, будучи существами, способными изменяться самым непредсказуемым образом. В конечном счете люди делают свой выбор между высшими ценностями так, как они могут, ибо фундаментальные категории и принципы морали определяют их жизнь и мышление и составляют — по крайней мере, в долгой пространственно-временной перспективе — часть их бытия, мышления и личностной индивидуальности — всего того, что делает их людьми.

Быть может, идеал свободного выбора целей, не претендующих на вечность, и связанный с ним плюрализм ценностей — это лишь поздние плоды нашей угасающей капиталистической цивилизации: этот идеал не признавали примитивные общества древности, а у последующих поколений он, возможно, встретит любопытство и симпатию, но не найдет понимания. Быть может, это так, но отсюда, мне кажется, не следует никаких скептических выводов. Принципы не становятся менее священными, если нельзя гарантировать их вечного существования. В действительности, желание подкрепить свою веру в то, что в некотором объективном царстве наши ценности вечны и непоколебимы, говорит лишь о тоске по детству с его определенностью и по абсолютным ценностям нашего первобытного прошлого. «Осознавать относительную истинность своих убеждений, — говорил замечательный писатель нашего времени, — и все же непоколебимо их держаться — вот что отличает цивилизованного человека от дикаря». Возможно, требовать большего — глубокая и неустранимая метафизическая потребность, но позволять ей направлять наши действия, — симптом не менее глубокой, но куда более опасной нравственной и политической незрелости.

И. Берлин. Две концепции свободы // Современный либерализм. М., 1998. С. 19-43.

Источник: Библиотека Якова Кротова

«Свобода – это прежде всего внутреннее состояние»

– Такое понятие как «свобода»: я говорю, что в интернете больше свободы; вы говорите, что себя и на телевидении чувствуете свободным. Для российского общества насколько категория, понятие «свобода» важно? Последние тридцать лет мы о свободе очень много говорим, но, по-моему, до сих пор в обществе не произошло понимание того, что свобода – это очень большая ценность.

– Я думаю, что вы правы. Свобода – это прежде всего внутреннее состояние, можно быть и в концлагере свободным человеком…

– Как писал Солженицын.

– Да. И, конечно, свобода – это еще и определенная ответственность. Знаете, есть замечательная книжка, она написано очень давно, испанцем Хорхе Семпруном. Он воевал против Франко во время гражданской войны в Испании, потом бежал во Францию. Когда Франция капитулировала, он ушел в Сопротивление и стал очень видным сопротивленцем и за ним охотились. Его в конце концов поймали.

Он об этом потом написал книгу, она называется «Долгий путь», это когда его посадили в товарняк и из тюрьмы гестаповской отправили в Бухенвальд. Он выжил и написал об этом книжку.

И там есть такая сцена, которую он описывает. Он сидит в одиночке, в тюрьме, и его сторожит немецкий солдат, который спрашивает его: «А ты за что сидишь?». И он говорит: «Я сижу за то, что я свободный человек», охранник отвечает: «Как это ты свободный человек? Ты сидишь в тюрьме. Это я свободный человек, я сейчас уйду в казарму, потом пойду попью пивка – это я свободный человек». А этот ему: «Ты ничего не понимаешь. Ведь я мог не рисковать шкурой, я мог сидеть дома, читать газету, пить вино и ничем не рисковать. Но все, за что вы стоите – это против свободы, и я как свободный человек обязан был сопротивляться или отказаться от своей свободы. Свобода меня вынуждает с вами бороться, это мой долг как свободного человека. Поэтому я здесь. А тебе скажут «стреляй» и ты будешь стрелять, тебе скажут «кругом, шагом марш» и ты пойдешь. Какой же ты свободный?».

Так вот свобода – это вот это понимание, что «я отвечаю», например, за свою страну, я отвечаю и поэтому я голосую, а не сижу дома или не еду на дачу, поэтому я сопротивляюсь, потому что я свободный человек и это мой долг. Это понимание не только у нас не сильно распространено.

А какой самый безответственный человек? Раб. Он вообще не отвечает ни за что, есть хозяин, который ему говорит «делай это, делай то» – и он делает.

Свободный человек – отвечает. И у нас к этому не привыкли, у нас всегда кто-то наверху отвечает и мы даже так говорим: «это они»… А что значит «они», кто их туда выдвинул, кто за них голосовал, кто кричал «Ура»?

Поэтому не надо никогда кивать на тех, это мы виноваты, это мы согласны, мы промолчали, мы не стали… Это не свобода. Хотя, конечно, каждый бережет свою жизнь, своих близких, это тоже понятно.

И это процесс. Нельзя декларировать свободу: «А теперь мы все свободны». У нас другое, мы любим волю: «Что хочу, то и ворочу», но это не свобода.

Эссе «Свободен ли человек в своих действиях?» — оценка 7 — Философия —

Свободен ли человек в своих действиях?

Свобода-многозначное слово. Ее можно определить как отсутствие запретов

и неограниченность действия своих поступков, либо как уникальное

духовное качество человека, заключающееся в возможности

самостоятельного выбора. Иногда, свободу определяют как источник

преступлений, ущемления интересов других, порой ставят ее на одну ступень

с хаосом. Так что же такое свобода и обладает ли человек полной свободой?

На эти вопросы я постараюсь ответить в своем эссе.

Говоря о свободе, нельзя не упоминать такую способность индивида как

ответственность. Ответственность позволяет самостоятельно ограничивать

свою свободу с учетом интересов других людей и отвечать за последствия

своего выбора. Это качество присущее сильным людям, потому что

ответственность это большой труд, за частую люди пытаются избежать ее,

что ведет к пассивности и подавлению инициативности, такое состояние

сродни рабству.

Проблема оптимального соотношения свободы и ответственности всегда

была актуальной в обществе, поэтому мы видим ее выражение в фольклоре,

религии, праве, политике, философии. У каждого человека представление об

этой мере индивидуально. Это обусловлено разным мировоззрением,

воспитанием, социальным опытом, а именно традициями и культурой.

Прежде всего, я хотела бы уделить внимание свободе в истории. Каждое

поколение боролось за свободу, и понимало этот термин по-своему. Бенжамен

Констан(французский философ) в своей знаменитой лекции «о свободе у

древних в ее сравнение со свободой у современников» сравнивает свободу в

античности и новом времени. Так в античности, свобода осуществлялась

коллективно, а ее мера устанавливалась законами гражданской общины:

полиса. Индивид был под властью и не имел прав против вмешательства в

свою частную жизнь. Он был обязан подчинять все свои действия законам

общества, которые воспринимались им, как часть законов природы. В

средневековье отдельный индивид не играл особой роли, каждый член

феодального общества всегда от кого-то зависел, хотя бы лишь номинально.

Между тем, значительные слои этого общества считались юридически

свободными. Однако, новое время определяется секуляризацией, когда была

признана индивидуальность и уникальность индивида, его способность

мыслить и рассуждать, что представило свободу, как отсутствие внешних

ограничений на реализацию сознательных действий. Конец XIX-начало XX

веков славится кризисом западной цивилизации, в которой индивид оказался

бессилен перед законами рынка, стереотипами общества, произволом

политической элиты. Из-за этого в это время развивалась идея о

неспособности человека влиять на жизнь общества, о необходимости

Урок 10. свобода и ответственность — Обществознание — 10 класс

Обществознание, 10 класс

Урок 10. Свобода и ответственность

Перечень вопросов, рассматриваемых на уроке:

Свобода и ответственность в деятельности человека
Свобода и необходимость в человеческой деятельности.
Свобода как осознанная необходимость.

Глоссарий по теме

Свобода — это возможность выбора видов деятельности в соответствии со своими желаниями, интересами и целями, формируемыми в рамках существующих общечеловеческих ценностей гражданского общества.

Ответственность – необходимость, обязанность отвечать за свои действия и поступки.

Необходимость — то, что обязательно должно произойти в данных условиях; внутренние устойчивые связи предметов и явлений, определяющие их закономерное изменение и развитие.

Ключевые слова

Свобода, ответственность, абсолютная свобода.

Основная и дополнительная литература по теме урока:

Учебник «Обществознание» для 10 класса авторов: Л.Н. Боголюбова, Ю.И. Аверьянова, А.В. Белявского. Москва. Издательство «Просвещение», 2014.

О.А. Чернышёва, Р.В. Пазин. Обществознание. ЕГЭ. Работа с текстом. Решение познавательных задач. Легион. Ростов-на-Дону, 2017. С. 5- 35.

П.А. Баранов. Большой сборник тематических заданий. АСТ, 2017. С. 63 – 70.

Теоретический материал для самостоятельного изучения

Можно ли быть свободным от общества, живя в нём?

Одна из самых важных ценностей современного мира — свобода личности. Понятие свободы в современном понимании появилось в эпоху Ренессанса. Тогда человека провозгласили мерой всех вещей, а свободу личности неотъемлемым правом.

Эпоха Реформации сузила понятие свободы до права выбора дороги к Богу.

В XIX веке материалистическое понимание мира привело к восприятию свободы как права на свободную экономическую деятельность, передвижения и выбора образа жизни. Век Прогресса привел к сомнению в необходимости в духовной свободе. Английского философ Гоббс говорил, что люди ищут обеспеченности, а не свободы. Его слова стали основой программы наступающей материалистической цивилизации. Так что же такое свобода и есть ли в ней необходимость?

Осмысливая свободу, философы отводят ей центральное место в своих исканиях, но подходят к этой категории по-разному.

Люди, стремясь к свободе, понимают, что абсолютной свободы не может быть. Например, желание человека включить громкую музыку ночью нарушает право и свободу других людей получить полноценный сон и отдых. Или курящий рядом человек лишает другого возможности дышать свежим воздухом.

Французский философ Жан Буридан рассказал об осле, которого поставили между двумя равноудаленными друг от друга стогами сена. Обладая абсолютной свободой, не решив какую съесть, осел умер от голода.

Это говорит о том, что абсолютно свободным человек быть не может. Главный ограничитель свободы — свобода других людей.

Немецкий философ Г. Гегель сказал, что свобода есть осознанная необходимость . Этими словами философ хотел сказать, что все в мире подчинено необходимости. Если человек осознает ее, то он становится свободным в принятии решения. В этом выражается свобода воли личности.

Какова же природа необходимости?

Часть философов говорят о Божьем промысле.

Так религиозный реформатор Мартин Лютер говорил об абсолютном предопределении, что люди ничего не совершают по своей воле. А только по предопределению божьему. В данном понимании свобода полностью отсутствует. Существует другой, отличный от этого, религиозный взгляд на предопределение, что Вселенная задумана богом так, что самое ценное в ней – это свобода выбора между злом и добром.

Ряд философов считают, что необходимость – это объективные законы природы и общества, независящие от сознания человека.

Например, в сейсмоопасных зонах люди подвергаются опасности, чтобы уменьшить риск они должны строить сейсмоустойчивые здания. Об этом писал Ф. Энгельс, немецкий философ, что свобода не в независимости от законов природы, а в том, как их заставить работать в целях человека.

Сегодня человек находится в постоянном стрессе. Существуют разные средства, с помощью которых человек может расслабиться, в том числе алкоголь и наркотики.

Человек делает выбор, зная об опасности расплаты самым дорогим – собственным здоровьем.

Подлинно свободный человек не станет рабом сиюминутных настроений и изберёт здоровый образ жизни. Отклонение поведения человека от принятых социальных норм вызывает реакцию общества. А негативное отклонение влечёт за собой санкции, т.е. наказание. Такое наказание называют ответственностью человека за свои поступки и их последствия. Это вид внешнего воздействия на человека.

Но есть вид ответственности — внутренний регулятор наших действий – т.е. чувство ответственности и долга. Тогда человек поступает сознательно в соответствии с установленными нормами.

Бывает так, что чувство ответственности притупляется. Человек в толпе может повести себя совсем иначе. Это связано с влиянием массовости, чувства безнаказанности и потерей индивидуальности. Формируя свое чувство ответственности, мы защищаем себя от превращения в существо без самосознания.

Итак, рассмотрим внутренние ограничители свободы, которые человек устанавливает сам.

Христианский богослов Климент Александрийский (Тит Флавий), живший во II—III вв. правильно заметил, что ничто, ни похвала, ни порицание, ни просьбы не заставит человека сопротивляться, если его душа сама к этому не стремится и не сопротивляется.

Подлинная свобода в выборе поступка, принципов, действий, которые превращаются в убеждения. Такой человек даже при экстремальных общественных условиях, тоталитарном режиме не изменит своим принципам, веря в их торжество. Свобода означает состояние человека способного действовать на основе выбора.

Какое же общество может обеспечить такой выбор?

Свободное общество. Можно ли считать свободным общество, в котором государство не вмешивается в частную жизнь? В этом ли подлинная свобода? Не только. Дополнением к сказанному является ответственность, справедливость, т. е. ценности, которые должно обеспечить общество. Государство в таком обществе должно выполнять регулирующую роль, обеспечивая благосостояние и свободное развитие граждан.

Разбор типового тренировочного задания

Выберите верные суждения о свободе личности:

1). Одним из проявлений свободы личности является осознанный выбор в соответствии с принятыми нормами.

2) Политика государства не влияет на свободу выбора человека в обществе.

3). Свобода личности — неотъемлемое право на проявление его внутренней духовной жизни.

4) Понятие «свобода» не является философской категорией.

Правильный вариант/варианты: 1,3.

Восстановите смысловое значение предложения.

При осуществлении своих прав и ______ (А) каждый человек должен подвергаться только таким ____________ (Б), которые имеют своей целью обеспечить признание и уважение ____ (В) других.

Варианты ответов: взглядов, действий, свобод;

Испытаниям, ограничениям, возможностям;

Прав, труда, взгляда.

Правильный вариант:

Свобод; ограничениям; прав.

Люди хотят быть свободными?

Героическое сопротивление многих жителей Гонконга предполагает, что все люди хотят свободы — идея, унаследованная от эпохи Просвещения. Но справедливо ли это классически-либеральное и либертарианское видение? Вот несколько связанных вопросов.

В осеннем выпуске Положения у меня есть юбилейный обзор книги Джеймса Бьюкенена «Что делают экономисты?». , сборник эссе, написанных им в 1960-х и 1970-х годах.Одно из этих эссе, лекция, которую он прочитал на конференции Liberty Fund в 1978 году, содержит воодушевляющее заявление, соответствующее классической либеральной и либертарианской традиции (курсив в оригинале):

Человек хочет свободы, чтобы стать тем человеком, которым он хочет стать.

Бьюкенен явно не остался таким оптимистичным. В статье Public Choice 2005 года «Боится быть свободным: зависимость как Desideratum» лауреат Нобелевской премии обратил внимание на то, что он назвал «родительским социализмом» или «родительством», то есть желанием граждан быть для заявить, что дети для своих родителей.Из-за этого он утверждал, что

социализм с точки зрения диапазона и масштабов коллективного контроля над личной свободой действий… выживет и будет расширяться. … В течение двух столетий государство заменило Бога в качестве отца-матери последней инстанции, и люди будут требовать, чтобы эта роль протектората была удовлетворена и усилена.

Он формулирует тревожную гипотезу:

Жажда или стремление к свободе и ответственности, возможно, не так универсальна, как предполагали многие философы постпросвещения.

Я поднял этот вопрос и процитировал Бьюкенена, по крайней мере, в другом сообщении в этом блоге, чтобы проиллюстрировать «восторг от деспотизма», который, кажется, выражают некоторые люди.

В той же статье Public Choice Бьюкенен написал:

Насколько мне известно, термин «родительский» никогда прямо не обсуждался как описывающий мотивацию коллективизации-социализации человеческой деятельности.

Я не уверен, что он был прав в этом последнем пункте.В своем учебнике Закон об общественном здравоохранении: Власть, Обязанность, Ограничение (второе издание, University of California Press, 2016) Лоуренс О. Гостин и Линдси Уайли утверждают, что американские государственные и местные органы власти уже давно заявили о parens patriae — буквально «Родитель нации» — функция, которая превратилась в общую государственно-родительскую обязанность, признанную судами, по крайней мере, с конца XIX века. Два профессора права общественного здравоохранения пишут:

В Соединенных Штатах функция parens patriae принадлежит в первую очередь правительствам штатов и местным властям.Он традиционно используется в двух контекстах: для защиты людей, которые не могут защитить себя из-за своей нетрудоспособности, и для отстаивания общих интересов государства и его положения в области общественного здоровья, комфорта и благосостояния, защищая коллективные интересы, которые ни один человек, действуя в одиночку, не может обладает способностью оправдывать.

Другими словами, узкая правовая теория заботы государства о сиротах и недееспособных взрослых стала широким оправданием для рассмотрения граждан как детей государства во все большем числе ситуаций — и это задолго до начала 21 века.

Кажется, что, по крайней мере, в развитых странах значительная часть людей не очень заботится о том, чтобы быть свободными; вместо этого они хотят безопасности. Например, согласно недавнему опросу общественного мнения, большинство американцев отдают предпочтение «Medicare для всех» в том смысле, что оно позволяет любому «участвовать» в схеме; возможно, что более важно, лишь незначительное большинство из 56% выступают против универсальной схемы Medicare, которая заменит частное страхование, предположительно путем его запрета.

Чем выше доля людей, не желающих свободы, тем выше риск для (частично) свободного общества.Преимущество общей системы индивидуальной свободы состоит в том, что она позволяет тем, кто хочет свободы, иметь ее, в то время как позволяет тем, кого она не особо заботит, устанавливать некоторые частные договорные ограничения на осуществление своей свободы. Можно вступить в монастырь, устроиться на обычную работу с девяти до пяти, жениться, дать (некоторые) частные клятвы, передать часть своего будущего дохода в ипотеку (под страхом потери важного актива и потока будущих доходов. ), и так далее. Система несвободы, напротив, не позволяет тем, кто предпочитает личную свободу, жить так, как они хотят.Когда индивидуальные предпочтения различны (как и должно быть в современном обществе), режим индивидуальной свободы, таким образом, предпочтительнее своей противоположности, по крайней мере, если мы ценим индивидуальные предпочтения. Эти две системы не являются симметричными в том смысле, что они просто благоприятствуют разным слоям общества и причиняют им вред.

У этого аргумента есть пределы. Те, кто любит сдержанность, не могут насытиться ею в свободном обществе. Более того, кто-то может ненавидеть свободу не только для себя; он может еще больше ненавидеть идею о том, что это нравится другим — как, например, аббат де Мабли, о котором Бенджамин Констан сказал, что «он ненавидел индивидуальную свободу как личный враг.Общественный договор типа Бьюкенена — один из способов преодоления таких ограничений. В неявной сделке те, кто хочет свободы, могут быть готовы дать взятку тем, кто ее не хочет. Тем, кто не хочет быть свободным, государство обеспечит свою любимую безопасность. Те, кто платят взятки (через налоги), сохраняют больше свободы, чем они имели бы в обществе, управляемом тоталитарной толпой. Возникает вопрос, устойчиво ли такое равновесие. Текущая эволюция общества и государства, а также некоторые объяснительные теории (см. Теорию Энтони де Жасе) вызывают некоторые сомнения.Есть ли лучшая альтернатива?

Почему важна свобода слова?

Профессор Крис Фрост, бывший глава отдела журналистики Ливерпульского университета Джона Мурса, сказал Index о важности того, чтобы быть услышанным каждое отдельное мнение, и что те, кто боится принимать противоположные идеи и стремятся замолчать или не использовать платформу, должны учитывать, что это их идеи могут быть ошибочными. Он сказал: «Если чьи-то взгляды или политика настолько ужасны, то им нужно бросить вызов публично, поскольку они опасаются, что они, как предрассудки, получат поддержку из-за отсутствия вызова.Если мы не можем опровергнуть аргументы оппонента, возможно, это мы ошибаемся.

«Я также был бы обеспокоен фашизмом большинства (или часто меньшинства), препятствующего публичному высказыванию взглядов только потому, что они им не нравятся и которым трудно противостоять. Будь то насилие или злоупотребление властью, например отсутствие платформы, мы всегда должны опасаться тех, кто стремится прекратить дебаты и навязать свое мнение, правильное или неправильное. Они тираны. Нам нужно услышать много истин и прожить много жизненного опыта, чтобы обрести мудрость для принятия правильных и обоснованных решений.”

Свобода слова была темой многих дебатов после нападений на Charlie Hebdo. Террористическое нападение на парижский офис сатирического журнала в январе 2015 года заставило многих усомниться в том, используется ли свобода слова в качестве предлога для оскорбительных действий.

Многие мировые лидеры высказались в поддержку Charlie Hebdo, и хэштег #Jesuischarlie использовался во всем мире как акт солидарности. Однако хэштег также подвергся некоторой критике, поскольку те, кто осудил нападения, но также обнаружил, что использование журналом карикатуры на пророка Мухаммеда вместо этого, высказались в Твиттере с хэштегом #Jenesuispascharlie.

После того, как город стал жертвой еще одного террористического нападения со стороны ИГИЛ в театре Батаклан в ноябре 2015 года, президент Франсуа Олланд опубликовал заявление, в котором сказал: «Свобода всегда будет сильнее варварства». Это заявление продемонстрировало солидарность по всей стране и дало понять, что никакое насилие или нападения не могут лишить человека свободы.

Французский карикатурист t0ad рассказал Index о важности свободы слова, позволяющей ему выполнять свою работу в качестве карикатуриста, и о влиянии нападок на свободу слова во Франции: «В повседневной жизни и по одним и тем же направлениям, это означает, что я могу рисовать и пост (социальные сети изменили здесь чертовски много понятий) рисунок, не ожидая, что полиция или спецслужбы постучатся в мою дверь и отправят меня в тюрьму, или рискуют быть линчеванным.У карикатуристов в некоторых других странах нет такой возможности, как нам жестко напоминают. Свобода слова делает рисование карикатур относительно безопасным занятием; однако…

«Что ж, вы знаете, однако: атаки Charlie Hebdo, законы страны, глобализация образов и идей, рост нетерпимости, сложные реалии и все более короткие сроки и мысли и т. Д.

«Как мы все видим, и это касается других атак, других стран. С того места, где я стою (за ширмой, как и многие из нас), речь, кажется, стала более свободной … там, где она состоит из ненависти — хотя это не следует определять как свободу.”

В весеннем выпуске Index on Censorship за 2015 год после нападений Charlie Hebdo Ричард Сэмбрук, профессор журналистики и директор Центра журналистики Кардиффского университета, воспользовался возможностью, чтобы выделить количество журналистов, которых каждый день убивают во всем мире. за то, что они делают свою работу, но остаются незамеченными.

Сэмбрук рассказал Index, почему каждый должен иметь право на свободу слова: «Во-первых, это основная свобода. Интеллектуальные ограничения столь же серьезны, как и физическое заключение.Свобода думать и говорить — одно из основных прав человека. Любой, кто пытается его ограничить, делает это только во имя стремления к дальнейшей власти над людьми против их воли. Итак, свобода слова — это показатель других свобод.

«Во-вторых, это важно для здорового общества. Свобода слова и свободный обмен идеями необходимы для здоровой демократии и, как выяснили и указали ООН и Всемирный банк, имеют решающее значение для социального и экономического развития. Итак, свобода слова — это не просто «хорошо», она необходима для благополучия, процветания и развития общества.”

Ян Морс, член молодежного консультативного совета Индекса цензуры, рассказал Index, как он считает, что свобода слова важна для общества, чтобы иметь доступ к информации и знать, какие варианты доступны для них.

Он сказал: «Я начинаю осознавать, что для общества чрезвычайно важно, чтобы люди знали, какие еще идеи существуют. Турция — это загадочный пример, который я изучал некоторое время, но все еще ускользает от моего понимания. Подавляющее большинство образованного и молодого населения (действительно, некоторые старшие поколения) осознают, насколько пагубно правительство ПСР было для страны в международном и социальном плане.Тем не менее, на недавних выборах партия все же получила большую часть голосов.

«Я думаю, что критичным на всех этих выборах является то, что прямо перед этим правительство заблокировало Twitter, YouTube и Facebook, поэтому они одновременно контролировали, какая информация публикуется, и создавали разрушительный имидж в СМИ. Репрессии в СМИ увековечивают идею о том, что новости и социальные сети, за исключением тех, которые контролируются ПСР, вредны для страны ».

15 признаков того, что вы действительно свободный человек

Вы стоите за занавеской, вот-вот выйдете на сцену, чтобы столкнуться с множеством лиц, наполовину окутанных тьмой перед вами.По мере того, как вы приближаетесь к прожектору, ваше тело с каждым шагом становится все тяжелее. Знакомый стук эхом разносится по всему вашему телу — ваше сердцебиение зашкаливает.

Не волнуйтесь, не только вы страдаете глоссофобией (также известной как речевое беспокойство или боязнь говорить с большой толпой). Иногда беспокойство возникает задолго до того, как вы даже стоите на сцене.

Защитный механизм вашего тела реагирует, заставляя часть вашего мозга выделять адреналин в кровь — то же химическое вещество, которое выделяется, как если бы за вами гнался лев.

Вот пошаговое руководство, которое поможет вам преодолеть страх публичных выступлений:

1. Подготовьте себя морально и физически

По мнению экспертов, мы созданы для того, чтобы проявлять тревогу и распознавать ее в других. Если ваше тело и разум обеспокоены, ваша аудитория заметит. Следовательно, важно подготовиться перед большим шоу, чтобы выйти на сцену уверенными, собранными и готовыми.

«Ваш внешний мир — это отражение вашего внутреннего мира.То, что происходит внутри, видно снаружи ». — Боб Проктор

Легкие упражнения перед презентацией помогают улучшить циркуляцию крови и отправить кислород в мозг. С другой стороны, умственные упражнения могут помочь успокоить ум и нервы. Вот несколько полезных способов успокоить ваше учащенное сердцебиение, когда вы начинаете чувствовать бабочек в животе:

Разогрев

Если вы нервничаете, скорее всего, ваше тело будет чувствовать то же самое. Ваше тело напрягается, мышцы стянуты или вы вспотели.Аудитория заметит, что вы нервничаете.

Если вы заметили, что именно это происходит с вами за несколько минут до выступления, сделайте пару растяжек, чтобы расслабить и расслабить ваше тело. Перед каждым выступлением лучше разминаться, так как это способствует повышению функционального потенциала организма в целом. Мало того, это увеличивает мышечную эффективность, улучшает время реакции и ваши движения.

Вот несколько упражнений, которые помогут расслабить тело перед началом шоу:

Повороты шеи и плеч — Это помогает снять напряжение и давление мышц верхней части тела, поскольку повороты сосредоточены на вращении головы и плеч, расслабляя мышцы.Стресс и беспокойство могут сделать нас неподвижными в этой области, что может вызвать возбуждение, особенно когда вы стоите.
Растяжка рук — Мы часто используем эту часть наших мышц во время речи или презентации с помощью жестов и движений рук. Растяжка этих мышц может снизить утомляемость рук, расслабить вас и улучшить диапазон языка тела.
Повороты талии — Положите руки на бедра и вращайте талией круговыми движениями. Это упражнение направлено на расслабление брюшной полости и поясницы, что очень важно, так как оно может вызвать дискомфорт и боль, что еще больше усиливает любые беспокойства, которые вы можете испытывать.

Избегайте обезвоживания

Вы когда-нибудь чувствовали себя пересохшими за секунды до того, как заговорить? А потом выходить на сцену скрипучим и скрипучим перед публикой? Это происходит потому, что адреналин от страха перед сценой вызывает ощущение сухости во рту.

Чтобы предотвратить все это, важно, чтобы перед выступлением мы получали достаточно жидкости. Глоток воды поможет. Однако пейте умеренно, чтобы вам не приходилось постоянно ходить в туалет.

Старайтесь избегать сладких напитков и кофеина, так как это мочегонное средство, а это значит, что вы почувствуете сильную жажду.Это также усилит ваше беспокойство, из-за которого вы не сможете говорить ровно.

Медитация

Медитация хорошо известна как мощный инструмент успокоения ума. Дэн Харрис из ABC, со-ведущий выпускных программ Nightline и Good Morning America, а также автор книги под названием 10% Happier , рекомендует, чтобы медитация помогала людям чувствовать себя значительно спокойнее и быстрее.

Медитация — это тренировка для ума. Это дает вам силу и концентрацию, чтобы отфильтровать негатив и отвлекающие факторы словами поддержки, уверенности и силы.

Медитация осознанности, в частности, является популярным методом, чтобы успокоить себя перед выходом на большую сцену. Практика включает в себя удобное сидение, сосредоточение внимания на своем дыхании, а затем сосредоточение внимания на настоящем, не отвлекаясь от забот о прошлом или будущем, что, вероятно, включает в себя блуждание на сцене.

Вот хороший пример управляемой медитации перед публичным выступлением:

2. Сосредоточьтесь на своей цели

Людей, которые боятся публичных выступлений, объединяет одно — слишком много внимания уделяется себе и возможности неудачи.

Я выгляжу смешно? Что делать, если я не могу вспомнить, что сказать? Я глупо выгляжу? Люди будут меня слушать? Кого-нибудь волнует, о чем я говорю? »

Вместо того, чтобы думать таким образом, переключите свое внимание на единственную истинную цель — внести что-то ценное для вашей аудитории.

Решите, какого прогресса вы хотите добиться от аудитории после презентации. Обратите внимание на их движения и выражения, чтобы адаптировать свою речь к тому, чтобы они хорошо проводили время, чтобы выйти из комнаты как лучшие люди.

Если ваше собственное внимание не приносит пользы и каким должно быть, когда вы говорите, переключите его на то, что приносит пользу. Это также ключ к установлению доверия во время вашей презентации, поскольку аудитория может ясно видеть, что вы серьезно относитесь к их интересам.

3. Преобразуйте негатив в позитив

Внутри нас постоянно борются две стороны: одна наполнена силой и храбростью, а другая — сомнениями и неуверенностью. Кого ты будешь кормить?

«Что, если я испорчу эту речь? Что, если я недостаточно смешной? Что, если я забуду, что сказать? »

Неудивительно, почему многим из нас неудобно проводить презентацию.Все, что мы делаем, это терпим поражение, прежде чем у нас появится шанс проявить себя. Это также известно как самоисполняющееся пророчество — убеждение, которое сбывается, потому что мы действуем так, как будто оно уже есть. Если вы считаете себя некомпетентным, то со временем это станет правдой.

Мотивационные тренеры рекламируют, что положительные мантры и утверждения имеют тенденцию повышать вашу уверенность в наиболее важных моментах. Скажите себе: «Я справлюсь с этой речью, и я смогу это сделать!»

Воспользуйтесь своим выбросом адреналина, чтобы добиться положительного результата, а не думать о негативных «а что, если».

Вот видео психолога Келли МакГонигал, которая побуждает свою аудиторию превращать стресс в нечто положительное, а также предлагает методы, как с ним справиться:

4. Понимание вашего контента

Знание вашего контента на кончиках ваших пальцев помогает уменьшить ваше беспокойство, потому что есть одна вещь, о которой нужно беспокоиться. Один из способов добиться этого — несколько раз попрактиковаться перед выступлением.

Однако дословное запоминание вашего сценария не приветствуется.Вы можете замерзнуть, если что-то забудете. Вы также рискуете показаться неестественным и менее доступным.

«Никакое чтение или запоминание не принесут вам успеха в жизни. Главное — это понимание и применение мудрых мыслей ». — Боб Проктор

Многие люди неосознанно делают ошибку, читая со своих слайдов или дословно запоминая свой сценарий, не понимая их содержания, что является определенным способом переутомить себя.

Понимание вашего речевого потока и содержания облегчает вам преобразование идей и концепций в ваши собственные слова, которые затем вы можете ясно объяснить другим в разговорной манере. Создание слайдов, включающих текстовые подсказки, также является легким приемом, чтобы вы могли быстро вспомнить свой поток, когда ваш разум становится пустым.

Один из способов понять это — запомнить общие концепции или идеи, содержащиеся в вашей презентации. Это поможет вам говорить более естественно и позволит проявиться вашей индивидуальности.Это похоже на путешествие вашей аудитории с несколькими ключевыми вехами.

5. Практика ведет к совершенству

Как и большинство людей, многие из нас от природы не настроены на публичные выступления. Редко люди подходят к большой аудитории и безупречно выступают без каких-либо исследований и подготовки.

На самом деле, некоторые из ведущих докладчиков делают это легко во время показа, потому что они провели бесчисленные часы за кулисами, углубляясь в практику. Даже такие великие ораторы, как покойный Джон Ф.Кеннеди заранее готовил свою речь несколько месяцев.

Публичные выступления, как и любой другой навык, требуют практики — будь то отработка речи бесчисленное количество раз перед зеркалом или ведение заметок. Как говорится, совершенство помогает практика!

6. Будьте искренними

Нет ничего плохого в том, чтобы чувствовать стресс перед тем, как подняться, чтобы выступить перед аудиторией.

Многие люди боятся публичных выступлений, потому что боятся, что другие будут судить их за то, что они показали свое истинное, уязвимое «я».Тем не менее, уязвимость иногда может помочь вам выглядеть более искренним и понятным, как оратор.

Отбросьте притворство, будто пытаетесь вести себя или говорить как кто-то другой, и вы обнаружите, что риск стоит того. Вы становитесь более искренним, гибким и спонтанным, что позволяет легче справляться с непредсказуемыми ситуациями — будь то жесткие вопросы от толпы или неожиданные технические трудности.

Узнать свой подлинный стиль речи очень просто.Просто выберите тему или вопрос, который вам интересен, и обсудите это, как обычно, с близкой семьей или другом. Это похоже на личный разговор с кем-то один на один. Отличный способ сделать это на сцене — выбрать случайного члена аудитории (с надеждой на успокаивающее лицо) и поговорить с одним человеком во время выступления. Вы обнаружите, что проще общаться с одним человеком за раз, чем со всей комнатой.

С учетом сказанного, чтобы чувствовать себя достаточно комфортно, чтобы быть самим собой перед другими, может потребоваться немного времени и некоторого опыта, в зависимости от того, насколько комфортно вам быть самим собой перед другими.Но как только вы примете это, страх сцены не будет таким пугающим, как вы изначально думали.

Докладчики, такие как Барак Обама, являются ярким примером настоящего и страстного оратора:

7. Оценка после выступления

И последнее, но не менее важное: если вы выступали публично и были травмированы неудачным опытом, попробуйте воспринимать это как усвоенный урок, чтобы улучшить себя как оратора.

Не ругайте себя после презентации

Мы самые суровые к себе, и это хорошо.Но когда вы закончите выступление или презентацию, дайте себе признание и похлопайте по плечу.

Вы успели закончить все, что должны были сделать, и не сдавались. Вы не позволили своим страхам и неуверенности добраться до вас. Гордитесь своей работой и верьте в себя.

Совершенствуйте свою следующую речь

Как упоминалось ранее, практика действительно ведет к совершенству. Если вы хотите улучшить свои навыки публичных выступлений, попробуйте попросить кого-нибудь снять вас на видео во время выступления или презентации.После этого наблюдайте и наблюдайте, что вы можете сделать, чтобы улучшить себя в следующий раз.

Вот несколько вопросов, которые вы можете задать себе после каждого выступления:

Как я это сделал?
Есть ли области для улучшения?
Я выглядел или казался напряженным?
Я наткнулся на свои слова? Почему?
Я слишком часто говорил «ммм»?
Как проходила речь?

Запишите все, что вы наблюдали, и продолжайте практиковаться и совершенствоваться.Со временем вы сможете лучше справляться со своими страхами перед публичными выступлениями и выглядеть более уверенно, когда это необходимо.

Если вы хотите получить еще больше советов о публичных выступлениях или проведении отличной презентации, ознакомьтесь с этими статьями:

10 причин, почему права человека важны

Интерес и осведомленность о правах человека выросли в последние десятилетия. В 1948 году Организация Объединенных Наций опубликовала Всеобщую декларацию прав человека, которая стала важнейшим документом, определяющим то, что следует считать стандартом базового равенства и человеческого достоинства.Почему важны права человека? Вот десять конкретных причин:

# 1: Права человека обеспечивают удовлетворение основных потребностей людей

Каждому нужен доступ к лекарствам, пище и воде, одежде и крову. Включив их в основные права человека, каждый получит базовый уровень достоинства. К сожалению, миллионы людей все еще не имеют этих предметов первой необходимости, но утверждение, что это вопрос прав человека, позволяет активистам и другим людям работать над тем, чтобы их достать всем.

Пройти бесплатный курс по правам человека

№ 2: Права человека защищают уязвимые группы от злоупотреблений

Декларация прав человека была создана во многом из-за Холокоста и ужасов Второй мировой войны. В течение этого исторического периода наиболее уязвимые слои общества подвергались нападениям наряду с еврейским населением, в том числе инвалидами и ЛГБТ. Организации, занимающиеся правами человека, сосредотачиваются на членах общества, наиболее уязвимых для злоупотреблений со стороны властей, вместо того, чтобы игнорировать их.

№ 3: Права человека позволяют людям противостоять социальной коррупции

Концепция прав человека позволяет людям высказываться, когда они сталкиваются с жестоким обращением и коррупцией. Вот почему особые права, такие как право на собрания, так важны, потому что ни одно общество не является совершенным. Концепция прав человека наделяет людей полномочиями и говорит им, что они заслуживают достоинства от общества, будь то правительство или их рабочая среда. Когда они этого не получают, они могут встать.

№ 4: Права человека способствуют свободе слова и выражения

Хотя это похоже на то, что вы только что прочитали выше, возможность говорить свободно, не опасаясь жестоких репрессий, является более обширной. Он включает в себя идеи и формы выражения, которые не всем понравятся или с которыми согласятся, но никто никогда не должен чувствовать, что ему грозит опасность со стороны своего правительства из-за того, что они думают. Это также действует в обоих направлениях и защищает людей, которые хотят спорить или спорить с определенными идеями, выраженными в их обществе.

№ 5: Права человека дают людям свободу исповедовать свою религию (или не исповедовать ее)

Религиозное насилие и угнетение происходят снова и снова на протяжении всей истории, от крестовых походов до Холокоста и современного терроризма во имя религии. Права человека признают важность религии и духовных убеждений человека и позволяют им мирно практиковать. Свобода , а не , придерживаться религии также является правом человека.

№ 6: Права человека позволяют людям любить того, кого они выбирают

Невозможно недооценить важность свободы любви.Возможность выбирать, как будет выглядеть романтическая жизнь, — одно из важнейших прав человека. Последствия отказа от защиты этого права очевидны, если посмотреть на страны, где ЛГБТ-люди подвергаются притеснениям и жестокому обращению, или где женщин принуждают к вступлению в брак, которого они не хотят.

# 7: Права человека способствуют равным возможностям работы

Право работать и зарабатывать на жизнь позволяет людям процветать в своем обществе. Не осознавая, что рабочая среда может быть предвзятой или откровенно репрессивной, люди сталкиваются с жестоким обращением или недостатком возможностей.Концепция прав человека дает представление о том, как следует относиться к работникам, и поощряет равенство.

# 8: Права человека дают людям доступ к образованию

Образование важно по многим причинам и имеет решающее значение для обществ, где бедность является обычным явлением. Организации и правительства, занимающиеся правами человека, предоставляют доступ к школьному образованию, школьным принадлежностям и многому другому, чтобы остановить порочный круг бедности. Восприятие образования как права означает, что доступ может получить каждый, а не только элита.

# 9: Права человека защищают окружающую среду

Связь между правами человека и защитой окружающей среды становится сильнее из-за изменения климата и его последствий для людей. Мы живем в мире, нам нужна земля, поэтому вполне логично, что то, что происходит с окружающей средой, влияет на человечество. Право на чистый воздух, чистую почву и чистую воду так же важно, как и другие права, включенные в этот список.

# 10: Права человека представляют собой универсальный стандарт, обеспечивающий подотчетность правительств

Когда вышла Всеобщая декларация прав человека, она преследовала двоякую цель: дать ориентиры на будущее и заставить мир признать, что во время Второй мировой войны права человека были нарушены в массовых масштабах.Со стандартом того, что является правом человека, правительства могут нести ответственность за свои действия. Есть сила в названии несправедливости и указании на прецедент, что делает Всеобщую декларацию прав человека и другие документы по правам человека столь важными.

Хотите узнать больше о важности прав человека? Пройдите бесплатный онлайн-курс по правам человека, предлагаемый ведущими университетами.

Подписывайтесь на нашу новостную рассылку!

Насколько мы на самом деле свободны?

Свобода. Слово, благоухающее доброжелательностью.Нам нравится идея быть «свободными». Нас возмущает мысль о том, что мы «несвободны». Нам часто это преподносится как полярность: свобода слова, свободный выбор и демократия, с одной стороны, и репрессии, цензура и автократия, с другой. Мы должны охранять первых от вторых.

Но это все? Что такое «свобода», о которой нам говорят, о чем мы думаем и что переживаем? Из чего он состоит? Для чего мы его используем или — что еще более важно — не используем?

В развитых капиталистических государствах Запада нам постоянно говорят, что свобода — это определяющая ценность нашего времени, что это драгоценное достояние, которое нужно сохранить почти любыми средствами, даже в какой-то мере несвободы, скажем, в форме. усиленного наблюдения или ускоренной милитаризации.Таким образом, это слово используется во многих сомнительных целях, включая, конечно, уже знакомую идею «принести» свободу и свободу в «непокорный мир», как выразился Дэвид Харви. Спрашивает:

Если бы мы смогли сесть на этого чудесного коня свободы, где бы мы попытались оседлать его?

Где на самом деле?

Свобода «вещичка»

Неужели «свобода» превратилась в одно из тех модных словечек, которые почитают больше при заклинании, чем при его использовании? Талисманское высказывание, используемое для различных целей, включая предложение укрепляющей платформы для богатых и влиятельных, даже когда некоторые из этих людей несут ответственность за подавление свободы слова и академической свободы — и того хуже — в своих собственных государствах?

Хотели бы вы достойно с ними? ПРОистолететв, CC BY

«Свобода слова» — вместо того, чтобы быть воспитанием и поощрением настоящего мужества и открытием воображения для новых возможностей — рискует превратиться в одну из величайших банальностей наших дней, которую истеблишмент гораздо чаще использует для объяснения это более унизительные шаги, чем канал для создания значимого инакомыслия, который может привести к материальным альтернативам для большинства.

Как нечто «вещевое» — если использовать слово из «Рассуждения о колониализме» Эме Сезера — свобода не рассматривается как практика, требующая постоянных, бдительных упражнений со всех сторон. Это становится, например, чем-то, что должно быть передано через обучение с уже свободного Запада в несвободные зоны мира. Президент США Барак Обама обращается к британскому парламенту по поводу «арабской весны»:

То, что мы наблюдаем в Тегеране, Тунисе, на площади Тахрир, — это стремление к тем же свободам, которые мы принимаем как должное здесь, у себя дома… Это означает инвестирование в будущее тех стран, которые переходят к демократии, начиная с Туниса и Египта. — углубляя торгово-коммерческие связи; помогая им продемонстрировать, что свобода приносит процветание.

Свобода дружба: Обама обращается к парламенту Великобритании.

И снова свобода осторожно направляется через кассу.

Стачная толерантность

Часто считается, что наука и рационализм «свободны», а религия и вера — нет. Тем не менее, некоторые из наиболее некритических уступок режимам наших дней исходят от науки и многих ученых в их сотрудничестве с приватизацией знаний крупными корпорациями, которые определяют, какие вопросы следует задавать и на что финансировать.

Чаще всего необходимо противостоять не только откровенно репрессивным или репрессивным действиям (это, конечно, должно быть сделано — и это делают люди, проявляющие поразительное мужество в повседневной жизни в суровых условиях: саудовские блоггеры, женщины, ищущие образования. в Афганистане Иром Шармила в течение десятилетия голодал против зверств армии в Индии). То, от чего мы все должны остерегаться, более изощренно и незаметно.

Нам, возможно, придется признать, что величайшая опасность для нашего осуществления свободы заключается в том, чтобы уклониться от привычек мышления, с которыми мы соглашаемся — когда становится легче думать о том, как обстоят дела, такими, какими они должны быть или всегда будут.

Говоря об интеллектуалах, которые уклоняются от задачи говорить трудную правду, покойный Эдвард Саид осудил то, что он назвал «общительной терпимостью» к тому, как обстоят дела. Эта общительная терпимость широко распространена в нашем обществе и, что еще более трагично, еще более непростительно, в наших университетах и среди наших интеллектуалов, где одно из самых серьезных посягательств на независимое мышление — повышение платы за обучение, раздутые зарплаты менеджеров, усиление корпоративного участия в финансировании исследований — не дает результатов. спровоцировать коллективное сопротивление.

Свобода инакомыслия: протест против платы за университет в 2010 году. Reuters / Эндрю Виннинг

Нам нужно остерегаться превращения «свободы» в оружие самодовольства, культурную определенность, которую нужно использовать против явно меньших культур, а не в инструмент, постоянно оттачиваемый, говоря правду о власти и против нее. Когда свобода рассматривается как «вещь» — ценность, которой следует поклоняться, а не практика, — она атрофируется до чего-то, что укрепляет власть и установленный ею статус-кво, и как таковая становится своей противоположностью, закостенелой, довольно беззубой идеей.

Нанесение удара по свободе: Фредерик Дуглас. Джордж К. Уоррен / Национальное управление архивов и документации

Свобода как идея и практика, конечно, тоже имеет совсем другую историю или историю, когда мы думаем о борьбе с властью снизу. Это чувство свободы, пожалуй, лучше всего было сформулировано выдающимся бывшим борцом за рабство и борьбу с рабством Фредериком Дугласом в его знаменитой речи, посвященной эмансипации Вест-Индии.Отметив, что те, «кто хочет быть свободным, сами должны нанести удар», Дуглас заявил:

Вся история прогресса человеческой свободы показывает, что все уступки, которые до сих пор были сделаны ее величественным притязаниям, были рождены серьезной борьбой.

Поддерживайте ярость

«Альтернативы нет» — любимая ТИНА Маргарет Тэтчер — в настоящее время осуществляется через режимы жесткой экономии Кэмерона и Осборна. Несвободная, репрессивная, автократическая и деспотическая идея, если она когда-либо существовала, но с использованием слова «свобода» в качестве своего логотипа утверждение об отсутствии «альтернативы» немедленно сужает «свободу» до потребительского выбора и деловых операций за счет всех остальных. прав.

Как вы заметите, Кэмерон не усмотрел иронии в том, чтобы встретить Си Цзиньпина, неизбранного правителя автократического режима, и распространять банальности о правах человека. Китай во многих отношениях представляет собой мокрую мечту капитализма: ограниченное население предлагает наемный труд без значимых прав, но «свободно» потребляет то, что может себе позволить.

Поддерживайте гнев. Стефан Хессель.

Между тем, как мы видели в истерии по поводу избрания Джереми Корбина лидером лейбористов, его некогда довольно широко принятые идеи о социальной и экономической справедливости резко осуждаются как опасный экстремизм, который необходимо немедленно искоренить — никакого свободного расцвета альтернатив там нет. .Протест и гнев? Вынесите демонизирующие мазки, дубинки, законы, водометы.

Как тогда быть свободным? Поверните их лицом вниз. «Indignez vous», как выразился французский активист Стефан Эссель. Оставайся возмущенным. Протестовать, подорвать, бросить вызов и измениться. И снова Дуглас: «Эта борьба может быть моральной или физической, и может быть как моральной, так и физической, но это должна быть борьба. Власть ничего не уступает без требования. Этого никогда не было и не будет.”

Это отредактированная версия выступления автора на Кембриджском фестивале идей.

Нет такой вещи, как свобода воли

На протяжении веков философы и теологи почти единогласно считали, что цивилизация, как мы ее знаем, зависит от широко распространенной веры в свободную волю, и что потеря этой веры может быть катастрофой. Наши этические кодексы, например, предполагают, что мы можем свободно выбирать между правильным и неправильным. В христианской традиции это известно как «моральная свобода» — способность различать добро и добиваться его, а не просто быть побуждаемым аппетитами и желаниями.Великий философ Просвещения Иммануил Кант подтвердил эту связь между свободой и добром. Он утверждал, что если мы не вправе выбирать, то было бы бессмысленно говорить, что мы должны выбирать путь праведности.

Сегодня предположение о свободе воли пронизывает все аспекты американской политики, от социального обеспечения до уголовного права. Он пронизывает массовую культуру и поддерживает американскую мечту — веру в то, что каждый может сделать что-то из себя, независимо от того, с чего начался его жизненный путь.Как писал Барак Обама в книге «Смелость надежды », американские «ценности коренятся в базовом оптимизме в отношении жизни и вере в свободную волю».

Так что же произойдет, если эта вера разрушится?

Науки становились все более смелыми в своих заявлениях о том, что все человеческое поведение можно объяснить с помощью заводных законов причины и следствия. Этот сдвиг в восприятии является продолжением интеллектуальной революции, которая началась около 150 лет назад, когда Чарльз Дарвин впервые опубликовал О происхождении видов .Вскоре после того, как Дарвин выдвинул свою теорию эволюции, его двоюродный брат сэр Фрэнсис Гальтон начал делать выводы: если мы эволюционировали, то умственные способности, такие как интеллект, должны быть наследственными. Но мы используем эти способности, которыми одни люди обладают в большей степени, чем другие, для принятия решений. Таким образом, наша способность выбирать свою судьбу не бесплатна, а зависит от нашего биологического наследия.

Из нашего выпуска за июнь 2016 г.

Ознакомьтесь с полным содержанием и найдите свой следующий рассказ, который стоит прочитать.

Подробнее

Гальтон развязал споры о природе и воспитании, которые бушевали на протяжении всего ХХ века. Являются ли наши действия разворачивающимся эффектом нашей генетики? Или результат того, что запечатлела нас окружающая среда? Накоплены впечатляющие доказательства важности каждого фактора. Поддерживали ли ученые одно, другое или их сочетание, они все чаще полагали, что наши дела должны определяться или .

В последние десятилетия исследования внутренней работы мозга помогли разрешить дебаты о природе и воспитании — и нанесли еще один удар по идее свободы воли.Сканеры мозга позволили нам заглянуть внутрь черепа живого человека, выявляя сложные сети нейронов и позволяя ученым прийти к общему мнению о том, что эти сети формируются как генами, так и окружающей средой. Но в научном сообществе также есть согласие, что возбуждение нейронов определяет не только некоторые или большинство, но и все наших мыслей, надежд, воспоминаний и мечтаний.

Мы знаем, что изменения химического состава мозга могут изменить поведение — иначе ни алкоголь, ни нейролептики не имели бы желаемого эффекта.То же самое и со структурой мозга: случаи, когда обычные взрослые становятся убийцами или педофилами после развития опухоли мозга, демонстрируют, насколько мы зависимы от физических свойств нашего серого вещества.

Многие ученые говорят, что американский физиолог Бенджамин Либет в 1980-х годах продемонстрировал, что у нас нет свободы воли. Было уже известно, что электрическая активность накапливается в мозгу человека еще до того, как он, например, пошевелит рукой; Либет показал, что это накопление происходит до того, как человек сознательно принимает решение о переезде.Сознательное переживание решения действовать, которое мы обычно связываем со свободой воли, похоже, является дополнением, постфактуальной реконструкцией событий, которая происходит после , когда мозг уже привел действие в действие.

Дебаты 20-го века о природе и воспитании подготовили нас к мысли о том, что мы сформировались под влиянием неподконтрольных нам влияний. Но это оставляло место, по крайней мере в популярном представлении, для возможности того, что мы сможем преодолеть наши обстоятельства или наши гены, чтобы стать автором своей собственной судьбы.Задача, которую ставит нейробиология, более радикальна: она описывает мозг как физическую систему, подобную любой другой, и предполагает, что мы хотим, чтобы он действовал определенным образом, не больше, чем наше сердце. Современный научный образ человеческого поведения — это когда нейроны срабатывают, заставляя срабатывать другие нейроны, вызывая наши мысли и поступки, в непрерывной цепочке, которая тянется до нашего рождения и дальше. В принципе, поэтому мы полностью предсказуемы. Если бы мы могли достаточно хорошо понимать архитектуру и химию мозга любого человека, мы могли бы теоретически предсказать реакцию этого человека на любой данный стимул со 100-процентной точностью.

Это исследование и его выводы не новы. Но что ново, так это распространение скептицизма свободной воли за пределы лабораторий и в мейнстрим. Например, количество судебных дел, в которых используются доказательства из нейробиологии, более чем удвоилось за последнее десятилетие — в основном в контексте обвинений, утверждающих, что их мозг заставил их это сделать. И многие люди воспринимают это послание и в других контекстах, по крайней мере, если судить по количеству книг и статей, якобы объясняющих «ваш мозг» во всем, от музыки до магии.Детерминизм, в той или иной степени, набирает популярность. Скептики преобладают.

Это событие поднимает неудобные — и все более и более нетеоретические — вопросы: если моральная ответственность зависит от веры в нашу собственную свободу действий, то по мере распространения веры в детерминизм, станем ли мы безответственными с моральной точки зрения? И если мы все больше будем рассматривать веру в свободную волю как заблуждение, что произойдет со всеми институтами, которые основаны на ней?

В 2002 году двум психологам пришла в голову простая, но блестящая идея: вместо того, чтобы размышлять о том, что может случиться, если люди потеряют веру в свою способность выбирать, они могут провести эксперимент, чтобы выяснить это.Кэтлин Вохс из Университета Юты и Джонатан Скулер из Университета Питтсбурга попросили одну группу участников прочитать отрывок, в котором утверждается, что свобода воли является иллюзией, а другой группе — отрывок, нейтральный по теме. . Затем они подвергали членов каждой группы различным искушениям и наблюдали за их поведением. Могут ли различия в абстрактных философских убеждениях влиять на решения людей?

Да, конечно. Когда их попросили пройти тест по математике с упрощением читерства, группа, настроенная увидеть свободную волю как иллюзорную, оказалась с большей вероятностью незаконно подглядывать за ответами.Когда давалась возможность украсть — взять из конверта в 1 доллар больше денег, чем полагалось, — те, чья вера в свободу воли была подорвана, воровали больше. По ряду критериев, как сказала мне Вос, она и Шулер обнаружили, что «люди, которых заставляют меньше верить в свободу воли, с большей вероятностью будут вести себя аморально».

Кажется, что когда люди перестают верить в то, что они свободные агенты, они перестают считать себя виновными в своих действиях. Следовательно, они действуют менее ответственно и уступают своим низменным инстинктам.Воос подчеркнул, что этот результат не ограничивается надуманными условиями лабораторного эксперимента. «Такие же эффекты наблюдаются у людей, которые от природы более или менее верят в свободу воли», — сказала она.

Эдмон де Аро

В другом исследовании, например, Вохс и его коллеги измерили степень, в которой группа поденщиков верила в свободу воли, а затем изучили их эффективность на работе, посмотрев на рейтинги своих руководителей. Те, кто более твердо верил, что сами контролируют свои действия, чаще приходили на работу вовремя и были оценены руководителями как более способные.Фактически, вера в свободу воли оказалась лучшим показателем эффективности работы, чем установленные критерии, такие как самопровозглашенная трудовая этика.

Другой пионер исследований психологии свободы воли, Рой Баумейстер из Университета штата Флорида, расширил эти открытия. Например, он и его коллеги обнаружили, что студенты с более слабой верой в свободу воли с меньшей вероятностью будут добровольно посвящать свое время однокласснику, чем те, чья вера в свободную волю была сильнее. Точно так же те, кто был настроен придерживаться детерминированного взгляда, читая такие утверждения, как «Наука продемонстрировала, что свобода воли — это иллюзия», с меньшей вероятностью дадут деньги бездомному или одолжат кому-то мобильный телефон.

Дальнейшие исследования Баумейстера и его коллег связали снижение веры в свободу воли со стрессом, несчастьем и меньшей приверженностью отношениям. Они обнаружили, что, когда испытуемых заставляли поверить в то, что «все человеческие действия вытекают из предшествующих событий и в конечном итоге могут быть поняты с точки зрения движения молекул», эти испытуемые ушли с более низким чувством значимости жизни. В начале этого года другие исследователи опубликовали исследование, показывающее, что более слабая вера в свободу воли коррелирует с плохой успеваемостью.

Список продолжается: вера в то, что свобода воли — это иллюзия, делает людей менее креативными, более склонными к подчинению, менее склонными учиться на своих ошибках и менее благодарными друг другу. Кажется, что во всех отношениях, принимая детерминизм, мы потакаем своей темной стороне.

Немногие ученые могут спокойно утверждать, что люди должны верить откровенной лжи. Пропаганда лжи нарушила бы их целостность и нарушила бы принцип, которым философы давно дорожили: платоническую надежду на то, что истина и добро идут рука об руку.Саул Смилански, профессор философии Хайфского университета в Израиле, боролся с этой дилеммой на протяжении всей своей карьеры и пришел к болезненному выводу: «Мы не можем позволить людям усвоить истину» о свободе воли.

Смилански убежден, что свободы воли не существует в традиционном понимании — и было бы очень плохо, если бы большинство людей осознало это. «Представьте, — сказал он мне, — что я обдумываю, выполнять ли свой долг, например, прыгнуть с парашютом на вражескую территорию, или что-то более приземленное, например, рисковать своей работой, сообщая о каком-то проступке.Если каждый согласится с тем, что свободной воли нет, тогда я знаю, что люди скажут: «Что бы он ни делал, у него не было выбора — мы не можем его винить». Так что я знаю, что меня не осудят за выбирая эгоистичный вариант ». Он считает, что это очень опасно для общества, и «чем больше людей примут детерминистскую картину, тем хуже будет».

Детерминизм не только подрывает обвинения, утверждает Смиланский; это также подрывает похвалу. Представьте, что я рискую своей жизнью, прыгая на вражескую территорию, чтобы выполнить дерзкую миссию.Потом люди скажут, что у меня не было выбора, что мои подвиги были просто, по выражению Смиланского, «разворачиванием данного» и поэтому едва ли достойны похвалы. И точно так же, как устранение вины устранит препятствие на пути к безнравственным поступкам, ослабление похвалы устранит стимул творить добро. Он утверждает, что наши герои казались бы менее вдохновляющими, наши достижения менее примечательными, и вскоре мы погрузились бы в упадок и уныние.

Смиланский защищает точку зрения, которую он называет иллюзионизмом — вера в то, что свобода воли действительно является иллюзией, но которую общество должно защищать.Идея детерминизма и факты, подтверждающие ее, должны быть заключены в башню из слоновой кости. Только посвященные за этими стенами должны осмелиться, как он сказал мне, «взглянуть темной правде в глаза». Смилански говорит, что он понимает, что в этой идее есть что-то радикальное, даже ужасное, но если выбор стоит между истиной и добром, тогда, ради общества, истина должна уйти.

Когда люди перестают верить, что они свободные агенты, они перестают считать себя виновными в своих действиях.

Аргументы Смиланского поначалу могут показаться странными, учитывая его утверждение о том, что мир лишен свободы воли: если мы на самом деле ничего не решаем, кого волнует, какая информация будет выпущена? Но новая информация, конечно же, — это сенсорный ввод, как и любая другая; он может изменить наше поведение, даже если мы не являемся сознательными агентами этого изменения. Говоря языком причины и следствия, вера в свободную волю не может вдохновлять нас на то, чтобы делать все возможное, но она побуждает нас к этому .

Иллюзионизм — это меньшинство среди академических философов, большинство из которых все еще надеются, что добро и истина могут быть примирены. Но он представляет собой древнее направление мысли интеллектуальной элиты. Ницше назвал свободную волю «уловкой теологов», которая позволяет нам «судить и наказывать». И многие мыслители, как и Смиланский, считали, что институты осуждения и наказания необходимы, если мы хотим избежать впадения в варварство.

Смилански не защищает политику оруэлловского контроля мысли.К счастью, утверждает он, они нам не нужны. Вера в свободную волю приходит к нам естественным образом. Ученым и комментаторам просто нужно проявить некоторую сдержанность, вместо того, чтобы радостно лишать людей иллюзий, лежащих в основе всего, что им дорого. Большинство ученых «не осознают, какой эффект могут иметь эти идеи», — сказал мне Смиланский. «Пропаганда детерминизма благодушна и опасна».

Однако не все ученые, публично выступающие против свободы воли, слепы к социальным и психологическим последствиям.Некоторые просто не согласны с тем, что эти последствия могут включать крах цивилизации. Один из самых известных — нейробиолог и писатель Сэм Харрис, который в своей книге 2012 года Free Will намеревался разрушить фантазию о сознательном выборе. Как и Смиланский, он считает, что свободы воли не существует. Но Харрис считает, что нам лучше, если мы не задумываемся об этом.

«Нам нужны наши убеждения, чтобы отследить истину», — сказал мне Харрис. Иллюзии, какими бы благими они ни были, всегда будут сдерживать нас.Например, в настоящее время мы используем угрозу тюремного заключения как грубый инструмент, чтобы убедить людей не делать плохих поступков. Но если мы вместо этого примем, что «человеческое поведение проистекает из нейрофизиологии», — утверждал он, — тогда мы сможем лучше понять, что на самом деле заставляет людей делать плохие поступки, несмотря на эту угрозу наказания, и как их остановить. «Нам нужно, — сказал мне Харрис, — знать, какие рычаги мы можем использовать как общество, чтобы побудить людей быть лучшей версией самих себя, которой они могут быть».

Согласно Харрису, мы должны признать, что даже самым ужасным преступникам — например, психопатам-убийцам — в каком-то смысле не повезло.«Они не выбирали свои гены. Они не выбирали своих родителей. Они не создали свой мозг, но их мозг является источником их намерений и действий ». В глубоком смысле их преступления — не их вина. Осознавая это, мы можем беспристрастно подумать о том, как управлять правонарушителями, чтобы реабилитировать их, защитить общество и уменьшить количество правонарушений в будущем. Харрис думает, что со временем «можно будет вылечить что-то вроде психопатии», но только если мы примем, что мозг, а не какая-то легкомысленная фея, является источником отклонений.

Принятие этого также избавит нас от ненависти. Привлечение людей к ответственности за свои действия может показаться краеугольным камнем цивилизованной жизни, но мы платим за это высокую цену: обвинение людей заставляет нас злиться и мстить, и это омрачает наши суждения.

«Сравните реакцию на ураган Катрина, — предложил Харрис, — с реакцией на террористический акт 11 сентября». Для многих американцев люди, захватившие эти самолеты, являются воплощением преступников, которые свободно выбирают творить зло. Но если мы откажемся от нашего представления о свободе воли, то их поведение следует рассматривать как любое другое природное явление — и это, по мнению Харриса, сделало бы нас более рациональными в нашей реакции.

Хотя масштабы двух катастроф были схожими, реакции сильно различались. Никто не стремился отомстить тропическим штормам или объявить войну погоде, поэтому ответы на «Катрину» могли просто сосредоточиться на восстановлении и предотвращении будущих бедствий. Харрис утверждает, что реакция на 11 сентября была омрачена возмущением и жаждой мести и привела к ненужным потерям бесчисленного количества жизней. Харрис не говорит, что мы вообще не должны были реагировать на 11 сентября, только то, что хладнокровный ответ выглядел бы совсем иначе и, вероятно, был бы гораздо менее расточительным.«Ненависть токсична, — сказал он мне, — и может дестабилизировать жизнь отдельных людей и общества в целом. Утрата веры в свободную волю подрывает смысл когда-либо кого-либо ненавидеть ».

Принимая во внимание, что свидетельства Кэтлин Вохс и ее коллег предполагают, что социальные проблемы могут возникать из-за того, что наши собственные действия определяются силами вне нашего контроля — ослабляя нашу мораль, нашу мотивацию и наше чувство значимости жизни, — считает Харрис. что социальные выгоды появятся в результате рассмотрения поведения других людей в том же свете.С этой точки зрения моральные последствия детерминизма выглядят совсем иначе и намного лучше.

Более того, утверждает Харрис, когда обычные люди начнут лучше понимать, как работает их мозг, многие проблемы, задокументированные Вохсом и другими, исчезнут. Детерминизм, как он пишет в своей книге, не означает, что «сознательное осознание и обдуманное мышление бесполезны». Определенные действия требуют от нас осознания выбора — взвешивания аргументов и оценки доказательств.Правда, если бы мы снова оказались в той же ситуации, то в 100 раз из 100 мы бы приняли одно и то же решение, «точно так же, как перемотать фильм и воспроизвести его снова». Но акт обдумывания — борьба с фактами и эмоциями, которые, по нашему мнению, важны для нашей природы, — тем не менее реален.

По мнению Харриса, большая проблема состоит в том, что люди часто путают детерминизм с фатализмом. Детерминизм — это вера в то, что наши решения являются частью неразрывной причинно-следственной цепи. С другой стороны, фатализм — это вера в то, что наши решения на самом деле не имеют значения, потому что все, что суждено случиться, произойдет — например, брак Эдипа с его матерью, несмотря на его попытки избежать этой участи.

Большинство ученых «не осознают, какой эффект могут иметь эти идеи», — сказал мне Смиланский. Их проветривать «самодовольно и опасно».
Когда люди слышат, что свободной воли нет, они ошибочно становятся фаталистами; они думают, что их усилия не будут иметь никакого значения. Но это ошибка. Люди не движутся к неизбежной судьбе; получив другой стимул (например, другое представление о свободе воли), они будут вести себя по-другому и, следовательно, жить по-разному. Харрис считает, что если бы люди лучше понимали эти тонкие различия, последствия утраты веры в свободу воли были бы гораздо менее негативными, чем предполагают эксперименты Вохса и Баумейстера.
Можно ли пойти еще дальше? Есть ли путь вперед, который сохранит как вдохновляющую силу веры в свободную волю, так и сострадательное понимание, которое приходит с детерминизмом?
Философы и теологи привыкли говорить о свободе воли так, как будто она либо включена, либо выключена; как если бы наше сознание парило, как призрак, полностью над причинной цепью, или как если бы мы катились по жизни, как скала с холма. Но может быть другой взгляд на человеческую свободу действий.
Некоторые ученые утверждают, что мы должны думать о свободе выбора с точки зрения наших очень реальных и сложных способностей наметить множественные потенциальные реакции на конкретную ситуацию.Один из них — Брюс Уоллер, профессор философии в Государственном университете Янгстауна. В своей новой книге, Restorative Free Will , он пишет, что мы должны сосредоточиться на нашей способности в любой данной ситуации генерировать для себя широкий спектр вариантов и выбирать среди них без внешних ограничений.
Для Уоллера просто не имеет значения, что эти процессы поддерживаются причинной цепочкой активируемых нейронов. По его мнению, свобода воли и детерминизм не являются противоположностями, за которые их часто принимают; они просто описывают наше поведение на разных уровнях.
Уоллер считает, что его рассказ соответствует научному пониманию того, как мы развивались: животные, собирающие пищу — люди, но также мыши, медведи или вороны, — должны иметь возможность создавать для себя варианты и принимать решения в сложной и меняющейся среде. Люди с нашим массивным мозгом намного лучше придумывают и взвешивают варианты, чем другие животные. Наш диапазон возможностей намного шире, и в результате мы стали более свободными.
Определение свободы воли, данное Уоллером, согласуется с тем, как ее видят многие обычные люди.Одно исследование 2010 года показало, что люди в основном думают о свободе воли с точки зрения следования своим желаниям без принуждения (например, когда кто-то держит пистолет у вашей головы). Пока мы продолжаем верить в такого рода практическую свободу воли, этого должно быть достаточно для сохранения идеалов и этических стандартов, исследованных Вохсом и Баумейстером.
Тем не менее, представление Уоллера о свободе воли по-прежнему ведет к совершенно иному взгляду на справедливость и ответственность, чем большинство людей придерживается сегодня. Никто не вызвал себя: никто не выбрал его гены или среду, в которой он родился.Следовательно, никто не несет окончательной ответственности за то, кем он является и что он делает. Уоллер сказал мне, что он поддерживает идею речи Барака Обамы 2012 года «Это не вы построили», в которой президент обратил внимание на внешние факторы, которые помогают добиться успеха. Он также не был удивлен, что это вызвало такую резкую реакцию со стороны тех, кто хочет верить, что они были единственными архитекторами своих достижений. Но он утверждает, что мы должны признать, что результаты жизни определяются неравенством в природе и воспитании, «чтобы мы могли принять практические меры, чтобы исправить несчастья и помочь каждому реализовать свой потенциал.”
Понимание того, как будет делом десятилетий, пока мы медленно разгадываем природу нашего собственного разума. Во многих областях эта работа, скорее всего, принесет больше сострадания: предложит больше (и точнее) помощи тем, кто оказался в плохом месте. И когда угроза наказания необходима в качестве сдерживающего фактора, она во многих случаях будет уравновешиваться усилиями по укреплению, а не подрыву способности к автономии, которая необходима каждому, чтобы вести достойный образ жизни. Вид воли, ведущей к успеху — видение положительных вариантов для себя, принятие правильных решений и их соблюдение — можно развивать, и те, кто находится на дне общества, больше всего в этом нуждаются.
Некоторым это может показаться беспричинной попыткой съесть пирог и тоже его съесть. И в каком-то смысле это так. Это попытка сохранить лучшие части системы убеждений свободной воли, отказавшись от худшего. Президент Обама, который защищал «веру в свободную волю» и утверждал, что мы не единственные архитекторы нашего состояния, должен был понять, какую тонкую грань можно ступить. Тем не менее, это может быть то, что нам нужно, чтобы спасти американскую мечту — и действительно, многие наши представления о цивилизации во всем мире — в век науки.
Мы должны дать людям свободу делать свой собственный выбор
«Вы должны любить так, чтобы другой человек чувствовал себя свободным». ~ Thich Nhat Hanh
Я прочитал много статей о любви без привязанности и уважении к выбору других людей, но только однажды я действительно понял это. И я расскажу вам, что случилось со мной в тот день.
У меня и моего босса особые отношения. Он босс, которого все хотели бы видеть.Он ценит меня за мою работу и за все, что я делаю. Он думает, что я отличный ребенок. Каждый раз, когда у него есть возможность, он хвалит мои результаты и показывает свое доверие ко мне и моей работе.
Однажды я решил пойти на собеседование в другой компании. Я не собирался уходить; Я только хотел посмотреть, что предлагают другие компании. И я ему об этом рассказал.
Его реакция была для меня полной неожиданностью: вместо того, чтобы думать о себе и предлагать мне все, чтобы я не уходил, он сказал мне: «Андрей, иди на собеседование, и если ты думаешь, что это лучше для тебя, то тогда идти.”
Для меня было очевидно, что он не одобряет моего ухода. Ему нравилась моя работа, и он хотел, чтобы я осталась, но кое-что он понял: для меня самое главное — быть счастливым. И это имело значение.
Он думал обо мне, а не о себе. Это был прорыв. Вместо того, чтобы заставить меня остаться и дать все, чтобы я не уехала, он предложил мне выбор. А выбор означает свободу.
Значит, надо сравнивать.Я должен увидеть, что предлагают другие, а затем выбрать то, что подходит мне. И, конечно же, когда я могу выбирать, я выбираю то, что делает меня счастливым. Я пошел на собеседование, понял, что мой текущий проект лучше нового, и вернулся к работе с новыми силами.
Через несколько дней после этого я был дома, вспоминая всю сцену, когда мне позвонила моя девушка и сказала, что подумывает о поездке на выходные.
Мы давно не виделись, и у меня были планы на выходные.Но она думала об уходе и хотела знать, что я об этом думаю.
Первое, что пришло мне в голову, когда она сказала это: «Нет! Скажи ей, чтобы она не уходила! У нас есть планы! » Но потом я вспомнил, как отреагировал мой босс. Я хотел, чтобы она была счастлива.
Я хотел, чтобы она могла выбрать то, что ей подходит. Я хотел, чтобы у нее был выбор, как и у меня, потому что я понимал, что выбор означает свободу. Поэтому я сказал ей уйти, несмотря на то, что мне было немного грустно из-за того, что я не смогу быть с ней.
Из этого опыта я научился двум вещам.
Отпуск дает людям выбор.
Мой босс преподал мне важный урок: думайте о том, чего хотят и в чем нуждаются другие люди, а не только о себе.
Когда кто-то хочет чего-то, что контрастирует с вашими желаниями, есть два варианта действий. Первый — убедить другого сделать то, что вы хотите. Этот путь дает вам силы. Вы останетесь довольны, но другой не обязательно будет доволен этим.Следуя по этому пути, вы рискуете, думая, что знаете, что подходит другому. И вы можете потерпеть неудачу.
Но есть и другой путь: представить свой выбор, но поддержать выбор другого. Этот путь красивее и мощнее, потому что он дает силу другому. Вы можете получить или не получить то, что хотите, но в любом случае нет возможности потерпеть неудачу.
Выбор означает свободу.
Свобода — это то, чего мы все желаем, потому что в конечном итоге свобода приносит счастье.Свобода означает возможность сравнивать ситуации — преимущества и недостатки — и выбирать то, что лучше для вас.
Как бы мы ни хотели быть свободными, мы должны понимать, что другие тоже имеют право быть свободными.
Говорят, птицы — символ свободы. Если вы посмотрите в небо и понаблюдаете за их полетом, вы поймете, почему. Я никогда не видел, чтобы птица тащила другую по небу. Да, они могут летать один рядом с другим, они могут есть и спать рядом, но это все.Если они решат тащить друг друга, ни один из них не сможет летать, и оба упадут на землю.

Для чего должен быть свободен человек: «Что значат для вас понятия «свобода» и «свободный человек»?» – Яндекс.Кью

Продолжите суждения : «Человек должен быть свободен от…», «Человек должен быть свободен

Вы себя свободным ощущаете? – Власть – Коммерсантъ

Page Not Found | ShareAmerica

28 сентября

26 сентября

24 сентября

22 сентября

21 сентября

20 сентября

17 сентября

13 сентября

12 сентября

11 сентября

10 сентября

8 сентября

6 сентября

4 сентября

2 сентября

1 сентября

31 августа

29 августа

28 августа

27 августа

Два понимания свободы | Библиотека

«Свобода – это прежде всего внутреннее состояние»

Эссе «Свободен ли человек в своих действиях?» — оценка 7 — Философия —

Урок 10. свобода и ответственность — Обществознание — 10 класс

Люди хотят быть свободными?

Почему важна свобода слова?

15 признаков того, что вы действительно свободный человек

1. Подготовьте себя морально и физически

Разогрев

Избегайте обезвоживания

Медитация

2. Сосредоточьтесь на своей цели

3. Преобразуйте негатив в позитив

4. Понимание вашего контента

5. Практика ведет к совершенству

6. Будьте искренними

7. Оценка после выступления

Не ругайте себя после презентации

Совершенствуйте свою следующую речь

10 причин, почему права человека важны

Насколько мы на самом деле свободны?

Свобода «вещичка»

Стачная толерантность

Поддерживайте ярость

Нет такой вещи, как свобода воли

Из нашего выпуска за июнь 2016 г.

Мы должны дать людям свободу делать свой собственный выбор

Отпуск дает людям выбор.

Выбор означает свободу.

Previous

...

Next

...

Leave a ReplyCancel