Цветаева и ее дети: Лирическая натура с холодным сердцем, или Почему Марина Цветаева отправила своих детей в приют
Лирическая натура с холодным сердцем, или Почему Марина Цветаева отправила своих детей в приют
Марина Цветаева, без сомнения, является одной из величайших поэтесс России. Но, как часто бывает у творческих личностей, она имела «тонкую душевную организацию». Даже скорее не тонкую, а ненормальную. Иначе как объяснить патологическую неприязнь к одной из дочерей и маниакальную любовь к сыну? Как получилось, что человек, сумевший тронуть стихами миллионы чужих сердец, оставался холодным айсбергом для близких.
Детство без происшествий
Сложно сказать, почему Цветаева, по крайней мере, в молодости, не любила собственных детей. Возможно, и любила, но как-то по своему. Психологи советуют в этом случае искать причины в детстве.
Но юные годы были для Марины достаточно комфортными. Родилась она в 1892 году в творческой небедной семье. Отец был известным искусствоведом, филологом. Являлся одним из основателей Музея изящных искусств. Мама, ученица виртуозного пианиста Николая Рубинштейна, была музыкантом.
Впрочем, еще в гимназии девочка проявляла несносный характер и даже была исключена из нескольких учебных заведений за «дерзость и свободомыслие».
Начало творчества
В качестве поэтессы девушка стала известна в 1910 году после публикации первого большого сборника стихов «Вечерний альбом». Ее талант отметили гении Серебряного века: Гумилев, Брюсов, Волошин. Последний приглашал барышню на свою дачу в Крыму на творческие вечера. Этот период писательница впоследствии называла самым счастливым временем.
Первенец
В 1911 году Цветаева на отдыхе в Коктебеле познакомилась с будущим мужем Сергеем Эфроном. Марина строила радужные планы, которые в будущем не оправдались. В следующем году родился первенец – девочка Аля (Ариадна). Пока все было хорошо, мать достаточно тепло относилась к ребенку.
Но отношения с Эфроном не заладились. Цветаева вступила в романтические отношения с другой поэтессой – Софией Парнок. Муж с ребенком в этой страстной карусели явно были лишними.
Марина считала себя слишком возвышенной натурой, чтобы опускаться до бытовых мелочей. По этой же причине она практически никогда не работала, даже когда дети впоследствии рыдали от голода.
Ужасы гражданской войны
1917 год ознаменовался не только революцией, но и ужасной гражданской войной, голодом, эпидемиями тифа. В это страшное время рождается вторая дочь Ирина.
Дети хронически недоедали, но Цветаеву интересовали более возвышенные материи. Женщина считала ниже своего достоинства работать за еду, ведь она была звездой богемы. Что подумают люди? При этом Марина держала малышек в «ежовых рукавицах». Как она сама вспоминала, Ирина «отравляла ей жизнь». При этом кроха настолько боялась матери, что «не смела пикнуть» при ней.
Отец к этому времени потерял интерес к семье и занимался политикой. Все силы бросил на поддержку Белого движения. Поэтесса осталась один на один с реальностью, а к серой повседневности она не была готова.
Последний приют
В конце концов, Цветаева решила сбросить с себя груз ответственности и отдала дочерей в приют.
Сложно сказать, переживала ли она. Одни историки говорят, что да, переживала. Другие приводят противоположные факты. Согласно воспоминаниям, Марина по-своему любила старшенькую Ариадну. Но насколько сильно?
Девочек в приюте она навещала редко, в лучшем случае раз в месяц. Але иногда приносила сладости, конфеты. А вот младшую Ирину писательница чуть ли не ненавидела. Ни сладостей, ни материнской ласки бедная малышка в своей короткой жизни так и не получила.
Можно представить условия проживания в бедном приюте в условиях войны и разрухи. Обе дочери серьезно заболели. Ариадну Цветаева забрала домой и выходила. Ира же осталась «догорать» в приюте, где через 2 месяца в возрасте 3 лет умерла от истощения. Цветаева даже не пришла проститься с родным ребенком, оправдываясь тем, что ей было психологически тяжело.
Безусловно, нам легко рассуждать со своей колокольни, не побывав в шкуре гениальной поэтессы. Возможно, все было иначе и Цветаева в душе горько сожалела о произошедшем.
В конце концов, это было время тяжелейших испытаний. Многие его просто не пережили. А Марина смогла выжить сама и, по крайней мере, спасла одну из дочерей.
Эмиграция
Спасаясь от Красной армии, муж Сергей осел в Берлине. В 1922 году Цветаева эмигрировала к нему с ребенком. Была надежда, что все наладится. Воссоединившаяся семья перебралась в Чехию, где жизнь была дешевле. Эти уютные деньки поэтесса с теплотой вспоминала до самой смерти.
Здесь же, в неге возрожденной любви, родился сын Георгий, которого близкие называли Муром. В отличие от Ирины, в младшеньком мать души не чаяла. Со временем привязанность переросла в маниакальную заботу. Доходило до того, что Ариадну низвели до роли служанки.
Однако Мур был смышленым. Он знал, что произошло в революционное лихолетье, и не мог простить мать за жестокое обращение со своими сестрами.
Расплата
В 1937 году семья Марины вернулась в СССР, но здесь муж и дочь попали под подозрение НКВД. Сергея расстреляли в 1941 году, а Ариадна 15 лет провела в лагерях.
В 1955 году она была реабилитирована и впоследствии стала литературоведом и переводчиком.
Когда разразилась война, Цветаева всеми силами старалась сохранить сына, оставить его при себе. Они эвакуировались в Елабугу. Но подросший Георгий к этому времени уже ненавидел мать. Это была жестокая насмешка судьбы, когда история обернулась фарсом. Мур настолько сильно хотел оторваться от маминой юбки, что записался добровольцем на фронт. Марина Цветаева не выдержала психологического давления и покончила с собой. Георгий отправился на войну и живым с нее не пришел.
Но на этом козни судьбы не прекратились. Известно, что поэтессу похоронили в Елабуге где-то на Петропавловском кладбище. Но где именно находится могила, неизвестно. Поклонники ее таланта приходят на официальный мемориал, который является скорее памятником, но не надгробной плитой. Точное место захоронения до сих пор остается тайной.
Нашли нарушение? Пожаловаться на содержание
Newsland – комментарии, дискуссии и обсуждения новости.
друзья, предупреждаю сразу, текст очень большой и очень страшный. он был последовательно собран из постов в ЖЖ юзера wyradhe, который при их написании провел большую, серьезную исследовательскую работу, за что ему респект. эта история, скорее всего, непоправимо поранит вам душу, но правда стОит того, чтобы огорчиться, даже сильно.
Ирина Эфрон: последние два месяца жизни и сопутствующие обстоятельства.
1. 13 — 23 ноября старого стиля.
Эпиграфы.
«Возвращаюсь с Пречистенки с обедом. Хочется есть, спешу. Под ноги — старуха — старушонка — премерзкая: «Подайте нахлеб!» — Молча и возмущенно (у меня просить!) пробегаю мимо».
МЦ, 1919
Заведующая приютом 24 ноября ст.ст. сообщает, что двухлетняя Ирина в приюте кричит от голода. Реакция Цветаевой в ее записной книжке: «Ирина, кая при мне никогда не смела пикнуть. Узнаю ее гнусность».
МЦ, 28 ноября 1919 года, ст.ст.
«Меня презирают — (и в праве презирать) — все.
Служащие за то, что не служу, писатели зато, что не печатаю, прислуги за то, что не барыня, барыни за то, что в мужицких сапогах (прислуги и барыни!)
1/2 презирают, 1/4 презирает и жалеет, 1/4 — жалеет. (1/2 + 1/4 + 1/4 = 1)
А то, что уже вне единицы — Поэты! — восторгаются».
МЦ, 26-го дeкaбpя 1919 г., ст. ст.
«Я так мало женщина, что ни разу, ни разу мне в голову не пришло, что от голода и холода зимы 19 года есть иное средство, чем продажа на рынке».
МЦ, зима 1919/1920, описывает в записной книжке свою реакцию на то, как заведующая прибтом просила ее дать сахара не только Але, но хоть немного и Ирине.
— «А что ж Вы маленькую-то не угостите?» Делаю вид, что не слышу.— Господи! — Отнимать у Али! — Почему Аля заболела, а не Ирина?!!— »
Теперь события. Аналогию я знаю только одну — «Коллекционер» Фаулза. Только здесь человек не придуманный погиб. Предупреждаю также: пищевыми ресурсами и топливом Цветаева все это время была обеспечена и могла (по собственному признанию) обеспечивать обеих дочерей на уровне много лучшем, чем тот, что оказался в приюте.
1. 14/27 ноября 1919 года. Цветаева отдает своих дочерей – семилетнюю любимую Алю и двухлетнюю нелюбимую Ирину – в Кунцевский детский приют. По ее мнению, прокормить их сама она не сможет так, как их прокормят в приюте (ложь; она могла их кормить даже не работая [за счет продажи вещей на рынке] куда лучше, чем иъ кормили в приюте — это признала она сама; поступать даже на легкую службу в учреждение за паек – у нее была такая возможность — она для их прокорма категорически не хотела, поскольку такую работу ненавидела; она даже не проверяла, как кормят в приюте; а в итоге ей все-таки пришлось кормить Алю у себя – и выкормила). Следует отметить, что отдавать в приют 1919 года ДВУХЛЕТНЕГО ребенка практически равносильно вынесению ему смертного приговора.
Она не потрудилась ни проверить, каковы условия в Кунцевском приюте, до помещения туда дочерей, ни даже поехать лично помещать туда дочерей – передала их туда через третьих лиц.
В течение декады она и не думала заехать посмотреть, как там ее дети. При случайной встрече черех десять дней с зав. приютом случайно же узнала, что Аля очень плачет и тоскует, и решила еще через два дня заехать, см. ниже.
«Кто-то посоветовал ей и помог поместить Алю и Ирину в Кунцевский приют. И, несмотря на то, что была возможность, с помощью Н. В. Крандиевской, устроить детей в московский садик, Марина Ивановна почему-то больше поверила в Кунцево» (Сааякянц).
Накануне отправки Цветаева пишет письмо Але на дорогу:
Дорогая Алечка!
Что мне тебе сказать? — Ты уже все знаешь! И что мне тебе дать? — У тебя уже всё есть! — Но всё-таки — несколько слов — на дорогу!
Ты сейчас спишь на моей постели, под голубым одеялом и овчиной, и наверное видишь меня во сне.
Так как ты меня любил только еще один человек: Сережа. Та же любовь, те же глаза, те же слова.
—Алечка! — Спасибо тебе за всё: и за окурки, и за корки, и за спички, и за окаренок, и за бесконечное твое терпение, и за беспримерное твое рвение,— я была тобой счастлива, ты мне заменяла: воду, которая замерзла, хлеб, кый слишком дорог, огонь, которого нет в печи — смеюсь! — ты мне была больше этого: Смыслом — Радостью — Роскошью.
Целую тебя нежно. Пищи на букву ?. Люби меня. Знай, я всегда с тобой.
МЦ.
Москва, 13-го ноября 1919 г.,ночь.
Алина приписка:
— Марина! Я Вас люблю — я Вечно Ваша.
ПРИЛОЖЕНИЕ. Письма Али к матери из приюта, вторая половина ноября. Цветаеву она называет приемной матерью (по той самой договоренности). Они не были отправлены, Цветаева получила их, когда наконец приехала в приют.
Милая Марина! Здесь хорошо, дети не озорные.
На Ирину жалуятся. Везде очень чисто. Марина! Здесь два этажа. Мне жалко Вас. Марина! другой ребенок гораздо умней Ирины. Он говорит, просится, сам чудно ест. В окно глядят ели. Всё время думаю об Вас! Здесь двадцать две комнаты. Сижу в другой комнате, чем Ирина. Она всё время орет. Немного шумна!
Висят иконы Иисуса и Богородицы. Всё время в глазах и душе Ваш милый образ. Ваша шубка на меху, синие варежки. Ваши глаза, русые волосы. Мне приятно вспоминать про Вас. Рядом со мной два окна, счастлива, что пишу.
Тоня: — «Правда, что писать лучше с твердым знаком?» — «О да, конечно».
Милая Марина! Как грустно! Как разрывает сердце разлука! Здесь жара. Печаль об Вас! Так печально без Вас. Я думаю, думаю, готова умереть, только бы Вы согласились быть хоть от части моею. Марина Марина. Как не ценила я времени с Вами.
Понравилось ли Вам письмо в черной тетрадке? Господи, какая здесь жара. О, Рождество, Рождество, торопись. Есть дают нам суп с говядиной, потом чечевица, через час маленькая чашечка молока; Господи, милая Марина.
Мы гуляем, дети тихие. О Рождество, скорей!
Марина! Как уныло
Здесь ходить без Вас.
Мрачные шаги все,
Главное — Марина,
Главное — Марина.
Марина. Соскучилась по льву. Дети трогательно светят мне. Ах Марина! Помереть
Мамочка! Я погибаю в тоске. Ирина сегодня ночью наделала за большое. Я с ней спала. Заведуящая очень милая и довольно строгая женщина. Я пол ночи не спала, думала об Вас. Мамочка! Живется мне довольно хорошо. Не тоскуйте. Я Вам верна и люблю Вас. О милая приемная мама! О как Вы хороши. Как встала, так взяла Вашу книжечку стихов и принялась со рвением читать. Дети просили почитать. Им трогательно нравилась Ваша карточка! О Как она меня утешила. Как вечером в темноте я томилась по Вас, по Вашей комнате. О какое раскаяние.
Ирина ворочалась, толкалась. А я ей отвечала безумными гримасами. Марина. Не отвечаю на вопросы детей и с увлечением пишу. Чернил здесь нету. Мамочка! Уж скоро обедать. Я Ваша на Веки Веков.
Здесь печально,
Но здесь хорошо,
Только Вас не хватает.
Здесь Мадонна с Христом,
Здесь чудесное мыло,
Здесь всё чисто,
Все бело,
А постели — для Вас.
Марина! Я живу
Книгами — Писаньем —
Думами об Вас.
Здесь душе свободы нет.
Вечный рев Ирины.
Главное — Марина!
Главное — Марина!
Марина! Мы сегодня будем купаться.—
Ура!
Я Ваша! Я страдаю! Мамочка! Ирина сегодня ночью обделалась за большое три раза! Сегодня должна приехать Лидия Александровна. Ирина отравляет мне жизнь.
Марина! Я представляю себе наш милый дом. Печка, ведры, окаренки. Всё для нашей души. Прочла «Тысяча и Одна Ночь», читаю сейчас «Биографические рассказы».
— Из жизни Байрона.— Думаю, что мне удастся еще поцеловать Вас. Правда? О как Вы были добры, что приняли меня. Дети дразнят Вас: — «Ноги-то у твоей мамы какими-то тряпками обвиты».— «Это не тряпки, а гетры, а у вас тряпки». Ирина каждую ночь по два по три раза делает за большое. Сплю с «Волшебным Фонарем». Конверт у меня сломала Лидия Константиновна. Я в глубоком горе. И еще оторвала у моего «Лихтенштейна» верхний листок с названием. Я несчастна. Сегодня я должна была идти в школу. Я отказывалась, говорила про Вас, но никто не слушал. Я сегодня завтракала с «младшими». Ирину и меня остригли. Я оставила прядь из моих волос Вам на память. Лидия Алекс еще не приходила. Жду, жду, жду с трепетом каждый день, каждую минуту.
У Вас я ела лучше и наедалась больше, чем у этих. О мама! Если бы Вы знали мою тоску. Я не могу здесь жить. Я не спала еще ни одной ночи еще. Нет покою от тоски и от Ирины. Тоска ночью и Ирина ночью.
Тоска днем и Ирина днем. Марина, я в первый раз в жизни так мучаюсь. О как я мучаюсь, как я Вас люблю. Я низачто не пойду в школу. Там не то не то. Мне нужны Вы. Всё время у меня тяжелая голова, и думаю, думаю, думаю об Вас.
О, как мне было с Вами хорошо. Вчера было Воскресение. Но мне не был тот день Праздником, он был мне тяжелой ношей. О приют.
О Марина! я всё та же, та же! Если бы Вы приехали. О какое было бы счастие. О милая Марина! Прийдите ко мне, поцелуйте меня.
Я не могу пережить месяца здесь, из-за Ирины.
Я Вас люблю, я Вас люблю, и больше ни-че-го.
Жду Вас каждый день, каждую ночь. Вчера плакала весь вечер, страдала, сердце мое разрывалось. Марина! Лидия Константиновна разорвала Вашу книгу. О помогите; сколько нужных вещей я собираюсь Вам передать.
Когда я умру последнее чувство мое и слово мое при смерти будет: «Я Ваша на земле и в Царстве Небесном». Милый мой вечныйдруг! Ах! Мои глаза не смотрят ни на что, кроме Вас! Вы мою душу любите. В сегодняшний день я немного ободрилась.
.. если я только вспомню Ваше имя, как слезы через силу текут по моим щекам.— Но время течет.— Незаметно придет минута.
Я так люблю всю, всю, всю Вас. Как Вы мать. Как хороши. Как добры.
Она [это Аля о Марине Цветаевой] пишет стихи. Она топит печку. Она жжет себе руки. Она — рыцарь. Она заменяет всему городу — Бога. Она терпелива.— Она находчива.— Ласкова.— Она заменяет Богу самых верных Ангелов. Она играет на арфе, бьет в барабан, побеждает — всех. Уголь превращается от прикосновения ее рук в замечательные плоды. Играет с самыми важными случаями жизни. Труса превращает в героя, розу— в камень. Самый простой свет она превращает в Северное Сияние. Замечательно рассказывает. Летает. Лед превращает в летние цветы. Ирину может превратить в красивую девочку. Вы мой верный первый и последний друг. Я знаю, что никого больше так как Вас не буду любить. Мой первый и последний друг — и Ваша Ариадна.
С добрым утром, Глубоко-Уважаемая Марина!
Мне немного лучше, но дума об Вас побеждает всё.
Пишу сейчас одна в комнате, перед огромной лампой, и вспоминаю, как жила с Вами. Встаем довольно рано, когда еще темно. О Игра Судьбы. Как трогательно. Все те надзирательницы молятся Богу, утром и вечером. В последние дни погода становится бурная. Замораживаются вторые стекла окон, ели покрыты инеем и снегом. С удовольствием пишу по линейкам написанным Вашей рукой. Мариночка! Мне виделось видение Сережи и Вас. Марина! Не будьте печальны.— Ведь я вечно с Вами. Мне горестно и радостно! О мучительная Любовь. Небо слегка голубое. Вы меня любите? Если нет, то я обняла всю Вас своей любовью.
С Добрым утром. Какое замечательное до слез воспоминание осталось о Вас, о Доме. О Боже Мой. Как радостно и приятно вспоминать про тот чудный прощальный ужин. Те огромные куски и полные тарелки… А главное ведь — Вы!’ Как я счастлива, что могу писать! Ах! Правда это счастие? Теперь у нас набирается порядочно маленьких детей. За Ириной я не смотрю, не балуюсь, и осталась всё та же. Знаю то же самое с Вами моим вечным другом.
Я чувствую, что елки думают уже о Рождестве, о счастие. Люди, люди, вы скоро будете поклонятся моей Марине. Я знаю, что скоро будет радость Свидания, а я знаю, что книги мы поправим. Как Вы себя чувствуете? —
Аминь.
[21 ноября / 4 декабря 1919 года]
В первый раз выглянуло солнышко. Оно мне напомнило Вас. С такой глубокой радостью я смотрела на него. Темные ели задумчиво и ласково думали о Вашем приезде. Я чувствую, что мы скоро увидимся, милая Марина. Я с такой надеждой думаю об Вас. Я чувствую, что я с Вами сумею поправить книги. Мама! Если бы я могла оставить эти обеды и чаи Вам, Вам и Вам. Как я молю Бога, чтоб Он дал Вам и Папе чудную судьбу Ах, мой Ангел. Каждая секунда (кроме деланья на горшок), посвящена Вам! Марина! Как Вы меня утешаете. Я вспоминаю Ваши стихи, пьесы, всё, всё. С каким удовольствием я пишу.— Я имею время писать. Мой вечный утешитель. Мы сейчас будем обедать, а Вы? Вы? Господи! Когда же мне удастся отомстить всем им, им! О какая месть в сердце и душно. Я пишу, пишу, полна вдохновения. Ну Марина, Марина, Марина! Как-то Вы там живете! Как обидно, как горестно! Как я жду вечно верного вечно любимого друга. Я себя чувствую как одна, одна, заключенная в тюрьме полной печали. Map
Мариночка! Сегодня Праздник Введения.— Другой маленький карандашик, который Вы мне подарили, к моему глубокому сожалению остался дома.
Мой первый и последний Друг! — Ура! — Я не буду, я постараюсь не много грустить. Когда человек верен и если с кем-нибудь разлучится — верность не оборвется.—
Сегодня мне явились — Вы.
Марина! Сколько раз я надеялась увидать Вас, и потом в разочаровании плакала. Думала ли я, что столько время не увижу Вас? Недавно рядом горела деревня, я мечтала, чтоб загорелся наш дом. При свидании я скажу Вам одну замечательную вещь. Мои глаза вечно отуманены слезами, и смотрят на дорогу, на заветную дорогу.—
Бархатную Книжечку я не трогаю, боясь разорвать конверт! Меня очень, очень утешаюсь всеми книгами — читаю последнюю «Чудесное Путешествие Мальчика по Швеции».
Последние дни я в злобе. Каждую секунду, даже ночью можно найти на моих глазах слезы сожаления. О как я несчастна, как я несчастна: Я знаю, что если бы Вы знали, как я здесь живу, Вы бы давно приехали ко мне.
Я у Вас была совсем сыта, а здесь — ни капли! Впрочем мне всё равно, только бы мне знать, что я Вас увижу, что Вы меня всё так же любите. То чудится мне, что Вы сидите на ели, то смотрите в окно, то стоите рядом со мной. Мне ли придет мысль Вас покинуть? О как я могла так не ценить времени с Вами! Душа потеряна на время, но на долгое и мучительное время. Я мечтаю о том времени, когда я увижусь с Вами. Пишу, мечтаю, злюсь, жду. В тоске проходит мое печальное время.
Мама! Я повешусь, если Вы не приедете ко мне, или мне Лидия Алекс не даст весть об Вас! Вы меня любите? Господи, как я несчастна! Из тихой тоски я перехожу в желание отомстить тому кто это сделал. О я Вас прошу, любите пожалуйста меня, или я умру самой мучительной смертью. Мариночка. Сколько раз я была полна восторга с Вами! Как я восхищалась Вами, Вашей Душой.
Наружностью, Милая
Марина, Милая Москва! Мариночка! Я вам посвящаю всю мою жизнь. Этот день будет клонится к вечеру, а надежда не осуществится. Затуманятся стекла, а я не увижу любимого лица. Но я думаю, что Вы меня всё так же любите меня, всё так же мне покажете льва! Не правда ли? О Ваши прекрасные зеленые глаза, русые волосы! Не думайте, мамочка, что я очень изнеженна! Это только мучительная, раздирающая грусть. Я мечтаю увидеть прекрасное лицо, золотую любовь!
Мариночка! Мой вечный друг! Простите меня, что я Вам сделала дурного. Простите меня! Пишу четвертую страницу. Уж ничего не видно. Я ничего не видя, но догадываясь пишу: Света
Я готова Вам служить всю жизнь, служить пока хватит сил, пока не умру. Жизнь, жизнь, а всё ж то! — Маринушка! Я вспоминаю, как Вы мне говорили стихи, читали пьесы! Я наверно очень уродливо пишу, но желание писать побороло всё! Ах! Комната окутана мраком!
Марина! Я вам верна как Георг и Ганс были верны Герцогу! О! — Ночью я тихо плачу вспоминаю Вас.
Я вечно вижу
Марина! Я вечно кажется, что Вы говорите, поете своим чудным голосом.— Как Вы чудно говорите стихи. Идет беседа: «Как все помрут, так явится Бог и все встанут». Здесь есть песня, касающаяся сегодняшней Москвы! Вспоминаю чудное житье дома. Как Вы была милы! Марина! Густой снег, с ним летит моя печаль!
О как Вы мне дороги!
(Внизу страницы уродливые каракули и рисунок автомобиля с чудовищем внутри,— чье-то произведение. Бедная Аля! [примечеание МЦ])
Ах, мое вечное утешение! Вы скоро приедете? С чудной надеждой вглядываюсь я в голубую даль, жду голоса, чудных королевских рук! —
Люблю. С светом в душе вглядываюсь в глубину елей! Там виднеется то полу-сгнивший ствол, то усыпанный снегом пенек. Как только встала, вырвалась в комнату, где лежит заветная тетрадка с карандашом! Каждый день начинается светлой надеждой, а кончается,— Увы! —
О из Вашей пьесы! Пишу с мучительными слезами на глазах! Я Вас люблю, я готова идти на эшафот, только чтоб Вы меня хоть каплю полюбили! Пятница! — Она полна замечательной надежды!
Была я счастлива когда-то,
Теперь — Конец!
В последний раз взглянула я на льва.
Всему — Конец!
Стоят унылые ели,
С них падают шишки,
Мне не жить!
ПРИЛОЖЕНИЕ 2. Цветаева все это время не приезжала и никаких известий Але не передавала, зато написала стихи о своей разлуке с дочерью.
Маленький домашний дух,
Мой домашний гений!
Вот она, разлука двух
Сродных вдохновений!
Жалко мне, когда в печи
Жар, — а ты не видишь!
В дверь — звезда в моей ночи!
Не взойдешь, не выйдешь!
Платьица твои висят,
Точно плод запретный.
На окне чердачном — сад
Расцветает — тщетно.
Голуби в окно стучат, —
Скучно с голубями!
Мне ветра привет кричат, —
Бог с ними, с ветрами!
Не сказать ветрам седым,
Стаям голубиным —
Чудодейственным твоим
Голосом: ~ Марина!
Ирина Эфрон: последние два месяца жизни. 2-9.
24 ноября – 23 декабря ст.ст. Аля заболевает и месяц лежит больная в Кунцево.
Цветаева за это время дважды навещает ее, и один раз привозит хину.
Обещает всякий раз забрать, но ничего похожего делать не собирается. Касательно Ирины ничего даже и не обещает. Ирина своим чередом живет.
2. 24 ноября / 7 декабря 1919 года.
В начале 20-х чисел ноября ст.ст. Цветаева подумывает о том, чтобы навестить Кунцево в следующую субботу (30 ноября) и пишет вечерами толстое письмо Але, где упоминает это намерение. 24 ноября ст.ст. Цветаеву случайно встретила в Лиге Спасения Детей заведующая Кунцевским приютом в сопровождении одной приютской девочки. Девочка сообщила Цветаевой, что Аля все скучает и плачет. Цветаева спешно собрала подарки – сломанный автомобиль, пустую клетку для белки и пр. — и передала заведующей вместе с толстым письмом Але, причем Цветаева и заведующая полностью сошлись на той мысли, что Ирина дефективна (она не была дефективна).
Записная книжка МЦ за этот день.
« {У Цветаевой дата не вписана.} ноября 1919 г., воскресение»….
«Иду по Собачьей площадке. Тонкий голос:
— «Здравствуйте! А Ваша Аля по Вас скучает!»
Оглядываюсь: жалкая простая девочка лет 10?ти в рваном желтом пальто.
Рядом деревенские сани с соломой, рыжая лошадь.— «Ты видела Алю?» — Оказывается, девочка из Алиного приюта, приехала с заведующей в Лигу Спасения Детей «за продуктами». Я, взволнованно и горестно: — «Ну, как Аля? Как она живет?» — «Скучает, плачет».— «Ну, а пишет?» — «Пишет. Только в школу почему-то не ходит» — «Ну, а гуляет?» — «Нет, мы сейчас не гуляем,— холодно».— «Ну, а подружилась с кем-нибудь?» — «Она со всеми дружит».
Бегу галопом домой, лихорадочно собираю Але: Сережиного льва, иконку, другого льва — каменного — (подарок) мое толстое письмо, кое я писала все вечера — связываю все это в грязный фартук — теряю ключи — варежки — руки дрожат — лошадь может уехать — несусь в бывшую детскую, где весь скарб, выхватываю оттуда — наугад — детскую лейку — сломан автомобиль — пустую клетку для белки —детям в приют — мчу обратно на Собачью: ура! лошадь стоит! — передаю всё это девочке — бегу в Лигу Спасения, разыскиваю заведующую.
Следующий разговор:
— «Ну, и Ирина!»
— «Всё поет?»
— «Поет, кричит, никому покою не даст.
Это определенно дефективный ребенок: подхватит какое-нб слово и повторяет — без конца совершенно бессмысленно. Ест ужасно много и всегда голодна. Вы совершенно напрасно отдали ее к нам, она по возрасту принадлежит в ясли, кроме того, как явно-дефективного ребенка, ее надо отдать в специальное заведение».
Я, почти радостно: —«Ну, я же всегда говорила! Не правда ли, для 2 1/2 л она чудовищно-неразвита?»
— «Я же Вам говорю: дефективный ребенок. Кроме того, она всё время кричит. Знаете, были у меня дети-лгуны, дети, кые воровали»…
— «Но такого ребенка Вы еще не видали?»
— «Никогда».— (Тирада о дефективности, причем мы обе — почему-то — сияем.)
— «Ну, а Аля?»
— «О, это очень хорошая девочка, только черезмерно развита. Это не 7 л, а 12,— да какой 12! Ею видно очень много занимались».
…
— «Ну, а Ирина!!! Она видно очень голодала, жалко смотреть. Но кричит? { Ирина, кая при мне никогда не смела пикнуть. Узнаю ее гнусность.)
— Скажите, чьи это, собственно, дети? Они брошены, что-ли в квартире? Они ничего не могут сказать».
..
— «Да, да, я была знакома с их родителями. Я — крестная мать Али».
— «Да, она тоже так говорит».
— «Скажите» — чтобы перевести тему — «м б вам нужны какие-нибудь детские вещи? Лифчики, панталоны и т. д. Уменя их миллион, не знаю, что с ними делать»…
Заведующая сияет, горячо благодарит, я на секундочку спасена, умоляю ее передать пакет Але, улыбаемся, жмем друг другу руки,— поехали!
Во вторник [26.11/9.12 1919 года] в 11 утра она заедет за мной на лошади, я передам ей узел с Ириниными гадостями [пеленками] (этот дефективный ребенок не просится [по нужде],— Vous voyez ca d’ici! — Хорошее приобретение! — Я даже хотела сжечь! —) — передам ей пакет с гадостями и прикачу на санках к Але, увижу ее сияющие (от одной меня) голубые глаза и тетрадку.— Не привезти ли ей туда шарманку? Боюсь одного — Алиных слез, когда ее сломают,— а сломают непременно!
___
Камень — чем с большей высоты — тем громче/звонче падает,— так Слово. Была бы я — в старинные времена — Великой княжной — или дочерью какой-нибудь мировой известности — хотя бы какого-нибудь Саввы Морозова или кожевенника — мои записные книжки имели бы больше читателей, чем сейчас (ни одного,— Аля не разбирает почерка!)
___
— Я и Инстинкт. —
Душа у меня заела инстинкт, вернее:
mon instinct — c’est l’Ame! {мой инстинкт — это Душа)}»
И т.д.
3. Между тем в ночь с 25 ноября / 9 декабря 1919 на 26 ноября / 10 декабря 1919 года Аля в Кунцеве заболевает неясной лихорадкой, заведующая назначает ей на всякий случай постельный режим и вызывает врача. Получив письмо и подарки от матери, Аля пишет ей 24 — 25 ноября следующее письмо:
Вчера я получила очаровательные «вести». Письма я еще не получила. Анастасия Сергеевна не имела времени подать мне его. Надеюсь, что я смогу найти там своего излюбленного льва! Я прочла все — но впрочем всё равно! —
Игрушки были пропитаны какой-то замечательной прелестью Ваших рук, покинутого дома! Мука или радость? Надеюсь получить льва.
Только что меня позвала Анастасия Сергеевна и подала мне «письмо». Я радостно развернула сверток, плакала, плакала, слезы дотекали за уши, голые из-за обритой головы! Кажется в кунцевский приют набралось тридцать девять детей. Мой милый лев!
Прочтите историю: — «Аля! Иди скорей в школу!» — «Нет, я не приду в школу! Мне «мама» велела!» — «Раз ты здесь, то ты должна слушатся нас, а когда ты была у мамы, ты должна была слушатся мамы».
— «А я все-таки не пойду в школу, потому что не хочу и не буду писать по новым правилам!»
Дело оставили до заведующей. Сторона вышла моя! Ура! Кто был прав! Надзирательница, или я?
Марина! Как только я написала и подумала Ваше имя, у меня защекотало в носу, в глазах показались слезы! Скажите мне. Прощаете ли Вы меня за то что я Вам сделала? Тихо качаются нежные березки, они вспоминают Вас… Идет во все стороны снег, но мне все равно. Я вспоминаю Вас!..
Лидия Константиновна надзирательница всех детских «аа», мокрых простынь и горшков.
Как мучительно тянутся дни, и как чудно быстро проходили с Вами! Теперь я несчастна, потому что — Вы Вы! Глубоко засела в душу разлука! Тысячи раз перечитываю письма, с трудом глотаю куски хлеба, потому что не могу отдать этот маленький кусочек Вам, Вам!
Печально понимаю только: «Люблю!» и «Суббота!» Гуляю очень много, нахожу много дров и хворосту и жалею, безумно жалею, что не могу подарить их Вам! Вчера приехали 50 человек детей! Милая Марина! Надеюсь, что Вам понравится мое писание.
..
Часто встречаю гуляя пчелиные ульи, сожалею, думаю, плачу, мечтаю! Все вещи, которые Вы мне дали, попорчены! За не-имением книг я гуляю всё то время, в которое могу читать, я гуляю. Как Вы милы! Про мои ноги не беспокойтесь! Когда я пойду гулять, я надеваю валенки! Здесь паровое отопление, а между тем оно ни капли не греет.
Я Вас люблю! Милая Марина! Дайте мне поцеловать… Может быть я не выживу? Дети вырывают у меня из тетрадки листья! Я прячу в корзинку, на шкаф, а они всё достают.
Ах зачем Вы отдали меня. Марина! Если бы Вы знали… Марина! Итак я не спала ночи, и так мучилась ожиданием… А теперь, не хочется говорить!
Приезжайте! Узнайте мои горести.
Я совсем ужасно себя чувствую! Здесь нет гвоздей, а то бы я давно повесилась. Все меня бросили, даже Л А не приезжает. Всё кончено для меня. Я в первый раз в жизни узнала что такое дети! И главное я не видела.
О Мариночка, Вы думаете, что у меня так мало силы, чтобы я не сумела защитить книг, тетрадок? Марина милая.
Мариночка! Я живу всем, что Вы мне прислали, и словом «суббота». Ко всем кто-то приезжает! Целых две недели. Мне больше не на чем писать! Оконные слезы текут вместе с моими! Марина! Я одну Вас люблю люблю люблю. Дайте мне Вас. Мне теперь решительно всё всё равно! — Кому кому я нужна! Теперь я одна виновата! Я хочу одного: Вас Вас и Вас. Я первый раз в жизни в таком отчаянии.
Этот текст Цветаева также получила позже, когда приехала в Кунцево.
4. 26 ноября / 10 декабря во вторник Цветаева нашла заведующую приютом в Лиге Спасения Детей, встретившись с ней, как они и договорились в воскресенье. Заведующая сообщила ей, что Аля заболела, у нее температура и головная боль, и этим утром она была оставлена в постели.
Цветаева в тот же день выехала в Кунцево и туда добралась в районе 17:00, но вечером проведать Алю не пошла _из-за темноты_, а осталась ночевать у своей кунцевской знакомой Лидии Александровны.
Тем временем Алю обрили и положили в отделении для больных (там все вперемешку – больные заразными болезнями, дефективные, включая ту же Ирину Эфрон, кто угодно).
Записная книжка МЦ за этот день:
«Через 2 дня до получаса жду, жду, жду. Время идет, никакой заведующей. Иду в Лигу, нахожу ее.
— «Ну что. Вы меня берете с собой?»
— «Нет, не могу, нам еще надо в уезд».
В голосе и в лице холодок.
— «Ну как дети?» — «Ваша Аля что-то захворала».
— «Господи! Что с ней?»
— «Не знаю, др еще не был. Жар, голова болит. Сегодня я ее не спустила с постели».
— «Одну минуточку, я сейчас сбегаю домой, напишу ей записочку,— это рядом, в Бском, я сейчас. И поцелуйте ее за меня, и скажите, что я завтра же приеду…»
— Лечу домой, пишу записочку,— вся внутренность провалилась —тоска не в груди,— в животе.—
Дома мечусь по комнате — вдруг понимаю, что еду сегодня же — забегаю к Бтам отдать им рисовую сладкую кашу (усиленное детское питание на Пречистенке, карточки остались после детей) — в горло не идет, а в приюте дети закормлены — от Бтов на вокзал, по обыкновению сомневаюсь в дороге, тысячу раз спрашиваю, ноги болят (хромые башмаки), каждый шаг — мучение — холодно — калош нет — тоска — и страх — ужас.
В Кунцеве иду к Л А, рассказываю, она утешает. Уже темно (выехала с 4 часовым), в приют идти нельзя. Тысячу раз спрашиваю у Л А и Володи дорогу.— Близко, как от Бского до Луб площади — всё прямо, прямо, потом Очаковская фабричная труба, а справа ворота с надписью «Центроспирт» — или «Центрожир». А сначала — деревня Аминьево.
Записываю все повороты, озабоченность, что не дойду немножко отвлекает от мысли об Алиной болезни.— Аминьево — Очаковская труба — Центро — с этим засыпаю».
5. 27 ноября / 12 декабря около полудня Цветаева навещает Алю с неясной лихорадкой и видит Ирину. Убеждается, что в приюте царит тотальный голод и холод, а никакой реальной медпомощи не оказывают по неимению возможности. Нет не то что доктора, а даже и градусника. Страшная антисанитария. Цветаева ужасается. Ирина уже несколько истощена, страдает недержанием. Цветаева обещает Але немедленно забрать ее домой. Об Ирине у нее и речи нет (ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ КОНФИРМАЦИЯ СМЕРТНОГО ПРИГОВОРА ИРИНЕ ЭФРОН).
Описание этого дня в записных книжках МЦ:
«Выхожу на след утро [=27 ноября ст.
ст.] в 11 ч.,— встала в 8 ч. и могла бы давно быть у Али, но отчасти страх, отчасти доводы Л А и Володи напиться чаю (моя вечная роковая вежливость) удерживают.
Гляжу на бумажку — иду. Да, несколько шагов меня подвозит Володя, едущий по делам Госпиталя. (Главный врач.)
— «Ну, а теперь всё прямо, прямо, до Очаковской трубы…» Я выпрыгиваю, благодарю. Справа ели, слева и впереди пустынные поля. Иду.
В дер Аминьеве меня дразнят дети, кричат какие-то неприличные слова. Дорога вверх и вниз — крутой спуск — замерзший пруд. Кто-то спрашивает меня, не меняю ли я табак.
Иду, терзаясь, правильно ли, хотя дорога — одна. Наконец — как чудо, в кое я не верила — Очаковская труба. Справа ворота.— Центро.—
Иду по огромной аллее. Страх почему-то уменьшился — сейчас увижу Алю! — Потом мостик — потом крутой спуск — знакомая котло-
вина — приют. Вхожу. Кто-то из детей: — «А Ваша Аля заболела!» — «Знаю, вот я и приехала, проводите меня, пож, к ней». Идем по широкой темной желтой внутренней лестнице.
Пахнет сосной. 2?ой этаж. Какая-то девочка бежит вперед: — «Аля! К тебе тетя приехала!» Вхожу. Множество постелей. Ничего не различаю. (Абсолютно близорука.)
Вопль: — «Марина!»
Всё еще ничего не видя, направляюсь в глубину комнаты, по голосу.
Грязное страшное, нищенское ватное одеяло. Из под него воспаленные ярко-красные от слез Алины огромные глаза. Лихорадочное лицо, всё в слезах. Бритая голова. Аля приподымается: вижу, что лежит в клетчатом своем шерстяном платье.
— «Аля!!! Что с тобой?!»
И она, кидаясь мне на грудь — рыдая:
— «О Марина! Сколько несчастий! Сколько несчастий! Дети разорвали мою тетрадку — и крышку с той книги — с Вашей любимой — и я совсем не могу стоять!»
Прижимаю ее к себе. Ничего не могу выговорить. Она плачет».
…
— «Алечка, успокойся, это ничего, это все ерунда, я возьму тебя отсюда.— Они всю ее разорвали?»
— «Нет, только белые листы. Я так защищала! И крышку от той книги… Но тетрадку я связала веревкой»…
Зовет надзирательницу — Лидию Конст — и умоляет ее принести тетрадку.
Расспрашиваю надзир об Алиной болезни.
(Забыла сказать, что больных очень много,— человек 15, по двое по трое в одной кровати.)
Выясняется: др не был и не будет — слишком далёко — лекарств нет — градусника тоже.
Рядом с Алей лежит стриженая девочка, лет пяти. Всё время делает под себя, неустанно стонет и мотает головой. Через кровать — два мальчика, головами врозь. Еще дальше — девочка с маленьким братом, Петей.
Тут только замечаю мотающуюся Ирину. Грязное до нельзя розовое платье до пят, остриженая голова, худая вытянутая шея. Мотается между кроватями.
— «Ирина!» — Подымаю , гляжу: нет, не по-правилась, пожалуй похудела. Лицо несколько другое,— еще серьезнее. Огромные темно-серо-зеленые глаза. Не улыбается. Волосы торчат ершом.
— «Марина! Вы меня простите, но она ужасно похожа на тюленя! Ужасно!» говорит Аля.
— «Она ужасно себя ведет,— и что у нее за привычка такая по ночам делать»,— жалуется Лидия Конст — «уж я ее и подымала, и сажала каждые полчаса,— нет,— раза три в ночь наделает, и стирать негде, водопровод испорчен.
— То просится, а как посадишь «не надо!» И так кричит. И что она этим хочет сказать?! — А Вот старшая у Вас уж даже слишком развита,— как пишет! Это у нее вроде дневника ведь, я читала. Как она нашего Петушка описала!!!»
Даю Але лепешку, Ирине картошку — Аля рассказывает, что Ирина ничего ни у кого, кроме Лидии Конст, из рук не берет. Дети дают, а она не трогает: стоит и смотрит. И еще:
— «Ирина, дай картошку!»
— «Моя картошина!»
— «Ирина, дай Козловский совет!»
— «Моя (!!!) Козловский савек!» и т. д. Дети Ирину не любят, дразнят. Когда ее хотят сажать на горшок, она бросается на пол и молотится головой.
Постепенно понимаю ужас приюта: воды нет, дети — за неимением теплых вещей — не гуляют,— ни врача —ни лекарств — безумная грязь — полы, как сажа — лютый холод (отопление испорчено.) — Скоро обед.
Л Конст раскладывает: первое — на дне жидкой тарелки вода с несколькими листками капусты. Я глазам своим не верю. Второе: одна столовая (обыкнов) ложка чечевицы, потом «вдобавок» — вторая.
Хлеба нет. И все. Дети, чтобы продлить удовольствие, едят чечевицу по зернышку. Во время раскладки в больничную комнату врываются здоровые «проверять»,— не утаила ли надзир ложки.
Холодея, понимаю: да ведь это же — голод! Вот так рис и шоколад, кыми меня соблазнил Павлушков! (Врач, устроивший детей в приют).
Ирина, почуяв мое присутствие, ведет себя скромно. Никаких «не дадо!» — (единств слово, кое она выучила в приюте) дает. сажать себя на горшок. Л Конст не нахвалится.
— «Ирина, а это кто к тебе пришел?»
Ирина, по обыкновению, взглянув на меня отвертывается. Молчит.
Кормлю Алю сама. Ложки деревянные, огромные, никак не лезут в рот. Аля, несмотря на жар, ест с жадностью.
— «Ну, а утром что дают?» — «Воду с молоком и полсушки,— иногда кусочек хлеба».— «А вечером?» — «Суп».— «Без хлеба?» — «Иногда с хлебом, только редко».
Дети поменьше, съев, плачут.— «Есть хочется!» Алина соседка не переставая стонет.— «Что это она?» — «А ей есть хочется».— «И так всегда кормят?» — «Всегда».
Гляжу в окно. Снег чуть померк, скоро стемнеет. La mort dans Ie cur{Смерть. в сердце } — прощаюсь. Целую и крещу Алю.— «Алечка, не плачь, я завтра непременно приду. И увезу тебя отсюда!»
Целую и крещу.— «Марина, не забудьте тетрадку! И книжки возьмите, а то дети их совсем растреплют».
Выхожу. И опять аллея — красные столбы приюта — крещу их — и опять мостик — пруд — снега. Иду с чувством возрастающего ужаса, но боязнь сбиться с дороги несколько отвлекает. Сворачиваю направо, спрашиваю у встречного мужика — так ли в Кунцево — нет, налево.
И вот — большими снегами — одна — ноги болят — в сердце тоска смертная — иду.
УЛ А в доме было уже темно. Я тихонечко взошла, села на стул и заплакала.
Толстая Мария (прислуга из хорошего дома, меня презирающая) по приказанию Л А подала настои. Я сидела в темноте, не ела и плакала. Л А в соседней комнате разговаривала с Володей. Потом позвала меня:
— «Ну что?»
— «Кошмар».— Я ответила тихим голосом, чтобы не слышно было слез.
— «Т е как?»
— «Их там не кормят и не лечат — ни градусника — ни лекарств — ни врача. И не топлено. Ала умрет».
В тот же день в Кунцево Цветаева сочиняет стихотворение о том, какое впечатление на нее произвела больная Аля:
В темных вагонах
На шатких, страшных
Подножках, смертью перегруженных,
Между рабов вчерашних
Я все думаю о тебе, мой сын, —
Принц с головой обритой!
Были волосы — каждый волос —
В царство ценою………
На волосок от любви народы —
В гневе — одним волоском дитяти
Можно ………… сковать!
— И на приютской чумной кровати
Принц с головой обритой.
Принц мой приютский!
Можешь ли ты улыбнуться?
Слишком уж много снегу
В этом году!
Много снегу и мало хлеба.
Шатки подножки.
Кунцево, ноябрь 1919
6. 28-го нoябpя / 13 декабря 1919 г.
Цветаева вновь дома в Москве, пишет в Кунцево Але письмо впрок, чтобы она прочитала его, когда вернется домой. Письмо не заканчивает, решение свое отменяет, вывозить Алю не едет ни в этот день, ни позже.
Описание в зап. книжках:
«28-го нoябpя
(ровно 2 недели, как дети в приюте.)
— Сил нет писать.—Пороху нет писать. Гадалка на вокзале сказала, что я успокоюсь червонным королем и своим домом.
Письмо к Aлe, после первого посещения ее в приюте
Алечка!
Это письмо ты прочтешь уже в Борисоглебском. Будет топиться печечка, я буду подкладывать дрова, может быть удастся истопить плиту — дай Бог, чтобы она не дымила! — Будет вариться еда — наполню все кострюльки.
Ты будешь есть — есть — есть!
— Будет тепло, завесим окна коврами.
— Аля, уходя я перекрестила красные столбы твоего приюта.
Аля! Ангел, мне Богом данный!
У меня глаза горят от слез. Дай Бог — Бог, на коленях прошу Тебя! —чтобы всё это скорей прошло, чтобы мы опять были вместе.
___
(Не кончено.)
Меня презирают — (и в праве презирать) — все.
Служащие за то, что не служу, писатели зато, что не печатаю, прислуги за то, что не барыня, барыни за то, что в мужицких сапогах (прислуги и барыни!)
Кроме того — все — за безденежье.
1/2 презирают, 1/4 презирает и жалеет, 1/4 — жалеет. (1/2 + 1/4 + 1/4 = 1)
А то, что уже вне единицы — Поэты! — восторгаются.
7. Следующая неделя – никаких сдвигов. Цветаева не едет в Кунцево и никого не вывозит. 6/19 декабря 1919 года записывает в записной книжке:
«6-го дeк 1919 г., ст. ст.
Я так мало женщина, что ни разу, ни разу мне в голову не пришло, что от голода и холода зимы 19 года есть иное средство, чем продажа на рынке».
8. Еще через десять дней Цветаева навещает наконец 16-17/29-30 декабря Алю. Дает ей хину. Опять обещает при расставании приехать за ней на следующий день и забрать домой. Опять и не думает исполнять.
Описание этого визита Цветаевой в ее записной книжке:
В первый раз, когда я шла к Але в приют, я не особенно боялась: озабоченность незнакомой дорогой (никогда — до идиотизма — не нахожу) — добрая слава детских колоний — некоторая ирреальность Алиной болезни (больной я ее еще не видела) — я чувствовала беспокойство — озабоченность — но не страх.
Но второй раз — после первого посещения и тетрадки — и еще ночи в холодной канцелярии, не раздеваясь, под шубой — второй раз я шла, как осужденная на смерть.
— Снега, снега. Чернота елей. Смерть. Иду, как призрак, спотыкаясь на кривых каблуках,— метель.— Дорога уже сейчас мало видна,— как буду возвращаться? — Несу Але 2 куска сахара и 2 лепешки,— их дала мне Л Аа — купить в Кунцеве ничего нельзя.
Ах, взойти бы в какую-нб избу, обменять бы браслет на хлеб, но у меня такой подозрительный вид — и сразу будет такой противоестественпый голос — или слишком жалкий или дерзкий (всегда, когда продаю) — и никто не поверит, что у меня дочь в приюте.
Дорога бесконечна. О, это конечно не 3 версты, а по крайней мере шесть. Метель метет, ноги вязнут в новом снегу.
Незадолго до приюта встречный мужик предлагает подвезти. Сажусь. Рыжая борода, ясные, ясные — хитрые и детские — голубые глаза. Расспрашивает, служу ли. Чувствую — как всегда — смутный стыд — и, предвидя осуждение, если скажу нет, говорю да.
— «Где?» — «В Кооперации». Муж моряк, пропал в Севастополе.— «Так, так».
Вот оно «Центро» — соскакиваю, благодарю. Тоска в животе (entraiiles) {недрах (фр.)} было стихшая от разговора с мужиком — превращается в тошноту. Заставляю ноги идти.
Красные столбы приюта.— О, Господи! — Вся обмираю.
Дом. Лестница. Запах сосны. Множество детей, никого не различаю.
Умоляюще: «Я кАлечке».
И кто-то из детей (кажется, мальчик):
— «Алечке хуже! — Умер Алечка!»
Я уже наверху У стены — Лидия Конст. Хватаю ее за обе руки, почти что прижимаю к стене.
— «Ради Бога — ради Бога — ради Бога — скажите: правда?»
— «Да нет же — как Вы испугались!»
— «Умоляю Вас!!!»
— «Да нет же, они шутят,— так — зря говорят».
— «Да нет, умоляю Вас!!!»
— «Правда — шутят. Идемте же!»
Огромными шагами подхожу кАлиной постели. Бритая голова из под одеяла — протянутые руки — жива!
— «Аля! Ты опять плачешь! Что с тобой? Тебе хуже?»
— «Очень голова болит и ухо болит».
Ее кровать в углу между двух незамазанных окон. Бритая голова. Продуло.— Лежит в одной рубашке — какой-то чужой — сплошные прорехи.
Мимоходом замечаю, что пол нынче мыт.
— «Да, она всё плачет, всё плачет, вот и голова болит» — говорит Лидия Конст.— С трудом скрывая негодование, даю Але порошок хины.— — «Др еще не был?» — «Да нет — далёко — раньше, когда мы жили возле госпиталя, я их водила».
Некоторые дети выздоровели. В комнату ежесекундно врываются здоровые, Лидия Конст гонит, они не слушаются. Аля кашляет, как безумная, возврат коклюша. Жилы на лбу и на шее надуваются, как веревки. Весь белок глаз — Алин голубоватый, чуть бледнее зрачка — белок! — воспален, как кровь.
Нздзир ворчит: «Привезли с коклюшем, я с начала говорила, что у них коклюш. Теперь все закашляли».
Не помню, как, разговор переходит на школу:
— «Всё упрямилась, упрямиласъ, а потом послушалась, пошла. Помилуйте — там и завтрак дают, туманные картины показывают. Сначала она все твердила, что не хочет без ? писать, а я ей говорю — «Когда еще до ? дойдут, а ты пока походи, посмотри картины, еще чему доучись, учителя хорошие».
..
И Аля, в слезах: — «Нет, я не ходила! Марина, только не верьте! Я всё время во дворе стояла»…
— «Хорошо, хорошо, это всё глупости, успокойся, Алечка, я тебе верю»…
(Одна против всех! — Была ли я права?)
Занимаюсь переводом Али на другую — свободную — кровать. Доски не сходятся. Распоряжаться в чужом месте — да еще не своим ребенком — (я ведь «тетя») — это абсолютно противоестественно для меня — о, проклятая воспитанность!’
Но дело идет об Алиной жизни — и заставляю себя настоять на своем. Чувствую смутное недовольство надзирательницы.
Наконец Аля переложена. Л К надевает ей чистую рубашку, я — платье и куртку.
— «Уж очень Вы ее кутаете,— вредно».
— «Но у Вас не топлено».
Между кроватями мотается Ирина. Даю Але сахар. Взрыв кашля, Аля с расширена; ыми от страха глазами молча протягивает мне вынутый изо рта сахар: в крови.
Сахар и кровь! Содрогаюсь.
— «Это ничего, Алечка, это от кашля такие жилки лопаются».
Несмотря на жар, жадно ест.
— «А что ж Вы маленькую-то не угостите?» Делаю вид, что не слышу.— Господи! — Отнимать у Али! — Почему Аля заболела, а не Ирина?!!—
Выхожу на лестницу курить. Разговариваю с детьми. Какая-то де-вочка: — «Это Ваша дочка?» — «Родная».
В узком простенке между лестницей и стеной — Ирина в злобе колотится головой об пол.
— «Дети, не дразните ее, оставьте, я уже решила не обращать на нее внимания, скорей перестанет», говорит заведующая — Настасья Сергеевна.
— «Ирина!!!» — окликаю я. Ирина послушно встает. Через секунду вижу ее над лестницей.— «Ирина, уходи отсюда, упадешь!» кричу я.— «Не падала, не падала, и упадет?» говорит какая-то девочка.
— «Да, вот именно», говорю я протяжно — спокойно и злобно — «не падала, не падала — и упадет. Это всегда так».
— «И разобьется», подтверждает усмиренная девочка. Возвращаюсь к Але. Алина соседка ноет:
— «Поесть хоцца, поесть хоцца»…
И Петя -— Иринин ровесник — хнычет.
— «А ты не плачь!» усовещеваст кто-то из детей,— «как есть захотел, так плакать? Это не хитро!»
— «А больным сегодня второго не будет!» влетает кКто-то с вестью.
— «Сегодня картошка и второго не дадут».
— «Дадут», говорю я упрямо — и в ужасе.
Тот же суп — то же количество — без хлеба. Опять взрослые дети присутствуют при дележе. Л К сердится: «Не-бось, не утаю. Что вы думаете, сама съем?»
(Забыла сказать, что с болью в сердце не исполнила Алиной просьбы: не могла принести ей ложки, у Л А были только серебряные.)
Ирину уносят на руках обедать. Суп съеден.
Жду, жду Очевидно, второго не будет. Приходит кто-то с вестью, что больным дадут по яйцу.
Алин запас съеден. Сижу в тоске.
— «Тебе бы теперь хорошо поспать, жалко мне тебя», говорит Л К Ирине, «да и не знаю куда тебя положить,— обаелаешься». Укладывает ее поперек большой кровати, на какую-то подстилку, покрывает шубой.
И — минуты через 3 — испуганный вопль той же Л К — «0х, ox, ox! Начинается!»
Схватывает Ирину, сажает, но дело уже сделано.
Через некоторое время Аля просится. Приношу предмет с водой, сажаю ее.
Когда Л К возвращается, она всплескивает руками:
— «Ах, что Вы наделали! Ведь это я постирать принесла! Где ж я теперь воды-то достану?!»
Я злобно молчу.
Уходя, я оставляю Але полпорошка хины:
— «Алечка, это ты примешь вечером,— смотри, вот я здесь положу, не забудь»,— и, обращаясь к Л К:
— «А этот порошок Вы ей дадите утром, очень Вас прошу, не забудьте».
— «Хорошо, хорошо, только напрасно Вы ее хиной пичкаете, от нее звон в ушах делается».
— «Ради Бога, не забудьте!»
— «Хорошо, хорошо, я его в башмак положу».
Гляжу в окно: снег очень померк. Огромная метель. Очевидно, скоро стемнеет. Я все хотела дождаться яйца, но дольше ждать нельзя,— и так уж не знаю, как дойду.
— «Ну, Алечка, Христос с тобой!» — В глубокой тоске наклоняюсь, целую. — «Не плачь, я завтра обязательно тебя увезу — и мы опять будем вместе — не забудь хину! Ну, моя радость…»
Когда я вышла, было уже серо. Я вспомнила прилив и отлив — роковое прилива и отлива.
Я могу лететь, как угодно — тьма всё-таки опередит меня.—Метель.—
…
* * *
Кроме того, 16/29 декабря она сочинила стихи:
В синем небе — розан пламенный:
Сердце вышито на знамени.
Впереди — без роду — племени
Знаменосец молодой.
В синем поле — цвет садовый:
Вот и дом ему, — другого
Нет у знаменосца дома.
Волоса его как лен.
Знаменосец, знаменосец!
Ты зачем врагу выносишь
В синем поле — красный цвет?
А как грудь ему проткнули —
Тут же в знамя завернули.
Сердце на — сердце пришлось.
Вот и дом ему. — Другого
Нет у знаменосца дома.
16/29 дек. 1919 г.— Госпиталь.—
19 декабря и чуть позже вдохновение пробило ее еще на три текста.
О души бессмертный дар!
Слезный след жемчужный!
Бедный, бедный мой товар,
Никому не нужный!
Сердце нынче не в цене, —
Все другим богаты!
Приговор мой на стене:
— Чересчур легка ты!…
19 декабря 1919
Я не хочу ни есть, ни пить, ни жить.
А так: руки скрестить — тихонько плыть
Глазами по пустому небосклону.
Ни за свободу я — ни против оной
— О, Господи! — не шевельну перстом.
Я не дышать хочу — руки крестом!
Декабрь 1919
Поцеловала в голову,
Не догадалась — в губы!
А все ж — по старой памяти —
Ты хороша, Любовь!
Немножко бы веселого
Вина, — да скинуть шубу, —
О как — по старой памяти —
Ты б загудела, кровь!
Да нет, да нет, — в таком году
Сама любовь — не женщина!
Сама Венера, взяв топор,
Громит в щепы подвал.
В чумном да ледяном аду,
С Зимою перевенчанный,
Амур свои два крылышка
На валенки сменял.
Прелестное создание!
Сплети — ка мне веревочку
Да сядь — по старой памяти —
К девчонке на кровать.
— До дальнего свидания!
— Доколь опять научимся
получше, чем в головочку,
мальчишек целовать.
Декабрь 1919
Ирина Эфрон-3. Умирание и смерть. 24 декабря — 3 февраля ст. ст.
10. Еще через неделю. 24 декабря / 6 января Цветаева навещает Алю в Кунцево. Вывозить не собирается и не обещает. Об Ирине нет и речи.
11. 29 декабря / 11 января Цветаева пишет стихотворение.
Между воскресеньем и субботой
Я повисла, птица вербная.
На одно крыло — серебряная,
На другое — золотая.
Меж Забавой и Заботой
Пополам расколота, —
Серебро мое — суббота!
Воскресенье — золото!
Коли грусть пошла по жилушкам,
Не по нраву — корочка, —
Знать, из правого я крылушка
Обронила перышко.
А коль кровь опять проснулася,
Подступила к щеченькам, —
Значит, к миру обернулася
Я бочком золотеньким.
Наслаждайтесь! — Скоро — скоро
Канет в страны дальние —
Ваша птица разноперая —
Вербная — сусальная.
29 декабря 1919
Саакянц комментирует: «В декабре написано одно из лучших стихотворений, в котором выражена вся двоякость земли и неба в душе лирической героини».
12. 30 декабря / 12 января на Новый год Цветаева вновь приезжает проведать Алю. Пишет стихотворение:
Простите Любви — она нищая!
У ней башмаки нечищены, —
И вовсе без башмаков!
Стояла вчерась на паперти,
Молилася Божьей Матери, —
Ей в дар башмачок сняла.
Другой — на углу, у булочной,
Сняла ребятишкам уличным:
Где милый — узнать — прошел.
Босая теперь — как ангелы!
Не знает, что ей сафьянные
В раю башмачки стоят.
30 декабря 1919, Кунцево – Госпиталь
13. 4/13 января Цветаева опять в Кунцеве, опять отказывается от вывоза Али и пишет стихотворение:
Звезда над люлькой — и звезда над гробом!
А посредине — голубым сугробом —
Большая жизнь.
— Хоть я тебе и мать,
Мне больше нечего тебе сказать,
Звезда моя!..
4 января 1920, Кунцево – Госпиталь
Вскоре затем:
Править тройкой и гитарой
Это значит: каждой бабой
Править, это значит: старой
Брагой по башкам кружить!
Раскрасавчик! Полукровка!
Кем крещен? В какой купели?
Все цыганские метели
Оттопырили поддевку
Вашу, бравый гитарист!
Эх, боюсь — уложат влежку
Ваши струны да ухабы!
Бог с тобой, ямщик Сережка!
Мы с Россией — тоже бабы!
14. В первой половине (ст.ст.) / середине (н.ст.) января Цветаева все-таки вывозит Алю из Кунцева. Вывозит она ее не к себе в Москву; она поселяется с Алей в большой многолюдной квартире Жуковских – Герцык у В.А. Жуковской, которая, в частности, помогает ей ухаживать за Алей. Помогала Цветаевой в этом и Вера Эфрон. (И Вера и Лиля Эфрон предлагали Цветаевой еще и то, что они заберут Ирину из приюта и будут ходить за ней сами, но… см. ниже).
К моменту вывоза из Кунцева Аля, то заболевая лихорадкой, то чуть выздоравливая, лежала в Кунцево (от момента заболевания лихорадкой) около полутора месяцев.
Об Ирине речи не шло. Она тем временем уже основательно дошла. СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР ИРИНЕ ЭФРОН ПЕРЕДАН К ИСПОЛНЕНИЮ, поскольку ее Цветаева с самого начала даже и не собиралась вытаскивать из приюта, а теперь, увезя Алю, лишается малейшего стимула этот приют навещать.
Следует иметь в виду, что Цветаева имела ПОЛНУЮ материальную возможность вытащить обеих.
Первую неделю у Жуковских Аля продолжает болеть.
22-го января/ 4-го февраля 1920 г. Цветаева пишет письмо приятелям Звегинцевым:
«Сашенька и Верочка!
Я еще жива. — Только в большом доме, в чужой комнате, вечно на людях. Аля все еще больна, дра не угадывают болезни. Жар и жар. Скоро уже 2 месяца, как она лежит, а я не живу.
Сашенька, я нашла Вашу записку на двери. — Трогательно. — Если бы у Али пала t°, я бы пришла, я тоже по вас обоих соскучилась — как волшебно было тогда эти несколько дней.
Приходите вы, господа, ко мне, — так, часов в 7. Если меня не будет, значит я ушла за дровами и сейчас вернусь.
Дня не назначаю, чем скорей, тем лучше. Но не позднее семи, — Аля засыпает в девять.
Целую и жду.
МЦ».
Ах да, стихи.
Дитя разгула и разлуки,
Ко всем протягиваю руки.
Тяну, ресницами плеща,
Всех юношей за край плаща.
Но голос: — Мариула, в путь!
И всех отталкиваю в грудь.
Январь 1920
У первой бабки — четыре сына,
Четыре сына — одна лучина,
Кожух овчинный, мешок пеньки, —
Четыре сына — да две руки!
Как ни навалишь им чашку — чисто!
Чай, не барчата! — Семинаристы!
А у другой — по иному трахту! —
У той тоскует в ногах вся шляхта.
И вот — смеется у камелька:
«Сто богомольцев — одна рука!»
И зацелованными руками
Чудит над клавишами, шелками…
* * *
Обеим бабкам я вышла — внучка:
Чернорабочий — и белоручка!
Январь 1920
15. В самом начале 20-х чисел января по ст. ст. Аля становится практически здорова. В течение десяти дней температура невысокая (в начале февраля – 37), Цветаева оценивает ее состояние в эту декаду как «практически здорова».
Никаких попыток навестить Кунцево и забрать Ирину она не предпринимает и не собирается. Справок о ней также не наводит. Она занята сбором книги своих стихотворений 1913-1915 года.
16. В начале февраля по ст.ст. у Али неожиданно делается сильнейший жар – между 40 и 41 градусов; Цветаева решает, что это малярия (конечно, никакая это не малярия. Какая малярия в Москве в январе месяце? Похоже, что Цветаева просто выдумала этот диагноз для вящей экзотики).
Цветаева и Жуковская ухаживают за Алей, прочие люди семьи Жуковских — Герцык, несомненно, не безучастны.
В начале февраля по ст. ст. Цветаева посреди этих событий пишет письмо Звегинцевым:
«Друзья мои!
Спасибо за любовь.
Пишу в постели, ночью. У Али 40,4 — было 40,7. — Малярия. 10 дней была почти здорова, читала, писала, вчера вечером еще 37 — и вдруг сегодня утром 39,6 — вечером 40,7. — Третий приступ. — У меня уже есть опыт безнадежности — начала фразу и от суеверия в хорошую или дурную сторону боюсь кончить.
— Ну, даст Бог! —
Живу, окруженная равнодушием, мы с Алей совсем одни на свете.
Нет таких в Москве!
С другими детьми сидят, не отходя, а я — у Али
Интервью с Натальей Громовой о Марине Цветаевой — Реальное время
Беседа о поэте с историком литературы, писателем Натальей Громовой
Марина Цветаева — поэт, творчество и судьба которой никого не оставляет равнодушным. Ее либо страстно любят, либо просто не переносят на дух. Ее исследователи говорят, что в нашем обществе сложилось немало стереотипов в восприятии Марины Цветаевой. Кто-то называет ее «дамским» поэтом, выдергивая из обширного наследия отдельные стихи. Кому-то не дает покоя ее бурная личная жизнь и поведение в роли матери и жены. Обо всем этом в преддверии 77-летия со дня ухода Цветаевой в Елабуге (31 августа) «Реальное время» пообщалось с историком литературы Натальей Громовой.
«Для Цветаевой Россия потеряла уходящую расу, людей с чувством собственного достоинства»
— Прошло уже 77 лет со дня ухода Цветаевой.
Почему ее творчество до сих пор остается притягательным для нас?
— Бродский, несмотря на то, что сам был учеником Ахматовой и очень любил Мандельштама, считал Цветаеву главным поэтом XX века. Цветаева — поэт вызова и бунта, она говорила о себе: «Одна против всех». Она пересматривала очень много тем, на которые до нее не дерзали женщины. Я не говорю сейчас только о ее любовной лирике, у которой много поклонников, или о ее необычном ритме. Когда она появляется со своими первыми сборниками «Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь», видно, что ее стихи вышли из атмосферы Трехпрудного дома; полумрака московских комнат, плюшевых скатертей и занавесок, книг с золотыми обрезами, улыбок фарфоровых кукол. Но уже тогда в ее творчестве появилось то, что до этого поразило всю читающую Россию и Европу в дневниках художницы Марии Башкирцевой. Башкирцева рано умерла, она писала в своих дневниках о творчестве, о смерти и бессмертии. Надо понимать, что до этого женщина говорила либо от лица мужчин, как Анна Каренина или тургеневские барышни, либо о любовных или узкосемейных переживаниях.
Первые книги Цветаевой стали своеобразным поэтическим дневником. Это сразу выделило ее среди других. И тот, кто ее расслышал (это был, в частности, Максимилиан Волошин), ее благословил, принял в братство поэтов. Ей было тогда 18 лет.
Следующий этап — очень значительный. Он начинается после разрыва с Софьей Парнок, когда Цветаева ощутила себя человеком свободным и сложным. Ее стиль становится откровенным и резким. И она уже известна не только в московском поэтическом кругу, но и в петербургском.
После 1917 года у нее происходит резкий перелом в ощущении времени и города, который для нее это время олицетворяет. В ее стихах «К Москве», написанных ранее, она воспела этот город, его душу. Но после расстрелов юнкеров в ноябре 17 года, после того, как вся знакомая молодежь, в том числе ее муж, бежит в Белую армию, она пишет уже о черных куполах, красной Москве и обращается к Иверской Божьей матери со страшными словами о том, что Та не спасла, не уберегла Своих сыновей. Рождается поэт-бунтарь, бросающий вызов времени, мирозданию, Богу.
«Первые книги Цветаевой стали своеобразным поэтическим дневником. Это сразу выделило ее среди других. Ее расслышал, в частности, Максимилиан Волошин»
После Лермонтова, пожалуй, только Маяковский дерзал на это, но Цветаева, конечно, была гораздо последовательнее. Это цветаевское отречение от революции, от кровавого нового времени — пролог ее будущему отказу от мира «нелюдей», развязывающих войны, уничтожающих культуру.
Затем у нее вырастает тема, на мой взгляд, мало оцененная — о гибели России. Она называет новый сборник «После России» — не только из-за своего отъезда, но и потому, что после 1917 года России больше не стало. Для Цветаевой эта страна потеряла уходящую расу, людей с чувством собственного достоинства. Она недаром писала о Сергее Волконском, Стаховиче, она сразу опознавала в них людей с особой осанкой, породой и глубиной. Для нее порода была, конечно, не чем-то внешним, а тем, что называют честью. И сегодня мы можем видеть дефицит того, о чем она говорила, — из России ушло это ощущение чести.
Ее последние стихотворные циклы в конце 30-х, посвященные войне, Чехии, в том числе стихи про читателей газет, поэма «Крысолов» — в них описан тот пошлый мещанский мир с той точки зрения, который и позволил случиться тому, что одна цивилизация стала уничтожать другую. Ведь на какой мир она отвечает отказом в своем знаменитом стихотворении? На тот, который взорвала, уничтожила Германия, ее любимая Германия, которая стала топтать ее любимую Чехию. Для Цветаевой это цивилизационная катастрофа. Для нее все это стало концом света, финалом цивилизации.
Я уже не говорю о ее «Поэме конца», которую в 1941 году Цветаева читала Ахматовой, и которая Ахматовой была не принята…
Цветаева до сего дня остается поэтом непонятым и непрочитанным. Люди часто реагируют на ее звук и ритм, очаровываются ее формой. Но смыслы цветаевских стихов остаются скрытыми.
— То, что вы говорите, важно, потому что часто из Цветаевой выдергивают отдельные стихи, делая ее чуть ли не дамским поэтом…
— Это абсолютно неверно. Она поэт гигантского масштаба, говорящий на новом языке. Языке, рожденном небывалой эпохой. И это остро чувствовали ее современники: Пастернак, Маяковский, те люди, которые переписывали ее стихи в Москве в 20-х годах. Но именно из-за этого языка она была не понята за границей. В эмиграцию она приехала с «Лебединым станом» и Поэмой о расстреле царской семьи, которую мы не видели (существует только отрывок, но целиком она пропала). Эти темы, как ей казалось, были близки эмиграции. Но ее ритм и слог были трудны для публики, которая привыкла к Блоку, Мережковскому, Бунину и другим. И даже закрадывается подозрение, что переход к ностальгической прозе был продиктован пониманием, что она будет более понятна и ее легче будет напечатать, чем стихи.
— Цветаева считала, что поэзия «осуществляется» только в талантливом читателе. В таком, который способен к активному сотворчеству и готов к усилиям, подчас утомительным. Это же относится в полной мере и к стихам Цветаевой, особенно поздней?
— И Мандельштама, и Пастернака сложно читать. Это совместный труд и опыт. Когда читаешь Цветаеву в 18 лет, то ее «Любите меня за то, что я умру» или «Прохожий» в общем понятны. Но чем дальше, тем сложнее. Она растет стремительно. Она очень разная. Есть «У меня в Москве купола горят», этими понятными стихами Цветаева была знаменита. А есть «Поэма конца» или «Новогоднее». И с этими стихами все гораздо сложнее.
Я тоже очень многое не понимаю в стихах Цветаевой. Для этого нужно иметь опыт и что-то пережить. Когда ты видишь неожиданное сочетание слов, в котором открывается новый смысл, притягивающий к себе другое слово, и через который этот смысл получает дополнительное измерение. Это очень сложные сочинения. Как она сама сказала: чтобы читать поэта, надо быть ему вровень. Поэт, тем более такой силы, как Цветаева, вправе не открываться каждому.
«В книге Марии Белкиной «Скрещение судеб» присутствует очень честный взгляд на время, Цветаеву, ее сына и дочь Ариадну». Фото gornitsa.ru
«Выходит много «желтой» литературы о Цветаевой. К сожалению, даже библиотекари покупают такие книги»
— Что вообще происходит сегодня в цветаевоведении?
— Происходят отдельные филологические разборы ее произведений, но каких-то серьезных значимых трудов о ее творчестве не выходит. Ирина Шевеленко, пожалуй, автор одной из самых умных книг о Цветаевой как о поэте. Конечно, были замечательные биографии — Анны Саакянц, Ирмы Кудровой, Виктории Швейцер, Марии Белкиной. Работы Льва Мнухина и других.
Но не откомментирована подробно цветаевская проза, записные книжки и сводные тетради.
Меня же больше волнует биографический момент. До 90-х годов Цветаеву в институтах не изучали. Была книга Марии Белкиной «Скрещение судеб», в которой присутствует очень честный взгляд на время, Цветаеву, ее сына и дочь Ариадну. Потом по крупицам информацию собирали всякие подвижники, люди зачастую смежных профессий — геологи, физики, математики. Сейчас у нас есть собрание сочинений Цветаевой, Елена Коркина доделывает летопись жизни, Екатерина Лубянникова работает над биографией и нашла очень много интересного. Но, делая выставку, комментируя тексты, я находила огромное количество белых пятен, не проясненных биографических сюжетов. При этом выходит много «желтой» литературы о Цветаевой. К сожалению, даже библиотекари часто покупают такие книги и выставляют их, не понимая, что их лучше выбросить, потому что они наполнены сплетнями или слухами.
— Какие белые пятна остались в биографии Цветаевой?
— Их немало. Например, ее происхождение и польская ветвь. Открыли немного про семью Бернадских, про ее бабушку, которую не знали ни она, ни ее мать, и чей портрет висел в Трехпрудном. Сама Цветаева случайно встретилась с двумя сестрами своей бабушки, то есть своим двоюродными тетками, в Сент-Женевьев-де-Буа в доме престарелых. Она об этом пишет, упоминает портрет женщины со «своими» глазами. Но больше ничего не известно. Очень мало информации о ее деде по материнской линии А.Д. Мейне, которого она знала до девяти лет. Что было в его юности, как он попал в Москву?
Много непонятного про ее жизнь в 1920 году. Есть записные книжки, известно, где она работала. Но большой круг людей остается неизвестным: кто эти люди, что происходило днями и неделями? Практически каждый год жизни Цветаевой для ее биографов — это проблема. Мария Иосифовна Белкина расспрашивала людей, общавшихся с Цветаевой в Москве в 1939—1940 годах, и, как говорила Белкина впоследствии, это был не весь круг Цветаевой этого времени. Некоторые документы, хранящиеся в РГАЛИ, до сих пор не опубликованы. Например, письма, в которых она просит о помощи. Я уж не говорю о письмах людей, которые пересекались с Цветаевой и косвенно упоминали ее в своей переписке.
«Сережа, если вы найдетесь, я пойду за вами, как собака»
— Понятно, почему Цветаева вынуждена была эмигрировать в Европу вслед за белогвардейцем-мужем. Но почему все-таки она вернулась в Россию? У биографов есть единое понимание этого?
— Да. В начале 1937 года в СССР из Парижа уезжает дочь Ариадна, которая мечтала жить в Союзе. И она, и ее отец, муж Цветаевой Сергей Эфрон, состояли в организации, официально называемой «Союз возвращения на Родину». Неофициально же Сергей Яковлевич был агентом НКВД. Он шел к этому семь лет, на протяжении всех 30-х годов писал своим сестрам, что живет только в надежде вернуться в Россию.
Цветаева этого никогда не хотела. Но она была человеком слова. Ее представления о чести в первую очередь относились к ней самой. И в 1921 году, когда ее муж пропал без вести во время Гражданской войны, она написала: «Сережа, если вы найдетесь, я пойду за вами, как собака».
«Цветаева была человеком слова. Ее представления о чести в первую очередь относились к ней самой. И в 1921 году, когда ее муж пропал без вести во время Гражданской войны, она написала: «Сережа, если вы найдетесь, я пойду за вами, как собака». Фото persons-info.com
Предполагалось, что люди, прошедшие Белое движение, могут вернуться на Родину, только искупив свою вину, работая в НКВД. И для Эфрона одним из заданий было возглавить группу, которая должна убить Игнатия Рейса — старого большевика и бывшего советского агента, который написал письмо о том, что Сталин творит со своими соратниками и врагами. Рейса в СССР приговорили к смерти как предателя, и Эфрон должен был это осуществить. Убийство Рейса происходит осенью 1937-го, слава богу, не руками Сергея Яковлевича, но с его участием. Он успел скрыться от полиции и сесть на советский пароход. Так в конце 1937 года он оказался в Москве.
На следующий день в Париже выходит газета, в которой черным по белому написано, что агент НКВД Сергей Эфрон, муж поэта Марины Цветаевой, причастен к убийству Игнатия Рейса. Разумеется, русская эмиграция была сильно обеспокоена тем фактом, что среди них ходит так много агентов. До этого в Париже пропадал не один белый генерал, был печально известен арест завербованной певицы Надежды Плевицкой, была непонятна смерть Льва Седова. Люди просто боялись за свою жизнь! Как они могли относиться к Марине Цветаевой, которую на следующий день вызвали на допрос? Она провела несколько дней в полицейском участке и все равно оставалась преданной своему мужу и говорила только о том, что ее муж оклеветан и запутан и что он не мог совершить ничего подобного, потому что он человек чести.
Но давайте себе просто представим, какой после этого могла быть ее жизнь с уже взрослым 15-летним сыном Муром (это домашнее прозвище, мальчика звали Георгием, — прим. ред.) в Париже. С ней не общается эмиграция. Ей надо как-то есть и пить. Она не может отречься от мужа. В течение двух лет советское посольство время от времени вызывало Цветаеву и давало ей какие-то деньги на проживание. Все это время ее не пускают в Советский Союз.
Но она была вынуждена — с точки зрения понимания своего долга и обстоятельств — последовать за своей семьей в СССР. Ее сын находился под влиянием отца, как мы видим по его дневникам, он ходил на все встречи Сергея Яковлевича с самыми разными людьми. Он был в курсе событий больше, чем его мать. И он рвался в Советский Союз. Ситуация простая и страшная.
— Почему такой разумный человек, как Сергей Яковлевич Эфрон, прекрасно зная, что происходило в Советском Союзе в те годы, все-таки рвался туда?
— Начнем с того, что он вырос в Париже в семье народников-эмигрантов. Его мать в свое время два раза отбыла срок в Петропавловской крепости, прятала типографию, про нее говорили, что она бомбистка. Его отец тоже был связан с отделением «Народной воли». Когда Сергею Яковлевичу было 17 лет, его мать покончила с собой после того, как его маленький брат тоже покончил с собой из-за обиды, нанесенной ему в католическом колледже. Отец уже к тому времени умер. Сергей Яковлевич остался один (у него были три старшие сестры), он приезжает после пережитой трагедии в Коктебель, где встречает Марину Ивановну. Она видит в нем рыцаря, которого вычитала из книг. Она ждала этого человека и дождалась. Ей было 18, а ему 17 лет.
А дальше происходит первый акт этой драмы. Она как личность крупнее, сильнее и глубже. Он прекрасный юноша с прекрасными глазами и огромным желанием кем-то стать. Не больше. И он учится, пишет и сам издает неплохую книжку «Детство», где есть глава и про Марину, но это книжка узкого семейного круга. Он становится журналистом, играет на сцене Камерного театра. Но нигде он не первый и даже не десятый. И спустя два года их семейной жизни в 1914 году рядом с Мариной появляется сильная и властная женщина — поэт Софья Парнок, которая была старше ее на семь лет.
1914-й — начало Первой мировой войны. И следуя образу рыцаря без страха и упрека, созданному Мариной, Сергей Эфрон рвется на фронт. И здесь его тоже ждет неудача. Его не берут, потому что у него белый билет, он туберкулезник. Но он все равно идет туда санитаром, потому что оставаться дома для него нестерпимо. Он не знает, как преодолеть целый ряд трагедий в своей жизни. Он и Марина — это дети, рядом с которыми не оказалось взрослых.
Из санитаров он все-таки попадает в юнкерское училище, становится юнкером в 1917 году, в ужасные осенние месяцы, когда юнкеры — единственные, кто защищает Москву от большевиков. Он попадает в гущу событий, когда обстреливают Кремль и когда мальчики-юнкера ложатся на пути большевиков и умирают, не в силах защитить город. Сергею Яковлевичу тогда еще было не совсем ясно, какая власть борется с какой. Он просто выполняет свой долг военного. После этого он присоединяется к Белому движению. Для Цветаевой все это было естественно. А для него, как потом выяснилось, это было противоестественно. Потому что, оказавшись в Праге, несмотря на все пережитое в армии Врангеля, он близок к сменовеховцам, которые тяготели к тому, что выбор народа — это и есть большевизм, что народ выбрал Ленина и все должны принять его выбор. И у Сергея Яковлевича начинаются метания: как он, сын революционеров и народников, попал в белую эмиграцию? Это была его личная драма.
«1914-й — начало Первой мировой войны. И следуя образу рыцаря без страха и упрека, созданному Мариной, Сергей Эфрон рвется на фронт. И здесь его тоже ждет неудача». Фото dommuseum.ru
Он оказался совсем не там, где хотел бы быть. А Цветаева, напротив, считала, что это очень правильно, что это и есть свидетельство его высочайшего благородства. И когда они встретились сначала в Берлине, а потом в Праге, спустя два года разлуки, это были два разных человека, которые друг друга совсем не понимали. И он написал страшное письмо к Волошину: «Мы так жаждали этой встречи, но мы чужие люди». И это было связано не только с их любовным сюжетом, но и с тем, что они по-разному видят ход событий.
В жизни Цветаевой победила логика его жизни. Она всегда знала, что ее жизнь — это драма античного рока. Казалось бы, она сильнее, она делала столько самостоятельных поступков, но она идет за его жизнью, а не за своей. Хотя у нее появляются разные возлюбленные, определит ее судьбу все равно муж, которого она глубоко чтит по жизни. Она считает, что их общие дети — это, в первую очередь, его дети, и полностью отдает ему власть над ними. В результате Ариадна, их старшая дочь, сложилась в Париже как абсолютно верная отцовским идеалам коммунистка. То же самое было и с сыном.
— А позднее Ариадна Эфрон, которая отбыла срок в советских лагерях и знала о расстреле отца и доведенной до самоубийства матери, изменила свои взгляды на коммунизм?
— Как ни странно, она была чем-то похожа на старых большевиков. Она ненавидела Сталина и Берию, считала, что все зло произошло от них. Но советскую идею она не отрицала никогда. Я много говорила с людьми, которые ее знали. Они объясняли это тем, что она просто обожала своего отца, больше, чем мать, и для нее представить, что его жизнь была отдана ни за что, было невозможно. Думаю, что это лишь одно из объяснений. Нужно представить, в каких условиях она провела свою юность. Общество «Союз возвращения на родину» в Париже занимало целый этаж в здании. И это было место, куда постоянно приходили эмигранты, в том числе Ариадна, они смотрели советские фильмы, читали советские газеты, ставили советские пьесы, они жили как в какой-то резервации с утра до вечера. У нее там была работа. Париж был для нее чужим, хотя там у нее было много друзей.
Ей ужасно хотелось, чтобы все, что произошло с ее семьей, было просто какой-то ошибкой. Приведу один из самых ярких примеров. Ольга Ивинская сидела в тюрьме после смерти Пастернака. Ариадна любила ее очень сильно, как родную дочь. И она пишет Ивинской в тюрьму такую фразу: «Ты только там посмотри, чтобы она не общалась с националистами и антисоветчиками, чтобы она не набралась там от них дурных идей». Это пишет человек, который провел 18 лет в лагерях и тюрьмах! После пережитого ужаса с Пастернаком! Это невозможно и непонятно.
«Ариадна была чем-то похожа на старых большевиков. Она ненавидела Сталина и Берию, считала, что все зло произошло от них. Но советскую идею она не отрицала никогда». persons-info.com
«Она идет по улице и, если видит луковку, хватает ее, чтобы сварить суп».
— Вы говорили о биографических клише в отношении Марины Цветаевой. Одно из них, наверное, такое, что ей была в тягость семейная жизнь, обязанности матери и жены. Это показано и в единственном художественном российском фильме о ней «Зеркало», где она мечется от стола к корыту с бельем и то и дело жалуется на невозможность писать.
— Мы должны понимать, что Цветаева происходила из семьи, где были горничные, кухарки и так далее. В 1914 году они с мужем купили дом в Борисоглебском переулке. У них там была кухарка, которая приносила в столовую суп, у Ариадны была няня. Цветаева при этом любила свою дочь и общалась с ней. Многие всегда при этом забывают, что Анна Андреевна Ахматова быстро передала своего сына Льва на руки свекрови и писала. У Цветаевой другой сюжет. Так получилось, что ни бабушек, ни дедушек у ее детей не было, но она никогда никого не отпускала от себя.
И вот человек немногим более двадцати лет с достаточно устроенным бытом оказывается в ситуации войны и голода. В октябре 1917 года у нее рождается второй ребенок, дочь Ирина. Возможность держать прислугу пропадает. Ей не на что есть и жить. Они переезжают в одну комнату и обивают стены чем только возможно, чтобы в ней было не холодно. Она получает селедку и мерзлую картошку в Доме писателей на Поварской. Желать, чтобы эта юная женщина сразу же превратилась в сильную, мощную в бытовом плане личность, немножко наивно. Люди, которые об этом пишут и говорят, психологически ничего не понимают про жизнь.
Сергей Яковлевич уходит в Белую армию. Она должна решать все проблемы одна. При этом она не может перестать писать. Назвать ее идеальной матерью, конечно, язык не поворачивается. Она даже из своей старшей дочери делает себе подругу. У них вообще было так заведено в семье, что они друзья-товарищи, обращающиеся друг к другу по имени, а не «мама» или «дочка». Истовой матерью Цветаева станет, когда родится ее сын Георгий.
— А что о ее второй дочери Ирине, которая рождается в 1917 году и умирает в 1920-е, будучи сданной Цветаевой в приют?
— В 1919 году дети заболели. Они страдали от постоянного голода. В ноябре Цветаева отдала семилетнюю Алю и двухлетнюю Ирину в Кунцевский детский приют. Ее уверили в том, что детям дают еду из американской гуманитарной помощи (АРА). Однако все продовольствие было уже разворовано. Маленькая Ирина заболела в приюте и умерла, старшая Аля — выжила. Многие считали, что смерть дочери оставила Цветаеву равнодушной. Она и сама признавалась многим знакомым, когда Ирина была еще жива, что любит больше умную и талантливую Алю, чем отстающую в развитии (от голода) Ирину. Спустя время она записала: «Ирину было легко спасти от смерти, — тогда никто не подвернулся. Так же будет со мной».
Единственное, в чем в этой ситуации можно увидеть вину Цветаевой как матери, так это в том, что летом 1920 она отказала Елизавете Яковлевне Эфрон, сестре мужа, которая просила отдать ей Ирину в деревню. Но Цветаева никогда не отпускала от себя детей. Она была очень тоталитарной матерью, хотела, чтобы дети были рядом с ней. Возможно, Елизавета Яковлевна, будучи бездетной, смогла бы эту девочку выходить.
Ее сложное материнство гениально описано в «Скрещении судеб». Мария Иосифовна пишет про Марину Цветаеву, которая идет по улице и, если видит луковку, хватает ее, чтобы сварить суп. Это происходит в Париже и где угодно. Есть куча фотографий, где она стирает белье. Бытом она была очень сильно нагружена. Она вовсе не дама с маникюром, которая сидит за столом и, приложив руку к голове, что-то сочиняет. Такого совсем нет в воспоминаниях. Она ищет еду, она ее готовит, она вяжет Але в тюрьму бесконечные рейтузы, пишет ей: «Алечка, я больше всего боюсь, что ты застудишь себе почки».
В отличие от моей любимой же прекрасной Анны Андреевны, которая всегда полулежала на кровати и писала стихи, будучи человеком, совсем не приспособленным к жизни в быту, Цветаева несла на себе груз бытовых обязанностей. Поэтому с Цветаевой, на мой взгляд, поступают несправедливо. Это человек, последние два-три года живший только ради своего ребенка. Сама себе она была уже не нужна.
«Цветаева никогда не отпускала от себя детей. Она была очень тоталитарной матерью, хотела, чтобы дети были рядом с ней». Фото izbrannoe.com
«Цветаева и ее муж были существами особого порядка. Это связывало их гораздо сильнее, чем постель и отношения на стороне»
— В тех самых «желтых» книгах и статьях о Цветаевой из раза в раз публикуются истории о ее бесчисленных изменах мужу — как реальных, так и «по переписке». Это формирует представление о поэте как человеке безнравственного поведения, что опять же показано в фильме «Зеркало». Какова была реальная ситуация, как складывались отношения Цветаевой с мужем?
— Мы уже немного начали об этом говорить. Давайте всегда будем брать за точку отсчета то, что они поженились в очень юном возрасте. Это люди, которые жили в мире литературных образов — и он, и она. Поэтому отец Цветаевой и поэт Волошин, который их познакомил, очень нервничали. Они не хотели, чтобы те женились в таком юном возрасте. Но в этой истории есть важный момент. Цветаева, несмотря на то, что она кажется изменчивой и непостоянной, через всю жизнь пронесет верность своим словам, сказанным в самом начале о своем избраннике — о его рыцарстве, о том, что он для нее человек высочайшей чести. И когда в полицейском участке в Париже ее спрашивали о муже, она отвечала, что он человек чести и не мог совершить ничего дурного. Читаешь и не веришь своим глазам. Но через три года она напишет в письме Берии те же самые слова, что ее муж сидит в тюрьме, но это человек чести, это благороднейший человек, он не мог совершить ничего дурного, потому что он служил своей правде и идее. Она не лгала, она так думала. И Эфрон знал, что она о нем так думает. И это их связывало гораздо сильнее, чем, извините, любая постель и любые отношения на стороне. Они были друг для друга существами особого порядка.
Сначала о ее романе с Софьей Парнок еще в Москве, до революции. Цветаева в 11 лет потеряла мать. Отец был занят всецело музеем. Она, как и Эфрон, была человеком осиротевшим, и это их подтолкнуло друг к другу еще сильнее. И ее сиротство, и отсутствие в ее жизни старшей женщины сыграло ключевую роль в отношениях с Парнок. Парнок была сильнее. Кроме того, она была поэтом и вводила ее в круг петербургской поэзии. Отношения, которые между ними возникли, были для Цветаевой еще и элементом свободы, которой все тогда дышали. Прежде чем говорить о нравственности и безнравственности, нужно понять, что поэты, чтобы что-то написать, ставят на себе очень жестокие эксперименты. Вся литература Серебряного века — это был путь постоянных проб именно на нравственном поле, на поле любви и разрывов. Из этого рождалась густая атмосфера литературы, живописи, театра. Там были люди разных ориентаций. Вспомните Дягилева, Нижинского. Но из этого раствора вываривалось некое абсолютно новое искусство. Это было, конечно, и страшно, и прекрасно, как бывает в такие эпохи.
Появление Парнок стало для Сергея Яковлевича травмой. И он «сбежал» на войну. Но во всех письмах он за Цветаеву боится и уважает ее свободу и волю. Меня всегда поражало, что все претензии в их отношениях появятся потом, тогда как начальное время их жизни — это пространство, в котором каждый волен поступать и выбирать, что хочет, и это не влияет на их отношения.
Другой момент — не случайно цветаевская поэзия такой сильной энергетики. Когда мы получаем от нее удар великой силы, надо понимать, что этот удар нельзя придумать, сымитировать, его надо испытать. Если вы не испытываете сильных чувств любви, влюбленности, вы не можете написать текст такой энергетики. Это не получается из ничего. Именно поэтому серьезная большая поэзия должна откуда-то происходить. Любовный момент — это ключ. И если люди хотят читать такую поэзию, пусть они успокоятся по поводу безнравственности. Потому что сама поэзия эта не безнравственна, она не призывает к разврату, она о высокой любви. Не надо забывать, что «Я вас любил…» Пушкин написал не жене, «Я помню чудное мгновенье» — тоже не Гончаровой.
Я понимаю, что все претензии к Цветаевой проистекают из того факта, что она делала все это, будучи замужней женщиной. Но она всегда говорила, что любит одного Сережу… И при этом любит этого, того и другого. Это ее мир. И его можно принимать или нет.
В 1924 году Сергей Яковлевич написал об этом самое жестокое письмо Максимилиану Волошину. Он уже с ней встретился, она уже пережила любовь к Вишняку, уже начался роман с Родзевичем. Письмо Эфрона поражает своим пониманием. Он пишет, что Марина — это человек, который использует людей, как дрова, чтобы разжигать свои чувства. Что он уже не может быть этими дровами, что он измучен этой ситуацией. Что он хотел уйти, но, когда она об этом узнала, то сказала, что не сможет без него жить.
«Давайте всегда будем брать за точку отсчета то, что они поженились в очень юном возрасте. Это люди, которые жили в мире литературных образов — и он, и она»
Сергей Яковлевич был для нее стержнем. При всех его изгибах, при всем том, что он был запутан этой жизнью, для нее было важно, что он навсегда останется тем рыцарем, которого она встретила в Коктебеле. Ей нужно было к нему прислоняться. И он для нее эту роль до конца сыграл. И для меня одним из самых сильных потрясений в истории их совместной жизни был следующий факт. Открылись протоколы его допросов и последних дней. Его посадили с огромным количеством других белоэмигрантов. Его сделали главой этого дела. Всех их объявили японскими, французскими и прочими шпионами. И все они через три-четыре дня подписали бумагу, что они являются этими самыми шпионами. Все, за исключением Сергея Яковлевича Эфрона, который твердил на всех допросах, что он советский шпион. В итоге всех расстреляли, а с ним не знали, что делать. Он в сентябре 1941 года после всех пыток оказывается в одной их психиатрических больниц Лубянки, и в деле есть удивительная запись: он, находясь в помутненном сознании, просит, чтобы к нему пустили его жену, которая стоит за дверью и читает ему свои стихи. Но Цветаева на тот момент уже покончила с собой. Ее присутствие он чувствовал всегда. И расстрелян он был 16 октября 1941 года, когда немецкие войска стояли возле Москвы.
В этой истории, как в античной драме, есть все на свете. Она абсолютно не однозначная.
«Цветаева много раз говорила, что «когда кончатся стихи, кончусь и я». Это произошло в начале 1941 года»
— Есть несколько трактовок причин самоубийства Цветаевой. Самая расхожая — что ее пытался завербовать НКВД. Вы подробно изучали последние дни Марины Ивановны в Елабуге. Где же правда?
— Я сразу отметаю версию с НКВД, хотя она самая любимая и часто повторяемая. Но мне она кажется не убедительной, потому что возникла из достаточно простого сюжета: у Мура в дневнике написано, что мать вызывали в НКВД после того, как они подали свои рабочие анкеты, где написали, что умеют делать, какие языки знают. Но она туда, скорее всего, не пошла, потому что она этого слова «НКВД» очень сильно боялась. Женщины, плывшие с ней на пароходе, вспоминали, что Цветаева говорила про свой паспорт, будто ей кажется, что в нем водяными знаками написано об аресте ее близких. Она боялась того, что является эмигранткой, она боялась НКВД, где долгие часы стояла в очередях, передавая посылки.
Надо понимать, что собой представляла Елабуга в сентябре 1941 года. Там возник первый лагерь пленных немцев. И с ними нужно было общаться, нужны были переводчики. Из небольшого числа эвакуированных в Елабугу образованных людей только Цветаева знала немецкий язык. Ей могли предложить такую работу в НКВД. Поэтому даже если она туда пошла, скорее всего, дело было именно в этом. Потому что если бы она понадобилась НКВД для других целей, то за годы, которые она провела в Москве, возможностей ее арестовать и завербовать было полно. Вербовать ее в Елабуге было просто смешно. Кроме нее, там было еще три эвакуированных семьи, и все эти люди не представляли интереса для властей. Скорее, их могли вербовать, чтобы следить за Цветаевой.
Цветаева много раз говорила, что «когда кончатся стихи, кончусь и я». Это произошло в начале 1941 года. Ее последнее стихотворение посвящено Тарковскому. Она жила только своим сыном. И оказалась она в Елабуге, потому что начались бомбежки в Москве, ее сын должен был собирать «зажигалки» на крыше их дома на Покровском бульваре, где они снимали комнату. Цветаева панически боялась, что он погибнет в трудармии. Поэтому она несется в первой волне детской неорганизованной и еще неустроенной эвакуации. Все ее время и жизнь заняты только спасением сына.
Ее сын — он прекрасен внешне, высок, красив, умен, невероятно образован, знает несколько языков. Но у него абсолютно, как она сама говорила, не развита душа. Он холодный, эгоистичный. Сначала он как-то пытался социализироваться в советских школах, в советском мире. Но очень быстро понял, что он там чужой. И у него начался кризис, и все свои проблемы он вываливал на голову матери, уже сильно ослабевшей от всех ударов судьбы. Поэтому ее слова о том, что «где бы ни находилась, ищу глазами крюк», свидетельствовали о том, к чему она идет. Но до последнего момента она жила, потому что считала себя нужной своему сыну.
«Цветаева много раз говорила, что «когда кончатся стихи, кончусь и я». Это произошло в начале 1941 года». Фото newsland.com
Они оказались в Елабуге 31 августа. Мальчик хотел идти в школу 1 сентября в городе Чистополе, куда она уже съездила, но решила, что там не нужно жить, потому что было непонятно, на что там жить: в Елабуге они к чему-то были прикреплены, им были положены карточки. А там ничего не было. Но он об этом ничего не хотел знать. И у Цветаевой возникает ощущение, что без нее сын будет пристроен, что она тяготит мальчика, мешает ему.
Все выстраивают эту историю через нее. Но эта история уже не про нее, а про него. Она уже часть этого юноши, который хочет свободы и самоопределения. И после скандалов, которые все чаще и чаще случаются между ними, Цветаева все больше убеждается в том, что является обузой для сына, преградой на его пути.
То есть она считала, что советская власть отнесется к нему более благосклонно, если у него за спиной не будет матери-эмигрантки с непонятной судьбой, которую нигде не печатают и которая никому не нужна. И после ее смерти он тут же кинулся доказывать, на что способен. Он тут же поехал в Чистополь, поехал в Москву, ел пирожные, гулял по городу.
Цветаева самоустранилась и освободила ему дорогу. Это соединилось с ее глубокой депрессией. Для Цветаевой и война, и все последующие события были предвестником грядущего Апокалипсиса. Ее могила утеряна, что очень символично, так как всякой телесности она противопоставляла свободную жизнь души.
— Есть ли у Цветаевой ученики или последователи? Это возможно в принципе?
— У крупных поэтов с последователями сложно. У них может быть много эпигонов, но это сразу видно. Можно назвать последовательницей Беллу Ахмадуллину, но у нее своя история, свой голос, свое время. И слава Богу, что это так. Потому что творчество Цветаевой невозможно продолжить точно так же, как невозможно продолжить ее судьбу и прожить ее жизнь.
— А Цветаева уже стала брендом, как Пушкин? Ведь под ее именем уже проводятся какие-то мероприятия. Как вы относитесь к «Цветаевским кострам», например?
— Я это не очень люблю. Есть такое шуточное определение: народное цветаевоведение. Я боюсь, что мои слова будут восприняты как высокомерие и снобизм, но это своего рода камлание вокруг большого человека. Эти костры — это стихи по поводу Цветаевой в большом количестве. Можно любить Цветаеву, соприкасаться с ней, говорить о ней. Но лучше быть самими собой. Вообще, проблема в том, что создать вокруг нее какое-то действо, равнозначное ее силе, сложно.
Но проблема не только в Цветаевой. А в том, что само время понято плохо. Что такое 1917-й год, что такое 1920-й год, что такое Первая мировая война? Про это только позавчера начали разговаривать. Я уж не говорю про ее судьбу с чекистом-мужем, это все надо понять глубоко, как античную трагедию, а не как одну из плоских историй.
Поэтому как Пушкина осознавали, так и Цветаеву будут понимать еще столетия. Но пока это все достаточно наивно, это первые подходы.
«Ее жизнь — это очень большой и сложный объем. Чтобы его передать, нужно самому быть очень глубоким и умным человеком. Поэтому все, что есть сейчас, это только приближение». Фото theoryandpractice.ru
«Цветаева не какая-то истерическая изломанная женщина, которая пишет стихи и все время со всеми живет»
— То есть Цветаева будет оставаться объектом внимания?
— Она не просто объект внимания, она нервирует, она раздражает. Например, в «Фейсбуке» ко мне раз в три месяца приходят люди и просят объяснить, что она не ненавидела детей, не ела их, была хорошим человеком. Я уже много раз все это объясняла. Но меня снова просят. И это происходит регулярно. Обсуждают Цветаеву люди самых разных культурных слоев. Люди не могут успокоиться.
— Но ведь другие люди, в том числе известные, совершают поступки много хуже тех, за которые судят Марину Ивановну. Почему к Цветаевой предъявляются такие высокие требования?
— Потому что это открытые люди, они жили нараспашку. Это как с дневниками Толстого. Его часто обвиняли в том, что он такой-сякой. Открытых легко взять. И потом говорят: «Что он может тут нам писать, если он так же мал, как мы, так же низок, как мы?»
А также это тоска по идеалу. Но я считаю, что идеальной жизни нужно ждать не совсем от поэтов. Поэты формулируют. Надо понимать, что в высокой древней античной традиции поэт — это человек, который улавливает звуки неба, но при этом он сам может быть слепой, как Гомер, не только в буквальном, но в переносном смысле. Так в исторической традиции воспринимался поэт. В России поэт превратился в нечто большее, потому что в нашей стране на какой-то момент литература заменила все, с нее начали спрашивать, как с Библии.
— Как вы относитесь к песням на стихи Цветаевой и художественному чтению ее стихов? Есть что-то интересное?
— Я человек стародавний. Мне нравится Эва Демарчик, польская певица, она в 60-е годы пела «Бабушку» Цветаевой. Пожалуй, еще Елена Фролова. Дальше все ниже. Я даже к чтению Цветаевой отношусь осторожно. Я слушала Наталью Дмитриевну Журавлеву, ее научил папа, который сам слушал Цветаеву вживую. Это интересно. Понимаете, это должно не забивать стихи, должно быть тонко и умно. Цветаева не какая-то истерическая изломанная женщина, которая пишет стихи и все время со всеми живет. Когда из ее жизни вырывают какой-то кусок, это всегда не про нее. Ее жизнь — это очень большой и сложный объем. Чтобы его передать, нужно самому быть очень глубоким и умным человеком. Поэтому все, что есть сейчас, это только приближение.
Наталия Федорова
Справка
Наталья Громова — историк литературы, прозаик, литературовед, драматург, журналист, педагог, музейный работник, научный сотрудник. Автор исследований о Марине Цветаевой и ее окружении «Цветы и гончарня. Письма Марины Цветаевой к Наталье Гончаровой», «Дальний Чистополь на Каме», «Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах». Старший научный сотрудник Дома-музея М. И. Цветаевой в Москве до 2015 года. Ведущий научный сотрудник Дома-музея Бориса Пастернака в Переделкино до 2016 года. Ведущий научный сотрудник Государственного Литературного музея (дом Остроухова). Премия журнала «Знамя» (за архивный роман «Ключ»), финалист премии «Русский Букер», лауреат премии Союза писателей Москвы «Венец». Ее книги («Узел. Поэты: дружбы и разрывы», «Странники войны. Воспоминания детей писателей», «Скатерть Лидии Либединской», «Ключ», «Ольга Берггольц: смерти не было и нет») основаны на частных архивах, дневниках и живых беседах с реальными людьми.
ОбществоКультура ТатарстанМарина Цветаева — биография, личная жизнь и смерть поэтессы
Марина Цветаева — биография
Большинство своих поэзий Марина Цветаева написала в периоды сильнейших душевных страданий. Потому что, несмотря на всю свою гениальность, она была женщиной, просто женщиной, которой так хотелось любви и простого человеческого счастья. Она была сильной и открытой, сумевшей без лишних истерик отразить в своих стихах все, что так близко женщине. Хотя некоторые из ее знакомых считали, что она надменная, неискренняя и абсолютно не женственная – то есть прямая противоположность той, которой она была в своих поэзиях. Какой она была на самом деле? Ответа на этот вопрос нет, хотя может быть он зашифрован в этой ее строчке: «Я – лунатик двух темных лун».
Имя Марины Цветаевой навсегда останется в истории мировой поэзии 20-го века. Не только ее стихи о любви, но и проза стали национальным достоянием. Многие ее творения положены на музыку и стали романсами.
Детство и юность
Родилась Марина Цветаева 8 октября 1892 года в Москве. В день ее рождения христиане отмечают праздник памяти апостола Иоанна Богослова. В своих стихах она не раз обращала внимание на это обстоятельство. Ее отец – Иван Цветаев, был известным искусствоведом и филологом, профессором в Московском университете. Это был его второй брак, в первом родились двое детей – сын Андрей и дочь Валерия. Мама Марины – Мария Мейн, профессиональная пианистка, наставником которой был прославленный Николай Рубинштейн. В 1894 году родилась младшая сестра Цветаевой – Анастасия. Родители девочек были творческими людьми, и эту любовь к искусству передали своим дочерям. С мамой Марина осваивала фортепиано, с отцом занималась изучением иностранных языков и читала хорошую литературу.
Марина Цветаева в детствеМного времени девочка прожила с мамой за пределами России, поэтому в совершенстве владела не только родным языком. Она знала немецкий и французский, и когда в возрасте 6-ти лет начала сочинять первые стихотворения, то делала это на французском. Вначале Цветаеву отдали в московскую частную женскую гимназию, а после ее окончания она попала в пансион для девочек в Германии и Швейцарии. В возрасте 16 лет Марина заинтересовалась старофранцузской литературой, и даже начала посещать лекции в Сорбонне, но бросила обучение на половине пути.
Первые стихи Цветаевой вышли в издательстве под названием «Мусагет». Именно в то время у нее появились знакомые среди столичных символистов, она посещает все занятия в кружках и студиях при этом агентстве.
После начала Гражданской войны Марина не находит себе места. Все, что было когда-то родным, вдруг раскололось на две половины – стало красным и белым, и она так и не смогла смириться с этим расколом. В 1922-м ей удалось добиться разрешения на отъезд за границу. Сразу поэтесса уехала в Чехию, где на протяжении нескольких лет жил ее супруг, Сергей Эфрон. Он был офицером-белогвардейцем, поэтому был вынужден эмигрировать. В 20-х годах он стал студентом Пражского университета.
Марина Цветаева с отцомОни прожили несколько лет в Праге, потом перебрались в Берлин, а спустя три года оказались в Париже. Ее мужа обвиняли в том, что он один из участников заговора против сына Троцкого, что он агент НКВД и занимается шпионской деятельностью. Это сильно угнетало Цветаеву, ее душа рвалась домой. Она поняла, что долго не выдержит в эмиграции, родина навсегда привязала ее к себе.
Поэзия
Творческая биография Марины Цветаевой началась в раннем детстве, с ее детских стихов, написанных в шесть лет. А первый взрослый сборник поэзий вышел в 1910-м. Поэтесса назвала его «Вечерний альбом». Он состоял из стихов, написанных во время учебы в школе. Ее творчество нашло отклик в сердцах многих известных литераторов того времени, но особый интерес она пробудила у Максимилиана Волошина, Николая Гумилёва, супруга Анны Ахматовой и Валерия Брюсова, которого считали основоположником русского символизма. Окрыленная первым успехом, Цветаева села за написание прозы – статьи «Волшебство в стихах Брюсова». К слову, нужно сказать, что первые сборники Цветаева издавала исключительно за счет собственных средств.
Сборник Марины Цветаевой «Вечерний альбом»Буквально вслед за первым, вышел и второй сборник поэзий Марины – «Волшебный фонарь», потом третий, получивший название «Из двух книг». Перед самой Октябрьской революцией Цветаева приехала в город Александров, где в тот момент жила ее сестра с мужем. Все поэзии, написанные в этот период, имели посвящение – родным, любимому городу, и этот отрезок жизни великой поэтессы специалисты потом назвали «Александровское лето Цветаевой». Этим летом датируются и ее поэзии — «Стихи о Москве» и «К Ахматовой».
В Гражданскую войну Цветаева больше сочувствовала белогвардейцам, хотя для нее было неприемлемо само разделение ее родины по цветам.
В те годы она писала стихотворения, впоследствии вошедшие в сборник «Лебединый стан». Марина стала автором поэм «Егорушка», «Царь-девица», «На красном коне», вышло несколько ее романтических пьес. В 20-х годах, уже за границей, Цветаева написала две крупных работы, которые назвала «Поэма Горы» и «Поэма Конца». В ее творческом наследии эти поэмы занимали большое место. Очень много ее стихов, написанных в эмиграции, так и остались не напечатанными. Последней книгой, которая была опубликована, стал сборник под названием «После России», в который вошли стихи поэтессы, написанные до 1925-го. Хотя она писала, писала, писала – этот процесс был непрерывным.
Марина Цветаева в эмиграцииИностранцам больше импонировала проза, выходившая из-под пера великой поэтессы. Она издала книги «Мать и музыка», «Мой Пушкин», «Дом у Старого Пимена», написала ряд статей о творчестве Максимилиана Волошина, Андрея Белого, Михаила Кузмина. Ее стихи не пользовались большим спросом за границей, хотя в те годы вышел цикл ее поэзий «Маяковскому». Их поэтессе навеяло самоубийство Маяковского. Его смерть стала настоящим потрясением для нежной и ранимой души Цветаевой. Читая ее стихи тех лет, остро ощущаешь это потрясение, растерянность, боль.
Личная жизнь
Своего супруга Сергея Эфрона Марина встретила в 1911-м. Их познакомил Максимилиан Волошин, когда проживал в Коктебеле в собственном доме. Спустя шесть месяцев молодые люди поженились, и вскоре после этого стали родителями дочери Ариадны. Но в личной жизни Цветаевой были и другие мужчины, которые сумели завоевать ее ранимое сердце. У Марины был роман с поэтом Борисом Пастернаком, длиною в десять лет, которому не помешала даже ее эмиграция.
Марина Цветаева с мужем Сергеем ЭфрономГоды жизни в Праге ознаменовались новым, достаточно бурным романом. На этот раз поэтесса обратила внимание на юриста и скульптора Константина Родзевича. Их отношения длились месяцев шесть. За это время она написала «Поэму Горы», которая была посвящена ее возлюбленному, и выражала всю силу ее чувств к этому человеку. Потом оказалось, что у него есть невеста, и Марина даже помогла девушке с выбором свадебного платья. Этим была поставлена точка в этой неистово-страстной истории.
Переписка Марины Цветаевой с ПастернакомВ личной жизни великой поэтессы было место не только мужчинам. В 1914-м, еще до того, как Марина отправилась в эмиграцию, в ее жизни появилась София Парнок – поэтесса и переводчик. Они познакомились на одном из собраний литературного кружка, и быстро подружились. Однако дружеские отношения вскоре переросли в роман.
Марина Цветаева и София ПарнокВдохновленная новыми чувствами, Цветаева пишет целый цикл поэзий, получивший название «Подруга», и посвящает их Софии. Об этой связи вскоре стало известно общественности.
Супруг тоже узнал о новом увлечении жены, ревновал страшно, закатывал Цветаевой скандалы, и после этого Марина решилась бросить его и уйти к Парнок.
Они были вместе до 1916 года, потом отношения прекратились, Марина вернулась к мужу и в 1917-м рожает еще одну дочку – Ирину. Свою необычную связь поэтесса объяснила очень просто и емко. Она сказала, что любовь между женщинами это дикость, а любить только мужчин – очень скучно. Но свои отношения с Софией назвала «первой катастрофой в жизни».
Марина Цветаева с дочкой АриаднойНа момент рождения дочери Ирины в жизни поэтессы начинается сплошная черная полоса. Грянула революция, муж эмигрировал за границу, денег нет, голод жуткий. А тут еще серьезно заболела Ариадна. И поэтесса принимает нелегкое решение отдать дочек в детский приют, расположенный в подмосковном Кунцево. Ариадна сумела выздороветь, а вот Ирина умерла от голода. Ей было всего три годика.
Марина Цветаева с мужем и детьмиВ 1925 году Марина Цветаева снова стала мамой, у нее родился сын Георгий, но дома его ласкательно называли «Мур». Вскоре семья перебралась в Париж. Георгий тоже не мог похвастаться богатырским здоровьем, он был очень хрупкий и болезненный. Но это не помешало ему уйти добровольцем на фронт, откуда парень уже не вернулся. Он погиб летом 44-го и похоронен под Витебском, в братской могиле. Ни у Ариадны, и у Георгия не было детей, поэтому у поэтессы с мировой славой не осталось прямых потомков.
Смерть
В годы эмиграции семья Цветаевой оказалась на грани нищеты. Сергей на тот момент уже был болен и работать не мог, Георгий только недавно родился. Ариадна занялась вышивкой шляпок, но это не было спасением. Единственным доходом семьи стали незначительные гонорары, которые платили Марине за прозу и эссе. Цветаева понимала, что они медленно умирают от голода, и решилась на обращение в посольство СССР. Все взрослые члены семьи подавали прошение о возврате на родину.
В 1937-м разрешили вернуться Ариадне, спустя шесть месяцев сбежал из Парижа Эфрон, потому что над ним нависла угроза ареста. Его обвиняют в соучастии в политическом убийстве. Прошло немного времени, и вернулись Цветаева и Георгий. Но радость от встречи с родиной, скоро стала настоящей трагедией. Первой арестовали Ариадну, после нее Эфрона. В общей сложности Ариадна отбыла в лагерях пятнадцать лет, и была реабилитирована в 1955-м. А вот мужа поэтессы ждала иная участь – он был расстрелян в октябре 1941-го.
Но об этой трагедии Марина так и не узнала. В начале Великой Отечественной войны Цветаева и Георгий были эвакуированы в Елабугу. Нужна была временная прописка, а для этого нужно было иметь работу. 28 августа 1941-го Марина написала заявление о приеме ее на работу на место посудомойки. А через 3 дня повесилась в том доме, куда ее поселили с сыном-подростком. Цветаева написала 3 предсмертные записки. В одной из них, адресованной любимому «Муру», она просила прощения за свой поступок, говорила о своей безмерной любви к нему и о том, что так будет лучше всем. Вторая записка предназначалась эвакуированным, в ней женщина просила помочь ее сыну. Третью поэтесса написала для тех, кто будет ее хоронить.
Символично то, что когда она собирала вещи перед эвакуацией, пришел Пастернак, и принес веревку, чтобы все упаковать. Он сказал, что она такая крепкая, хоть вешайся. Именно на ней Марина и повесилась.
Марина Цветаева похоронена 2 сентября 1941 года в Елабуге, на Петропавловском кладбище. Но из-за того, что шла война, место ее последнего приюта так и осталось неизвестным. В южной стороне этого кладбища сестра Марины – Анастасия, нашла четыре неизвестных могилы, датируемых 1941 годом. Она установила между ними крест, надпись на котором гласила, что в этой стороне кладбища покоится поэтесса Цветаева. Это было в 1960 году, а спустя десять лет крест заменили гранитным надгробием. Анастасия Цветаева прожила долгую жизнь, и когда ей было за 90, она сказала, что камень установлен точно в том месте, где захоронена ее сестра, и никаких сомнений в этом быть не может.
Могила Марины ЦветаевойПо православным обычаям самоубийц не отпевают, но по разрешению епископа можно провести этот обряд. В 1991-м, в день пятидесятой годовщины ее смерти, патриарх Алексий совершил обряд отпевания. Местом проведения обряда выбран московский храм Вознесения Господня у Никитских ворот.
Память о великой поэтессе живет в многочисленных музеях и памятниках, открытых в разных городах России, в постсоветских странах и за границей.
Творчество поэтессы
Сборники стихов
- 1910 — «Вечерний альбом»
- 1912 — «Волшебный фонарь»
- 1913 — «Из двух книг»
- 1913 — «Юношеские стихи»
- 1922 — «Стихи к Блоку»
- 1922 — «Конец Казановы»
- 1920 — «Царь-девица»
- 1921 — «Вёрсты»
- 1921 — «Лебединый стан»
- 1922 — «Разлука»
- 1923 — «Ремесло»
- 1923 — «Психея. Романтика»
- 1924 — «Молодец»
- 1928 — «После России»
Поэмы
- Чародей
- На Красном Коне
- Поэма Горы
- Поэма Конца
- Крысолов
- С моря
- Попытка комнаты
- Поэма Лестницы
- Новогоднее
- Поэма Воздуха
- Красный бычок
- Перекоп
- Сибирь
Проза
- «Живое о живом»
- «Пленный дух»
- «Мой Пушкин»
- «Пушкин и Пугачёв»
- «Искусство при свете совести»
- «Поэт и время»
- «Эпос и лирика современной России»
- «Мать и музыка»
- «Сказка матери»
- «История одного посвящения»
- «Дом у Старого Пимена»
- «Повесть о Сонечке»
Драма
- Червонный валет
- Метель
- Фортуна
- Приключение
- Пьеса о Мэри
- Каменный Ангел
- Феникс
- Ариадна
- Федра
БиографииМитхун Чакраборти — биография и семья актера, фото
СледующаяБиографииАлла Пугачева — биография и личная жизнь певицы, фото
муж, дети. Биография / Другое (мужья) / Её муж. Мужья знаменитых женщин
Мемуарист, известный прозаик и переводчица Ариадна Сергеевна Эфрон сама писала стихи, которые при её жизни не были опубликованы, за исключением детских работ. Дочь литератора Сергея Эфрона и поэтессы Марины Цветаевой была, кроме того, искусствоведом и художницей, прошедшей школу обучения в Лувре. Возвратившись на родину в 1937, она повстречала любовь всей своей жизни. Гражданский муж Ариадны Эфрон — Самуил Давидович Гуревич (1904—1951). В семье Ариадны его любили и ласково называли Муля.
Ариадна Эфрон
Личная жизнь Ариадны Эфрон
Для родителей и друзей Ариадна Эфрон (18.09.1912, г. Москва — 26.07.1975, г. Таруса) была просто Алей. Марина Цветаева посвятила ей свои «Стихи к дочери», опубликованные в 1912 г. Ариадна написала, будучи ещё ребёнком, 20 стихотворений, которые были опубликованы её матерью в сборнике «Психея». Детей у Цветаевой тогда было двое: Ариадна и младшая её сестра Ирина, которая умерла в 2019. Аля тогда тоже чуть не погибла, но её успела спасти мама.
На фото: Марина Цветаева и её дочь Ариадна Эфрон
В 1922, в возрасте 10 лет вместе с семьёй Ариадна уехала сначала — в Берлин, а после встречи с отцом — в Чехословакию (1922 — 1925), где Сергей Эфрон преподавал в университете. Потом двенадцать лет они жили во Франции (1925 — 1937), а оттуда в 1937, после вышедшего в СССР закона об эмигрантах, Ариадна возвратилась на родину. Фото Ариадны Эфрон встречаются на сайтах, посвящённых жизни и творчеству её матери.
Сергей Эфрон с дочерью Ариадной
Живя в г. Париже, Аля обучалась искусству литографии, различным стилям оформления и написания гравюр, а после поступила в высшую школу Лувра. В 1925 в семье Цветаевой и Эфрона родился сын Георгий, погибший в ВОВ (1944). Детей Ариадна Эфрон и Георгий не имели, поэтому прямых потомков у великой поэтессы Цветаевой нет. Личная жизнь Ариадны Эфрон была связана с единственным мужчиной — её гражданским мужем Самуилом Гуревичем.
Ариадна Эфрон в детстве с родителями и братом Георгием
Родители Ариадны Эфрон — Сергей Эфрон и Марина Цветаева
Ариадна и Георгий Эфрон
Георгий Эфрон
Муж Ариадны Эфрон — Самуил Гуревич
Самуил Давидович Гуревич — журналист и переводчик, работал в журнале «Огонёк», а затем был заведующим редакцией журнала «За рубежом», где и познакомился с Ариадной. Родился Самуил в Швейцарии, в семье евреев-эмигрантов. Самуил Давыдович вырос в Штатах, а в 1919 переехал в Советскую Россию.
На фото: Ариадна Эфрон и Самуил Гуревич
Работая в ТАСС, талантливый журналист общался с корреспондентами агентства «Рейтер» и «Ассошиэйтед-пресс». Из-за доносов, в начале 1949 Самуил Гуревич был исключён из партии, уволен из ТАСС, и до июня 1950 оставался безработным.
Журналист, владеющий несколькими европейскими языками, был другом семьи Троцкого. В ноябре 1951 Гуревича осудили за шпионаж и приговорили к расстрелу. Ариадна Эфрон узнала об аресте мужа только в 1953, а о его смерти — в 1954. Их биографии представляет большой интерес для истории.
Творческая биография Ариадны Эфрон
Ариадна Сергеевна Эфрон была сотрудником таких французских журналов как «Россия сегодня», «Франция — СССР», «Для Вас», французского журнала «Наш Союз», где печатались не только её очерки, статьи и переводы, но и были размещены иллюстрации к ним. Для этих и других изданий она переводила стихи Маяковского и других советских поэтов. Её собственные работы были изданы в девяностых годах прошлого столетия.
Ариадна Эфрон в детстве
Ариадна Эфрон в детстве с сестрой Ириной
Ариадна Эфрон трудилась над переводом стихов великого Виктора Гюго, Теофиля Готье, Шарля Бодлера, Поля Верлена и других зарубежных литераторов. За время своего творчества писательница опубликовала наследие, оставленное её матерью, и написала серию воспоминаний о матери, напечатанных в журналах «Звезда» и «Литературная Армения».
Аресты и ссылки
В 1939 мечта Ариадны Эфрон о счастливой жизни на Родине рухнула в одночасье. Её осудили за шпионаж и отправили в лагеря. Под пытками молодая женщина свидетельствовала против своего отца, который был расстрелян, после чего Марина Цветаева покончила с собой. Об этом Ариадна узнала только спустя некоторое время.
В 1943, отказавшись стать «стукачкой», Ариадна была переведена на лесоповал. Только благодаря тому, что актриса лагерного театра Тамара Сланская отправила Гуревичу короткое письмо о бедственном положении Ариадны и о том, что её необходимо срочно «вызволять с Севера», Ариадну перевели в г. Потьма.
Ариадна Эфрон — лагерная фотография
После освобождения, в 1948, Ариадна Эфрон преподавала графику в художественном училище г. Рязань. Её жажду общения со своими родными и друзьями утоляла переписка. Среди адресатов Али был Борис Пастернак, знакомивший её со своими стихами и главами из книги «Доктор Живаго». Ариадна очень хотела её иллюстрировать.
В 1949 она была арестована и отправлена в ссылку, в Красноярский край. Однако, благодаря приобретённой во время французской эмиграции специальности, она была принята художником-оформителем Туруханского районного ДК. Там Ариадна сделала акварельные зарисовки о своей жизни. Небольшая их часть была опубликована в 1989.
Живопись Ариадны Эфрон
В 1955 Ариадну Эфрон реабилитировали. Возвратившись в г. Москва, в 1962, она стала членом Союза писателей и в 1960-х — 1970-х поселилась в Подмосковье. С детства у Ариадны было слабое здоровье, на протяжении своей нелёгкой лагерной жизни она перенесла несколько инфарктов, а летом 1975 ушла из жизни, оставив богатейшее литературно-художественное наследие.
Ариадна Эфрон в Тарусе
Ариадна Эфрон-Цветаева — дочь марины цветаевой
ПРОЛОГ
Девочка! — Царица бала!
Или схимница, — Бог весть!
— Сколько времени? — Светало.
Кто-то мне ответил: — Шесть.
Чтобы тихая в печали,
Чтобы нежная росла, —
Девочку мою встречали
Ранние колокола!»
М. Цветаева. «Стихи к дочери.»
В час ее рождения, в половине шестого утра, восемнадцатого сентября 1912 года, действительно, гулко звонили колокола замосковореченской соборной церкви к заутрене, словно предвещая золотоволосому новорожденному младенцу значительность и звонкость судьбы, под охраною Божьего крыла.. Ясность ее.
Поначалу все так и было. Значительность, ясность, звонкость. Серебристые нити ее пути скомкались, сбились уже потом, гораздо позднее, на середине жизненного лабиринта, в пору двадцатилетия.
Она росла окруженная любовью и пристрастно – теплым, даже ревнивым, вниманием женщины, которую она сама воспринимала, как необыкновенную фею или волшебницу, и которую все вокруг называли «Мариночка, Марина» – никак иначе. Первым впечатлением детской жизни маленькой Ариадны, которое она точно, осязательно, запомнила, были тонкие серебряные браслеты на родных руках, длинные , чуть холодноватые пальцы, унизанные бесконечными кольцами, и золотисто – пушистые легкие, чудные волосы, которые рассыпались от прикосновения — дуновения мягкой волной, как то причудливо искрясь на солнце..
Она обожала «такую волшебную Марину» тянула к ней ручонки, едва завидев: — «на – на», с трепетом ожидания, и только — только научившись лепетать, гладила крохотными ладошками родную золотистую голову, заглядывала в зеленоватую, манящую прохладу глаз и шептала трогательно:» Ма, ми» — что означало, должно быть, «мама, милая!»- и было отражением отцовской польщенной улыбки: кроха — дочь повторяла его жест, жест вечно влюбленного или — вечно любимого юноши, ставшего на долгие годы потом их общим с матерью «романтическим героем»..
* 1 *
Они стали ее родителями рано. Пожалуй, даже – слишком рано. Марине Цветаевой не было тогда, в 1912 — том году, еще и 20 лет, Сергею Эфрону, ее мужу, – лишь на год меньше. Марина была девушкой, бросившей в седьмом классе гимназию, и уже выпустившей в Москве книгу нашумевших стихов «Вечерний альбом». Сережа же был только недоучившимся гимназистом, потом – студентом. Они встретились в Крыму, в Коктебеле, 5 мая 1911 года. Марина гостила у своих друзей – Максимилиана Волошина и его матери Елены Оттобальдовны.
В то майское утро она собирала на берегу моря камешки. Сережа Эфрон, лечившийся в Крыму от туберкулеза легких, и тоже пришедший тогда на берег, (Случайно ли? Он знал, что у Волошиных гостят сестры Цветаевы! – автор.) стал молчаливо помогать ей — высокий, болезненно бледный, с выразительно – глубокими глазами – (его потом все и всю жизнь узнавали по ним – глазам!). Она тотчас загадала, каким то вещим проникновением сердца вглубь Судьбы: «Если он найдет и подарит мне сердолик, то я выйду за него замуж!» Стоит ли говорить, что сердолик был найден и оказался в ладони Марины? Там же оказалось и сердце Сережи Эфрона. Надолго. Если не на всю жизнь, если — не навсегда, что бы там не говорилось потом, когда нити уже совместной их Судьбы запутались, а некоторые и вовсе — порвались, не выдержав непомерной тяжести обстоятельств! Но это было — позднее. А пока начиналась не предыстория гибели, а предыстория рождения Семьи. И рождения первенца – Дочери.
27 января 1912 года (старого стиля) Марина Цветаева и Сергей Эфрон обвенчались.
В эти же последние недели января 1912 года произошло еще несколько радостных событий: Марина Цветаева получила тогда первую и единственную в своей жизни литературную премию – «Пушкинскую», за стихотворение «В раю».
А в задуманном ею совместно с мужем издательстве «Оле – Лукойе» вышла вторая книга ее стихов: «Волшебный фонарь». Книгу весьма прохладно встретили критики, считая, что автор «перепевает стихи из первого сборника», но Марину тогда критика не задела. Она была счастлива. Недолго — недели три — путешествовала с мужем по Италии и Франции. Покупала новый дом на Большой Полянке – первое семейное гнездо, обставляла его с тщанием и любовью: синяя люстра из горного хрусталя на потолке гостиной, кресла красного дерева, секретер с любимыми книгами в два ряда.
И еще Марина тихо наколдовывала внутри себя желанную дочь: » маленькую, хрупкую и черноволосую, — как ей мечталось, — «с огромными Сережиными глазами и пышными косами!» Все и вышло так, как гадала изумрудноглазая, своевольная поэтическая волшебница, только волосы Али всю жизнь оставались светло – русыми. И рано поседели.
* 2 *
Словно зная заранее, как мучителен будет дальнейший путь выросшей светловолосой «красавицы со Звезды» – Алечки Эфрон – небеса подарили ей удивительное детство, чарующее, первое ее «до –семилетье»! Все вокруг нее тогда было похоже на сказку: детская — большая, светлая комната в сорок метров, куклы, в четверть ее, годовалой Алечки, роста, мягкая, серебристо — серая волчья шкура , брошенная на пол около белой ажурной кроватки, (такая же была и в комнате самой Марины) замысловатые тени на стене от листьев раскидистой пальмы в кадке, теплый круг абажура ночной лампы на резном столике в середине комнаты. «Сказки Шарля Перро и «Священная история» с иллюстрациями Гюстава Доре на полке – книги еще ее бабушки, виртуозной пианистки Марии Мейн …..
Даже крестины девочки, состоявшиеся 20 декабря 1912, года были в чем то – удивительны, единственны в своем роде!
Крестной матерью маленькой Ариадны Эфрон стала Е. О. Волошина, женщина с невиданной для того времени короткой, мужскою стрижкой волос, отличавшаяся к тому же еще и совершенно необычной самостоятельностью, невиданною резкостью сильного характера, и ношением такой весьма своеобразной одежды – татарских кафтанов собственного шитья, украшенных бисером и непременных шароваров, — что изумленный священник сперва всерьез принял ее за мужчину, и не хотел допускать к обряду!
Профессору Ивану Владимировичу Цветаеву, почтенному директору Музея Изящных Искусств, пришедшему на крестины первой своей внучки в полном парадном (генеральском) мундире, пришлось проявить немалую выдержку и такт, чтобы как то сгладить возникший холодок недоразумения между чудаковатой крестной и строгим священнослужителем.
* 3 *
Аля с самого раннего детства была отчаянно влюблена в родителей, и даже крохою понимала, что они, каждый по своему, – удивительны! Папа Сережа умел рассказывать сказки и превращаться во льва – лицо на глазах свирепело и покрывалось морщинами – складками. Отца Аля немножко боялась, при звуке его шагов мгновенно стихали ее капризы и сонный плач.
А Марина. Марина вообще была центром детской Вселенной Али. Наказывала она ее редко. Разве что — за разорванную нечаянно книгу, да за мокрые штаны на прогулке. Но и не баловала. Самым большим «баловством» для большеглазой, неуклюжей немного девочки – Аля начала ходить очень рано, но весьма неуверенно, широко расставляя ножки и отчаянно боясь высокой домашней лестницы, — было приглашение » погостить» у Марины в комнате, где на столе было столько замечательных и таинственных вещей: перья и карандаши, пюпитр для писем в форме ладоней, замысловатая статуэтка девы Марии, с дверцами, полая внутри, чернильница с портретом красивого молодого человека с золотыми шишечками — погонами на плечах. Марина называла его ласково и странно: «Тучков — четвертый» — будто знала его давным – давно и он был ее близким другом..
Аля любила гладить лаковый » нежный лик» чернильницы своими тонкими пальчиками. И еще много – много чего было на столе у «мамы – Мариночки», но трогать это руками запрещалось категорически! Разве что, иногда, затаив дыхание, осторожно, с верхнего края листа, рассматривала крохотная Аля толстые тетради — альбомы с портретами Сары Бернар и Марии Башкирцевой, тетради, где непонятными закорючками – птичками на белоснежных листах — страницах чернели слова. Марина говорила:» это – стихи».
Впрочем, читать Аля научилась рано, лет с трех, сразу — словами, осмысливая их про себя, с помощью той же требовательно — нежной «Ма — ми». Сказки и волшебные истории они часто читали вместе. Это тоже было наградой за хорошее поведение, в»китайскую туфельку» которого, Аля если честно, не очень любила влезать, по ее собственному, позднему, признанию! Она писала позже, почти перед концом своего пути, со щемящим чувством потерянного и вновь обретенного в чреде воспоминаний, далекого детства:
» Как запомнился быстрый материнский наклон мне навстречу, ее лицо возле моего, запах «Корсиканского жасмина», шелковый шорох платья и то, как сама она, по неутраченной еще детской привычке, ладно и быстро устраивалась со мной на полу — реже в кресле или на диване, — поджав или скрестив длинные ноги! И наши разговоры, и ее чтение вслух — сказок, баллад Лермонтова, Жуковского… Я быстро вытверживала их наизусть и, кажется, понимала; правда, лет до шести, произнося: «не гнутся высокие мачты, на них флюгеране шумят», думала, что «флюгеране» — это такой неспокойный народец, снующий среди парусов и преданный императору; таинственной прелести балладе это не убавляло». (Ариадна Эфрон. Страницы воспоминаний. Из самого раннего.)
«Ма — ми, Мариночка» читая ей, терпеливо разъясняла непонятные картинки, но иногда любознательная Аля ухитрялась объяснять всё и сама. Например, в четыре года дала такое «поэтическое» пояснение к иллюстрациям еще»старшего — страшного» для нее гоголевского «Вия», изображавшим панночку, семинариста, бесов и летающий гроб: «Это барышня просит у кухарки жареных обезьян!»
Марина немедленно забрала у расшалившейся дочери книгу, строго наказав не трогать ее без позволения, но столь непомерная живость воображения девочки так ее потрясла, что она записала толкование Али в свой дневник и рассказала в следующий же вечер гостям.
Записывала она за Алей всегда и многое: ее первые детские слова, дату первых шагов и первые осмысленные фразы. Даже не осмысленные, а глубокомысленные. Например, такую: «У меня тоже есть книга – Толстого Льва. Как Лев от любви задохся». (*Вероятно, после прочтения рассказа Л. Толстого «Лев и собачка» – автор.)
А потом за Алей уже не нужно было и записывать, к неполным шести она научилась писать по старой орфографии, и уже вполне самостоятельно вела свои первые детские тетради – дневники. В этих тетрадках, о которых она позже отзывалась с присущей ей насмешливо — строгой мудростью : «они, как скрижали и старинные хроники, всегда — повествовали!» – очень много яркого, неповторимого, мимолетного, переданного с непосредственностью, смелостью и непогрешимостью ребенка, окутанного очарованием открываемого им, ребенком, большого Мира.
В них, давних записях, прозрачно видна пленительная, нежная, сказочно мудрая душа. «Вечная душа Психеи», попавшая в тело девочки. Душа, жившая рядом с большим Поэтом. Берущая от него. И – дающая ему. Родная ему Душа. Душа с великолепным даром Художника, едва не загубленном в холодном, безликом восемнадцатилетии сибирских лагерей и поселений!
Многие из взыскательных читателей не верили позднее, что это были записи всего лишь шестилетней крохи, часто прозрачной от вечного недоедания в голодной, замученной смутами, затопленной разрухой, кровью и холодом Москве, настолько летяще — легка, точна, осмысленна, завершенно — прекрасна, великолепным русским языком написана была эта проза! Вот одна из самых ярких»детских новелл» Али (привожу ее не сокращая):
«Был теплый и легкий день и мы с Мариной гуляли. Она рассказывала мне сказку Андерсена про девочку, наступившую на хлеб — как она, чтобы перейти ручей, наступила на хлеб. Про то, какой это был большой грех. Я сказала: «Марина! Сейчас, наверное, никто бы не захотел так согрешить!» Марина ответила, что это потому, что сейчас стало так мало хлеба, а раньше его не доедали и выбрасывали. Что наступить на хлеб — такой же грех, как убить человека. Потому, что хлеб дает жизнь.
Мы шли по серой тропинке на горку. Наверху была большая церковь, очень красивая под голубым небом и длинными облаками. Когда мы подошли, то увидели, что церковь была заперта. Мы на нее перекрестились и сели на ступеньки. Марина сказала, что мы сидим, как нищие на паперти.
Вокруг было далеко, но не подробно видно, потому, что там был легкий туман.
Я стала разговаривать с Мариной, но она сказала, чтобы я не мешала ей и пошла поиграть. Я не захотела играть, а захотела рвать цветы. Вдруг я увидела, что под ногами у меня растет клевер. Там перед ступеньками были ровно уложенные старинные камни. Каждый из них был в темной рамке из клевера. Если посмотреть на эти камни внимательно, то на них были полосы и узоры и получались настоящие картины в зеленых рамах. Я села на корточки и стала искать четырехлистник Марине на счастье. Я искала так долго, что у меня зашумело в ушах. Когда мне захотелось уйти, вдруг я его нашла и так обрадовалась, что испугалась. Я бросилась к Марине и подарила ей свою добычу. Она обрадовано рассмотрела мой четырехлистник и спросила, где я его нашла. Я сказала. Она поблагодарила меня и положила его засушить в записную книжку». (Ариадна Эфрон. Из детского дневника. «Четырехлистник» август 1918 года.)
* 4 *
Но в счастливую, наполненную магией слов и впечатлений, почти волшебную жизнь девочки постепенно разрушающе проникал мятежный дух времени. В доме покойного дедушки Ивана Владимировича и дяди Андрея, сводного брата «мамы Марины» в Трехпрудном переулке, с 1914 года , с начала войны с Германией, знала Аля, размещался госпиталь для раненных солдат, а в театре — студии Павла Антокольского, который Аля с неугомонною Мариною часто посещали, то и дело разыгрывались спектакли в пользу лазаретов и детей сирот. Театр, кстати, произвел на чрезвычайно эмоциональную Алю совершенно неизгладимое впечатление. Позже, на склоне дней, она вспоминала об актерах и театральной студии :
«Как же все они были милы, как прелестны молодостью своей, подвижностью, изменчивостью, горячностью ее, и ее же серьезностью, даже важностью — в деле. А дело их было — игра. Игра была их, взрослых, делом! — я притихала в углу, чтобы не услали спать, и смотрела на них с полнейшим пониманием, петому что я, маленькая, тоже играла, и тоже в сказки, как и они. Приобщенная обстоятельствами к миру взрослых, я быстро научилась распознавать их, незаметная им..
…Гости наши – актеры и чтецы – всегда кого-нибудь приводили к нам или от нас уводили, и старинная полутора — этажная квартира наша, с внутренней лестницей, вся превращалась в движение, становилась сплошной лестницей, по которой, подобно библейским ангелам из «Сна Иакова», сновали студийцы. Зимой мы жили внизу, в самой теплой — и темной — из комнат, а летом перебирались в почти чердачную, длинную, узкую клетушку с единственным, но зато выходившим на плоскую кровлю соседнего флигеля окошком. Комната эта стала Марининой любимой, потому что именно ее когда-то выбрал себе Сережа. (* отца и мать, по давней детской, восхищенно – равной привычке Аля часто называет просто по имени – автор.)
«Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!
Взойдите: гора рукописных бумаг…
— Так! — Руку! — Держите направо!
Здесь лужа от крыши дырявой.
Теперь полюбуйтесь, воссев на сундук,
Какую мне Фландрию вывел паук.
Не слушайте толков досужих,
Что женщина может без кружев…» —
писала Марина в те годы.. И точно — каких только «кружев» не плели тут голоса, и каких только голосов не слыхал этот чердачный дворец, — каких споров, разговоров, репетиций, декламации, каких тишайших шепотов! Все были молоды и говорили о театре и о любви, о поэзии и о любви, о любви к стихам, о любви к театру, о любви вне театра и вне стихов…
А какими Жар -Птицами пролетали в этих вечерних разговорах волшебные слова и имена: «Принцесса Брамбилла» и «Адриена Лекуврер», «Фамира Кифаред» и «Сакунтала», «Принцесса Турандот» и «Чудо Святого Антония», «Гадибук» и «Потоп»
(* Перечисляются названия пьес в репертуаре театра – студии П. Антокольского – автор).
Фамилии Станиславского и Вахтангова, Таирова и Мейерхольда звучали сегодняшним днем, произносимые с не устоявшимся восторгом или досадой текущего часа…
Иногда и меня брали в театр; помню «Адвоката Пателена» в каком-то помещении Зоологического сада, в непосредственной близости к клеткам с хищниками; помню, в Художественном, зачарованных детей, которых звали бубенцовыми именами Тильтиль и Митиль; помню, как Сахар ломал свои сладкие пальцы, как Хлеб, вздыхая, вылезал из дежи, как появлялись и растворялись в розовато -зеленоватом конфетном свете рампы Бабушка и Дедушка.* (*персонажи пьесы – автор.)
Помню гибкие и вместе с тем угловатые фигуры, метавшиеся по маленькой сцене особняка в Мансуровском переулке, яркость условных костюмов, патетические образы бледных прекрасных женщин с распущенными, почему-то всегда черными, волосами, заламывавших свои прекрасные бледные руки… » (Ариадна Эфрон. «Страницы воспоминаний. Из самого раннего». )
Но кроме театрального, стихийного, книжного вихря, пребывала маленькая Аля в вихре и всех иных забот Марины, в вихре всех непомерных ее увлечений, страстей, домашних дел..
Еще совсем маленькою крохой девочка то и дело заботливо укрывала коричнево — золотистым пледом ноги отца, читающего в кресле толстые тома разных университетских дисциплин, старательно училась мерить ему температуру, осторожно несла для него из кухни стакан горячего молока с корицею и медом, словно затвердив восприимчивой душою строки, давно написанные матерью и выражающие суть характера Сережи Эфрона и суть ее (да и Алиного, пожалуй! – автор.) отношения к нему:
Будь вечно с ним: пусть верности научат
Тебя печаль его и нежный взор.
Будь вечно с ним: его сомненья мучат.
Коснись его движением сестер…
(«Следующей»)
Маленькая Аля часто в те годы брала в руки листки отцовских писем из больницы*, (*чахотка, тлевшая в нем, время от времени вспыхивала слабым пожаром, и вновь начиналось обострение губительного процесса, несмотря на всю тщательность домашнего ухода – автор.), чтобы «прочесть» их заплаканной Марине, даже когда еще не знала твердо всех букв. Письма эти она читала совсем «по – своему»: прижимая их к груди, ходила по комнате, ласково что то бормоча и беспрерывно подбегая к матери, чтобы погладить ее по щеке, волосам, потрогать пальцами мягкие губы. Так всегда делал отец.
Марина сдержанно улыбалась ласке сквозь грусть. И за разговорами с дочкой забывала о тревоге за своего другого «вечно большого ребенка, больше сына, нежели мужа.» (В. Швейцер, «Быт и бытие Марины Цветаевой».) Когда же у Али не получалось совсем утешить мать, она просто давала ей в руки огромного светло — серого, пушистого кота Кусаку, любимца, с которым вместе росла. Марина погружала лицо в мягкую шерсть, кот успокаивающе мурлыкал — совсем похоже на старую музыкальную шкатулку. Слезы высыхали. Огонек сине – хрустальной люстры притушено мигал, создавая на потолке причудливые узоры – тени, а притихшая Аля доверчиво засыпала на плече няни, несшей ее наверх, в детскую, по певуче – скрипучей опасной для детских ножек лестнице. Не о чем было беспокоиться. Можно было спать. Ведь «Ма – ми» уже не плакала!
* 5 *
Она была бы почти «образцовой дочерью», идеалом, в который Марина жадно, безостановочно, вкачивала «всю себя», то, чем она жила и дышала, весь свой огромный, безмерный Мир. Была бы….
Если бы иногда не дралась самозабвенно с приходящим в гости двоюродным братом Андрюшей или другими мальчиками во дворе, не бегала вприпрыжку по двору с палкой, отрывая кармашки и пуговицы на нарядных платьицах, и не гасила беспомощно – яростными слезами вспыхивающую где то в середине крохотного сердечка и жегшую ее неустанно, ревность, которую она не могла осознать! Поняла позже.
Находившемуся всегда в центре требовательного, неустанного, страстного внимания такой матери, какою была Марина, такому ребенку, как Аля, очень трудно было делить ее с другими, увы…
Непрошенный пожар в сердечке вспыхивал чаще всего, когда они с Мариной ходили в гости и Аля кормила с ладони орехами проказливую обезьянку Софии Парнок, подруги Марины, с которой та часами просиживала в гостиной, читая ей стихи или споря взахлеб о поэзии. Две одинокие их души, родные в раннем сиротстве, как то очень быстро сошлись, вспыхнули, переплелись, загорелись.. Может быть, со стороны Софии Яковлевны Парнок это и было нечто больше, чем просто — дружба, но Марина, с головой окунувшись в душу подруги, и мгновенно разгадав или исчерпав ее едва не «до дна», уже знала о скором «уходе души» и уже заранее создавала ей как бы «поэтический реквием» — цикл стихотворений «Подруга».
Да, Аля не понимала тогда еще полностью своего странно – взрослого чувства, да и нельзя было никак ей обижаться на красивую, обаятельную, всегда — немного грустную – одолевали болезни, — и внимательную к ней Соню, тем более, что та очень Алю любила и баловала без конца: то вкусным печеньем, то книжками с яркими картинками, то занимательным разговором, то игрою на фортепьяно веселых детских песенок. Но как же часто из прохладной Сониной гостиной с низкими потолками и мебелью красного дерева, хотелось синеглазой девочке, с закушенной от ярости и тайной боли губою, стремительно выйти на простор московских переулков и аллей, и, держа за руку свою безмерно любимую Марину, снова одной разговаривать с нею, снова всецело владеть ее вниманием, душой, сердцем, зная, что никто уже не будет следить за ними внимательным, чуть обиженным и тоже – ревнивым — взором!
* 6 *
Вспыльчивая, но легко отходившая от обид, дочь не знала еще, что обожаемую маму Марину просто нельзя спасти от безмерности ее чувств и от безмерности восприятия Мира!
Тонкое чутье девочки подсказывало ей только, что порывистая, стремительная, часто уходящая вглубь себя, не признающая ни в чем и ни в ком » облегченно — глупого » золотоволосая ее, зеленоглазая, «фея строчек и букв» «Ма – ми» способна увлекаться беспрестанно, любить – многих, в любви на первое место неизменно ставя – Душу, все грани ее, очерк ее крыльев, иногда едва — едва заметный. Жаром своей собственной безмерной поэтической Души стремилась Марина дочертить контур этих крыльев, сделать его более ясным, и не ее вина, что крылья любимых душ не желали впитывать ее жар, поднимающий их ввысь, и часто опадали, так и не раскрывшись полностью! Тогда Марина отчаянно страдала от разочарований и еще глубже уходила в себя, писала ночами строки, в которых маленькой Але еще не все было понятно:
Безумье — и благоразумье,
Позор — и честь,
Все, что наводит на раздумье,
Все слишком есть —
Во мне. — Все каторжные страсти
Слились в одну! —
Так в волосах моих — все масти
Ведут войну!
Я знаю весь любовный шепот,
— Ах, наизусть! —
— Мой двадцатидвухлетний опыт —
Сплошная грусть!..
Не было понятно все до конца в «необыкновенной Марине» и мужу, обожаемому «Сереженьке».
Ее страстное поглощение дружбой с невесть откуда возникшей на ее пути Софией Парнок, ее болезненное чувство нежности к умиравшему от туберкулеза в Москве его собственному старшему брату, Петру Яковлевичу, (Марина ухаживала за ним, не отходя, до самой его кончины, и тоже посвятила ему цикл стихов. – автор.) повергало Сергея Эфрона , вообще — то никогда не выплескивающего своих эмоций наружу, романтичного, немного нерешительного, но страстно – ревнивого и болезненно страдающего от вечно кажущегося ему недостатка внимания со стороны семьи (тоже, вероятно, — комплекс раннего сиротства – автор.) в полное отчаянье, и толкало к решительным, не совсем обдуманным шагам. Едва закончив первый курс университета, он подал прошение о приеме добровольцем в армию, и был призван на фронт, сначала в качестве с санитара в лазарете, а потом — и слушателя школы прапорщиков……
Марину все это погрузило в неописуемую тревогу и ужас, она с трепетом ждала каждой весточки с фронта, внушая себе мысли одну за одной хуже : он будет убит, ранен, в тяжелых условиях у него возобновится чахотка! Сергей отлично знал, что плохие вести о нем будут гибельны для Марины, но — мальчишеское упрямство, обида, гнев, гордыня, жажда подвига, взяли окончательный вверх в натуре «вечного версальца и пажа». Действительно, не так ли доказывают неверным дамам в старинных романах пылкие рыцари свою правоту?
Но что было делать? Сама человек «внушенного сердцем и совестью долга», Марина отговаривать мужа ни от чего не могла, не считала – возможным, хотя и умоляла знакомых (например, В. В. Розанова и декана Московского университета, знакомца покойного отца.) предпринять шаги по оставлению Сергея при кафедре университета. Без всякого, разумеется, успеха.
Записанный в петергофскую юнкерскую школу и выпущенный из нее прапорщиком, Сергей Яковлевич уже в разгар военных действий попал на фронт. Как воспоминание о той огневой поре его личной биографии, а вместе с нею и – биографии всей семьи, остались сдержанно – сухие строки самой Марины Цветаевой из письма.. Лаврентию Берии в октябре 1939 года, письма, поражающего своим полным отчаянием понятия безнадежности Судьбы и наивностью отчаяния Надежды, вопреки всему очевидному и не очевидному – аресту дочери и мужа, допросам, стоянием в бесконечных очередях на Кузнецком с мешочками тюремных передач!
Вот эти строки – биография Любимого, написанная самой пристрастной и самой хладнокровной, самой любящей – ибо Любимый — отвержен и отчаян, оторван от всего! – рукой:
» В Октябре 1917 – ого он, (то есть – С. Я. Эфрон — автор.) только что выпущенный из школы прапорщиков, сражается в Москве, в рядах белых, и тут же едет в Новочеркасск, куда прибывает одним из первых двухсот человек.
За все Добровольчество ( 1917 г. – 1920 г). – непрерывно в строю, никогда в штабе. Дважды ранен. Все это, думаю, известно из его предыдущих анкет, а вот что, может быть, не известно: он не только не расстрелял ни одного пленного, а спасал от расстрела всех, кого мог,- забирал в свою пулеметную команду.. В Добровольчестве он видел спасение России и правду..»
Пока Эфрон сражался за трагические призраки России и правды, они обе – Аля и Марина – две любящие его без меры! — писали своему Добровольцу в неведомое куда то, вовсе не надеясь, что письма дойдут, и словно вторя друг другу – детская и взрослая Души , — как Сестры….
Аля:
» Милый папа! Я так медленно пишу, что прошу дописать Марину. Мне приятно писать Вам. Часто я ищу Вас глазами по комнате, ища Ваше живое лицо, но мне попадаются только Ваши карточки, но и они иногда оживляются, потому что я так внимательно смотрю. Мне все кажется, из темного угла, где шарманка, выйдете Вы с Вашим приятным, тонким лицом.. Милый папа, я буду Вас бесконечно долго вспоминать. Целая бездна памяти надо мной. Я очень люблю слово» бездна», мне кажется, что люди, которые живут над бездной и не погибают в буре.. И теперь я уже без страха. И, опираясь на мамину руку, я буду жить. Целую Вас от всей моей души и груди. Аля.» (27 ноября 1918 года. Москва.)
Марина:
» Я написала Ваше имя и долго молчала. Лучше всего было бы закрыть глаза и думать о Вас, но я – трезва! – Вы этого не узнаете, а я хочу, чтоб Вы знали. – (Знаю, что Вы знаете!). Сегодня днем – легкий, легкий снег – подходя к своему дому, я остановилась и подняла голову. И подняв голову, ясно поняла, что подымаю ее навстречу Вам.. «
Это – одно из последних писем. Потом был долгий обрыв незнания. Молчания. Звенящая пропасть тишины.
Они обе тогда не смогли, просто не посмели написать ему о своем страшном бытовании в Москве, в полуразрушенном, опустевшем, холодном доме в Борисоглебском.
В нем не работали водопровод, отопление, часто гасло электричество, почти не было еды. Но так жили тогда все. И ничему не удивлялись. Разве, после всего, что было , такая – не жизнь – могла как то удивить?!
* 7 *
Не написали Аля и Марина своему » отважному версальцу» и о смерти маленькой сестры и дочери Ирины, родившейся в апреле 1917, уже после страшной, окончательной разлуки с Сережей, (* Семья весьма недолгое время, раннюю осень 1916 – ого, провела вместе в Александрове под Москвой, у сестры Марины, Анастасии, и в Феодосии, в Крыму, у Макса Волошина. Потом, по настоянию мужа, уже беременною, Марина возвратилась вместе с Алей в Москву. Ирина, вторая дочь, родилась 3 апреля 1917 года. Сохранились четыре записки Марины для Али из московского родильного приюта – автор.) и умершей в Москве в феврале 1920 года, от голодной слабости.
Марина оставила все это на «потом», для загаданной страстно ею — встречи! И для своей книги :»Земные приметы. Чердачное».
Для осмысления того страшного опыта,»небытия», который они с Алей вдвоем, в избытке, получили. Для его — не забвения.
Алины детские записи Марина вообще планировала включить в качестве второго тома в издание своих горчайших «Земных примет.» Чердачного». Тогда — не сбылось. Я читаю сейчас несколько страниц из нее, составляющей, как бы в едином ключе — и дневник, и страстное, ошеломляющее обнаженностью правды, свидетельство о времени, в котором они, две одинокие «птицы – странницы , бесприютные» жили, любили, надеялись и пытались еще творить:
«Пишу на своем чердаке,- кажется, 10 ноября, с тех пор, как все живут по – новому, не знаю чисел…
Живу с Алей и Ириной (Але – шесть лет, Ирине – два года 7 месяцев), в Борисоглебском переулке, против двух деревьев, в чердачной комнате, бывшей Сережиной. Муки нет, хлеба нет, под письменным столом фунтов 12 картофеля, остаток от пуда!
Мой день: встаю – верхнее окно еле сереет – холод – пыль от пилы, ведра, кувшины, тряпки – везде детские платья и рубашки. Пилю. Топлю. Мою в ледяной воде картошку, которую варю в самоваре. Долго варила в нем похлебку, но однажды засорила пшеном так, что потом месяцами приходилось брать воду сверху, снимая крышку ложкой, самовар старинный, кран витой, ни гвоздю, ни шпильке не поддавался, наконец, кто – то из нас как то – выдул! Самовар ставлю горячими углями, которые выдуваю тут же, из печки. Хожу и сплю в одном и том же, коричневом, однажды безумно – севшем, бумазейном платье, шитом еще весной 17 – го за глаза в Александрове. Все прожженно от падающих углей и папирос. Потом уборка…
Угли, мука от пилы, лужи (от мокрого белья и пеленок, вероятно, ведь Ирина еще мала!) — автор. И упорное желание, чтобы пол был чистым. За водой к Гольдманам (*соседи снизу), с черного хода. Прихожу — счастливая: целое ведро воды и жестянка! ( «И ведро и жестянка — чужие, мое все украдено», — пишет Марина. А что уцелело — выменяно на продукты, добавлю я от себя. – автор.) Потом стирка, мытье посуды, поход за даровыми обедами.
Не записала самого главного – веселья, остроты мысли, взрывов радости при малейшей удаче, страстной нацеленности всего существа – все стены исчерканы строчками стихов и NB – для дневника и книги (не было насущного – бумаги!), не записала путешествий по ночам в страшный ледяной низ, — в бывшую Алину детскую – за какой – нибудь книгой, которую вдруг безумно захотелось…Не записала своей вечной, одной и той же – теми же словами! – молитвы перед сном.
Но жизнь души – Алиной и моей – вырастает из моих стихов – пьес — ее тетрадок. Я хотела записать только день! (Марина Цветаева «Чердачное». Отрывки. 1917 – 1920гг.)
В этих днях и вечерах, «счастливых иногда – хлебом» — рождались стихи и пьесы Марины и такие вот, поражающие удивительные по силе чувства и внутренней жизни Души! — ее разговоры с шестилетней Алей:
«….Я рассказываю:
— Понимаешь, такая старая, старинная, совсем не смешная. Иссохший цветок – роза! Огненные глаза, гордая посадка головы, бывшая и жестокая красавица. И все осталось – только вот – вот рассыплется.. Розовое платье, пышное и страшное, потому что ей семьдесят лет, розовый парадный чепец, крохотные туфельки.. И вот, под удар полночи – явление жениха ее внучки. Он немножко опоздал. Он элегантен, галантен, строен, — камзол, шпага..
Аля, перебивая:
— О, Марина! – Смерть или Казанова!
(Последнего знает по моим пьесам «Приключение» и «Феникс»)…
Объясняю ей понятие и воплощение:
-Любовь – понятие, Амур – воплощение. Понятие – общее, круглое, воплощение – острие, вверх! Все в одной точке, понимаешь?
— О, Марина, я поняла!
-Тогда скажи мне пример.
— Я боюсь, что будет неверно.
— Ничего, говори, если будет неверно, скажу.
— Музыка – понятие, голос – воплощение. (Пауза) Доблесть – понятие , подвиг – воплощение. – Марина, как странно! Подвиг понятие, герой – воплощение.
Они обе думали об одном и том же.. Не называя имен, не говоря, внутри, душою. Вспоминая. И молясь.
Алина, счастливо записанная Цветаевой, молитва была такая:
» Спаси, Господи, и помилуй; Марину, Сережу, Ирину, Любу ( последняя няня или прислуга? – автор.), Асю, Андрюшу (сестра М. И. Цветаевой и ее сын, оставшиеся в Крыму — автор), офицеров и не – офицеров, русских и не – русских, французских и не — французских, раненных и не — раненных, здоровых и не – здоровых, всех знакомых и не – знакомых».
Но чистая детская молитва все же не спасла младшую сестренку Али. Дети почти все время голодали. Аля, в придачу ко всему, начала безнадежно хворать – приступы лихорадки ее почти не оставляли. Чтобы как то уберечь трехлетнюю малышку от постоянного недоедания, Марина, по торопливо – небрежному совету знакомых, в ноябре 1918 года, отвезла Ирину в Кунцевский сад — приют для детей – сирот, где давали горячую баланду — суп раз в день – так называемое «питание»! Приют этот считался тогда образцовым и снабжался продуктами американской «Армии спасения». Но, вероятно, они разворовывались, увы…
Безнадежная, отчаянная соломинка: вороватый приют — попытка спасти ребенка, частицу любимого ею Сережи.
Марина описала тот день, когда они прощались с Ириной. Немногими, скупыми словами. Их старательно обходят вниманием почти все именитые «цветаеведы». Еще бы. Ведь этот маленький карандашный абзац в дневнике рушит их стройные теории о «нелюбви» Марины к младшей дочери , о не памяти о ней:
«14 ноября в 11 часов вечера, — в мракобесной, тусклой, кипящей кастрюлями и тряпками столовой, на полу в тигровой шубе, осыпая слезами собачий воротник, – прощаюсь с Ириной.
Ирина, удивленно улыбаясь на слезы, играет завитком моих волос. Аля рядом, как статуя воплощенного — восторженного горя.
Потом поездка на санках. Я запряжена, Аля толкает сзади. Бубенцы звенят – боюсь автомобиля.
Аля говорит: — «
— Марина! Мне кажется, что небо кружится. Я боюсь звезд!»
* 8 *
«Я боюсь звезд!» – на всю жизнь осталось в душе Али, пусть и подсознательно, это горестное ощущение – воспоминание безнадежной поездки в Кунцево и боязнь черноты ночи. Чернота никогда, за всю ее жизнь, не сулила ничего хорошего. Такою же, звездною, черною ночью, 27 августа 1939 года придут с обыском на дачу в Болшево.
И уже на рассвете Алю увезут на Лубянку. Но это будет позже. А сейчас – ноябрь 1918 года*. (*Кстати, по некоторым документам и книгам, обе девочки были временно помещены Мариной в Кунцево, но Алю она вскоре забрала из – за болезни. Найденная мною дневниковая запись противоречит общепринятым фактам, но, разумеется, не меняет сути Судьбы и обстоятельств. – автор.)
Через несколько недель после тягостного расставания с сестрой, Аля окончательно слегла. Малярийная лихорадка, плавно перешедшая в тиф, тогда едва не лишила ее жизни. Марина ни отходила от нее ни на шаг почти два с лишним месяца, а, опомнившись, едва Але стало немного легче, бросилась в Кунцево, к Ирине. Но ее встретили там равнодушными словами, что «Ирина Эфрон скончалась от слабости несколько дней тому назад»….
После смерти Ирины многие легковесно обвиняли Марину Цветаеву в том, что она была беспечно – жестока к малышке, не занималась ею, и даже – била! В последнее, зная душу Марины и ее отношение к детям – чужим, своим, трепетное и внимательное, строго – заботливое, — тому пример: переписка с Ариадной Берг и Алиными друзьями, Ириной Лебедевой, Ниной Гордон, и другими, — поверить – невозможно! Верится больше — и сразу — в другое. В горечь безысходного одиночества матери двоих маленьких и очень больных девочек в ледяной пустыне привычных уже всем смертей, голода, безразличия.
Безразличия из инстинкта самосохранения. Он ведь обостряется в пограничных ситуациях, как известно. Марина старалась не судить людей.
Московских дневников, 1917–1922 гг. Марины Цветаевой
Раньше любили три книги стихов Цветаевой и сборник стихов, поэтому читать «Московские дневники» было несложно, и это просто не разочаровало.Несколько цитат ниже —
«Я должен научиться подходить к любящему настоящему человека так же, как к его любящему прошлому, то есть — с полной отчужденностью и страстью к творчеству»
«Я не романтическая героиня, я никогда не сливайся с любовником, всегда — с любовью »
« Любить — значит видеть человека таким, каким его задумал Бог, а его родители не смогли сделать его.
Не
Несколько цитат ниже —
«Я должен научиться подходить к любящему настоящему человека так же, как к его любящему прошлому, то есть — с полной отчужденностью и страстью к творчеству»
«Я не романтическая героиня, я никогда не сливайся с любовником, всегда — с любовью »
« Любить — значит видеть человека таким, каким его задумал Бог, а его родители не смогли сделать его.
Не любить — значит видеть человека таким, каким его сделали родители.
Разлюбить: значит вместо него увидеть стол, стул «
» Снежные сугробы не убраны, поэтому стою на могиле Сапунова, немного терзаемый тем, что это , ну очень не по-стаховичски. Помню даму в траурном платье. Большие голубые глаза, остекленевшие от слез. По мере того как гроб опускается, она повторяет его траекторию частыми небольшими крестами. Позже узнаю — это актриса, мать и сестру которой недавно убили в Киеве. «
» Я слушаю, слушаю, слушаю.Моя голова опускается все ниже и ниже. Я понимаю роковую ошибку этой зимы, каждое слово — нож, нож проникает все глубже и глубже, я не позволяю себе полностью это почувствовать — о, это не имеет значения — в конце концов, я тоже умру! «
» Я принимаю то, что даю: слепо, так же безразлично к подаче руки, как и к моей собственной, получение «
» Отношения — это не оценочное суждение. Я устал повторять это. От того, что ты дал мне хлеб, я, может быть, стал добрее, но возвышеннее не стал »
« Я не оставлю тебя »Это может сказать только Бог — или человек с молоком в Москве, зима 1918 года«
» Смерть пугает только тело.Душа не может этого представить. Следовательно, в самоубийстве тело — единственный герой «
«. В настоящее время все на исходе, потому что ничего не ремонтируется: и вещи, и люди, и люди, и любовь «
» Странно. Вот вам и счастье, и горе, и печаль в обеих книгах — как будто Гёте тоже сослали в Веймар! »
Все детали продумываем / Новости / Сайт Москвы
После прошлогоднего празднования 125-летия со дня рождения поэта Дом-музей Марины Цветаевой продолжил серию праздничных мероприятий.Недавно в музее открылась новая выставка «После России», которая помещает поэзию Цветаевой в контекст 1920-1930-х годов. Музей принял участие в открытии памятника Цветаевой, созданного Зурабом Церетели на территории московской гимназии № 1619. 25 мая в Москву из Франции прибыла новая выставка, переданная в дар музею. Это портрет Цветаевой работы художника Жоржа Артемова, художника, с которым Марина была в дружеских отношениях, когда жила во Франции.
В интервью Мос.ru, директор музея Елена Жук рассказывает о других пожертвованиях, которые легли в основу постоянной коллекции в здании музея в форме корабля. Также она обсуждает новые проекты и сотрудничество с актерами и музыкантами.
Вопрос : Расскажите, пожалуйста, о новой выставке. Какие изюминки выставки После России. 1922–1939. Лирическая и эпическая поэзия Марины Цветаевой?
Елена Жук : Посетители смогут увидеть все семь сборников стихов Цветаевой, изданных за время ее проживания за границей.Они также присутствуют в мультимедийной презентации, где посетители могут листать книги и читать стихи. Кроме того, будут представлены личные вещи Цветаевой и ее семьи, в том числе серьги, кофемолка, пояс и кухонный нож. Особый интерес представляют публикации выдающихся литературных эмигрантов того периода, в том числе писателя Бориса Зайцева, философа Льва Шестова, поэта Константина Бальмонта и других.
Цветаева прожила 17 лет за границей, сначала в Германии, затем в Чехии и, наконец, во Франции.Художник выставки Василина Харламова и дизайнер Ирина Кошелева, помогавшие музею с выставкой, нашли изящное решение проблемы представления многочисленных старых фотографий городов и кварталов, где жила Цветаева, а также фотографий членов ее семьи, друзей. и знакомые. Важной темой выставки является то, как поэтический стиль Цветаевой изменился за первые два советских десятилетия, когда надежды, которые она питала на будущее до 1930-х годов, уступили место разочарованию, заставив ее вернуться к предметам, изображениям и именам из своего прошлого.Именно в это время она написала свои знаменитые очерки «Отец и его музей», «Мать и музыка», «Поэт и время», а также воспоминания о детстве и Трехпрудном переулке. Поэтому выставка разделена на два раздела: яркие и «многолюдные» 1920-е и уединенные 1930-е, оглядывающиеся в прошлое.
Вопрос : Откуда берутся экспонаты?
Елена Жук : Некоторые из них из наших коллекций, например, уникальная карта парижского метро начала 1930-х годов с адресами самых известных русских эмигрантов.Некоторые личные вещи, такие как кофейная мельница и кухонный нож, взяты в аренду в Музее Цветаевой в Болшево и в филиале музейного объединения — Музеи Королевского научного центра. Сборник «Ремесло» за подписью поэта любезно предоставлен Российским государственным архивом литературы и искусства, а выпуск журнала Андрея Белого «Эпопея» предоставил Зарубежный Дом Александра Солженицына.
Изначально наши музейные коллекции состояли в основном из пожертвований.Люди приносили документы и предметы, связанные с Мариной Цветаевой, которые оказались у них по разным причинам. Например, у нас есть ее стол, который мы выставили на странице «Где мой дом?» выставка, приуроченная к 125-летию со дня ее рождения. В 1939 году, когда Цветаева выезжала из своей квартиры на окраине Парижа, она отдала большую часть своего имущества, и ее стол оказался в квартире ее соседей этажом ниже. Их потомки передали нам эту бесценную реликвию бесплатно в 2014 году, и Эсфирь Красовская, первый директор нашего музея, сыграла в этом важную роль.
Вопрос : В конце мая в дар музею был передан уникальный прижизненный портрет Цветаевой.
Елена Жук : Да, портрет художника Жоржа Артемова, тоже эмигранта, к которому Цветаева неоднократно приезжала, привезла из Франции его дочь Мари Артемов-Теста. Церемония передачи портрета прошла 25 мая в рамках круглого стола, посвященного Жоржу Артемову. Ранее, 17 мая, в нашем музее открылась выставка его работ.
Помимо нашей выставки, с 10 по 12 июня в городе Урюпинск, где родился Артемов, впервые пройдет Artemoff Fest. Организаторы фестиваля присутствовали на церемонии открытия выставки в нашем музее, поэтому надеемся, что мы, в свою очередь, сможем навестить наших коллег во время фестиваля.
Так география выставки объединила Москву, Париж и Урюпинск. Если Цветаева была в гостях у Артемова во Франции, то теперь можно сказать, что Артемов в некотором роде навещает Цветаеву здесь, в Москве.
«Мы заинтересованы в привлечении творческих личностей»
Вопрос : Прошел год с момента открытия музея после ремонта. Какая выставка, на ваш взгляд, была самой интересной после реконструкции?
Елена Жук : Трудно назвать хотя бы одного. Наш подход к работе означает, что мы каждый раз продумываем все концептуальные, научные и художественные детали наших выставок. Могу сказать, что в каком-то смысле они рождаются из боли.Конечно, нельзя не упомянуть выставку «Где мой дом? посвященный 125-летию со дня рождения Цветаевой. Над ним работала большая команда, в которую вошли куратор исследования Елена Коркина, получившая мировую репутацию знатока Цветаевой, а также художница Василина Харламова и дизайнер Ирина Кошелева, которые всегда работают с нами. Участие хранителей нашей коллекции Татьяны Тепляковой, Евгении Петлинской и Ксении Логушкиной гарантировало успех шоу. В организации выставки мы сотрудничали с Государственным музеем истории русской литературы им. Даля, Государственным музеем изобразительных искусств имени А.С. Пушкина и Российским государственным архивом литературы и искусства.Впервые предметы, связанные с Цветаевой, были собраны в таком большом масштабе, включая ее рукописные окончательные наброски и черновики, а также ее личные вещи и легендарные слепки [всемирно известных произведений монументального искусства и скульптуры ], которую ее отец Иван Цветаев заказал для ГМИИ им. А.С. Пушкина.
Вопрос : Вы проявляете большой энтузиазм в сотрудничестве с другими музеями и с актерами.
Елена Жук : Вы правы, мы счастливы, когда ломаем голову в поисках новых идей, но нам также интересно вовлекать в творческий процесс ярких, изобретательных людей.Благодаря многолетней дружбе и сотрудничеству с актрисой Алисой Гребенщиковой в музее была поставлена серия спектаклей, в которых она приняла участие. Актер Анатолий Белый в рамках своего проекта «Кинопоэзия» снял 16-минутный фильм «Дом» по мотивам нескольких стихотворений Цветаевой, личность которой Татьяна Друбич и Мария Андреева переданы с удивительной проницательностью и тонкостью. Фильм был снят в короткие сроки после завершения ремонта квартиры Марины, но до того, как мы начали устанавливать экспонаты, поэтому квартира была практически пустым пространством, которое режиссер Алексей Смирнов и его команда заполнили красками.
Осенью откроем выставку, которую организуем совместно с музеем Владимира Маяковского к 125-летию со дня его рождения. Постоянно пытаются провести сравнения Маяковского и Цветаевой или выделить их. Кураторы выставки — Мария Степанова из музея Цветаевой и Галина Антипова из музея Маяковского. Они представят новое понимание того, что было общего у двух поэтов и чем они отличались.
Вопрос : Недавно вы проводили конкурс читателей «Слово Цветаевой».Планируете ли вы сохранить проект?
Елена Жук : Да, есть. Планируем провести конкурс в третий раз. В этом году собралось более 200 участников, и мы очень довольны результатом. Конкурс пользовался большой популярностью, и мы впервые разделили участников на две категории — любители и профессионалы. Вы только подумайте, кто был в жюри: профессор Анна Брюссер с кафедры сценической речи Театрального института им. Щукина; Народная артистка России Антонина Кузнецова, заслуженная артистка России Тамара Селезнева и Ольга Трухачева, внучка Анастасии Цветаевой и большой друг нашего музея.
В сентябре мы продолжим еще один наш новый проект — «Лекционный зал дома». Этой весной мы закончили курсы кино и музыки, а в сентябре продолжим проект курсами театра и архитектуры.
«Школьный музей мы взяли под свой патронаж»
Вопрос : 14 мая в Гимназии № 1619 открыли памятник Марине Цветаевой. Как возникла его идея?
Елена Жук : Идея была выдвинута Антониной Марьиной, которая руководила музеем, когда он открывался в школе Марины Цветаевой в 1990-е годы.Это единственное в стране учебное заведение, носящее имя Цветаевой. Госпожа Марьина сделала все, чтобы памятник поставили на территории школы, и даже обратилась за помощью к скульптору и художнику Зурабу Церетели.
Вопрос : Сколько времени прошло, прежде чем вы смогли начать воплощать идею в жизнь?
Елена Жук : Около 20 лет — с момента создания первого эскиза памятника, через весь процесс согласования, пока мы не получили одобрение наших планов строительства памятника и проведения церемонии открытия.Кстати, во Франции есть памятник Цветаевой, который тоже создал Зураб Церетели, и если вы сравните их, то увидите, что фигура и поза поэта в обоих случаях одинаковы. Это была идея Зураба Церетели. Поздравляем Гимназию № 1619 с этим событием. Нечасто работа мастера такого уровня видна на территории учебного заведения — это действительно нечто совершенно уникальное.
Вопрос : Какие у вас отношения с гимназией?
Елена Жук : Как я уже сказала, у них есть не только школа имени Цветаевой, но и музей.Два года назад мы взяли на себя ответственность за школьный музей. Совместно со школьным коллективом и студентами мы работаем над концепцией новой выставки, которую разработала наш старший научный сотрудник Елена Ильина. Идея состоит в том, что наряду с изложением биографии и творчества Цветаевой предполагается выделить многих русских и зарубежных поэтов и прозаиков, которые, с одной стороны, включены в школьную программу, а с другой — играли роль Цветаевой. модели, современники, источники вдохновения или люди, которым она посвящала свои стихи — или все это.Среди них Александр Пушкин, Борис Пастернак, Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Анна Ахматова, Николай Некрасов, Гавриил Державин, Осип Мандельштам и Чарльз Диккенс, и это лишь некоторые из них. Это позволит детям познакомиться с литературным творчеством и взглядами Цветаевой еще до того, как они начнут изучать поэта в рамках школьной программы старшей школы. Ольга Трухачева присутствовала на церемонии открытия памятника, и мы рады, что она одобрила наши усилия и дала свое благословение нашей работе.
Марина Цветаева (Жизнь, творчество, судьба) скачать ppt
Презентация на тему: «Марина Цветаева (Жизнь, творчество, судьба) 2015.» — стенограмма презентации:
1 Марина Цветаева (Жизнь, творчество, судьба) 2015
2 Марина Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года в московской профессорской семье.Уровень образования, подготовки, духовного насыщения поэтессы в детстве и юности уже сказал, что она родилась в высококультурной семье, преданной интересам науки и искусства. Марина Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года в московской профессорской семье. Уровень образования, подготовки, духовного насыщения поэтессы в детстве и юности уже сказал, что она родилась в высококультурной семье, преданной интересам науки и искусства.
3 Ее отец — Иван Цветаев, (1847-1913), русский ученый, специалист по древней истории, филологии и искусствоведу, член-корреспондент Санкт-Петербургского государственного университета им.Петербургская Академия наук. Он основал один из самых уникальных музеев столицы — Музей изобразительных искусств в Москве (современный Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина) и был его первым директором. Мать — М.А. Мэн происходила из русифицированной польско-немецкой семьи, была талантливой пианисткой, ученицей Антона Рубинштейна. Она прекрасно играла на рояле, «заливала детей музыкой», как позже выразится поэт. В детстве из-за болезни матери (туберкулез) Цветаева долгое время жила в Италии, Швейцарии, Германии; перерывы в среднем образовании были восполнены при обучении в школах-интернатах в Лозанне и Фрайбурге.Она умерла еще молодой в 1906 году, и воспитание двух дочерей, Марины и Анастасии, а также их сводного брата Андрея было делом, которым очень любил их отец. Он старался дать детям солидное образование, знание европейских языков, всячески поощрять знакомство с классиками отечественной и зарубежной литературы и искусства. Она умерла еще молодой в 1906 году, и воспитание двух дочерей, Марины и Анастасии, и их сводного брата Андрея было делом, которым очень любил их отец. Он старался дать детям солидное образование, знание европейских языков, всячески поощрять знакомство с классиками отечественной и зарубежной литературы и искусства.
4 Семья Цветаевых жила в уютном доме в одном из старых переулков Москвы; Лето проводят в городе Калуга Таруса, а иногда и в поездках за границу. Все это было той душевной атмосферой, которой дышали детство и юность Марины Цветаевой. Вскоре она почувствовала свою независимость в своих вкусах и привычках, твердо отстояла собственность своей природы и на будущее. Семья Цветаевых жила в уютном доме в одном из старых переулков Москвы; Лето проводят в городе Калуга Таруса, а иногда и в поездках за границу.Все это было той душевной атмосферой, которой дышали детство и юность Марины Цветаевой. Вскоре она почувствовала свою независимость в своих вкусах и привычках, твердо отстояла собственность своей природы и на будущее. Шестнадцать лет она осуществила самостоятельную поездку в Париж, где прослушала курс старофранцузской литературы Сорбонны. Изучая так же в московских частных школах, дело не столько в усвоении разных предметов обязательной программы, сколько в широте их общих культурных интересов. Шестнадцать лет она осуществила самостоятельную поездку в Париж, где прослушала курс в Старофранцузской Сорбонне. литература.Учеба же в московских частных школах — это не столько усвоение разных предметов обязательной программы, сколько широта их общих культурных интересов.
5 Марина начала писать стихи в шесть лет, в свой шестнадцатый день рождения отметила первую публикацию в печати. Ранняя литературная деятельность Цветаева связана с кругозором московских символистов. Познакомилась с Валерием Брюсовым, оказала значительное влияние на ее ранние стихи, поэт Эллис Кобылинский, участвовала в деятельности клубов и студий при издательстве «Мусагет».«По крайней мере, оказал значительное влияние на ее поэтический и художественный мир дома Максимилиана Волошина в Крыму (Цветаева жила в Коктебеле в 1911, 1913, 1915, 1917 годах). Марина начала писать стихи в шесть лет, в свой шестнадцатилетие отметила первый издание в печати. Ранняя литературная деятельность Цветаевой связана с кругами московских символистов. Она познакомилась с Валерием Брюсовым, оказала значительное влияние на ее раннюю поэзию, поэт Эллис Кобылинский, участвовала в деятельности клубов и студий при издательстве » Мусагет.«По крайней мере, оказал значительное влияние на ее поэтический и художественный мир дома Максимилиана Волошина в Крыму (Цветаева жила в Коктебеле в 1911, 1913, 1915, 1917 годах).
6 . В печати произведения появились в 1910 году, когда она издала на собственные средства его первую книгу стихов — Вечерний альбом. Игнорируя общепринятые правила литературного поведения, Цветаева всячески демонстрировала свою самостоятельность и нежелание соответствовать социальной роли «писателя».«Священные стихи она представляла не как профессиональную деятельность, а как частное дело и прямое выражение. В прессе появились произведения в 1910 году, когда она издала за свой счет свой первый сборник стихов — Вечерний альбом. Игнорируя общепринятые правила литературной литературы В поведении Цветаева решительно продемонстрировала свою независимость и нежелание соответствовать социальной роли «писателя». Священные стихи она представляла не как профессиональную деятельность, а как личное дело и прямое выражение.
7 В 1912 году Марина Цветаева вышла замуж за Сергея Яковлевича Эфрона.В 1918–1922 вместе с маленькими детьми она революционер в Москве, а ее муж Сергей Эфрон воевал в составе Белой армии в Крыму (стихи 1917–1921, милосердное Белое движение, составили цикл «Лебединая мельница»). Но затем он разочаровался в Белом движении, порвал с ним и стал студентом Пражского университета. В 1912 году Марина Цветаева вышла замуж за Сергея Яковлевича Эфрона. В 1918–1922 вместе с маленькими детьми она революционер в Москве, а ее муж Сергей Эфрон воевал в составе Белой армии в Крыму (стихи 1917–1921, милосердное Белое движение, составили цикл «Лебединая мельница»).Но затем он разочаровался в Белом движении, порвал с ним и стал студентом Пражского университета.
8 Проза Проза В отличие от стихов, не получивших признания в эмигрантской среде (в новаторской поэтической технике Цветаева видела самоцель), успехом пользовалась ее проза, охотно принимаемая издателями и занявшая главное место в творчестве 1930-х годов. . «Меня заставляет эмиграционная проза… »- написала Цветаева. Ее проза -« Мой Пушкин »,« Мать и музыка »,« Дом у Старого Пимена »,« История Сони », воспоминания Максимилиана Волошина (« Живые живые »), М.А. Кузьмина. («Потусторонний ветер»), Андрей Белый («Плененный дух»), Борис Пастернак, Валерий Брюсов и другие соединительные линии художественных мемуаров, лирической прозы и философии, воссоздающие духовную биографию Цветаевой. По прозе соседние письма поэту Борису Пастернак и Райнер Рильке — это что-то вроде эпистолярного романа, да и Марина Цветаева много времени уделяет переводам.В частности, на французский язык переведено четырнадцать стихотворений Пушкина.
9 Особо поэтический язык Особо поэтический язык стихотворений Цветаевой поразил тем более, что их рассказы были не только традиционными для женской поэзии, но в какой-то мере даже банальными. Но если бы вы рассказали мне о любви он или от имени, то теперь голосом любви Цветаевой — как равной равной — она говорит женщине.В первом альбоме Цветаева нашла стихи в виде сонета, который предполагает большое мастерство и умение в четырнадцати строчках многое сказать. Внимание к сонету было связано не только с высокой поэтической культурой, но и с емкостью образа, ясностью мысли. Ранние стихи Цветаевой звучали жизнеутверждающе, майор. Но в его первом стихе была ранее неизвестная в русской поэзии жесткость, резкость, редкая даже среди мужчин-поэтов. В своих стихах Марина Цветаева и есть сила духа и сила мастера: стихи Цветаевой поразили тем более, что их рассказы были не только традиционными для женской поэзии, но в какой-то мере даже банальными.Но если бы вы рассказали мне о любви он или от имени, то теперь голосом любви Цветаевой — как равной равной — она говорит женщине. В первом альбоме Цветаева нашла стихи в виде сонета, который предполагает большое мастерство и умение в четырнадцати строчках многое сказать. Внимание к сонету было связано не только с высокой поэтической культурой, но и с емкостью образа, ясностью мысли. Ранние стихи Цветаевой звучали жизнеутверждающе, майор. Но в его первом стихе была ранее неизвестная в русской поэзии жесткость, резкость, редкая даже среди мужчин-поэтов.В своих стихах Марина Цветаева и есть сила духа и сила мастера: я знаю, что Венера — рукоделие ,? Я знаю, что Венера — дело рук дела? Ремесло — и я знаю это ремесло. Ремесло — и я знаю это ремесло.
| Марина Ивановна Цветаева (1892-1941) была дочерью профессора изящных искусств Московского университета и росла в материальных условиях.Ее мать, Мария, была самой влиятельной фигурой в доме; одаренная и горькая женщина, она отказалась от своей первой любви, чтобы выйти замуж за вдовца, намного старше ее. Ее значительные музыкальные таланты были разочарованы, и она направила все свои силы на воспитание Марины, своей не по годам развитой старшей дочери. Практика и строгий отказ от всяких похвал сделали детство Марины необычайно суровым. Когда Марине было 14, ее мать умерла от туберкулеза, выразив страстное безразличие к миру, который она уезжала: «Я жалею только о музыке и солнце.«После смерти Марина отказалась от занятий музыкой и начала развивать страсть к литературе.« После такой матери, — размышляла она, — у меня была только одна альтернатива: стать поэтом ». Мать оставалась в ее снах, иногда как желанная, доброжелательная фигура. Однако в одном сне Цветаева встречает согнутую старую женщину, которая удивительно шепчет: «Она была злая мелочь, цепкая, поверьте мне, милая: «Это ведьмовская старуха русского фольклора, и мы снова встречаемся с ней в жестокой сказке Цветаевой« На красном коне ». К 18 годам Цветаева приобрела достаточную репутацию поэтессы, чтобы быть гостем на крымской даче Максимилиана Волошина. Там она познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Ефроном, сиротой-наполовину евреем из более раннего поколения. В 17 лет он был застенчивым, с огромными серыми глазами, пораженный поэтическим гением Цветаевой. Они мгновенно влюбились, и это была самая преданная привязанность, которую когда-либо находила Цветаева. Они поженились в январе 1912 года. В течение двух лет после свадьбы они были безответственно счастливы вместе.Сережа, как его обычно называли, был начинающим писателем и обаятельным актером. Он нравился большинству людей, знавших Эфрона, но некоторые считали его слишком сильным под влиянием жены. Он был определенно слаб физически — всю жизнь болел туберкулезом. жизнь — но Ирма Кудрова, недавно получившая доступ к файлам его допросов в НКВД 1940 года, обнаружила человека необычайной храбрости и порядочности. Когда в августе 1914 года началась война, Сережа хотел записаться в армию, и сначала его отправили на фронт медсестрой в поезде скорой помощи.Вскоре после этого Цветаева влюбилась в Софию Парнок, талантливую поэтессу из еврейской семьи среднего класса в черноморском порту Таганрог. Цветаеву дико, но невинно привлекали красивые молодые девушки в раннем подростковом возрасте, но Парнок был здоров … Она была не совсем красива, но обладала сексуальной уверенностью, которая никогда не была главной причиной привязанности Цветаевой к Сереже. Цветаева была хорошо обеспечена после смерти отца в 1913 году, и в течение 15 месяцев она отдавалась своей страсти к Парноку, мало заботясь о муже и двухлетнем ребенке.Вместе с Парноком они беззастенчиво путешествовали по просторам России и даже побывали на даче Волошина. Лирика «Парнок» более чувственная и менее мучительная, чем другие любовные стихи Цветаевой. У Сергея была своя короткая любовная связь. В стихах Парнок для Цветаевой она описывает ее как «неуклюжую маленькую девочку», но ее заявление о том, что она первой доставила Цветаевой сильное сексуальное удовольствие, могло быть не более чем хвастовством. В конце концов, вскоре стало ясно, что именно с Сережей Цветаева чувствовала самую сильную связь.Когда пришла революция, она лежала в больнице и рожала второго ребенка. Отстраненная от него в суматохе начала гражданской войны, она написала в своем дневнике: «Если Бог совершит это чудо и оставит вас в живых, я последую за ним». тебе нравится собака ». Во время московского голода Цветаева и двое ее детей жили в Борисоглебском переулке, в неотапливаемых комнатах, иногда без света. Она и Ефрон были разлучены на пять лет. В те годы она и ее старшая дочь Ариадна, были почти как сестры.Аля, как ее обычно называли, была столь же рано наблюдательным ребенком, как и сама Цветаева. Вот как она пишет о Цветаевой: «Моя мама совсем не похожа на мать. Мамы всегда считают своих детей замечательными, и других детей тоже, но Марина не любит маленьких детей … Она всегда куда-то спешит. У нее большая душа. Добрый голос. Быстрая прогулка. У нее зеленые глаза, крючковатый нос и красные губы. Руки Марины покрыты кольцами. она не любит, когда люди надоедают ей глупыми вопросами.. Семья плохо пережила московский голод. Марина не умела обменивать безделушки на еду, и они с Алей часто питались картошкой, сваренной в самоваре, иногда вместе катались на санках на морозе, чтобы обменять крышки от бутылок на несколько копеек, часто оставляя младшую Ирину, Привязанная к ножке стола, чтобы не причинить ей вреда. Когда зимой 1919-2020 гг. казалась неминуемой голод, Цветаева отправила обоих детей в детский дом в Кунцево, который, как считалось, получал от американской продовольственной помощи.Когда она приехала в свой первый визит, у Аля была высокая температура, и Цветаева в испуге отвела ее домой, чтобы ухаживать за ней. Аля выжила, но Ирина умерла от голода в приюте в феврале 1920 года. Цветаева не смогла заставить себя пойти на похороны. Она обвинила сестер Сережи, вероятно, несправедливо, в том, что они отказались ей помочь, заявив, что они вели себя « как животные ». Она сказала всем своим друзьям написать Сереже, что ребенок умер пневмонии, а не голода.Было много сплетен о ее пренебрежительном отношении к ребенку. Разумеется, она никогда не была так близка с Ириной, как с Алей. Следующий год был охвачен новым увлечением — Евгением Ланн, поэтом, другом ее сестры Аси, — унизительным отвержением с его стороны и тревогой за Сережу по мере приближения поражения Белой армии. стихотворение о безжалостном исследовании природы ее собственного вдохновения: «На красном коне». Тон напоминает звучание других ее фольклорных поэм того периода, таких как «Царь-дева» (1920) и «Свен» (1922), но рассказ «На красном коне» взят не из сказок Афансьева; это ее собственное изобретение.Красивый всадник с неумолимой жестокостью требует, чтобы все ее другие любовные отношения были принесены в жертву ему. Однако эти сновидческие жертвы не обеспечивают его доброты, и старуха, с которой она сталкивается, открывает мрачную правду: «Твой Ангел не любит тебя». Освобожденная от надежды завоевать его расположение, она бросается в бой в образе мужчины. А он шепчет Я хотел эту В 1922 году Гражданская война закончилась победой большевиков. Илья Эренбург, который всегда был в курсе происходящего с его друзьями, узнал, что Сережа сбежал в Прагу. где ему предложили студенческую стипендию на учебу в университете. Он сообщил Цветаеву эту новость, и, не раздумывая, она и Аля приготовились отправиться в изгнание, чтобы присоединиться к нему — хотя нужно сказать, что Цветаева нашла Берлин почти непреодолимо захватывающим по пути.Когда семья воссоединилась, она была потрясена, обнаружив, как мало изменился Сережа от мальчишеского молодого человека, которого она помнила. Сама она была потрясена своим опытом и преждевременно поседела в 30 лет. В Праге Сережу дали комнату в студенческом общежитии. общежитие, а Цветаева и Аля жили в поселке Горни Мокропский. Сначала Цветаеву приветствовали в Праге как крупную литературную фигуру, но ее более традиционные соотечественники вскоре отвернулись от нее. Она потерпела неудачу, как поясняет Нина Берберова в своей автобиографии Курсив мой , чтобы показать внутреннюю грацию, которая делает бедность терпимой.Мужчины сопоставимого гения обычно находят женщин, которые заботятся о них. Анна Ахматова, единственная равная Цветаевой русской поэтессе, всегда находила друзей, которые заботились о ней, даже в преклонном возрасте. Цветаевой повезло меньше, и ей не нравилось ежедневное бремя. Тем не менее именно в Праге у нее был короткий, ожесточенный роман с Константином Родзевичем, из которого она извлекла некоторые из ее величайших стихотворений: «Поэма конца», «Поэма горы» и «Покушение на ревность». Родзевич закончил роман и женился на «обычной» женщине с частным доходом. Когда я познакомился с Родзевичем в 1970-х, когда писал свою биографию, это был красивый, хорошо одетый мужчина позднего среднего возраста. Его жена так ревновала его, что он соглашался встретиться со мной только тогда, когда был уверен, что она Он рассказал о своей любви к Цветаевой как о un grand amour и показал мне нарисованный им ее портрет, который хранил в запертом ящике. Почему же тогда он закончил их роман? Он объяснил это тем огромным чувством, которое он испытывал. для Сережи. Я был настроен скептически, но я уже подозревал его.Он воевал в составе Красной Армии во время Гражданской войны, но сказал эмигрантам в Праге, что был частью Белой армии, — хорошо продуманная уловка, которая не предполагала, что он заслуживает особого доверия. Но у него были еще два секрета, которые я открыл совсем недавно. Я знал, что он был активным участником евразийского движения вместе с Сережей, который получал от этого зарплату, и мужем моей старой кембриджской подруги Веры Трейл Петром Сувчинским Я тоже знал, что это стало прикрытием для НКВД.О чем я не догадывался, так это о том, что Родзевич сам работал советским агентом. Я также не догадывалась, что он был любовником Веры Трейл. Последнее видно из интимного и длительного обмена письмами, обсуждаемого в книге Ирмы Кудровой Смерть поэта (2004) и проливающей новый свет на Веры раздраженное игнорирование женственности Цветаевой, даже когда она хвалила свой гений как поэта. В одном Родзевич был достаточно точен: беда Цветаевой заставила Сережу бросить ее.Однако, когда он предложил Цветаевой расстаться, она была в отчаянии: «Две недели она была в состоянии безумия. наконец, она сообщила мне, что не может оставить меня, так как не может ни на минуту насладиться покоем ». Цветаеву часто обвиняли в том, что она предпочитала строить самые близкие отношения на расстоянии, обычно изобретая качества их получателей. На самом деле, она была заперта в эпистолярном романе с молодым берлинским критиком, которого она никогда не встречала, в тот самый момент, когда она вошла в нее. роман с Родзевичем.Другое дело — ее важные отношения с Борисом Пастернаком, которые, во-первых, были инициированы им и его энтузиазм не уступал ее энтузиазму. Она и Пастернак мало знали друг друга в Москве; Хотя он был одним из тех поэтов, которыми она больше всего восхищалась. Пастернак написал ей после прочтения экземпляра ранних стихов Цветаевой, пораженный ее лирическим гением. Его слова: «Ты не ребенок, мой дорогой, золотой, несравненный поэт», восстановило ее чувство собственной значимости. Их переписка продолжалась с нарастающей теплотой, поскольку происходил обмен стихами и планами на их создание.Она нашла близнецовую душу. Вскоре он предлагал ей присоединиться к нему в Берлине, где он навещал своих родителей. Она не успела оформить нужные документы вовремя, и он вернулся в Россию, не встретив ее, хотя они продолжали планировать это. . В 1931 году, когда она услышала, что Пастернак расстался с женой, она, похоже, испытала своего рода панику и написала подруге Раисе Ломоносовой: мы можем быть вместе.Но катастрофа встречи все откладывалась. «Похоже, она боялась быть отвергнутой как женщина. Ее цикл текстов, Wires , является выдающимся примером стихотворений, которые он почерпнул из нее. Два из них фигурировали в моем предыдущем отборе, но оба исправлены здесь, а остальные 12 теперь включены. Единственный другой поэт, которому Цветаева писала с аналогичным воодушевлением, — это Райнер Мария Рильке в 1926 году. Переписка возникла после того, как Леонид Пастернак, отец Бориса, получил письмо от Рильке, портрет которого он написал, когда немецкий поэт приехал в Москву.В своем письме Рильке похвалил стихи своего сына, которые он смог прочесть во французском переводе Поля Валери. Пастернак был переполнен радостью, услышав это, и очень хотел включить Цветаеву в обмен. возможность с энтузиазмом, может быть, даже чересчур нетерпеливо для Рильке, который лежал смертельно больной в санатории. Она была недовольна, обнаружив, что он не может читать ее стихи на русском языке, и после нескольких обменов мнениями он замолчал, что она и приняла как отказ.Есть грустная открытка из Бельвю от 7 ноября 1926 года, на которой Цветаева пишет просто: Уважаемый Райнер, Элегия, которую она написала к его смерти в конце 1926 года, была с большим красноречием проанализирована в эссе Иосифа Бродского «Сноска к стихотворению». Он восхваляет удивительную энергию, которая чудесным образом поддерживает последовательность, имеющую смелость. он ставит это, чтобы открыться на «High C».В нем мы переносимся из обычного разговора литературного мира, чтобы оглянуться на землю, как если бы из театральной ложи далеко во Вселенной. Вы когда-нибудь думали обо мне, интересно? У Сережи и Марины до переезда в Париж родился еще один ребенок — сын Георгий. Некоторое время Сережа устраивался массовкой, но часто болел, а Цветаева пыталась поддерживать их финансы статьями. в русскоязычной прессе и благотворительных пожертвованиях от более богатых друзей. Время от времени она давала чтение, для чего ей приходилось просить простое моющееся платье у своей чешской подруги Анны Тесковой. В письме к Тесковой она писала: «Нас пожирает уголь. , газ, молочник, пекарь.мы едим только конину ». Сережа перешел от поддержки евразийского движения к работе непосредственно в Союзе репатриации русских за границу. Из этой организации он получал небольшую зарплату. Цветаева мало интересовалась сущностью этой работы. Ее собственная изоляция среди белых мигрантов росла, и не только из-за ее отказа подписать письмо, осуждающее таланты Майковского как поэта после его самоубийства. «В Париже, — писала она своей чешской подруге Анне Тесковой, — за редкими личными исключениями все ненавидит меня; они пишут обо мне всевозможные гадости, всячески игнорируют меня и так далее.К сожалению, она стала чувствовать себя столь же изолированной в собственном доме. Когда-то Аля была так близка, и ей стало легче общаться с отцом. И Сережа, и Аля двигались к идеалам социализма в период развития тридцатых годов. Как только Аля получила паспорт от советского режима, она сама вернулась в Россию. Сереже никогда не будет легко сделать то же самое. Советские власти не забыли, что он когда-то воевал на стороне Белой Армии, и потребовали некоторых доказательств изменения взглядов; следовательно, хотя и маловероятный наемный убийца, Сережа причастен к убийству перебежчика Игнаса Рейсса в сентябре 1937 года.Цветаева ничего не догадывалась о его деятельности, пока советский режим не организовал его возвращение в Россию, чтобы предотвратить его арест. Даже когда французская полиция допросила ее, она не смогла поверить, что Сережа виновен в таком предательстве. С его отъездом у нее больше не было никаких источников дохода. Ни один эмигрантский журнал не публиковал ее. Друзья, которые когда-то поддерживали ее, отвернулись. Она все же колебалась, хотя ее сын-подросток Георгий очень хотел вернуться в Россию. .Какое-то время она хотела снова жить в Праге. Немецкое вторжение сделало это невозможным. К 1939 году у нее и Георгия не было другого выбора, кроме как последовать за Эфроном обратно в Россию, как когда-то она последовала за ним в изгнание ». как собака », — как она отметила в дневнике, которое она написала на борту« Марии Ульяновой »12 июня 1939 года, вторя своему предыдущему обещанию. Никто не предупреждал ее о сталинском терроре, даже Пастернак, который ненадолго встретился с ней в Париже в 1935 году во время мирной конференции — «несостоявшейся встречей», которую она назвала.В любом случае, эта сильная усталость, которую она вызвала в «Автобусе», уже поглотила ее. Она обнаружила, что Ефрону подарили небольшой домик в Болшево, недалеко от Москвы. Другие новости вызвали недоумение: арестованы ее сестра Ася и ее племянник. В тюрьму попал и ее старый друг князь Мирский, убежденный коммунист и блестящий литературный критик. Осип Мандельштам умер. Цветаева чувствовала себя одинокой в Болшево, хотя ее собственная выжившая семья все еще была с ней.Остальные домочадцы входили в группу советских агентов, которую Сережа завербовал во Франции. Ее сын, красивый молодой человек, наслаждался флиртом в подростковом возрасте. Цветаева не имела ни времени, ни энергии, чтобы писать больше, чем записки. «Мочалка и слезы. — записала она в блокноте. Год нацистско-советского пакта был кризисным. Хуже было потом. Сначала Аля была арестована и жестоко допрошена; В результате она объявила Сережу французским шпионом. Аля была приговорена к 15 годам заключения в ГУЛАГе, несмотря на ее «признание».Затем арестовали самого Сережу. Когда Цветаева приехала в Москву, она обнаружила, что старые друзья боялись встречаться с ней, как с родственницей осужденных преступников. Даже Эренбург был резок и озабочен. Пастернак принял ее без малейшего интима во время вечеринки для грузинских друзей. Анна Ахматова, однако, согласилась. встретить ее в квартире Виктора Ардова на Ордынке — проявление некоторой смелости, поскольку ее собственный сын Лев уже был в лагерях. Ахматова никогда не обсуждала то, что было сказано между ними, но в более поздних беседах она вспомнила, что читала Цветаеву отрывок из книги. «Поэма без героя», с иронией отмечая, что Цветаева возражала против использования цифр из commedia dell’arte .Цветаева прочитала свой отрывок из «Покушения в комнату», который Ахматова сочла слишком абстрактным. Эти две женщины были очень разными существами. Цветаева не воспринимала себя красивой женщиной. Однажды она пренебрежительно заметила, что, хотя она и была бы самой важной женщиной в мемуарах всех своих друзей, она никогда не считала мужское настоящее. После того, как ее роман с Родзевичем закончился, она остро написала своему юному другу Бахраху в Берлин: «Быть любимым — это то, в чем я не владею искусством.Но у Цветаевой было собственное чувство величия, она знала, что принадлежит к лучшим поэтам своего века. Она не совершила ошибки, размыв грань между служением поэзии и служением Богу, как никогда не допускала в поэзии утилитарной надежды на то, что Искусство может принести гражданское благо. В заключительном отрывке из книги «Искусство в свете совести» ‘она поясняет:’ Быть человеком важнее, потому что это более необходимо. Врач и священник по-человечески важнее, все остальные важнее в социальном плане.Цветаева почти два года писала лишь обрывки дневника. Когда немцы вторглись в Россию в 1941 году, Цветаева эвакуировала Георгия и себя в Елабугу в Татарской республике, через реку Каму от Христополя, где Союз писателей размещал ключевых писателей. Цветаевой не было отказано в поселении, но она опасалась, что там будет Нет для нее работы. Ее нерешительность была очевидна Лидии Чуковской, подруге Ахматовой. Может быть, она тогда слышала, что Сережа уже был расстрелян на Лубянке.Как бы то ни было, охватившая ее депрессия усугубилась враждебностью Георгия, когда она вернулась в деревенскую избушку в Елабуге и покончила жизнь самоубийством, повесившись на гвозде 31 августа 1941 года. |
7 Признаков одаренного ребенка дома и в классе
Одаренность часто определяют как интеллектуальные способности, связанные с IQ 130 или выше. Однако не все одаренные дети преуспевают в учебе. Некоторые могут демонстрировать высокие творческие, артистические, музыкальные и / или лидерские способности по сравнению со своими сверстниками.
Одаренность может быть сосредоточена на одном навыке или может быть более общей. Также важно, чтобы родители и преподаватели понимали, что иногда это может иметь определенные различия в обучении, которые влияют на успеваемость в школе. В этих ситуациях важно помочь ребенку развить свои таланты, а также преодолеть любые проблемы, создаваемые SpLD.
В некоторых случаях ребенку может быть целесообразно посещать специальную программу или школу, специально предназначенную для одаренных детей, чтобы у них были широкие возможности для продвижения в классе, учитывающем их потребности и обеспечивающем адекватную стимуляцию.Имея доступ к нужным ресурсам, а также эмоциональную и академическую поддержку, каждый одаренный ребенок может полностью раскрыть свой потенциал в школе.
Существует несколько способов определения одаренности, и часто используется комбинация тестов способностей и достижений, включая наблюдение и / или обзор портфолио работ студента. Можно рассматривать деятельность ребенка как в школе, так и за ее пределами, а также когнитивные способности, творческие способности, аффективные и поведенческие привычки.
Важно, чтобы любые тесты, используемые для оценки одаренности, были экзаменами, не ограничивающими объем знаний, которые студент может продемонстрировать.В некоторых областях, таких как математика, были разработаны специальные тесты для выявления одаренности.
Тесты IQ могут быть первым шагом, включая тесты Вудкока Джонсона, Детскую шкалу интеллекта Вешера или Стэнфордскую шкалу Бине (L-M). В то время как средний показатель интеллекта составляет 90–110, одаренные дети обычно набирают намного больше. Одаренность также может быть несколько наследственной, и ребенок может набрать в пределах 10 баллов от брата, сестры или родителя.
Чем раньше будет выявлена одаренность, тем быстрее можно будет воспитать исключительные таланты.Тем не менее, часто рекомендуется, чтобы родители подождали, пока детям исполнится 5/6 лет, прежде чем они пройдут формальную оценку и войдут в программу обучения одаренных. Это потому, что помимо обеспечения постоянной стимуляции и возможностей для обучения, не так много детских или дошкольных программ, специально предназначенных для одаренных детей и малышей.
Также имейте в виду, что после признания одаренности не во всех школах есть ресурсы, чтобы предлагать сложные задачи для очень способных детей, что может привести к скуке и низкой успеваемости.Поэтому было бы уместно подумать о найме частного репетитора, который поможет вашему ребенку добиться успехов.
Признание одаренного ребенка
Одаренность следует за ребенком во взрослую жизнь, и каждый одаренный человек уникален. Хотя никакие два ученика не будут преуспевать одинаково, есть некоторые черты характера и поведения, которые родители и учителя обычно наблюдают, когда ребенок одарен:
Они любопытны и задают много вопросов. Одаренные дети часто интересуются окружающим миром и могут задавать подробные вопросы, чтобы утолить свою жажду знаний.Это любопытство выходит за рамки простого интереса к теме и может распространяться на аспекты, которые, казалось бы, выходят за рамки урока. В школьной обстановке ребенок может быть не удовлетворен только изучением того, что необходимо для успешной сдачи экзамена или выполнения задания. Дома не всегда может быть время или базовые знания, необходимые для ответа. Хотя это может расстраивать и учителей, и родителей, и детей, важно не отговаривать ребенка от вопросов, поскольку это может демотивировать и препятствовать дальнейшим попыткам общения.
У них свой подход к заданиям. В то время как одаренные ученики стремятся доставить удовольствие учителю и выполнить задания, одаренные дети часто поступают по-своему. Это может быть связано с желанием сосредоточиться только на одном аспекте темы или кажущимся отсутствием сложности в самой задаче. Например, в школьном сочинении они могут лишь частично ответить на вопрос или уйти по касательной. В математической обстановке ребенок может выбрать альтернативный путь решения проблем, чем тот, который требовался в вопросе.В обеих ситуациях учителям важно проявлять терпимость и избегать упреков или наказаний за то, что ребенок не следует указаниям. Это может нанести ущерб моральному духу и самооценке и привести к тому, что в будущих заданиях будет тратиться меньше усилий. Учителя также могут заметить, что одаренные дети предпочитают работать в одиночку и легко теряются в своих мыслях.
У них большой словарный запас, и они предпочитают взрослую беседу. Первое, что люди замечают в одаренных детях, — это их словарный запас.Они часто понимают и используют больше слов, чем их сверстники, включая абстрактный и образный язык. Это может быть связано с их привычкой к чтению и знакомством с более сложными текстами. Это также может быть благодаря повышенной чувствительности к синтаксису и способности угадывать значение новых слов, встречающихся в контексте. Этим детям также легче запоминать слова, поскольку им требуется меньше повторений, чтобы выучить язык. В результате они могут чувствовать себя более комфортно при общении со взрослыми благодаря своим развитым языковым навыкам.Тем не менее, по-прежнему важно поощрять ребенка к общению со своими сверстниками, чтобы не допустить их изоляции и замкнутости из-за предполагаемых различий в интеллектуальных способностях.
У них оригинальные идеи. Одаренный ребенок является оригинальным мыслителем, способным получить доступ к абстрактным рассуждениям и объединить идеи из разных областей. У них может быть необузданное воображение, и они могут создавать свои собственные сложные истории, песни и / или пьесы. Эти примеры творческой работы могут содержать сложные формулировки и демонстрировать повышенное внимание к юмору.
Они обладают развитыми когнитивными способностями и могут самостоятельно обучать новым навыкам. Одаренные дети могут научиться читать и писать до того, как начнут учиться в школе. Они часто обладают развитыми когнитивными способностями и хорошей памятью. По некоторым оценкам, среднему ученику необходимо услышать что-то, повторяющееся 8-15 раз, чтобы усвоить это, тогда как одаренному ребенку может потребоваться встретить слово, факт или идею только 1-2 раза. В классе математики эти дети могут использовать логику и рассуждения для решения задач до того, как они познакомятся с целевой концепцией.Они учатся быстро и не требуют такой большой практики, как другие дети, для развития новых навыков. Им легко может стать скучно, если урок повторяется, и это может привести к отключению. Дети с одаренностью часто могут извлечь пользу из сжатой учебной программы, которая охватывает больше материала за меньшее время.
Они чувствительны к окружающей среде. С раннего возраста одаренный ребенок очень внимателен и настраивается на свое окружение. Некоторые обладают навыками острой концентрации и могут легко стать чрезмерно сосредоточенными на задаче.Благодаря взаимодействию с новыми стимулами они могут развиваться когнитивно. Вот почему важно, чтобы одаренные дети получали адекватную стимуляцию, особенно в школе, где есть много возможностей для развития.
У них сильные чувства. Эти дети могут быть весьма самоуверенными и сильно переживать по важным для них темам. Они также могут лучше знать мнения и чувства других людей. Однако это не обязательно означает знание того, как обращаться с этой информацией через соответствующие социальные каналы.Они могут быть довольно эмоциональными. Поскольку некоторые одаренные дети чрезвычайно осведомлены о себе, это может привести к тому, что они станут интровертами и почувствуют, что они не подходят. Это одна из причин, по которой родители могут решить перевести ребенка в программу для одаренных, где у них будут другие интеллектуально развитые дети как сверстники.
Что такое одаренное образование?
Потребность в одаренном и талантливом образовании была впервые признана в конце девятнадцатого века, вскоре после разработки тестирования интеллекта.Первая школа для одаренных детей была открыта в Вустере, штат Массачусетс, в начале 1900-х годов, и сегодня одаренные классы, программы и школы существуют по всей территории Соединенных Штатов.
В то время как большинство школ требует, чтобы учащиеся входили в верхний 97% процентиль своих сверстников, чтобы их считали одаренными и талантливыми, определение одаренных варьируется в зависимости от штата и округа.
Студенты, как правило, номинируются на отбор, проходят тестирование для определения степени и областей их одаренности, а затем помещаются в соответствующую программу.Важно отметить, что не все детские одаренности будут обнаружены в тесте на IQ, и Национальная ассоциация одаренных детей сообщает, что дети EAL / ESL, которые учатся на своем втором языке, могут быть недостаточно представленной группой среди программ для одаренных детей, наряду с меньшинствами и дети из малообеспеченных семей.
Одаренные дети и трудности в обучении
Есть также случаи, когда одаренные дети выделяются из-за плохой успеваемости . Это часто удивительно для родителей, поскольку многие люди считают, что одаренность всегда связана с высокой успеваемостью.
Тем не менее, неспособность к обучению может затмить одаренность. Это особенно верно, когда у ребенка есть СДВ / СДВГ или дислексия. Может быть одаренность по одному предмету, например по математике, но неспособность к обучению, которая влияет на успеваемость по другим предметам учебной программы.
Наконец, может случиться так, что одаренным детям быстро станет скучно, когда они не усложняют учебу, и им ошибочно поставят диагноз СДВ / СДВГ, потому что они перестают обращать внимание в классе.Узнайте больше о СДВ и СДВГ в этих сообщениях.
Помощь «дважды выдающемуся» ребенку
Дети с трудностями в обучении и одаренностью могут извлечь пользу из программ, которые помогают им сосредоточиться и сосредоточиться на задаче, одновременно развивая словарный запас и навыки грамотности. Touch-type Read and Spell — это программа слепого набора текста, в которой используется подход, основанный на фонетике, для укрепления навыков чтения и правописания и обучения печати и словарного запаса английского языка для детей и взрослых, в том числе с дислексией, диспраксией, дисграфией, СДВ и СДВГ.
В качестве наглядного примера, очень сообразительные дети с дислексией могут быть красноречивыми, но с трудом могут писать так, чтобы отражать степень их знаний или словарного запаса. Они могут выбрать самый простой и кратчайший способ выразить свои мысли в письменной форме, потому что они подавлены количеством направлений, в которых может двигаться их сочинение.
Они также могут испытывать затруднения с почерком, что предполагает наличие ряда навыков, таких как уверенность в направленности букв, а также координация мышц и навыки, необходимые для того, чтобы держать перо и выполнять работу, понятную для них самих и других.
Научившись печатать, этим детям будет намного легче писать слова на странице. Для одаренных детей, которые борются с дислексией, он также облегчает орфографию, которая сохраняется в виде мышечной памяти в руках. Узнайте больше о клавиатуре, дислексии и улучшении навыков письма.
Мотивация и поощрение
Программа TTRS помогает укрепить уверенность учащегося посредством пошагового обучения и может способствовать развитию компьютерных навыков, которые важны для одаренных детей, которые могут использовать Интернет как инструмент для более глубокого изучения идей.
Узнать больше
Важно помнить, что одаренность часто впервые замечается, когда дети идут в школу. Ребенок может легко продвинуться на один или два класса выше своего уровня, особенно в определенной предметной области, но при этом оставаться на том же уровне социального и эмоционального развития, что и его сверстники.
Хотя ребенок может быть уверен в себе и иметь самостоятельную мотивацию, он или она по-прежнему требует большого поощрения и понимания со стороны учителей и сверстников, которые их «понимают».
Если вы не отправите своего ребенка в школу для одаренных детей, все равно можно найти группы поддержки в Интернете, в том числе форумы, которые позволяют детям и родителям развивать дружеские отношения и обмениваться идеями.Узнайте больше о том, как мотивировать детей учиться и поощрять выдающихся учеников.
Великая русская поэтесса Марина Цветаева о любви и понимании и парадоксальной психологии нашего сопротивления идеям. Сборы мозгов
«Людям трудно принять то, что их подавляет», — заметил Боб Дилан в своем разговоре 1991 года с журналистом Полом Золло о бессознательном и творческом процессе.
Более чем полвека назад великая русская поэтесса Марина Цветаева (8 октября 1892 г. — 31 августа 1941 г.) исследовала парадоксальный психологический механизм этого сопротивления в одном из восьми прекрасных произведений в ее сборнике эссе об искусстве и искусстве. письменность, Искусство в свете совести ( публичная библиотека ) — открытие, воплощающее мои давние высказывания о том, что литература — это изначальный Интернет, поскольку я нашел «ссылку» на книгу в сноске в изысканной переписке Цветаевой с Пастернака и Рильке, который, в свою очередь, был «связан» с трогательными мемуарами Марины Абрамович.
Марина ЦветаеваВ настроении одинаковой культурной и политической восприимчивости Цветаева пишет:
Не любить произведение — это, прежде всего, самое важное, не признавать его: не находить в нем заранее познанного. Первая причина непринятия работы — это неподготовленность к ней … Физическое отворачивание головы: я ничего не вижу на этой картине, поэтому не хочу на нее смотреть. — Но, чтобы увидеть, нужно посмотреть; чтобы действительно увидеть, нужно очень внимательно присмотреться.Разочарование глаза, который привык видеть с первого взгляда, что означает, что привык видеть по своему старому пути, глазами других… [глаз] привык не к познанию, а к узнаванию.
Цветаева считает единственной позицией, с которой мы имеем право — интеллектуальную, творческую, моральную — отклонить идею или произведение искусства:
Единственный достойный уважения случай, единственное законное неприятие произведения — это неприятие его в полном объеме… Никто не обязан любить, но каждый нелюбящий человек обязан знать — во-первых, что это он не любит, а во-вторых, почему ему это не нравится.
Прекрасно дополняя идеи своего соотечественника Льва Толстого о парадоксальной природе любви, она добавляет:
Тот, кто что-то любит, ничего не любит.
Хотя наша инстинктивная реакция на то, что мы не понимаем, заключается в том, чтобы отвергать это, Цветаева напоминает нам, что такое отрицание неадекватно и наносит ущерб нашей эволюции — будь то в искусстве, политике или в нашей частной жизни. Она пишет:
Не идти вперед (в стихах, как и во всем) означает идти назад, то есть покинуть сцену.
Чаще всего мы отвергаем то, что восстает против существующего положения вещей и бросает им вызов, но такое неприятие, предупреждает Цветаева, противоречит созидательной силе, которая продвигает нас вперед. И снова то, что верно для поэзии, верно и для самой жизни:
Нет поэта, который отверг бы любую стихийную силу, следовательно, любое восстание.
[…]
То, что не принимает (отвергает, даже изгоняет), так это человеческое существо: воля, разум, совесть.
В этой сфере у поэта может быть только одна молитва: не понимать неприемлемого — позволь мне не понимать, чтобы меня не соблазнили.Единственная молитва поэта — не слышать голосов: дай мне не слышать, чтобы я не отвечал. Для поэта слышать — значит уже отвечать, а отвечать — значит уже утверждать, хотя бы по страстности его отрицания. Единственная молитва поэта — это молитва от глухоты.